Текст книги "Domnei"

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
АГАСФЕР

Как состраданье проявил злодей

К горюющей сильнее всех людей,

Он к Мелиценте Обратился так:

«Сударыня, чтоб не попасть впросак

В игре, где ставки выше, чем всегда,

Я вам клянусь, не причиню вреда

Вам боле, и от вас я ухожу,

Хотя и несравненной нахожу».

ГЛАВА XXI

Как защищал свою собственность Деметрий

В Пуактесме рассказывают историю, повествующую о том, как вернулся Деметрий в страну язычников и обнаружил, что там ничего не изменилось. Также рассказывают о том, как он позвал к себе Мелиценту. История описывает и то, как на лестнице, которая вела из Сада Женщин вниз к цитадели, – в народе ее называли Царицыной Лестницей, потому что она была сооружена царицей Рудабой много лет тому назад, когда Накумерой владел император Заль, – обнажив меч, стоял в ожидании Деметрий. Внизу находилось четыре его отборных воина. Кстати, лестница была беломраморная, а охраняли каждую балюстраду сфинксы, высеченные из зеленого порфира.

– Теперь, когда у нас появилась публика, – сказал Деметрий, – можно начать представление.

Заговорил один из воинов. Это был тот самый Евтикл, который (как вы знаете) с риском для жизни отправился в христианские страны, чтобы освободить наместника. Евтикл был выходцем из Западных провинций и с юности следовал за Деметрием.

– Царь Века, – воскликнул Евтикл, – печально слышать, что мы должны сражаться с тобой. Но поскольку твоя воля есть и наша воля, мы должны выдержать это испытание, хотя для нас оно горше алоэ и горячее углей. Господин и повелитель, нет на свете человека, ради которого мы причинили бы тебе вред, и мы будем оплакивать тебя, когда сегодня твой дух пройдет над нами и сквозь нас.

Деметрий ответил:

– Оставьте эти глупости и поднимайтесь! Именно я сегодня постригу свои волосы из-за любви к вам, мои верные плуты. Такое оплакивание залечит ваши раны.

А затем начался бой, и Мелицента осознала, что является свидетельницей далеко не детской игры. Воины напали на Деметрия все разом, и перед таким натиском он слегка отступил. Но его меч сверкал, как молния, и вот, крякнув, он сделал выпад вперед и воткнул меч глубоко в глотку одного из своих наиболее рьяных соперников. Меч прошел насквозь и застрял в золотой цепи, что висела на шее воина, так что Деметрий с трудом вытащил его, в то время как умирающий, спотыкаясь, пятился назад. Поверженный не кричал, хотя и корчился от боли, но лишь хрипел, пока отлетала его душа.

– Давайте же! – крикнул Деметрий. – Подходите и остальные, посмотрим, как вы справитесь со мной! Предупреждаю, что это будет дорого стоить!

Мелицента отвернулась, закрыв глаза ладонями. Она осознавала, что бессмысленная резня продолжалась, слышала удары и стоны, но как будто бы откуда-то издалека, так как в это время молила Пресвятую Деву, чтобы та помогла ей покинуть это отвратительное место.

И тут чья-то рука опустилась ей на плечо и подняла ее с колен. Эти был Деметрий. Он тяжело дышал, но голос его был мягок.

– Достаточно. Не очень-то мне будет нужен Фламберж, когда я повстречаю этого румяного простака, который так дорог тебе.

Он замолчал, а затем вновь заговорил – отчасти насмешливо, отчасти печально.

– Я надеялся, что ты посмотришь и восхитишься моим умением. Мне хотелось быть восхитительным в твоих глазах… Я потерпел неудачу. Я отлично знаю, что всегда буду терпеть неудачу. Я знаю, что когда Накумера падет, в тот же самый день люди в твоей стране скажут: «Эта пожилая женщина была когда-то Женой Деметрия Анатолийского, знаменитейшего среди язычников». Затем они расскажут о том, как я Расколол напополам голову императора, который сравнил меня с Приапом, и как я вытащил его наследника из-за шпалер, где этот мошенник прятался от меня, и как я посадил этого труса на трон, который мне самому был не нужен; они также расскажут о том, как некоторое время успех сопутствовал мне, и как я правил огромными землями, и как устрашал всех в открытом море, и издавал боевой клич в городах, которые не принадлежали мне, и никого не боялся. Но ты не будешь думать об этом. Ты будешь беспокоиться о здоровье своих детей, об обеде, шитье и вышивании, о ведении своего Маленького домашнего хозяйства. И паук сплетет паутину в моем шлеме, который будет висеть в качестве трофея в замке мессира де ла Форэ.

