Текст книги "Проклятие замка Комрек"

Глава 18

Причудливый маленький коттедж с крытой вереском крышей не был совсем уж спрятан в дремучем лесу вокруг Комрека, но намеренно располагался так, что его было трудно найти. Его беленные известью стены и венчающий их дымоход нуждались в некотором ремонте, но в целом небольшой дом был в хорошем состоянии. Слуховое окно выходило на обсаженную цветами тропу, которая подходила ко входной двери в жокейском стиле.

В этом коттедже обитали поколения главных лесничих, следивших, чтобы все было хорошо в лесу, на озере и в долине на территории большой усадьбы, принадлежащей замку, ныне известному под названием Комрек.

Но в последние тридцать с лишним лет их место занимали профессионалы другого рода. Седрик Твигг не был лесничим или парковым сторожем, пусть даже и любил пребывать в этом сельском уединении, где находил утешение в безмолвии (если не считать щебетания птиц или шелеста листьев, когда одно или два животных рылись в подлеске) и подлинном покое. Этому способствовала странная дихотомия в характере Твигга: он любил природу и животных, живших в его маленьком лесном царстве, но презирал людей с их жалкими и эгоистичными обычаями.

Он уже успел доложиться, и Хельстрем как будто остался доволен его работой. Вернувшись в коттедж, Твигг первым делом разобрал странный зонтик, вынув опустевший баллон из-под сжатого газа, а затем кончик инжектора, ранее содержавшего ядовитый рицин, положив отдельные части в деревянный ящик, который спрятал под чердачный настил коттеджа. После этого он переоделся, сбросив помятый серый костюм, белую рубашку с тусклым галстуком, потертый плащ – весь городской камуфляж – и облачившись в свою садовническую экипировку: свободные коричневые брюки из рубчатого плиса, резиновые сапоги и зеленую дедовскую рубашку без воротника с закатанными до локтей рукавами. Уход за садом служил ему утешением, избавлявшим от стрессов его настоящего занятия. Пусть даже его миссии были редки, каждая из них требовала нескольких дней, недель, а иногда и месяцев планирования, разъездов и ожидания перед выполнением задания. Убийство по найму было высококвалифицированной, высокооплачиваемой профессией, требовавшей крепких нервов и терпения. И, конечно же, полного отсутствия сострадания к цели.

Теперь, стягивая толстые садовые перчатки, защищавшие его изящные, но удивительно сильные руки, он стоял на каменном пороге коттеджа и с некоторым удовлетворением смотрел на свой крошечный участок. Туман, просочившийся ранее сквозь деревья и клубившийся вокруг поляны, не был достаточно плотным, чтобы препятствовать его трудам в саду. В настоящее время он медленно рассеивался, как будто путешествие от моря окончательно подорвало его силы.

Этим утром он успел заменить отцветшие летние растения зимними анютиными глазками и желтофиолями, сгрести опавшие листья, накопившиеся в его отсутствие, обрезать стебли цветов, выдернуть сорняки, а затем рассовать весь мусор в два больших черных пластиковых мешка, чтобы потом сжечь. Остаток дня он собирался провести, обрывая с роз все лепестки, обезображенные фунгусом, проверяя увязку деревьев перед наступлением осенних бурь и сажая новые кусты, которые привез с собой. Надо было еще многое сделать, прежде чем установятся осенние холода, но это могло подождать, пока он съест свой обед: сэндвич с сыром и томатный суп.

Твигг теперь всегда сожалел о времени, которое проводил вдали от своей сельской идиллии, выслеживая объекты на городских улицах, примечая их привычки, их обычаи, их расписания и хронометраж. Это за долгие годы ему наскучило, и даже убийство переставало доставлять удовольствие – момент отправки к праотцам делался менее захватывающим, приток адреналина был не столь резким, а последующее безразличие длилось с каждым разом все дольше и дольше. И к тому же ему приходилось бороться с одним идиотом, стажером-заместителем. Эдди Нельсон, его так называемый подмастерье, быстро обучался и обладал массой мышц (хотя это не всегда требовалось для работы), но был глуп, туп и безмозгл – слишком безмозгл, в сущности, чтобы понять, насколько он безмозгл. Да, у него имелось старание, с физической быстротой и выносливостью у него все было в порядке, но при этом он отличался и тревожной склонностью все изгадить.

