Текст книги "История гарема"

По ходу дальнейшего повествования мы еще обратимся к ее воспоминаниям. И ни один человек нехристианского вероисповедания – ни мужчина, ни женщина – не оставил каких-либо записок, мемуаров или писем, в которых рассказывалось бы о посещениях гаремов или пребывании там. Объясняется это очень простой причиной: эти люди считали такой опыт слишком заурядным и потому не заслуживающим подробного описания, поскольку, с их точки зрения, оно вряд ли могло вызвать интерес у читателя. Они, конечно же, не предполагали, что читателем может оказаться человек, живущий далеко за пределами Османской империи и совершенно незнакомый со всеми деталями соответствующего быта.

Халиф Мансур, отстраивавший в VIII в. Багдад, страдал от постоянных болей в желудке и в надежде избавиться от них однажды призвал к себе врача-перса, который исповедовал христианство и поэтому являлся сторонником моногамных отношений. Христианин добился успеха там, где потерпели неудачу правоверные мусульманские лекари. Мансур послал ему в знак благодарности три тысячи дукатов и трех прекрасных девственниц, о цвете кожи которых не упоминается. Однако непреклонный новообращенец не польстился на такой, казалось бы, непреодолимый соблазн и вернул девушек нетронутыми, деньги же оставил себе. Вместе с девственницами он отправил письмо халифу, в котором объяснял, что христианская религия запрещает ему приближаться к какой-либо женщине, кроме своей собственной жены, с целью совокупления. Несмотря на то что последняя к тому времени давно уже миновала тот возраст, когда могла еще вызывать какое-то половое влечение, – ей уже исполнилось далеко за шестьдесят, как и самому врачу, – он оставался верен христианским заповедям, находясь в ситуации, которая, с точки зрения мусульманина, была прискорбна во всех отношениях.

Портрет Мэри Стюарт Уортли Монтегю в турецком костюме

Нет никаких оснований подозревать этого врача в лицемерии. И его искреннее чистосердечие и самодисциплина сослужили ему добрую службу в конце концов. Ибо Мансур, абсолютно сбитый с толку и покоренный этим доказательством богоподобного аскетизма, с тех пор стал регулярно вызывать лекаря в гарем, где тому приходилось лечить многочисленных и постоянно хворавших жен и других родственниц халифа, не говоря уже об огромном, отличавшемся постоянной текучестью штате наложниц. Было бы интересно знать, осталась ли добродетель старого врача такой же незапятнанной в этих беспрецедентных обстоятельствах, которые, должно быть, еще долгое время служили темой различных пересудов в Багдаде. Однако эта история, подобно многим историческим анекдотам, обрывается именно тогда, когда повествование достигает самого интригующего момента.

Конечно, еще с апостольских времен в христианских странах имели хождение бесчисленные слухи и сплетни о гаремах, большая часть которых была чрезвычайно далека от истины. По прошествии времени, равного жизни нескольких поколений, моногамные европейцы и не только стали проявлять очень назойливое любопытство к этой теме. Возможно, их к этому побуждали воспоминания, сохранившиеся от предков на генном уровне, или даже недовольство брачной системой, которая все еще была сравнительно нова. Крестоносцы могли бы самым подробным образом описать гаремы, тем более что многие из них обосновались в различных частях Малой Азии и переняли существовавшие там обычаи и институты без каких-либо изъятий. Однако они не сделали этого. Помешала эпоха, которая хотя и не отличалась полным невежеством, зато стремилась ввести свою литературу в русло назидательности. Как бы то ни было, но церковные цензоры позаботились, чтобы документы, в которых восхвалялась полигамия, не имели шансов попасть в Европу.

Путешественники, отправлявшиеся на Восток частным порядком, как Марко Поло, а не выполнявшие какие-то официальные поручения, волей-неволей удовлетворялись описаниями внешнего великолепия и всяких странностей по эту сторону пурдаха, который являлся самым близким аналогом «железного занавеса», существовавшим когда-либо до наших дней. В «запретные города» – Пекин, Лхасу и многие другие в Северной Африке и Азии – любопытному европейцу всегда удавалось проникнуть куда легче, чем в женскую половину самой бедной и жалкой лачуги где-нибудь на окраинах крупных международных сеттльментов, таких как Танжер, Александрия или Бомбей.