Затем Деметрий с Мелицентой молча прошли в Сад Женщин. Казалось, он обдумывает какое-то решение. И вдруг Деметрий стал рассказывать о том соревновании в великодушии, в котором он участвовал вместе с Перионом Лесным в стране Теодорета.

– Отдавая должное этому длинноногому парню, – сказал в заключение Деметрий, – нужно заявить, что нет на свете более сильного воина. Меня всегда будет интересовать вопрос, избавился бы я от Периона или нет, не вмешайся дочь русалки. Да, у меня прежде были с ней кое-какие дела. Вероятно, лучше поменьше говорить о них. – На некоторое время Деметрий о чем-то задумался, а затем его смуглое лицо просветлело. – Скажи спасибо, жена, что я нашел противника, достойного меня. Он вскоре явится, и тогда уж мы будем биться насмерть. Я с нетерпением жду этого дня.

Хвалебные речи о Перионе, какими бы словами они ни выражались, опьянили Мелиценту. Деметрий увидел, как слегка порозовели ее щеки, как вспыхнули ее глаза. Это подсказало, как вести ему себя дальше. После этого Деметрий часто говорил о Перионе и его деяниях в этом запертом на все засовы дворце, куда не мог проникнуть ни один отзвук внешнего мира, разве что по соизволению наместника.

С неподдельным восхищением он рассказывал Мелиценте о смелости и отваге Периона, заявляя, что не было военачальника со времен Ганнибала, Иисуса Навина и архиепископа Турпена, который обладал бы таким превосходством над другими. И Деметрий поведал о том, как Вольные Соратники в поисках приключений проехали верхом четыре королевства и состояли на службе у множества властителей, но всегда сражались выше всяческих похвал.

Разговоры о Перионе доставляли Мелиценте наслаждение. С помощью таких взяток Деметрий получил то, чего нельзя было купить: Мелицента больше уже не избегала его.

И тут уместно сказать несколько слов сострадания. Чувство, которое владело этим мужчиной, трудно назвать любовью. Скорее это была болезнь, которая отравляла все его существование; государственные дела стали ему казаться скучными, власть – бесполезной, шумные оргии – унылыми. Но больше всего его мучили те мерила, по которым жили Мелицента и Перион. Он хорошенько обдумал эти критерии и обнаружил, что они нерушимы; и Деметрий также понял, что до тех пор, пока он доверяет собственной рассудительности, которой одарили его Небеса, они будут казаться ему в высшей степени глупыми. И, следовательно, ловить себя на том, что рассматриваешь эти сумасшедшие представления со своего рода завистью, было невыносимо.

Опустить Мелиценту до своего уровня или подняться самому до ее уровня, в равной степени было ему не по силам. Временами он ее ненавидел.

Так проходили месяцы, и уже велась летопись событий еще одного года. Но пока ни Перион, ни Айрар де Монтор и никто другой из врагов Деметрия не напал на Накумерский замок, и широкое поле перед цитаделью оставалось пустынным, и только шакалы завывали здесь по ночам.

– Непонятно, почему не появляются мои враги, – говорил Деметрий Мелиценте. – Не может того быть, что они забыли про нас с тобой. Это просто невозможно.

Он хмурился, его мучило, что так долго тянутся дни. В конце концов, он послал четырех лазутчиков в христианские страны.

ГЛАВА XXII

Как на Накумеру обрушилось несчастье

Одним майским утром Деметрий пришел к Мелиценте совершенно разъяренный.