Смерть доктора Дэвида Келли была одним из таких случаев.

В 2003 году авторитетный ученый в области оружия и микробиологии имел неосторожность сказать какому-то журналисту, что правительство Тони Блэра преувеличило способность Ирака напасть на Англию с оружием массового поражения, которое может быть активировано в течение сорока пяти минут, – возможно, даже солгало об этом.

В тот день, когда доктор Келли «покончил с собой», Твигг находился за границей с другой, совершенно отличной миссией, а поэтому был не в состоянии выполнить это задание сам. К несчастью, Внутренний двор вместо него поручил эту работу Нельсону.

Зная, что ученый регулярно совершает послеполуденные прогулки в лесу на Хэрроудаун-Хилле, невдалеке от своего дома в Оксфордшире, Нельсон укрылся среди деревьев и ждал, чтобы объект к нему приблизился. Ему нужно было только броситься на человека сзади и сломать ему шею одним быстрым, но смертоносным движением. Этот эффективный способ предпочитают многие, кто занимается тем же ремеслом, что и Твигг с Нельсоном, но для него требуются сила и сноровка.

Как причудливое, если не вообще необъяснимое происшествие без четких доказательств нечестной игры, это дело сунули бы под сукно и забыли бы о нем через несколько месяцев, но Нельсон, вместо того чтобы оставить тело, где оно лежало, решил быть умным и сделать смерть похожей на самоубийство.

Убийца-подмастерье действовал глупо, по-дурацки – найдя в кармане пальто ученого маленький садовый нож, он воспользовался им, чтобы рассечь левое запястье еще теплого трупа. Затем – затем – он обнаружил в другом кармане упаковку таблеток ко-проксамола и попытался протолкнуть их в горло мертвецу.

Наконец Нельсон, по каким-то собственным необычайным соображениям, подтащил тело к ближайшему дереву и оставил его там отчасти прислоненным к стволу.

Солнце вдруг озарило пейзаж, хотя было не в силах поднять настроение Твиггу, потому что у него снова началась дрожь в руках. Он бросил садовые перчатки на пороге и отступил в свое святилище, закрыв за собой обе створки двери. Ножки стула завизжали о кафельный пол кухни-кладовой-гостиной крошечного домика, когда он вытащил его из-за старого деревянного стола (коттедж был настолько мал, что гостиная, кухня и кладовая размещались в одной и той же комнате).

Он сел, положив руки на стол ладонями вниз, словно при достаточном давлении на твердую поверхность дрожь могла прекратиться. Надежда, однако, не оправдалась: у рук была собственная воля. Врач, у которого он консультировался, объяснил ему, что в ближайшие месяцы слабость будет только усиливаться и что он мало что может сделать, чтобы замедлить развитие заболевания. Естественно, он направит Твигга к специалисту, но прогноз мрачен и исход неизбежен. Что ж, Твигг просил откровенной оценки, и это было именно то, что он получил.

Солнечный свет решился проникнуть в полумрак, и в его лучах заметались пылинки.

Осознав, что голова у него склонилась, словно покоряясь болезни, Твигг выпрямился и подавил стон отчаяния.

Его дни в роли палача скоро кончатся – в этом не было никаких сомнений. Но он замышлял свою незабываемую лебединую песню.

И сейчас, несмотря на предательский тремор, который вскоре заметят другие, он сумел выдавить из себя тихую, горькую улыбку. То, что было у него на уме, потрясет мир.

Глава 19

Эш сидел как завороженный, загипнотизированный странным апокалипсическим видением, открывшимся перед ним.

