Текст книги "Черный охотник"

В скором времени все уже сидели в лодках, и последней заняла свое место Анна, которая вырвалась из объятий старого отца и на виду у всех обняла Давида и дважды поцеловала его.

Полчаса спустя Давид стоял на холме среди сумах, где обычно происходили все его свидания с Анной, и смотрел на лодки, которые уже скрывались вдали. На сердце у него было тяжело, и необоримая тоска одолевала его. А оттуда, где виднелись точки-лодки, доносились веселые звуки песни.

* * *

Вести быстро неслись по лесам поздней осенью 1754 года.

По тропинкам лесной чащи и по рекам спешили гонцы, и белые, и краснокожие, а порой казалось, сам ветер передает об удивительных событиях в Канаде.

Черный Охотник вернулся из Монреаля и принес известие о торжестве французского оружия. Вашингтон сдался у Форта Необходимости, Вилье одержал победу у форта Дюкен, и теперь ни один английский флаг не развевался больше за Аллеганскими горами. А Селерон де Бьенвиль закончил свое изумительное дело: вдоль границы французских владений были на равном расстоянии друг от друга прибиты к деревьям металлические дощечки, на которых красовался щит Франции. Французское оружие и умение обращаться с индейцами одержали победу и вдоль реки Огайо, и на равнинах!

В английских колониях в это время Динвиди буквально выходил из себя, так как ассамблея квакеров не желала оказывать сопротивление неприятелю на севере и на западе. Политика британских губернаторов приводила к тому, что все больше и больше индейских племен отходило от них; несмотря на то, что в колониях проживало полтора миллиона англичан и лишь семьдесят тысяч французов, Динвиди не переставал требовать помощи из Англии.

И в ответ на его призыв Англия отправила армию под предводительством генерала Браддока.

Эти вести горячо занимали Давида Рока и вызывали в нем все больший трепет, по мере того как приближался день отъезда в Квебек. Он подробно написал Анне обо всем, что происходило на юге, и о том, что передавалось на реке Ришелье, и через десять дней получил ее ответ.

«То, о чем ты пишешь, так ничтожно по сравнению с теми великими событиями, которые должны раньше или позже разыграться в истории Новой Франции, – писала она. – И когда эти страницы истории начнут разворачиваться, я бы хотела, чтобы ты был готов занять место, которое ты заслуживаешь. Я уверена, что у тебя нет никаких резонов дольше откладывать поездку в Квебек».

Она также писала, что ему, наверное, приятно будет узнать, что интендант дважды возил ее кататься по дороге Сентфуа вместе с прелестной мадам де Лери и ее супругом, что он оказывает ей исключительные почести, когда бы он ни встречался с ней.

«Здесь все говорят о том, что король собирается послать армию в Новую Францию, и во главе ее будет стоять один из величайших генералов в мире, – заканчивала она письмо. – И я хотела бы, чтобы к тому времени, когда он прибудет, мой Давид находился уже в Квебеке».

– Анна совершенно права, мой мальчик, – сказал Черный Охотник. – Пора тебе в путь. Интендант действительно обратил на тебя внимание, и если явится французская армия, то чем больше ты будешь подготовлен, тем более достойный тебя пост ты займешь в ней. Я тоже решил идти в Квебек вместе с тобой, а оттуда через Шодьер я отправлюсь к английским колониям.

Глаза юноши загорелись радостным огнем, когда он услышал, что Черный Охотник будет сопровождать его. Но почти тотчас же его взор затуманился, радость уступила место разочарованию и страху.

– Я надеялся, что вы останетесь возле моей матери, – сказал Давид.

Черный Охотник нежно положил руку ему на плечо и ответил:

– Ты можешь быть спокоен, Давид. Хотя меня здесь не будет, твоя мать останется под надежной защитой. Она ни на минуту не останется одна, даже когда мы с тобой будем находиться на расстоянии многих миль отсюда.

– Вы хотите сказать, что эти четыре индейца делавара, которые пришли навестить нашего Козебоя, останутся здесь?

Черный Охотник утвердительно кивнул головой.