– Все – мошенники! – ворчал он. – Я зря потерял время, родившись в этот презренный век. Где великаны и тираны, где могучие прямодушные герои прошлого? Они мертвы, и кости их сгнили. Мне не суждено больше сражаться. Вместо этого я буду читать и слушать легенды, ибо жизнь в наши дни не стоит ни любви, ни ненависти.

Мелицента спросила, в чем причина его гнева, и он рассказал, что его лазутчики доложили, что кардинал де Монтор никогда не сможет возглавить поход против Деметрия. В ноябре скоропостижно скончался Папа Римский, и было необходимо назвать имя его преемника. Коллегия кардиналов после трех дней выборов не смогла прийти к единодушному решению. Госпожа Мелюзина, как всегда действуя рука об руку с Айраром де Ментором, переговорила с епископом, проверявшим всю пищу, которая доставлялась в покои, где князья церкви должны были томиться до тех пор, пока, без малейшего влияния со стороны внешнего мира, они не выберут следующего Папу.

Кардинал Генуэзский получил на четвертый день заседания цыпленка, начиненного документами на право владения дворцами в Монтичелло и Сориано; кардинал Пармский – сходным образом приготовленную дичь, сделавшую его хозяином епископской резиденции в Порто вместе со всей мебелью и винным погребом; такого же рода блюда подали и кардиналам Орсино, Савелли, Сан-Анжело и Колонны. Такое питание излечило их от нерешительности, и Айрар де Монтор вскоре взошел на Папский престол в качестве Епископа Римского и слуги слуг Божьих. Дни его военной карьеры закончились.

Деметрий оплакивал потерю грозного противника и смеялся над тем, что наместник Бога на земле был назначен шестью курицами. Но особую боль ему доставило известие о том, что Перион обвенчался с госпожой Мелюзиной и уже заимел двух вполне здоровых детей: Бертрама и Бланиферту – и что Перион в огромном Акаирском Лесу, находившемся поблизости от собственного дома Мелиценты, теперь спокойно наслаждался богатством и независимостью Брунбелуа.

Об этом Деметрий рассказал без всякой охоты. Он отвел глаза и упрямо смотрел на одну из малиновых подушек, лишь бы не видеть лица Мелиценты. Она это заметила и была ему благодарна.

Деметрий с горечью произнес:

– Это старая, безвкусная история. Он забыл тебя, Мелицента: так любой умный человек всегда избавляется от мечты своей юности.

На что Мелицента ответила:

– Милостивый государь, мне очень мало известно об этом Перионе, о котором вы мне рассказываете. Я лишь знаю, что тот Перион, которого я любила, меня не забыл.

И Деметрий, испытывая приступ боли, словно при подагре, задался вопросом, почему смысл любой речи столь таинственен. Было майское утро, жаркое и тихое, и Деметрий сидел вместе со своей женой-христианкой во Дворе Звезд.

И Мелицента сказала:

– Возможно, что тот Перион, которого знают люди, забыл меня и службу, которую я с радостью сослужила Периону. Пусть тот, кто хотел бы понять тайну Распятия, сперва полюбит! Я молю, чтобы в память прошлого Перион и его жена изведали преуспевание. Я не завидую ей. Наоборот, мне жаль эту грешную колдунью, потому что прошлой ночью я бродила по некоему лесу рука об руку с юным Перионом, достоинства которого она никогда не узнает так, как Узнала их я.

Деметрий же на это сказал:

– Ты утешаешь себя снами? – И смуглый наместник усмехнулся.

– В этом лесу всегда царит полумрак, – ответила Мелицента, – и свет там ни зеленый и ни золотой а их некая смесь. Вроде уютного покрова для всех тех, кто был несчастлив даже много лет назад. Там находится Изольда, и Фисба, и многие другие, и они там не разлучены со своими возлюбленными… Иногда там верхом на пантере проезжает Венера и ветви хлещут по ее нежной коже. Мы с Перионом выглядываем из-за деревьев, и мы счастливы и слегка испуганы в нашей чаще.

Деметрий же на это сказал:

– Ты утешаешь себя безумием? – Веселость его совершенно покинула.