Из-за сильного тумана, гонимого с моря, нижние части стен замка Комрек были невидимы, что лишало здание корней, словно его огромная затемненная масса плавала в воздухе, ни к чему не прикрепленная, как некая мифическая цитадель, бросавшая вызов как законам физики, так и человеческой логике. Ужас вливался в него, словно холодный мазут.

Сидевший рядом с ним в «Мерседесе» шофер-шотландец забеспокоился. Женщина-медиум, которую он привез к Комрек несколько недель назад, отреагировала сходным образом. Мойра Гленнон издала протяжный вздох, и ее тело напряглось. Уже наступили сумерки, и, хотя тумана не было, в облике здания присутствовал какой-то дельфийский, неземной мрак.

Забирая эту полную маленькую женщину из ее дома в Глазго, он счел ее удручающе нормальной, с румянцем и ниточками прожилок на щеках, из чего можно было заключить, что она подолгу бывает на болотах и рядом с озерами. Весь этот румянец отхлынул от ее лица, когда она в конце концов уставилась через ветровое стекло на тускло освещенное здание на широком дворе. Но если что действительно привлекло тогда его внимание, то это ее несчастные выпученные глаза, потому что их белки сделались розовыми, а зрачки расширились настолько, что радужки вокруг, уступая их черноте, превратились в тонкие полоски. Даже при слабом свете он различал их, и именно это заставило его протянуть руку, чтобы ее успокоить.

Потом произошло нечто совершенно странное.

Тело женщины начало испускать настолько сильные потоки холода, что все окна покрылись изнутри морозными узорами. Он подскочил, когда автоматический кондиционер вдруг вбросил в автомобиль теплый воздух. Теплый воздух, который необъяснимо обратился в арктический холод.

Дэлзелл быстро выключил эту систему, так что ее шум и дополнительная льдистость оказались вычеркнуты из списка досаждавших ему фактов. Потом появился запах. Он часто слышал о запахе страха, но это не было зловонием ослабленного кишечника: пахло потом, который, несмотря на холод, лился из подмышек и шеи медиума, из ее запястий и паха; ее легкое хлопчатобумажное платье под открытым пальто потемнело между полными грудями и бедрами; капли исторгались у нее из кожи, сначала на лбу, затем на верхней губе, а желтая слизь, вытекавшая из ноздрей, тут же замерзала, как покрытый коркой сыр. Ее щеки стали мокрыми от пота, сочившегося из пор и стекавшего на ее двойной подбородок. Он позвал ее по имени, придвинулся к ее лицу, чтобы внимательнее всмотреться, но никакой ответной реакции не последовало. Женщина утратила всякую чувствительность и сидела, вперившись в замок глазами, которые, казалось, так обмерзли, что зрачки превратились в едва различимые пятнышки, видневшиеся за белизной.

Дэлзелл содрогнулся, подумав, что Эш готов показать ему аналогичное повторное представление, но с облегчением обнаружил, что реакция на Комрек у следователя была гораздо более адекватной, нежели у медиума. Конечно, тело у него напряглось, да и бледность кожи внушала опасение, но, будучи явно встревоженным внешне, Эш сохранял внутреннее спокойствие. Может быть, размышлял про себя шофер, следователь видел подобного рода «представления» не в первый раз.

* * *

Эш в смятении смотрел, как туман вокруг них начинал редеть, так что нижние этажи замка медленно открывались взору. Следователь чувствовал странную злобу, сочившуюся из Комрека, гнойную утечку, которая, как ему казалось, искала пропитание в душе наблюдателя, так как на протяжении веков потребляла чужие замученные души. В это мгновение он понял, что его собственный дух находится в опасности.

Страх тяжким бременем навалился на Эша. Впившись ногтями себе в бедра, он ментально сражался против подавляющей его силы, исходившей из этого кошмарного здания во дворе. Однако битва казалась заранее проигранной: он чувствовал, как втягивается в бездну, в своего рода черную грязь, откуда редко кто возвращается в здравом уме.

Дэлзелл прервал эти его напряженные размышления.

– Мистер Эш?

И снова, с большей выразительностью:

– Мистер Эш?

Эш моргнул, внезапно осознав, что у него глаза абсолютно сухие.