– Да, они останутся здесь до конца. Каждый из них верен мне по гроб, а в храбрости они не уступят пантерам. Твоя мать уже знает, что они остаются с ней, а сегодня утром я сообщил об этом старому барону, и он тоже позаботится о ней – так что тебе совершенно не о чем беспокоиться.

– А вы… вы тоже хотите, чтобы я уехал?

– Я полагаю, что это лучше всего для тебя, – тихо ответил Питер Джоэль. – Хотя не скрываю, что у меня на сердце, как и на сердце твоей матери, будет пусто после твоего отъезда.

– Почему вы хотите, чтобы я поехал в Квебек? – спросил Давид. – Почему вы все на этом настаиваете, когда мое сердце и все, что мне дорого, остается здесь? Меня нисколько не влечет та слава, которую мне сулят там, я даже боюсь тех обещаний, которые надавал мне интендант. Я хочу только остаться в этих лесах и защищать их от англичан и их жестоких союзников, если они осмелятся прийти сюда.

– Твой язык передает лишь часть того, к чему стремится твое сердце, Давид. И весьма незначительную часть к тому же. Ты больше всего на свете хочешь быть с Анной.

Давид опустил голову и тихо произнес:

– Это правда.

– И ради Анны ты должен поехать в Квебек, – продолжал Черный Охотник с такой нежностью в голосе, что Давиду, который стоял, опустив глаза в землю, показалось, что говорит его мать. – Город завладел помыслами Анны, в ней живет сильное желание оставаться там, и это желание, впрочем, так же естественно, как и твоя любовь к лесам, окружающим тебя. Когда-нибудь ты привезешь ее обратно сюда. Ты должен победить! Когда ты достигнешь того, что Анна рисовала тебе, она сама тогда рада будет вернуться в замок Гронден. Ты понял меня, Давид? Ты не находишь, что я прав?

– Я много думал в последнее время, и порой меня охватывал страх. Но теперь мне все ясно. Вы действительно правы.

– И ты всегда останешься тем же честным человеком, каким был до сих пор?

– Да.

– И не позволишь большому городу нанести тебе поражение?

– Никогда.

– И всегда будешь хранить в душе ту чистоту, которая составляет часть наших лесов?

– Да, всегда.

– Тогда поезжай, мой мальчик, и наступит день, когда Анна Сен-Дени вернется сюда вместе с тобой.

* * *

Серый ноябрь 1754 года тяжело повис над Новой Францией, словно зловещее знамение. Ни разу в продолжение всего месяца не показалось в небе солнце, но в то же время не выпадал и снег, который несколько оживил бы серую мрачную землю.

Среди холода и мрака неслась лодка, в которой Давид и Черный Охотник спешили по реке Ришелье к реке Святого Лаврентия, чтобы оттуда пуститься прямиком к Квебеку. На второй день плавания они вошли в реку Святого Лаврентия, где она расширяется среди островов озера Святого Петра. На третий день они миновали Николет, и вдали показались богатые владения могущественных баронов, населявших земли между тремя реками и Квебеком.

Четвертый день был еще мрачнее предыдущих, и казалось, сплошная тяжелая серая мгла облекала всю землю. Сумерки уже надвигались, когда Черный Охотник направил лодку к берегу близ леса Силлери. И только тогда он сказал Давиду, что дальше сопровождать его не будет.

Час спустя Давид направлялся к «Городу на скале», неся на спине котомку со всем своим имуществом и зажав в руке длинную винтовку. Пройдя несколько сот шагов по тропе, которую в течение многих десятков лет утаптывали и бароны, и вассалы, и воины Новой Франции, Давид увидел перед собой большой город.

Ночь быстро опускалась, и молодой охотник ускорил шаг. Напрягая зрение, он пронизывал сумерки глазами и, забыв обо всем на свете, не исключая и Черного Охотника, думал только о своей Анне и о ее городе. Вскоре его уже приветствовали освещенные окна, и через некоторое время он очутился в Нижнем городе. В это время на улицах было уже мало народу, и, когда Давид Рок проходил по опустевшему городу, эта безлюдность невольно напоминала ему о родных лесах.

Зато позади, за окнами, затянутыми занавесками, он мог видеть уютный, мягкий свет, и оттуда слышался смех, веселые голоса детей и песни. Внезапно до его слуха донесся голос ночного сторожа, охранявшего город от злоумышленников.