– О, нет, – ответила Мелицента. – Тот Перион, которым сейчас обладает Мелюзина, просто мужчина… очень счастливый мужчина, да поможет ему Всевышний и все святые. Но мне повезло больше, потому что я никогда не потеряю моего Периона. И хотя я не смогу когда-либо коснуться руки этого юного Периона, увидеть его честное и отважное лицо – самое прекрасное из всех лиц, какие я только видела, я не горюю, потому что ночью мы бродим рука об руку по нашему лесу.

Деметрий же на это сказал:

– Но ночь проходит, и солнце освещает мое лицо – для тебя самое отвратительное из всех лиц!

А Мелицента лишь сказала:

– Милостивый государь, хотя разлучающее нас солнце светит очень долго, я должна быть смелой и достойной любви Периона… нет, скорее той любви, которую он мне однажды подарил. Я не могу горевать, потому что в нашем лесу нет зла.

– Уходи! – сказал наместник, когда она закончила говорить, и заметил ее кроткий, глубокий и преданный взгляд, обращенный на того, кого здесь не было. – Уходи сейчас же, или я тебя убью!

Удивленная Мелицента повиновалась. И Мелицента, слишком гордая, чтобы показать свою боль, подумала: «Я могла бы вынести все это, но я слишком слаба, чтобы выдержать это не жалуясь. Я достойна презрения. Я должна любить Мелюзину, которая, без сомнения, любит своего мужа так же сильно, как люблю его я, – а разве может женщина любить иначе? – и однако я не могу ее любить. Я могу только рыдать из-за того, что я, у которой украли всю радость и у которой нет детей, чтобы меня оплакивать, должна одна, проклятая судьбой, брести к смерти, в то время как Мелюзина смеется вместе со своими детьми. У нее двое детей, как сообщил Деметрий. Я думаю, что мальчик должен быть очень похож на Периона. Наверное, эта грешная колдунья очень счастлива, когда берет сына на руки».

Вот так размышляла Мелицента. Но и ее сильный муж, похоже, не чувствовал себя спокойнее. Он вскоре покинул Накумеру, переполненный гневом, от которого у него тряслись руки, с намерением убивать и грабить: короче, заставить всех разделить его страдание.

ГЛАВА XXIII

Как прощался Деметрий

И однажды, когда наместник после шестинедельного отсутствия вернулся в Накумеру, Агасфер привел госпожу Мелиценту во Двор Звезд. Деметрий возлежал на диване, опираясь на многочисленные подушки, словно и не пошевельнулся с того первого дня, когда принцесса Мелицента предстала перед ним в расцвете юности и красоты.

– Встань сюда, – сказал он, не сделав ни малейшего движения, – чтобы я мог рассмотреть свое приобретение.

И, криво улыбнувшись, Деметрий продолжил:

– По собственной воле я приобрел страдание. А также и смерть. Забавно… Два дня назад в бою, в одной лиге к северу от Калонака, я встретился лицом к лицу с франкским вождем. Он стремился к этому уже давно. Я также хотел этого. Я подумал, что нет ничего приятнее, чем видеть, как копыта моего коня утопают в его крови… Но в первой же схватке он сбросил меня с коня, хотя я далеко не слабак. Не могу понять, как это случилось. Верующие скажут, что я оскорбил Бога, но лично я думаю, что просто мой конь споткнулся. Но сейчас это неважно. Более важно то, что у меня, похоже, сломан позвоночник, поскольку я не могу двинуть ни рукой, ни ногой.

– Милостивый государь, – сказала Мелицента, – вы имеете в виду, что вы умираете!

– Да, – ответил он. – Это меня мало беспокоит, но я вижу, что это слегка тебя взволновало.

Всхлипывая, она трижды повторила его имя. И у нее в голове промелькнула мысль о том, насколько странно, что она горюет о Деметрии.

– О Мелицента, – хрипло проговорил он, – давай покончим с ложью! Этот франкский полководец, из-за которого я умираю, Перион де ла Форэ. Он не колебался ни секунды. Он искал встречи со мной с того дня, когда твои жалкие камешки пошли на его вооружение… Да, я солгал. Я всегда надеялся, что он поступит так же, как на его месте поступил бы я. Напрасно надеялся! Долгие годы этот статный маньяк без устали атаковал Накумеру. Затем дочь русалки, эта странная и своенравная хозяйка Брунбелуа, попыталась заманить его в западню. И это тоже было напрасно. Она потерпела неудачу, как донесли мои лазутчики… даже Мелюзина, которая прежде не терпела неудач в подобных предприятиях.