Нашими первыми источниками сведений о гаремах за пределами Турции, достоверность которых не подлежит сомнению, оказались английские гувернантки – племя более неукротимое и упорное, чем любой исследователь Африки или тропиков, – и французские аристократы XVIII в. О последних можно сказать, что они составляли, возможно, самую любознательную в интеллектуальном отношении касту, которую когда-либо видел мир. Незваные гости обоих полов и обеих категорий допускались в гаремы лишь благодаря престижу, которым пользовались в то время их государства среди восточных властителей, презиравших их до тех пор, пока прогресс в сфере коммуникаций не открыл глаза обеим сторонам. То, что европейцы видели и слышали в этих случаях, а также то, что было доступно их обонянию и осязанию, может восприниматься как очень близкая к действительности картина жизни женщин в доме состоятельного мужчины. Особенно это верно, если речь идет о воспоминаниях гувернанток, зачастую живших очень подолгу на женской половине. Следует иметь в виду, что эта картина могла наблюдаться везде с тех пор, как цивилизация достигла той ступени в своем развитии, на которой начали появляться состоятельные мужчины. Исключение составляли христианские страны.

В 1866 г., например, маркиз де Бовуар посетил остров Ява. Его отчет об этом представляет больший интерес, чем рассказы его предшественников, побывавших там за сто лет до него. И дело не только в том, что маркиз располагал лучшими возможностями и отличался коммуникабельностью, но и в том, что, будучи аристократом до мозга костей, принадлежавшим к породе, которая уже тогда начала вымирать, он обладал складом характера писателя, забирающегося в поисках новых тем и впечатлений в самые отдаленные уголки планеты. Особенно много таких людей появилось после окончания последней мировой войны.

В гареме

В странствиях по свету компанию маркизу составляли два молодых отпрыска королевской орлеанской династии, с семьей которых он находился в близких отношениях. Султан Явы, должно быть, слышал, что Франция являлась одним из лидеров индустриального мира, хотя в действительности к тому времени она уже начала утрачивать ведущие позиции в Европе. Поскольку высокие французские гости выразили настойчивое и, с точки зрения азиата, едва ли не бесцеремонное, если не сказать больше, желание осмотреть гарем, индонезийский суверен оказал им такую любезность, лично выступив в роли гида.

Де Бовуар пишет: «Нашим взорам представилось изобилие позолоченных предметов, ковров, арабесок и кроватей с причудливыми цветастыми украшениями. Мы увидели крутые винтовые лестницы из сандалового дерева, с обеих сторон которых на значительной высоте были установлены некие, похожие на алтарь, сооружения, размером с небольшую голубятню. Вокруг них висели чаши, в которых горели благовония, издававшие приторно-сладкий запах. Клубы дыма, наполовину скрывавшие эти сосуды, отрывались от них и, плывя в воздухе, постепенно таяли. Казалось, что в этих огромных покоях, которые в длину достигали почти пятисот футов, находятся горы и долины. Там было множество ажурных ширм, создававших настоящий лабиринт, в котором словно тени исчезли испуганные нашим появлением женщины. Однако султан прикрикнул на них. И вскоре нас окружила женская компания, очарование которой зависело скорее от ее юности, чем от цвета кожи тех, кто ее составлял. Там было сорок женщин, и все они заискивающе улыбались своему повелителю и принимали томные позы. Казалось, что перед нами стоят блестящие восковые куколки. Их обнаженные груди, отличавшиеся безупречностью форм, были украшены лишь ожерельями и драгоценностями, а бедра обтягивали саронги розового цвета. Мне все это показалось сказочным сном, навеянным сюжетами из «Тысячи и одной ночи». Султан представил нас своей матери и четырем другим достопочтенным пожилым леди, которые также принадлежали к числу жен его почившего отца. Затем наст у пил черед его дочерей, все одеяние которых в большинстве случаев сводилось к нескольким алмазам. Таковых насчитывалось сорок восемь. Султан женился в двенадцать лет, и за каждый год у него в среднем родилось по три дочери, не считая двух сыновей».

Можно предположить, что черты этого непременного атрибута султанской власти почти не претерпели изменений с тех пор, как на Яве более чем за тысячу лет до описанного выше посещения гарема появились первые султаны. Вполне естественно, объектами подобных посещений становились лишь более грандиозные гаремы, что являлось результатом происков западных противников многоженства, преимущественно итальянцев или англичан, имевших место с начала XIX в. и до наших дней. Однако задолго до этого времени полигамия, распространенная среди более удачливых жителей, населяющих большую часть цивилизованной поверхности планеты, возбуждала, как уже упоминалось выше, сильное любопытство и иногда даже еще более сильную зависть неугомонных приверженцев моногамии из Европы, которые в то время являлись самыми мобильными из всех человеческих существ.