– Шесть часов и все благополучно! Мир и закон царят в городе, во имя короля и народа!

Давид направился к тому месту, откуда доносился голос, и, когда он поравнялся со сторожем, последний поднял фонарь и посмотрел ему в лицо.

– Здорово, брат! – приветствовал он его. – Длинная винтовка и полный мешок, – откуда ты, из форта или с поста?

– Прямо с реки Ришелье, – ответил Давид.

– О, в таком случае ты мужчина! – ответил блюститель покоя и порядка и пошел своим путем.

Продвигаясь в глубь города, юноша вышел на площадь, где раздавались веселые голоса и громкий смех. Это была площадь Нотр-Дам-де-Виктуар, и здесь собралась большая шумная толпа. По трем сторонам площади горели огромные плошки, а на небольшом бугре был разложен яркий костер. И при этом зловещем свете молодой охотник увидел невысокий помост, вокруг которого стояло множество людей, на самом же помосте стояли на коленях друг против друга мужчина и женщина, а головы их были просунуты в огромные деревянные тиски.

Давид Рок в изумлении остановился и стал глядеть на это необычайное зрелище.

– Что это означает? – спросил он у круглолицего юнца, который заливался безудержным смехом.

– Старуха Гарен украла серебряную ложку, а ее муж сплавил краденое. Вот они оба выставлены здесь на потеху. И должен вам сказать, что они счастливо отделались, ибо ложка была украдена из частного дома, и закон мог бы обоих повесить за это.

Несколько поодаль от себя Давид Рок заметил небольшую компанию, державшуюся в стороне от толпы. Там стояло трое офицеров и с ними три нарядно одетые дамы в шелковых масках. Все они громко смеялись, и видно было, что зрелище доставляет им огромное удовольствие. Эта компания до такой степени напомнила юноше недавних гостей, которых он видел в замке Гронден, что он подошел ближе и стал всматриваться в них. Один из офицеров, человек с высокомерным и тупым лицом, заметил его.

– Черт тебя возьми, кто ты такой и чего тебе надо? – крикнул он.

Захваченный врасплох, Давид ответил:

– Я ищу монастырь Святой Урсулы. Я был бы вам очень признателен, если бы вы указали мне дорогу.

Офицер повернулся к нему спиной и обратился к своим дамам:

– Если бы я не боялся, что зловоние его крови отравит воздух, я проткнул бы его клинком за то, что он осмелился так глядеть на вас.

Дамы весело захихикали.

Весь кипя от бешенства, Давид Рок сделал было шаг вперед, но в это время чья-то рука, сильная и твердая, дружески легла на его рукав.

– Обождите, мой друг, – услышал он тихий и ласковый голос. – Я вам покажу дорогу к монастырю.

И раньше, чем Давид успел оказать сопротивление, эта рука потащила его за собой и увела подальше от толпы.

– Если ваша кровь такая же гнилая, как кровь капитана Талона, и вы намерены проливать ее из-за него, то она, я бы сказал, никуда не годится! – продолжал тот же голос. – Я только недавно вернулся из Монреаля, где этот негодяй осушил все источники пороков. Он убил шесть человек и не задумываясь убьет еще одного, чтобы доставить удовольствие своим дамам, которые явились наслаждаться этим зрелищем. Меня зовут Пьер Кольбер, и «длинные винтовки» из пограничных лесов – мои друзья.

– Благодарю вас, – ответил Давид. – Меня зовут Давид Рок, и я живу в сеньории Сен-Дени на реке Ришелье.

– Бравые люди живут там, – сказал Пьер Кольбер. – Я торгую мехами и скупаю их непосредственно у индейцев. Пойдемте со мной. Ночь темна, и для того, чтобы увидеть монастырь Святой Урсулы, нужно подняться на высокий холм.

Они пустились в путь, и почему-то Пьер Кольбер снял шапку. И тогда Давид Рок заметил нечто такое, от чего возглас изумления сорвался с его губ. Как раз над ухом торговца мехами начинался рубец, который шел вокруг всей головы, и над этим рубцом не было ни малейшего признака ни волос, ни кожи.