– Конечно же, злая колдунья потерпела неудачу! – воскликнула Мелицента. Лицо ее чудесным образом изменилось, и она продолжила, но не совсем искренне. – Да я никогда и не верила, что эта подлая женщина могла подвигнуть Периона на измену.

– Нет, безумие этого глупца неизлечимо, как и твое. «En cor gentil domnei per mort no passa» – так поют у тебя на родине… Как упорно я лгал, какие страдания перенес, если б ты только знала! Но сейчас это уже неважно. Любовь, которую питает к тебе этот человек, – рявкнул Деметрий, – дана самим Богом, которому мы по-разному поклоняемся. Любовь, которую питаю к тебе я, человеческая, потому что я всего лишь человек. – И Деметрий рассмеялся. – Болтовня, болтовня и болтовня! В старом гнезде не найдешь новых птиц.

Она положила ладонь на его неподвижную руку и ощутила, как та холодна' и как распухла. Она плакала, видя поверженного тирана, который, по крайней мере, не всегда был по отношению к ней недобр. Страстью был наполнен его взгляд, когда он сказал: – Вот и кончился поединок между нами. Если бы смог, я поприветствовал бы победителя… Мелицента, я ведь до сих пор считаю вас с Перионом глупцами. Мир, в котором мы живем, довольно сносен, и здравый смысл требует, чтобы мы испробовали каждое лакомство, которое этот мир нам предлагает. Однако он – лишь поле для вашей безрассудной страсти, и все, что в нем есть, – как удовольствия, так и страдания – лишь препятствия, которые ваше всепоглощающее безумие оставляет без внимания. Мне не понять этой мании. Тем не менее мне бы этого хотелось. Я всегда больше тебе завидовал, чем тебя любил. И всегда моим желанием было не завоевать любовь Мелиценты, а скорее любить Мелиценту так, как она любит Периона. Вот, думаю, почему я отложил в сторону приобретенную мной игрушку.

Казалось, сказанное озадачило его самого.

– Дорогой друг, эта причина одна из самых благородных. И вы поступили по-рыцарски. По крайней мере, ваш поступок достоин моего Периона.

Так как женщины склонны к прямоте, то возможно, она не поняла, почему Деметрий рассмеялся. Он же сказал:

– Я хочу служить тебе, и я всегда, так или иначе, служил тебе. Да, по-моему, я всегда хотел вернуть тебя Периону. Между тем наблюдение за вашей страстью, хотя и причинявшее боль, настолько забавляло меня, что я изо дня в день откладывал собственное преображение на завтра. – Он скривился от боли. – Мой сын Орест, который вскоре станет моим преемником, уже вызван сюда. Я прикажу, чтобы он сразу же отправил тебя в лагерь Периона… Это рядом с Квезитоном.

– Я не могу оставить вас, мой друг, до тех пор… В его улыбке ясно читалось окончательное решение.

Деметрий заметил:

– У мертвой собаки нет зубов, чтобы служить прекрасной страсти. Мои женщины слишком ненавидят тебя. Ты должна прямо сейчас отправиться к Периону, пока еще жив Деметрий Анатолийский, или уже не выйдешь отсюда никогда.

У нее не было слов. Она плакала скорее не от счастья, что наконец возвратится к Периону, а от печали, что Деметрий умирает. Как любая женщина, она помнила лишь о том, что этот мужчина по-своему любил ее. И, как любая женщина, она не могла не гордиться силой Периона.