Хотя до нас дошли документы крестоносной братии, от которых веет ледяным безразличием и презрением, весьма вероятно, что в устном варианте они имели совершенно иное звучание. Разграбление восточного города, когда в гаремы, как в европейские женские монастыри в подобных случаях, врывалась солдатня, вне всякого сомнения, описывалось в выражениях, рассчитанных на то, чтобы у тех, кто уклонился от участия в походе и остался во время непрерывных войн на Западе, потекли слюнки. Ибо жены и дочери сарацин[40]40
  Сарацины (греч. sarakenoi) – в древности арабское бедуинское племя, обитавшее в пустыне Северо-Западной Аравии и Синайского полуострова (ныне между Суэцким каналом и Газой живет маленькое бедуинское племя саварке). Сарацины имели контакты с римскими наместниками провинции Аравия. Византийцы и христианские авторы Средневековья называют сарацинами всех арабов или же всех мусульман, а иногда даже всех нехристиан.


[Закрыть] – вернувшийся воин наверняка не упускал возможности подчеркнуть это обстоятельство– ни в малейшей степени не были похожи на робких, дурно пахнущих, тощих и неопытных обитательниц монастырей, у которых в жилах текла рыбья кровь.

По их описаниям, это были женщины сильные духом, жившие в роскоши, искушенные в любви и, конечно же, потрясающей красоты.

В одном из своих рассказов Жюль Леметр[41]41
  Леметр Жюль Франсуа Эли (1853–1914) – французский критик и писатель. Член Французской академии с 1896 г. Леметр – мастер субъективно-импрессионистской критики, тонкий стилист, родоначальник той линии эссеизма, которая нашла развитие в критической деятельности А. Сюареса и П. Валери.


[Закрыть] потчует читателей изысканным описанием сцены, во время которой крестоносец впервые в своей жизни входит в гарем.

Отрывок из этого рассказа передает суть широко распространенных представлений о жизни восточных красавиц.

«Мессир Ори пинком ноги распахивает «дверь», ведущую в покои женщин. И вот они, – продолжает автор, – предстали его глазам – лежавшие среди подушек на ковре, ворсистом, как густейшая трава, пышнотелые создания, с накрашенными лицами, разодетые в яркие шелка. Свет, проникавший сюда через окна из цветного стекла, был явно недостаточным, чтобы полностью осветить это дьявольское место. С расставленных то здесь, то там жаровен вились вверх спирали голубого дыма, издававшего ядовито-приторный запах.

Самая красивая из этих женщин извивалась у Ори в ногах, плача и произнося мольбы на сарацинском языке. Она обвила его своими руками и перемежала ласки и нежные взгляды своими мольбами. Он не мог понять ее слов, но он знал вполне достаточно, чтобы понять, что эта язычница хочет ввести его в соблазн. И сейчас он не осознавал ничего, кроме ее материальной и земной красоты. Он видел только ее, тугобедрую, осыпанную дождем шелковистых янтарных волос, пахнущую свежим медом, и эти миндалевидные глаза, такие черные под густыми ресницами».

Мессир Ори, конечно же, не поддался чарам соблазнительной сарацинки. Во-первых, рядом с ним оказался его капеллан. Во-вторых, он дал клятву на верность своей возлюбленной, оставшейся во Франции. А в-третьих, этот рассказ был опубликован в тот период, когда даже во Франции по-настоящему амбициозные писатели не могли позволить себе игнорировать сексуальный кодекс, официально действовавший среди христиан – сторонников моногамии. И поэтому этот в высшей степени надуманный персонаж крестоносца просто ударом ноги отшвырнул прочь несчастную девушку и бросился к выходу из этого «дьявольского места» вслед за своим, исходившим потом, капелланом. Можно лишь констатировать, что в реальной жизни мало кто из крестоносцев следовал его примеру.