– Знамение времени, мой друг, – сказал Пьер Кольбер, и его голубые глаза весело сверкнули. – Индейцы-сенеки заполучили меня лет двенадцать тому назад и сняли мой скальп, но этого было недостаточно, чтобы убить меня. А в былые дни и я сам не расставался с длинной винтовкой, и потому рад каждому, кто является в Квебек из пограничных лесов. Вот сейчас мы начнем подниматься на холм. Вы, я полагаю, никогда раньше не были здесь?

– Никогда, – признался Давид.

– В таком случае позвольте вам сказать, молодой человек, что это несколько необычно справляться о монастыре Святой Урсулы в такой час ночи.

– Я только хотел было издали взглянуть на него, – ответил Давид, и лицо его залилось краской. – Там учится мадемуазель Сен-Дени – моя невеста.

– О! – произнес Пьер Кольбер, тяжело дыша, так как они уже начали подыматься в гору. – Вы кого-нибудь знаете здесь?

– Да, многих, – ответил Давид Рок. – Интенданта Биго, и маркиза Водрея, и Гюго де Пина, и Пьера Ганьона, и, наконец, мадемуазель Нанси Лобиньер.

– Черт возьми! – тихо произнес Пьер Кольбер и как-то странно посмотрел на юношу. – Вот здесь в таком случае находятся ваши друзья, – сказал он, указывая на дворец (во много раз больше замка Гронден), окна которого ярко горели в глубоких сумерках. – Сегодня понедельник, и там заседает Верховный Совет. Это губернаторский замок, обитель вице-королей Канады, и в настоящую минуту Дюкен сидит за столом, по правую руку его – епископ, по левую – интендант, а вокруг них сидят советники, занимая место по старшинству. Не собираетесь ли вы отдать им визит сегодня?

– Нет, – просто ответил Давид Рок, не замечая подозрительной интонации в голосе спутника. – Я не стану их сегодня беспокоить.

Пьер Кольбер посмотрел на молодого человека, разинув рот от изумления.

– Убей меня Бог! – воскликнул он. – Вашей выдержки хватило бы на десятерых лесных жителей с реки Ришелье! Пойдемте дальше. Монастырь Святой Урсулы расположен там, а я живу вот тут, на Рю-де-Повр. Я пригласил бы вас разделить со мной трапезу, но какое дело другу губернаторов и интендантов короля до простого смертного, вроде меня.

– Вы ошибаетесь, я счастлив буду принять ваше приглашение, – с улыбкой ответил Давид, догадываясь наконец, что его проводник сомневается в правдивости его слов.

– В таком случае вы пойдете со мной?

– Если вы разрешите и если вы будете достаточно снисходительны к такому лжецу, каким я кажусь вам.

– Черт меня возьми, я начинаю уже любить вас! – воскликнул Пьер Кольбер. – Я готов поклясться, что у вас побольше найдется о чем рассказать, чем у меня. Но вот и монастырь, в котором живет ваша возлюбленная.

Давид Рок почувствовал, что какой-то клубок подкатил к его горлу, и он с трудом проговорил:

– Не можете ли вы мне указать, где находится монастырская школа, мсье?

– Вот, – ответил Кольбер, – там, где виднеется свет. Обождите-ка минутку! Там кто-то движется… Я вижу двух слуг с фонарями… А в глубине справа стоит экипаж. Ха! Юбка и сабля! Очевидно, по специальному предписанию власть имущих, если только не бегство!

Как раз в это время один из слуг поднял фонарь, и при тусклом свете его Давид Рок различил лица людей, занимавших места в экипаже. Юноша издал заглушенный крик, и почти одновременно слова Пьера Кольбера подтвердили, что глаза не обманули его.

– Мсье Биго! Интендант Новой Франции собственной персоной, или пусть меня разразит гром! И с ним…

– …мадемуазель Сен-Дени, – закончил за него Давид Рок совершенно спокойным голосом. Но на душе у него был лед. – Мсье, – продолжал он, – вы были очень добры ко мне. Я хочу просить у вас еще об одной милости. Вполне возможно, что мне все же придется сделать еще сегодня визит во дворец интенданта. Но сейчас я прошу об одном: укажите мне путь к дому Нанси Лобиньер.