Затем Деметрий сказал:

– Я должен изведать сомнительное изгнание. Я был силен и храбр, я громко смеялся, я много пил, но Небеса более не хотят, чтобы Деметрий существовал. Я не могу предаваться унынию, поскольку слишком скоро покину все то, что любил. Я прощаюсь со всеми развлечениями и забавами, с победами в сражениях, с богатыми нарядами из меха и шелка, с шумными пирушками, с музыкой, с тщеславным блеском самоцветов и ярким солнечным светом. Я прошу у каждого лишь сострадания и прощения…

– Я печалюсь, в основном, потому, что должен оставить Мелиценту одну в этом опасном краю, беззащитную перед злобой тех, кто хочет причинить ей вред. Я был знаменитым воином, я был могуч и мог надежно ее защитить. Но Судьба нанесла мне смертельный удар. Необходимо, чтобы я ушел туда, где грешники, неважно, в коронах или в лохмотьях, ищут незаслуженного милосердия. Я прощаюсь со всеми, кого любил, со всеми, кому принес горе, а главное, с тобой, дорогая Мелицента, и в основном у тебя я прошу сострадания и прощения…

– О глаза, волосы и губы Мелиценты, которую я любил так долго, что не испытываю сейчас чувственного желания. Однако на смертном одре я взываю к чистой душе Мелиценты – единственному противнику, которого я, Деметрий, никогда не смог победить. Я был хищным зверем, и, как зверь, я приходил в ярость, видя, что ты так непохожа на меня. И сейчас я, умирающий зверь, прошу у тебя не любви, поскольку это дело прошлого. Я прошу у тебя жалости, которую я не заслужил, и прощения, которого не достоин. Побежденный и бессильный, я прошу у тебя, о душа Мелиценты, сострадания и прощения…

– Мелицента, возможно, когда я умру и ничего не останется от Деметрия, кроме могильного камня, ты поймешь, что я любил, даже когда ненавидел, то божественное, что есть в тебе. Поскольку ты – женщина, ты когда-нибудь возьмешь в свои ладони лицо твоего любимого, как никогда не брала мое, Мелицента, и беззаботно расскажешь ему о моей глупости; и поскольку ты – женщина, ты потом вздохнешь и не откажешь мне в сострадании и прощении.

Она, которая была щедра на милосердие, дала ему и то, и другое. Появился Орест, а за ним по пятам следовал Агасфер, и Деметрий отослал Мелиценту в Сад Женщин, чтобы сын и отец смогли поговорить наедине. Она оставалась там около получаса, как и велел ей наместник, в последний раз повинуясь его извращенной воле. «В последний раз! Разве это не странно», – подумала Мелицента.

Это была не только радость, которой так давно не знала Мелицента. Скорее, это было новое восприятие мира. Мир казался Мелиценте прекрасным.

И в самом деле, Сад Женщин в это утро доставлял наслаждение всем органам чувств. Цветущий жасмин образовывал живые изгороди; дорожки были посыпаны свежими опилками, перемешанными с шафраном, киноварью и перемолотой в порошок слюдой; на деревьях зрели плоды, а под ними струились ручейки. Светило солнце, а со всех сторон раздавалось птичье пение. На деревьях резвились павианы, священные животные Луны. Тут же стояла фигура женщины, высеченная из черного камня, у которой были покрытые эмалью глаза и три ряда грудей, а нижняя часть тела была невидна. На сверкающем пьедестале грелись на солнце хамелеоны с раздутыми зобами. Вокруг Мелиценты благоухали розы и левкои, нарциссы и амаранты, фиалки и лилии.

Таков был мир, в котором жила Мелицента, знающая, что Перион ее любит.

Этот мир казался Мелиценте прекрасным. Он был создан для Вечной Любви, чтобы люди могли здесь достойно служить любви. Были здесь и боль, которую надо терпеть, были и время, и бренность, и лишения – но все это существовало лишь для того, чтобы любовь могла над этим посмеяться; пара морей, которые любовь могла раздвинуть; поверхностная мудрость, которую любовь отрицала; придуманные людьми законы, на которые любовь не обращала внимания, – все это не более, чем физические препятствия. Преодолев их, влюбленные получали право войти, рука об руку, в рай, где правит Вечная Любовь.

Вот о чем думала Мелицента, которая знала, что Перион ее любит.