– Вы в порядке, сэр?

Исследователь резко вздохнул и осел в своем кресле. Он заставил себя отвести глаза от замка, нижние этажи которого проступали все четче, словно фотография в проявителе.

– Да, – слабым голосом ответил он. Потом повторил: – Да… – на этот раз гораздо утвердительней. – Я в порядке. – Он крутил шеей и двигал плечами, снимая напряжение.

– Мне на мгновение показалось, что вы того… – Дэлзелл помолчал, потом добавил: – Как другая, знаете ли.

Все еще вращая шеей и не открывая глаз, Эш спросил:

– Какая другая?

За ветровым стеклом усилившейся ветер с моря перемешивал неопрятные клочья низкого тумана.

– Женщина-медиум, за которой меня посылали, – сказал Дэлзелл Эшу, все время пристально глядя в бледное лицо следователя. – Мойра Гленнон, почитаемая, но очень засекреченная духовная посредница из Глазго. Видимо, ее услуги предназначались лишь для немногих избранных. Мне было поручено привезти ее сюда, когда в замке начали происходить странные вещи. Они порядком всем досаждали, и никто не знал, что делать с…

Эш поднял дрожащую руку, чтобы его прервать.

– В таком случае, полагаю, она не преуспела? – сказал он.

Обычно пренебрежительно относившийся к медиумам, ясновидящим и вообще к поддельным или склонным к самообману спиритам, под какой бы маркой те ни соизволяли себя подавать, из опыта он знал, что в области паранормальных явлений существуют и подлинные экстрасенсы. Скепсис, однако, лежал в его природе, и требовалось неопровержимо (как это уже случалось) доказать ему сверхъестественные способности, чтобы он воспринял что-то аномальное.

Дэлзелл затруднился ответить на прямой вопрос Эша.

– Преуспела? Что же, бедняжка не решила проблему, если вы это имеете в виду. Может, и решила бы, будь у нее такая возможность.

Эш нахмурился.

– Что это значит? – спросил он, чувствуя, что любопытство берет верх над профессионализмом.

– Мне нельзя об этом говорить.

Эш испытующе посмотрел на него.

– Ну ладно, – сказал он в итоге чуть ли не шепотом.

Он снова перевел взгляд на замок, и зрелище заставило его содрогнуться. Плавающего тумана почти не осталось, и Комрек нависал над местностью неприступной громадой. В оценке Эша не было ничего экстрасенсорного: в самом строении ничто не представлялось зловещим, а новое освещение уже придало теплоту его стенам из песчаника. И все же…

Боковым зрением он чувствовал на себе напряженный взгляд Дэлзелла.

Эш больше не мог удерживать свои вопросы.

– Послушайте, забудьте ваши правила. Забудьте, что я говорил по дороге сюда. Давайте перестанем колесить вокруг да около, вроде как по тому живописному маршруту, которым мы только что проехали. Что бы вы ни сказали, это меня не испугает – я уже зашел слишком далеко. Расскажите мне, что случилось, – потребовал он.

Дэлзелл вздохнул и посмотрел прямо перед собой, явно обуреваемый тревожными мыслями.

– Она умерла, мистер Эш.

Эш моргнул.

– Умерла? Как?

– Она умерла, когда увидела Комрек. Сидя как раз там, где сейчас сидите вы.

Пока он смотрел на шофера, солнце окончательно прорвалось сквозь плотную завесу облаков, но Эш не почувствовал от него никакого тепла.

Глава 20

Солнце наконец отыграло свое право на день с помощью сильных ветров, смещавших и разрушавших плотные слои облаков, отбрасывая их на север и предоставляя юго-западному побережью Шотландии насладиться прекрасным горением осени.

Это значительно изменило вид замка Комрек.

Эдди Нельсон проехал в усадьбу другим, еще более тайным доступом, отстоявшим от главного входа замка на две мили. Это была узкая извилистая дорога, которая вела к частным гаражам на некотором удалении от самого замка. Он оставил свой красный «Форд», захлопнув за собой дверь, но не потрудившись его запереть. Собственно, он и ключи оставил в замке зажигания; угон автомобиля в Комреке был делом маловероятным.