Именно благодаря сказкам такого рода, которыми изобиловали XIX и XX вв., и возникла легенда о типичном гареме как о месте, где процветает более или менее рафинированный разврат. Однако такие сцены могли иметь место только там, где владелец гарема был одновременно и очень богатым, и очень сладострастным человеком. В любое время средний гарем вполне преуспевающего восточного мужчины не содержал ничего экстраординарного. Там обычно находились четыре-пять молодых наложниц сравнительно привлекательной наружности, однако не красавицы, от которых захватывало дух, и рабыни-служанки разного телосложения и цвета кожи. Иногда там могли находиться и одна-две жены, еще не совсем утратившие былой привлекательности. Остальные женщины – бабушки, тети и другие родственницы – составляли подавляющее большинство и либо находились в преклонном возрасте, либо отличались безобразной внешностью, а порой сочетали в себе и то и другое.

Что бы там ни рассказывали легенды, навеянные затворничеством восточных женщин с загадочными темными глазами, скрывающимися под непроницаемым чачваном, их лица совершенно заурядны, а иногда даже безобразны. А если подходить к морщинам и дряблым телесам с европейскими мерками, то самой молодой из обитательниц гарема порой можно было дать в лучшем случае лет тридцать. Однако крестоносцы, попивая затем вино за домашним столом, возможно, хвастались, что познали восточных женщин в полной мере и в конце концов решили предпочесть сомнительным радостям полигамии сравнительно большую свободу, разнообразие и пикантность, присущие сексуальным отношениям, протекающим под эгидой христианского закона, который обязывает к моногамии. К этому же заключению рано или поздно приходили и те, кто оставался на Востоке, соблазненные скорее легкой наживой и властью, а не гаремными наслаждениями.

В великом споре, который продолжается до сих пор и имеет своей целью выяснить, какой же метод более предпочтителен для обеспечения сексуального здоровья общества – полигамия или моногамия, еще ни в коей мере не считается доказанным, что самая древняя и широко распространенная традиция – плюрализм официальных партнеров женского пола (если к таковому существуют материальные предпосылки) – является лучшим решением с любой точки зрения. Что в этой связи совершенно ясно, так это то, что средний мужчина во всем мире, каковы бы ни были его традиции, скорее предпочтет иметь интимные отношения с несколькими молодыми женщинами либо одновременно, либо поочередно, чем ограничить себя одной любовницей или женой, будь она молодая, среднего возраста или же старая. Вопрос женской сексуальности не так прост, будучи усложнен вмешательством мощных материнских и семейных инстинктов. Однако, возможно, основная тенденция здесь развивается так же, как и у мужчин.

Глава 3. Турецкое наслаждение

I

Турки неизменно, с самого первого упоминания о них в истории, относящегося к XIII в., и вплоть до самого недавнего времени, были известны большинству европейцев лучше других восточных народов; хотя в наши дни большая часть внимания Запада приходится на долю жителей Индии и Дальнего Востока, не говоря уже об африканцах. Следовательно, даже современный европеец, думая о гаремах, думает, подобно Делакруа[42]42
  Делакруа Эжен (1798–1863) – французский живописец и график. Глава французского романтизма. Творческая фантазия, страстный темперамент художника выразились в исторических композициях, в произведениях на темы Востока «Алжирские женщины», «Взятие крестоносцами Константинополя».


[Закрыть], прежде всего о том, что они представляли собой в Турции.

В Турции полигамию официально запретили в 1926 г. Однако этот запрет вызвал куда менее радикальные последствия, чем можно было ожидать. Даже до этой даты редкий турок со скромным достатком мог позволить себе иметь больше одной жены. Справедливости ради следует заметить, что он мог вступать в половые сношения со своими служанками, используя их таким образом в качестве неофициальных наложниц.

В XIII–XIV вв. турецкие султаны находились в состоянии перманентного конфликта с императорами Византии, ближайшей европейской соседки Турции, и так продолжалось, пока Мехмед II Завоеватель не овладел столицей империи в 1453 г. В 1492 г. судьбу Константинополя разделил Белград. Затем владычество османов распространилось на весь Балканский полуостров, Богемию[43]43
  Богемия (л ат. Bohemia, от Boiohaemum – страна боев) – первоначальное название территории, на которой образовалось государство Чехия и официальное название в 1526–1918 гг. Чехии (без Моравии) в составе Габсбургской империи.


[Закрыть], Далмацию[44]44
  Далмация – историческая область на островах и побережье Адриатического моря. Древнее население – далматы (отсюда название) и др. В VI–VII вв. заселена славянами. В 1420–1797 гг. находилась под властью Венеции, за исключением внутренних районов, захваченных Турцией. В 1797–1918 гг. – в составе Австрии. С 1945 г. Далмация входит в состав Черногории (южная часть) и Хорватии.