Пьер Кольбер ничего не ответил и повел юношу по улице, спускавшейся вниз. Вскоре он круто завернул на улицу Святого Людовика и остановился на углу.

– Я дальше вас провожать не буду, – сказал он. – Отсчитайте десятый дом налево, и там живет Нанси Лобиньер. Только смотрите не ошибитесь и не попадите в одиннадцатый – там живет красотка Анжелика де Пин, жена человека, которого вы, кажется, знаете, и она же chere amie интенданта. Между прочим, она также получила воспитание в школе монастыря Святой Урсулы, что не мешает ей, однако… Очевидно, наш уважаемый мэр де Пин у себя дома… Когда вы закончите свои дела и все еще будете нуждаться в теплой постели и сытном ужине, спросите у кого угодно, где живет Пьер Кольбер. Мой дом стоит неподалеку от статуи Иоанна Крестителя. Но если даже вы не придете сегодня и вам понадобится друг завтра, то вспомните, что я когда-то был оскальпирован сенеками. В моем сердце всегда найдется уголок для «длинных винтовок». Доброй ночи, друг Давид.

– Доброй ночи, Пьер Кольбер!

Юноша повернул обратно и снова направился к площади Нотр-Дам-де-Виктуар. Прокладывая путь сквозь туман и слякоть, он не переставал спрашивать себя, куда это могла ехать Анна в такой поздний час в обществе интенданта. Как это возможно, что, вопреки строгим правилам монастырской школы (как Анна сама неоднократно рассказывала), ей разрешили ночью выйти из монастыря? И что означали слова Пьера Кольбера «по особому предписанию власть имущих?»

Внезапно Давид Рок услышал позади себя скрипение колес. Он быстро обернулся и узнал экипаж, в который незадолго перед этим Биго помогал сесть Анне Сен-Дени. Экипаж остановился, кучер соскочил и открыл дверцу, и оттуда, гремя саблями, вышло двое мужчин – Анны не было с ними!

Юноша крепко зажал винтовку в руке и, не обращая внимания на окрик часового, направился прямиком к двери, в которой скрылись люди, приехавшие в экипаже.

– Полегче, паренек! – крикнул часовой, загораживая ему путь. – Куда ты так спешишь? И что означает твоя длинная винтовка здесь, у дверей губернаторского дома?

– Я только что пришел с реки Ришелье, и мне нужно немедленно увидеть интенданта. Я хотел бы знать, дома ли он?

– А если даже так – тебе что до этого? Ну-ка, проваливай живее!

– Но если он здесь, и мадемуазель Сен-Дени с ним…

Но часовой не дал ему докончить.

– Если даже мсье Биго и находился в обществе мадемуазель, кто бы она ни была, то я не думаю, чтобы он стал привозить ее сюда на заседание Верховного Совета. Но теперь я понимаю, мой милый мальчик, почему его так долго не было, ха-ха-ха! Ну, что же, пожелаем ему счастья. А теперь, шевели ногами: тридцать секунд по часам – максимальный срок, что разрешается чужим останавливаться у дворца.

Давид Рок не стал вступать в пререкания. Сердце его ныло от какой-то тупой боли, а кровь бурлила в жилах. Он продолжал бродить во мраке и слышал, как сторож выкликал часы. Он снова прошел мимо монастыря, но там уже погасли все огни. Сердце его больно сжалось.

Внезапно молодой охотник принял какое-то твердое решение, и через несколько минут он уже снова находился на углу улицы Святого Людовика, где лишь недавно распрощался с Пьером Кольбером. Он тотчас же принялся отсчитывать дома по левую руку от себя и остановился возле десятого.

Это было большое красивое здание с высоким крыльцом, и оно стояло несколько в стороне от улицы. Над дверью горел большой фонарь, освещавший почти половину фасада. Давид Рок услышал голоса, доносившиеся изнутри, и в его сердце взыграла надежда. Голоса эти принадлежали Нанси Лобиньер, Луизе Шарметт и какому-то мужчине. Возможно, что Биго именно сюда проводил Анну, – пронеслось в мозгу юноши.

Молодой человек быстро взбежал по ступенькам крыльца, и как раз в эту минуту дверь отворилась, и оттуда вышли три дамы в сопровождении трех кавалеров. Дверь затворилась за ними раньше, чем кто-либо успел заметить Давида. Последний стоял белый, как привидение, при тусклом свете фонаря и совершенно неподвижный, словно изваяние. Его Анны не было с ними!