С кислым выражением на лице он пошел по едва заметной тропинке, ведшей через лес к коттеджу Седрика Твигга, спрятанному где-то посреди лесных зарослей. Он был раздражен, потому что, в отличие от Твигга, для которого он выступал в качестве дозорного на задворках огромного офисного здания Всемирной службы Би-би-си неподалеку от Стрэнда, добираться обратно в Шотландию Эдди пришлось самому. Так что, пока он черт-те как страдал и мучился, чтобы сначала попасть в Хитроу – потом, отстояв очередь за билетом, умудриться угодить на вечно переполненный утренний рейс в Глазго, толкаться локтями в эконом-классе с бизнесменами, во всю ширину разворачивавшими свои экземпляры «Файненшенл таймс», – его наставник путешествовал из аэропорта Лондон-Сити в роскоши первого класса.

Начинающий убийца плелся через лес, обижаясь даже на случайные ветки, имевшие наглость загораживать ему путь, топая по ним своими дорогими туфлями и ругаясь себе под нос из-за того, что его модная обувь покрывалась грязью и росой. Его наряд вообще-то не очень подходил для прогулок по сельской местности, но он хотел сначала покончить с докладом Твиггу, а уж потом обдумать обед, так что не потрудился переодеться. Отправляясь сюда, он обычно надевал крепкие туристические башмаки, оливково-зеленые хлопчатобумажные брюки и толстый свитер без воротника; сегодня он был одет в темно-синий костюм «Хьюго Босс» и белую рубашку с высоким воротом «Уильям Хант» при соответствующем галстуке. Эдди обожал классно выглядеть – на что же еще ему тратить свои деньги? – пусть даже Твигг не раз упрекал его, указывая, что стильных молодых людей всегда замечают, причем не только женщины, а на потертых мужчин, как правило, не обращают внимания. Ну и хрен с тобой, сказал подлый голосок в голове у Эдди.

Если кто-то и выглядел бы различимым в толпе, это был бы грустный лысый человечек с глазами-бусинками, похожий на того типа из фильма «Хэллоуин».

Эдди хихикнул про себя: какой же унылый гад этот Седрик Твигг. И что за жалкое смешное имечко! Но это напомнило ему о его собственном имени.

Он вдавил в грязную тропинку смешное существо с парой сотен или около того ножек только за то, что оно имело наглость пересечь ему путь.

Эдди Нельсон! Господи, если бы люди знали его истинное имя, они бы смеялись до колик. Фамилия его незамужней матери была Эдди, а ее мать, его бабушка, захотела назвать его в честь какого-то старого морщинистого певца – или руководителя группы – или кого-то еще, проходившего под именем Нельсона Эдди. Долбаный Нельсон, ради Бога! Не то чтобы многие в наши дни когда-нибудь о нем слышали; из его поколения, конечно, никто. Он все еще видел, как сумасшедшая старуха треплет его по подбородку, смеясь, как гагара, и снова и снова повторяя это имя. Нельсон гребаный Эдди! Неудивительно, что он изменил свое имя по одностороннему запросу на чуть менее смешное Эдди Нельсон, как только ему исполнилось шестнадцать.

Его внимание привлекло какое-то существо, двигавшееся в подлеске сбоку от его тропинки. Какая-то рыжая тварь.

– Отвали! – крикнул он в ту сторону, и животное вдруг исчезло – только листва чуть шелохнулась, показывая, что когда-то оно там было. Эдди выключил iPod, который он слушал, выдернув крошечный наушник из уха и затолкав провод в нагрудный карман. В замке в последние дни толковали о неприятных существах, бродивших в лесу, и, хотя мысль о встрече с одним из них его не беспокоила, все же лучше сосредоточиться на тропе впереди, а не на Боно и U-мать-его-2.