Она сидела на каменной скамье и расчесывала свои золотистые волосы, не обращая внимания на появившуюся седину. К ней подошел павлин и стал наблюдать за ней блестящими глазками. Он наклонял свою сверкающую голову то в одну сторону, то в другую, словно дивясь еще одному сияющему, красочному существу, которое казалось таким счастливым.

Она не осмеливалась думать о предстоящей встрече с Перионом. Вместо этого она посвятила ему песенку, в которой не было ни единого слова, так что невозможно ее здесь воспроизвести.

Вот так жила Мелицента, которая знала, что Перион ее любит.

ГЛАВА XXIV

Как правил Орест

Мелицента вернулась во Двор Звезд. Когда она входила, Орест снимал красную подушку с лица Деметрия. Глаза стоявшего рядом Агасфера были так же невыразительны, как глаза змеи.

– Великий наместник возложил на меня весьма неудобные обязательства, – сказал Орест. – Великий наместник покинул нас, чтобы своим великолепием усилить сиянье Елизиума.

Она поняла, что молодой человек задушил собственного отца, и убедилась, что Орест был истинным сыном Деметрия.

– Иди, – сказал Орест, – иди и помни, что теперь здесь хозяин я.

– В какую дверь? – спросила Мелицента, еще надеясь на что-то.

Но он, словно устыдившись, указал на вход в Сад Женщин.

– Я не питаю вражды к тебе, чужеземка. К тому же моя мать хочет поговорить с тобой, а мне нужно совершить одну сделку с Агасфером.

Мелицента поняла, кто внушил Оресту мысль об убийстве наместника. Казалось несправедливым, что Каллистион ненавидит ее так сильно. Но Мелицента припомнила нечто, касающееся госпожи Мелюзины, и не удивилась ненависти Каллистион и тому, что совершил ее сын.

– Я должна перенести все неудобства и, может быть, пытки еще какое-то время… Но сегодня у меня есть хорошее средство от любых неприятностей, – сказала Мелицента и величественно, как и подобает принцессе, она прошла мимо Ореста и опустилась на колени перед тем, кто еще вчера был ее хозяином.

– Прощаясь, я не нахожу слов ни для проклятия, ни для восхваления. Тобой трудно восхищаться, Деметрий. Но ты отправляешься в жуткое путешествие, и в моем сердце сохраняются воспоминания о долгих годах, в течение которых ты по-своему был добр ко мне. Нашей сделке пришел конец. Я по собственной воле продала то, что ты купил. Я не смею тебя упрекать.

Затем Мелицента взяла в свои ладони его мертвое лицо: так матери ласкают своих сыновей.

– Если б я сделала это, когда ты был жив, – воскликнула Мелицента, – потому что я понимаю сейчас, что ты по-своему меня любил. И я молю, чтобы ты узнал, что я очень счастлива. Думаю, что это сейчас порадует и тебя. Меня превратят в рабыню, Деметрий, там, где благодаря твоей доброте я жила, как царица. Меня ждут лишения, которые я должна выдержать в одиночестве. А возможно, меня ждет что-то гораздо худшее. Но я узнала наверняка, что любовь не пройдет, что узел, который связывает мое сердце с сердцем Периона, нельзя разрубить. Жизнь – более емкое понятие, чем мы с тобой предполагали! И в моем сердце глубокая жалость к тебе, Деметрий, потому что ты так и не нашел любви, которой я стремлюсь быть достойной. Сама того не ведая, я была проклятьем для тебя, как и ты – сейчас я уверена, – стал, вопреки своей воле, проклятием для меня. Я заключаю с тобой новую сделку и кричу в твои уже неслышащие уши: «Прощение за прощение, Деметрий!»

Затем Мелицента поцеловала губы, которые никогда больше не изогнутся в усмешке, и, поднявшись, гордо и бесстрашно проследовала в Сад Женщин.

Агасфер, однако, настолько сдержанно пожал плечами, что ей стало страшно. Затем страх прошел, поскольку она ясно осознала, что все последующие удары судьбы должны восприниматься совершенно обыденно. Ибо Перион, как она теперь знала, находился совсем рядом – у него чистые руки и единственная цель, а в сердце такая любовь, что Мелицента невольно волновалась при мысли, достойна ли она ее.