В мужчинах он тотчас же узнал офицеров, которых он встретил раньше на площади, и среди них стояла Нанси Лобиньер под руку с капитаном Жаном Талоном!

Нанси Лобиньер вдруг заметила его и, испустив радостный крик, который огнем прошел по всему телу юноши, оставила капитана и подбежала к Давиду Року. Ее глаза сверкали, а на прелестном личике светилась радостная улыбка – такую улыбку Давид надеялся увидеть на лице своей возлюбленной. Нанси схватила его мокрую руку обеими руками, затянутыми в перчатки, и крепко пожимала ее. Присутствовавшие глядели с изумлением на эту сцену, за исключением капитана Талона, смуглое лицо которого еще больше потемнело.

– Давид! – воскликнула Нанси – Давид Рок! Это вы? После того, как вы снились мне прошлой ночью! После того, как я не переставала думать о вас в продолжение всего дня! О, как я рада, что вы пришли! Как я рада, что вы сдержали свое обещание! И подумать только, – еще одна минута, и я ушла бы из дому!

Нанси порывисто повернулась к своим друзьям.

– Это – Давид Рок, – представила она его. – Лейтенант Давид Рок, о котором я вам столько рассказывала.

Она поочередно назвала все пять имен, но Давид запомнил лишь одно из них – капитан Жан Талон.

Последний криво усмехнулся и с ехидной улыбкой, которую подметил только Давид, спросил:

– Лейтенант Рок? А какого полка, разрешите узнать.

– О, – ответила за него Нанси Лобиньер, – это пока наш маленький секрет. А вы, капитан, должны будете сегодня простить меня – лейтенант Рок мой долгожданный гость, и я горю желанием узнать вести, которые он принес с Ришелье. Милый Давид, я сейчас же отведу вас к себе и устрою вас возможно уютнее.

Капитан Талон что-то злобно промычал сквозь зубы, а Давид Рок, открыто усмехаясь, посмотрел на него и сказал:

– Мне искренне жаль, Нанси, что вы лишаете капитана Талона вашего общества.

– Капитан должен будет простить меня, – снова решительным тоном заявила Нанси. Затем она опять повернулась к Давиду: – Ваши руки холодны как лед, вы насквозь пропитаны этим противным туманом и, наверное, сильно устали. Как это глупо с моей стороны, что я стою здесь, когда давно уже должна была бы бежать с вами к камину!

И, не теряя ни секунды, Нанси Лобиньер постучала молоточком в дверь, которая быстро открылась перед ней; еще раз извинившись перед друзьями, девушка повела своего гостя наверх.

Не давая Давиду опомниться, она усадила его в глубокое, мягкое кресло у камина, в котором горели огромные смолистые поленья. Она кого-то окликнула, и тотчас же вошли два негра; один взял у молодого охотника его шляпу и котомку, а другому Нанси отдала свою собственную накидку, шляпу и перчатки. Когда слуги вышли, она подошла к юноше и протянула ему обе руки.

– О Давид, как я рада, что вы пришли! Так рада, что если бы не Анна, то я, пожалуй, расцеловала бы вас. И возможно, что я так и сделаю, если только вы не будете иметь что-либо против.

И раньше, чем юноша успел ответить или даже подумать, Нанси быстро поднялась на цыпочки и протянула ему свои губы. Это случилось так неожиданно, и так заманчиво выглядел румяный ротик красотки, что Давид поцеловал его. Он не отказался бы от этого поцелуя, если бы даже ему грозила смерть!

– Я дала себе слово, что сделаю это, Давид Рок! – воскликнула Нанси, отходя от него, и прелестное личико ее залилось румянцем. – Я должна была это сделать после того, что мне снилось прошлой ночью. Но могу вас уверить, что, кроме вас, только один человек в мире целовал меня за всю мою жизнь. Вы, наверное, разочарованы во мне, Давид, или шокированы, а может быть, даже огорчены моим поступком?

– Я бы не отдал назад этого поцелуя ни за какие блага!