Отвлекшись совсем ненадолго, он вернулся к мыслям о своем гнилом воспитании. Старую спятившую бабку Эдди сплавили в психушку, когда Нельсону было пять лет, и вскоре после этого обеспокоенные социальные работники сочли, что его наполовину дебильная мать-одиночка не сможет воспитать сына должным образом. С тех пор он принадлежал социальным институтам. О своей жирной шлюхе-матери он помнил только то, как она с ехидной ухмылкой, говорившей, что рада от него избавиться, подняла и передала его в руки пришедшей за ним женщине. Она, конечно, не плакала, равно как и он. Он просто был рад оказаться вдали от нее, там, где его регулярно кормили и где были игрушки.

Тем не менее, какое бы облегчение он ни испытал, его личности уже был нанесен ущерб. Другие дети его не любили, да и ему никто не нравился. Каждые несколько месяцев он оказывался в другом доме для подвергавшихся дурному обращению или осиротевших детей. Наконец он прибыл в заведение, весьма отличавшееся от всех остальных: дисциплина и наказания были такими же, но там происходило и что-то еще: попечители словно бы следили за ним, чтобы увидеть, как далеко он пойдет. Юный Нельсон был коренастым и очень сильным для своего возраста, и он не только наслаждался жестокостью, но испытывал едва ли не научный интерес к тому, сколько боли он может причинить тому или иному существу, пока в дело не вмешается смерть.

Дело в том, что Нельсону нравилось убивать: насекомых, мелких животных и птиц, особенно воробьев и малиновок, которых ему удавалось поймать, соблазняя их панировочными сухарями. Чем мельче и хрупче птица, тем лучше: он выбрасывал руку к паникующей жертве и на лету крепко зажимал ее в кулак. Потом медленно раздавливал ее насмерть, радостно внимая ее слабым пискам, подобным сигналам бедствия, и треску крошечных костей. Не меньшее удовольствие он получал, когда ловил слепня, отрывал ему крылья, а затем по одной отделял нитевидные ноги, пока не останется лишь малюсенький и неподвижный, но все еще живой организм, который можно было поместить неподалеку от центра паутины. Он терпеливо ждал, в одной руке держа увеличительное стекло Шерлока Холмса, украденное из кабинета биологии, а пальцами другой слегка постукивая по шелковистым прядям паутины и порождая вибрацию, которая пробуждала паука к полднику. Он любил убивать, поскольку это всегда приносило ему сексуальное возбуждение, сопровождаемое выбросом молочных брызг, – самое славное чувство, которое он когда-либо испытывал, пусть даже и оставался почти еще ребенком.

Мальчишеский инстинкт оказался верен: за его развитием действительно велось наблюдение. В шестнадцать лет вновь нареченного Эдди Нельсона перевели из этого чрезвычайно своеобразного приюта в тайный особняк, скрытый среди огромной собственной территории, где царила совершенно иная атмосфера и жесткая дисциплина. Он не представлял собой особой ценности, пока дело касалось обучения, но когда стал еще больше и сильнее, его, наконец, выбрали из бедного урожая «товарищей», чтобы использовать в особых целях, потому что у него имелось одно «качество», которое Внутренний двор ценил превыше всего в профессии, предназначенной для этого одержимо бесчеловечного молодого человека.

Эдди Нельсон был психом.

* * *

Коттедж Твигга уже был неподалеку. Беда с этим чертовым густым лесом – дремучим, если на то пошло, – в том, что в нем так легко заблудиться. Его так называемый «наставник» (от одной мысли о том, что он ходит в подмастерьях у типа, которому уже пора на пенсию, у Эдди сжимало горло) научил его многому из ремесла убийцы: приемам и уловкам, хитростям, которые дают жертве ложное чувство безопасности, незаметной слежке, методам наблюдения, признакам, означавшим прерывание миссии, и многим другим способам, необходимым, чтобы выполнять задания и избегать проблем, которые неизбежно время от времени возникали.