[Закрыть] и Эгейские острова.

Сын Баязида II Селим I Явуз, что по-турецки означает Грозный, правил Османской империей с 1512 по 1520 г. и добавил к ее владениям Египет и Месопотамию. Отношение этого султана к женщинам отличалось своеобразием. Как пишет его современник англичанин Ноулз, «он (Селим I) не терпел присутствия своих жен при дворе, и если и бывал в их обществе, то преследовал при этом единственную цель – воспроизведение рода, и даже тогда не выказывал никаких симпатий или привязанностей: будучи не особенным почитателем женщин, но получая большее наслаждение от неестественных развлечений». Сын Явуза Сулейман I Великолепный находился на троне с 1520 по 1566 г. и за это время завоевал почти всю Венгрию, осадил Вену которая выстояла лишь чудом, захватил Персию и оккупировал Йемен. Как и его предшественники, Сулейман сначала придерживался полигамных отношений, но затем воспылал страстью к наложнице славянского происхождения Роксолане, с которой в 1533 г. сочетался официальным браком. Ради Роксоланы султан отказался от всех других женщин своего гарема и до конца своих дней жил только с ней, то есть стал довольствоваться моногамным браком.

Султан в гареме

В результате всех вышеперечисленных территориальных приобретений площадь Османской империи вместе с Малой Азией и Северной Африкой составила около 2 400 000 кв. миль. На этой территории проживало 60 миллионов человек.

Роксолана

С этого периода и до начала ХХ в. Турция и Европа поддерживали между собой тесные и продолжительные контакты, одним из результатов которых явилось более или менее подробное знакомство европейцев с турецкими социальными институтами, в частности с гаремом. Причем о том, что он представляет собой в Турции, на Западе знали несравненно больше, чем об аналогичных заведениях во всех других нехристианских странах. Большая часть документов относится к собственному гарему султана, или сералю, как его вскоре стали называть ближайшие европейские соседи турок – итальянцы.

Венецианский посол в Турции, служивший там в XVII в., пишет, что комплекс строений, известный под этим именем, включал множество зданий и павильонов, соединенных между собой террасами. Главным из них являлся великолепный резной павильон, где находился тронный зал. Вся прислуга этого и других зданий, а также гарема состояла из мужчин. Сам гарем своим видом и внутренней композицией походил на огромный монастырь, где размещались спальни, трапезные комнаты, ванные и прочие помещения разного рода, призванные создать удобства для обитавших там женщин. Его окружали огромные цветочные клумбы и фруктовые сады. В жаркую погоду обитательницы гарема гуляли по кипарисовым аллеям и наслаждались прохладой, исходивший от фонтанов, которые там были устроены в немалом количестве.