Он с удивлением отдавал себе отчет в том, что с полным спокойствием смотрит в прекрасные глаза Нанси Лобиньер. Он говорил твердым и уверенным голосом, и Нанси теперь обратила внимание на какое-то особенное выражение его лица, чего она не заметила сразу. Сильная тревога отразилась в ее глазах, когда она снова заговорила:

– Давид, я уверена, что у вас есть что сказать мне. Давайте придвинем оба кресла сюда к камину, пока нам приготовят ужин. И, пожалуйста, начните с самого начала – с милой Мэри Рок, и старого барона, и Черного Охотника, и забавного, умного старого мельника Фонблэ и не скрывайте от меня ничего, а не то я сама прочту в ваших глазах то, что останется недосказанным.

– Зачем вы меня поцеловали? – спросил внезапно юноша.

– Потому что вы мне очень нравитесь, Давид! – спокойно ответила Нанси.

Она сидела, опершись подбородком о ладонь, и пристально глядела в огонь.

– А не потому, что вы… вы чувствуете жалость к мне? Не потому, что я деревенский простофиля, как говорила про меня мадемуазель Шарметт?

– Вы самый мужественный человек на свете, Давид, за исключением лишь одного – и это Питер Джоэль, Черный Охотник.

– Вы знаете его? – воскликнул юноша и чуть не привскочил с места.

– Я очень люблю вашу мать, Давид, и мне кажется, что она меня тоже немного полюбила. Я бы сказала, что она сумела глубже заглянуть ко мне в сердце, чем кто-либо другой до сих пор, и, пожалуй, этим, главным образом, объясняется то, что я поцеловала вас. Вы мне стали очень близки благодаря вашей матери, Мэри Рок. Она вошла ко мне в сердце и заняла там уголок, который навсегда останется для нее. Она передала мне повесть Черного Охотника, и я люблю его за все то, что он сделал.

Услышав ее слова, молодой охотник вдруг захотел прижаться лицом к золотистой головке девушки, чтобы выразить ей свою благодарность.

– Как жаль, что Анна совершенно иначе думает об этом, – сказал он. – Она боится его, не доверяет ему и даже ненавидит.

– А между тем она должна была бы любить его ради вас! – удивилась Нанси Лобиньер. – Эти четырнадцать дней и четырнадцать ночей, что он шел через леса, неся вас на руках…

Девушка слегка вздрогнула и умолкла. Внезапно она подняла глаза на юношу и заметила, что его глаза буквально горят.

– Но вы мне еще не начали рассказывать всех новостей, Давид, – сказала она с улыбкой. – Пожалуйста, начните скорее и не пропускайте ни одной детали. Я хочу знать все, что случилось с вами до той самой минуты, пока вы дошли до этой двери.

Мало-помалу Давид начал чувствовать, что отходит и душой и телом. Теперь, когда не было с этой девушкой никого, кроме молодого охотника, она сумела в несколько минут обнажить свою душу и сделаться его другом – таким другом, словно он знал ее много лет. Если она и заслуживала репутацию кокетки, то ее искренность и врожденная доброта скрывали от юноши этот маленький недостаток. Если ее красота давала обильную пищу ревнивым и завистливым языкам, то Давид вовсе не хотел верить всем сплетням. То обстоятельство, что она стояла, опираясь на руку капитана Талона, нисколько не умаляло ее достоинства, а поцелуй, которым она наградила его, Давида Рока, не внушал ни малейшего подозрения насчет ее намерения. У юноши было такое ощущение, словно он вдруг нашел надежное пристанище.

Он не стал рассказывать ни о своем приходе в Квебек, ни про неожиданную встречу с Анной, а начал, как просила Нанси, с замка Гронден. В лице девушки отражались его собственные переживания, по мере того как он рассказывал. Ее сочувствие и умение быстро вникать во все вливали радость в его сердце, и понемногу стало испаряться то чувство разочарования, которое охватило недавно его душу.

Только однажды Нанси Лобиньер прервала его и достала письмо, которое его мать написала ей.