Эдди знал, что Твигг его недолюбливает – это чувство было взаимным, – но жаждал узнать секреты своего ремесла. Ему преподавались также различные методы убийства: стрельба из снайперской винтовки, разрезание сверхтонким проводом, убийство ударом ножа, утопление, отравление, метод «бей-и-беги», стрельба из пистолета, удушение, быстрое сталкивание с платформы на путь подъезжающего поезда. Висячие трупы в шкафах отелей всегда его забавляли, намекая на сексуальный мазохизм. Его обучили ставить скрытые камеры, подбирать отмычки, устраивать промышленный саботаж, пользоваться жучками, кротами и спящими агентами. Не счесть и многого другого, чему Эдди пришлось обучаться, но уроки, как правило, были интересными, хотя и не всегда слишком веселыми.

Единственной унылой нотой для Эдди было подлое Твиггово попечительство. Казалось, он никогда не мог угодить старику, и, черт возьми, Твигг так и не простил ему той несуразной работы по устранению Келли, которую Эдди провел несколько лет назад. Старикан отказался это обсуждать, но Эдди знал, что убийца-ветеран все еще негодует по поводу запоротого дела.

Ладно, а что насчет того, как облажался сам Твигг, когда Эдди еще даже на свете не было? ВД помогал пожилому политику-либералу по имени Джереми Торп, который утверждал, что его шантажирует молодой человек, с которым Торп имел гомосексуальную связь (что в те дни было как серьезным правонарушением, так и крушением карьеры). Предполагаемый вымогатель был мужчиной-моделью по имени Норман Скотт, выступавшим на закрытых показах. Внутренний двор устроил так, чтобы кто-то в один прекрасный день вывез Скотта на болота, где ждал Твигг, вооруженный пистолетом. Собака Скотта разлаялась, так что Твигг выстрелил ей в голову. К сожалению, для нескольких человек, но не для Скотта, когда предполагаемый убийца направил оружие в мужчину-модель, чертов пистолет заклинило, и Твигг ничего не смог поделать с пулей, застрявшей в камере, а потому побежал к своему оставленному автомобилю.

Судебный процесс в 1979 году стал, должно быть, одним из крупнейших фарсов в британской юридической истории: с Торпа, вместе с тремя другими соучастниками, были сняты все обвинения в заговоре с целью убийства, и он был освобожден – «Освобожден от Скотта», как гласили заголовки, – после того как ВД воспользовался своим влиянием.

Конечно, имя Седрика Твигга не упоминалось, как и его присутствие на месте преступления. Но оплошность Твигга стала притчей во языцех среди наемных убийц во всем мире, и ему потребовалось провести еще множество успешных миссий, чтобы вернуть себе уважение. Для Эдди это была одна из первых историй, которые он услышал, когда много лет спустя его доставили в Комрек, но ее всегда рассказывали лукавым шепотом и никогда – в присутствии Твигга. Значит, даже могучий Седрик Твигг, зануда психованный, опозорил себя по крайней мере однажды! Эдди, шагая по лесу, вновь начал хихикать. Он был настроен когда-нибудь рассказать о том случае в присутствии Твигга, правда, не сейчас. Пока что лысый старикан был слишком страшен, чтобы решиться на такое. Но этот день придет – Эдди уже заметил, что Твигг стал немного подрагивать, – так что чертовски славный день обязательно наступит!

Однако ни щебетание птиц на деревьях, ни пятна солнечного света под ногами не помогали Нельсону улучшить настроение. Белка, рыжая белка – в этих краях не редкость – взмыла на ствол дерева рядом и исчезла среди ветвей; где-то невдалеке послышался мягкий звук приглушенной дрели, на самом деле это был повторяющийся стук дятла по коре дерева. Вокруг убийцы-подмастерья повсюду кипела жизнь, но его угрюмое состояние не позволяло извлечь из этого никакой радости.

Он брел вперед, понимая, что теперь до коттеджа совсем недалеко. Боже, если бы Эдди мог жить там сам по себе, а не в комнате, имевшейся у него в казарме, каких бы женщин он оставлял у себя на ночь! Скажем так: он уже успел оприходовать целую кучу сотрудниц, но эта женщина-психолог, гребаная знойная психолог, с ней были связаны самые смелые его мокрые сновидения, с этой ее латиноамериканской смуглостью и точеной фигуркой. Как же славно она сложена! К сожалению, пока она тоже не в его лиге. Но если он займет место Твигга, то, возможно, у него появится шанс.