ГЛАВА XXV

Как говорили между собой женщины

Госпожа Мелицента гордо прошла через Сад Женщин и вступила в цветущую апельсиновую рощу. Здесь был искусственный пруд, из которого брали воду для поливки деревьев. На берегу лежало тело десятилетнего Диофанта, сына Деметрия и его жены Триферы. Орест задушил Диофанта, чтобы избавиться от соперника в борьбе за трон. Юноша лежал на спине, и его левая рука по локоть была погружена в воду и плавно там покачивалась.

Каллистион сидела рядом с трупом и поглаживала его правую руку. Она ненавидела мальчика всю его короткую и радостную жизнь. И сейчас она думала о том, как похож он на Деметрия.

Она взглянула на Мелиценту широко раскрытыми глазами человека, который вышел из темноты на свет, и сказала:

– Итак, Деметрий мертв. Я думала, что буду с радостью произносить эти слова. Но странно, я совсем не радуюсь.

Она поднялась с трудом, будто дряхлая старуха. На ней было длинное черное платье без пояса, на котором отсутствовали застежки и какие-либо украшения, кроме двух золотых звезд на груди.

– Сейчас, посредством своего сына, в Накумере правлю я, – сказала Каллистион. – Нет никого, кто бы осмелился не повиноваться мне. Подойди поближе, чтобы я смогла рассмотреть ту красоту, что так одурманила Деметрия, которого я, должно быть, любила.

– Удовлетвори свое любопытство, – ответила Мелицента, – и знай, что имей ты и десятую часть моей красоты, ты смогла бы завладеть сердцем Деметрия.

Ибо Мелиценте пришла в голову мысль заставить эту женщину убить ее раньше, чем та приступит к своим изощренным пыткам.

Но Каллистион лишь долго и внимательно изучала гордое лицо Мелиценты и убеждалась, что вряд ли между двух морей найдется более красивая женщина. Время мало повлияло на Мелиценту, и даже если сейчас в ней не было девической прелести, Каллистион все равно нигде не видела женщины более очаровательной, чем эта ненавистная франкская воровка.

– Я никогда не была столь красива, как ты, – сказала Каллистион. – Однако Деметрий любил меня, когда я была привлекательна. Ты никогда не видела его в бою. Я же видела, как он один сражался с Абрадасом и еще тремя негодяями, которые выкрали меня из материнского дома. О, как давно это было! Он убил всех четверых. Он был похож на ужасного непобедимого бога, когда после схватки посмотрел на меня. Он взял меня… весь в крови… Мне нравится вспоминать, как он смеялся и как он был силен.

Женщина отвернулась и, перегнувшись через мертвого юношу, стала пристально рассматривать в воде свое отражение.

– Миловидность, которая так нравилась Деметрию, исчезла. Я бы лучше отдала всю кровь до последней капли, чем позволила бы поранить его палец. Он это знал. Но все было напрасно, потому что у тебя ясные глаза и светлая гладкая кожа. И вот Деметрий мертв. О Мелицента, почему мне так грустно?

Задумчивые глаза Каллистион был сухи, а Мелицента заплакала. Она подошла к этой дакианке и обняла ее, сказав:

– Я никогда не хотела причинить тебе зла. Каллистион, казалось, не обратила на это внимания. Затем она сказала:

– Разве ты не видишь разницы между нами? Они обе стояли на коленях и смотрели в воду.

– Неудивительно, – сказала Каллистион, – что Деметрий любил тебя. В свое время он любил многих женщин. Он любил и мать вот этого куска падали. Но он всегда возвращался ко мне, ложился возле моих ног и клал мне голову на колени, а я перебирала его волосы, и мы говорили о тех временах, когда были молоды. Но он никогда не говорил о тебе. Этого я простить не могу.

– Понимаю, – сказала Мелицента.

Их щеки соприкоснулись, а они, стоя на коленях, смотрели в неподвижную воду. Старшая из них сказала:

– Есть только один учитель, который может дать тебе печальное знание, касающееся природы женской ревности…

– Да, лишь один, Каллистион.

– Должно быть, высокий, и у него, по-моему, густые каштановые, слегка вьющиеся волосы…