«Что-то такое в моей душе говорит мне, что вы, так хорошо знакомая с Квебеком, не оставите без внимания моего мальчика и присмотрите за тем, чтобы с ним ничего не приключилось. Вы старше Анны и сумеете быть большой поддержкой для Давида, если захотите…»

– Таким образом, Давид, вы видите, что немного принадлежите мне, – сказала Нанси. – У меня есть много общего с Анной: и у меня нет матери, и я тоже ее не помню. Но зато я буду матерью для вас… и для Пьера Ганьона.

Давид рассказал ей про свою встречу и знакомство с Пьером Кольбером и о том, что случилось ему видеть у монастыря при свете фонаря.

– Куда бы могла Анна ехать в такой час с интендантом? – спросил он, закончив рассказ. – Я теперь упрекаю себя за то, что не окликнул их.

– И тем не менее я вполне понимаю, почему вы этого не сделали, – медленно произнесла Нанси, все еще глядя в огонь. – В этом было много необычайного… ночью, с Биго… Я не люблю его, Давид. Я открыто признаюсь в этом, несмотря на то, что Пьер Ганьон надо мной смеется и не перестает твердить мне про золотые горы, которые интендант сулит вам. Я не доверяю этому человеку. Но надо полагать, что у Анны была какая-то цель, если она согласилась ехать с ним в такой поздний час, – и, наверное, благая цель. И будем надеяться, что завтра мы узнаем об этом. Я нисколько в этом не сомневаюсь.

Она долго сидела, не произнося ни слова, скрыв рукою лицо от Давида. А потом она просияла и с радостной улыбкой повернулась к нему:

– Давид, я все это время от вас кое-что скрывала. Я ждала, пока настанет подходящая минута, чтобы рассказать вам. Я знаю, что это будет неприятно вам. Я уже больше не пользуюсь доверием Анны. Мы с ней поссорились.

Давид в изумлении уставился на нее, не будучи в состоянии произнести хотя бы одно слово.

– И ссора произошла, главным образом, из-за Биго и… из-за вас, – продолжала Нанси. – Я презираю Биго и не доверяю ему. Анна любит его и так безгранично верит ему, что во мне это вызывает возмущение. Я знаю, что этот человек представляет собой, а Анна почему-то считает его душой Новой Франции. Я откровенно сказала ей все, что я думаю о нем, и она была взбешена. Я посоветовала ей увезти вас обратно в замок Гронден, а она ответила, что во мне говорит ревность. Я пыталась уверить ее, что во мне говорит только желание видеть вас обоих счастливыми, а она крикнула, что я задалась целью полонить вас в свои сети и что поэтому я так бесстыдно распустила волосы в лодке. Я не выдержала и ответила, что в то время я нисколько не думала о вас, а теперь, пожалуй, буду… Это совершенно вывело ее из себя.

Вот и все, Давид. Но, в общем, прелестная ссора. Когда мы встречаемся, мы так нежно воркуем, – когда при этом есть кто-нибудь, – что, наверное, со стороны любо смотреть на нас. Но всего более странно, Давид, следующее: несмотря на то, что мы с Анной как будто смертельные враги, я люблю ее больше, чем когда-либо раньше, я убеждена, что и она не меньше любит меня. Недурная путаница, как вы думаете?

Давид Рок не успел ответить. В дверь постучали. Вошел черный слуга и подал Нанси маленький конверт. Девушка только быстро взглянула на него и протянула его своему гостю.

– Это вам, Давид, – сказала она, и в ее голосе звучало изумление. – Вы меня простите, я удалюсь на несколько минут; пока вы будете читать, я пойду узнаю, что с вашим ужином.

Неуклюжими пальцами юноша вскрыл конверт и прочел:

«Мсье Рок! Я пишу для того, чтобы сказать вам, как я счастлива от сознания, что вы проводите ваш первый вечер в Квебеке в обществе моего лучшего друга Нанси Лобиньер. Если вы улучите минутку, чтобы навестить меня, я буду рада сказать вам все, что я думаю о вас в связи с тем изумительным зрелищем, которое представилось нашим взорам, моему и мсье Биго, когда мы проезжали мимо дома Лобиньер. Разрешите вам посоветовать в следующий раз, когда вы повторите ваши поцелуи, не стоять между занавесом и освещенной комнатой.

Анна Сен-Дени».

Руки юноши бессильно опустились. Не успел он дать себе отчет в прочитанном, как в дверь снова постучали.