Не морочь себе голову, ехидно пропищал кислый голосок в глубине его мозга. Знаешь ведь, что даже пятки ей лизать не годишься. Он заскрежетал зубами, злясь на этот голосок, принадлежавший, как он знал, ему самому.

Во всяком случае, что-то такое происходит между Уайетт и старшей медсестрой Рейчел Кранц. Они хорошо это скрывают, но он не одинок в своих подозрениях…

Медсестры помоложе шептались, что Кранц была лесбиянкой, испытывавшей особые чувства по отношению к молодой гламурной женщине-психологу, и это ничуть не удивляло Эдди. Скажем, Кранц тоже прекрасно подходит: с большими сиськами, что он любил в женщинах, не вполне красивая, но, конечно, очень даже ничего. Прекрасное тело, даже в ее белой униформе; хорошие ноги, отличные лодыжки, несмотря на белые башмаки, которые она носила, и отменно широкие бедра. Разве что излишне высокая. Новая мысль поразила его так сильно, что он едва не остановился как вкопанный. Теперь Кранц и Уайетт вместе! Ах, что за сон! С… даже мысли у него стали запинаться… с ним посередине!

Ну-ну, мечтай дальше, сынок.

Опять этот гребаный голос!

Эдди Нельсон, двадцати девяти лет от роду, убийца-подмастерье последние десять лет, принялся пинать какие-то милые синевато-фиолетовые цветы, попавшиеся ему на пути. Потоптав их, а потом пожалев, что при этом еще сильнее испачкал туфли, он побрел дальше, взвинтив себя еще на несколько делений.

Вниз по тропе заструился приветливый запах древесного огня. Должно быть, я где-то совсем рядом, подумал он. Он замедлил шаг: идти становилось все легче, а вздохи его становились все более редкими и тихими. Эдди никогда еще не удавалось подкрасться к Твиггу, не выдав себя, но на этот раз инициатива была на его стороне.

У него также был стимул, предоставленный самим сэром Виктором Хельстремом. Буквально неделю или около того назад, когда Твигг и Эдди готовились к поездке в Лондон, сэр Виктор сказал по секрету убийце-подмастерью, что тот мог бы чуть внимательнее следить за Твиггом, пока они будут в столице.

Не последовало ни объяснений, ни даже непрямого приказа, но сообщение было достаточно ясным. Раньше сэр Виктор редко обращался к нему лично. Он нахмурился, потом уголки его рта искривились. Он улыбнулся. Эти слова, понял он, впервые наделяли его какой-то властью.

Теперь, почти крадучись, Эдди высмотрел чуть дальше проблеск грязно-белого цвета, а тонкие завитки дыма, очевидно, из трубы, сообщили ему, что он почти достиг коттеджа. Хотя стоял октябрь, ученик слегка потел, оправдываясь перед самим собой (он всегда был чистым) тем, что материал костюма «Хьюго Босс» не годится для ходьбы по джунглям. Равно как и его рубашка «Уильям Хант».

Двинувшись дальше, он присел, желая хоть раз застать Твигга врасплох, до того как пожилой убийца его заметит.

Коттедж стоял на лесной поляне, и вокруг него было полно цветов и аккуратно обрезанных кустов. Крытая вереском крыша, миниатюрная труба дымохода, дым, лениво из нее поднимающийся, – дети, молодожены и агенты по недвижимости сочли бы все это очаровательным, но Эдди считал коттедж просто сельской лачугой. Он буквально ждал, что с минуты на минуту появятся семь гномов, и один из них, полусонный – как, бишь, его звали? – запнется о порог, меж тем как другие со свистом исчезнут в лесу. Вокруг во множестве щебетали и суетились птицы, словно затем, чтобы выдать его легкие шаги.