В гареме жили 3000 женщин. В это число входили молодые наложницы, женщины постарше, надзиравшие за ними, и невольницы. Все наложницы были иностранками, некоторые стали добычей янычаров и других турецких солдат, других приобретали на невольничьем рынке, а третьи приходили сами, по своей собственной инициативе. Их всех учили играть на музыкальных инструментах, петь, танцевать и готовить. Видные сановники и военачальники, желая заслужить расположение монарха, часто дарили ему юных девственниц, которые также становились затворницами гарема. Они либо покупали их специально для этой цели, либо отбирали из числа своей челяди. Всех этих молодых женщин сразу же принуждали принимать мусульманскую веру. Для этого требовалось поднять к небесам палец и повторить традиционную формулу «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк его». Интересно знать, сколько девушек отказалось сделать это, однако таких фактов либо не было отмечено, либо их нигде не регистрировали, поскольку в архивах не сохранилось никаких упоминаний на этот счет. После обращения в ислам девушек в обязательном порядке подвергали проверке, каковая в наше время именуется тестированием. Проверялись их физические данные и умственные способности. Этим обычно занималась старшая по возрасту из наставниц. Затем девушек размещали в различных комнатах согласно их возрасту и достоинствам, группируя вместе тех, кто находился на одном уровне развития, точно так же, как это делают в современных образовательных учреждениях. Каждая спальня была рассчитана на сто девушек и устроена таким образом, что вдоль стен размещались диваны, а центральное пространство оставалось свободным, как в госпитале, чтобы по нему могли ходить наставницы, каковых приходилось по одной на каждые десять наложниц. Ванные, туалеты, мануфактурные склады и кухни находились рядом с дортуарами. Днем наложниц обучали турецкому языку, рукоделию и музыке. Им предоставляли великолепные возможности для отдыха и развлечений как в самом гареме, так и снаружи, в окружавших его садах, где они играли в различного рода игры, в том числе очень подвижные и шумные. В такие моменты они давали выход своей нерастраченной физической энергии и становились похожими на детей, шаловливых и проказливых. Если не во всех деталях, то в принципе это заведение, должно быть, в значительной степени походило на привилегированную закрытую школу для девочек, какие появились в XX в. в Англии. В таких школах резвые юные ученицы, находившиеся во всех других отношениях под строгим присмотром, прекрасно проводили время и сохраняли о своем пребывании в «альма-матер» самые добрые воспоминания даже в преклонном возрасте. Единственная ощутимая разница, помимо присутствия евнухов, заключалась в причине, которая привела в сераль всех его обитательниц. В этом заведении их готовили вовсе не к тому, чтобы они стали женами и матерями тех, кто принадлежал к правящей касте, а к тому, чтобы они, время от времени отдаваясь своему повелителю, ублажали его как можно более изощренными ласками. Возможно, последняя цель не отражала в соответствии с представлениями, бытовавшими на Западе, такого высокого идеала, как первая; и тем не менее для ее достижения требовалась не менее тщательная подготовка.

Танец наложницы в гареме

Султан, как пишет посол, никогда не видит и не посещает этих молодых женщин, если не считать того случая, когда их ему представляют на официальной церемонии. Если же они ему вдруг понадобятся для какой-либо цели, пусть даже ему захочется всего лишь послушать их игру на турецкой флейте и пение или же посмотреть их танцы, он уведомляет об этом дежурную наставницу. Она затем выстраивает девушек в шеренгу, и монарх инспектирует их, подобно тому как офицер осматривает строй солдат на плацу. Однако здесь все сходство заканчивается. Ибо, когда он смотрит особенно пристально на какую-либо девушку, это вовсе не означает, что она «одета неподобающим образом» или ей нужно сделать более аккуратную прическу. Это значит, что позднее она должна будет провести с ним ночь. Иногда в таких случаях султан еще более конкретизирует свой выбор, бросая носовой платок в сторону приглянувшейся девушки.

Девушку, которой улыбнулось счастье – ибо такое внимание султана может означать множество привилегий впоследствии, – готовили к свиданию с монархом со всем тщанием. Ее купали в ванне, натирали душистыми маслами, выщипывали ненужные волосы, массажировали, наряжали и украшали. Все эти процедуры длились, как правило, многими часами и всеми своими хлопотами, беготней и суматохой превосходили приготовления любой европейской невесты к ее моногамному браку.

Наконец в портрете наложницы поставлен последний штрих, и несколько пожилых черных невольниц ведут ее в личные спальные покои султана, которые находятся там же в гареме. Пара этих негритянок остается в спальне всю ночь, и каждые два-три часа им на смену приходят новые стражи женского пола. Их главной обязанностью является присмотр за двумя факелами, которые горят всю ночь. Один из этих факелов находится у двери, а другой – у подножия кровати. Утром султан встает первым и надевает чистую одежду, а не ту, в которой он пришел прошлым вечером. Эту одежду вместе со всеми деньгами, хранящимися в ее карманах и зачастую составляющими немалую сумму, он оставляет в качестве подарка спящей наложнице.

Если позднее выясняется, что эта девушка беременна, ей тут же присваивают титул «султанши года». Если у нее рождается мальчик, этот титул подтверждается пышной официальной церемонией, и счастливой наложнице на время поручается управление всем гаремом. В ее подчинение поступают даже все наставницы. Вне всякого сомнения, такое положение является верхом мечтаний любой школьницы в любой стране.

И это еще не было пределом. Могут последовать и другие почести. Султан мог даже в исключительных обстоятельствах жениться на ней, наделив ее, как того требует закон пророка, приданым. Однако этот подарок должен соответствовать сану дарителя и масштабу благотворительной деятельности, которой должна заниматься султанша. Своей пышностью он должен поражать воображение, достигая сотен тысяч цехинов, и поэтому даже из турецких монархов немногие могут пойти на такие расходы. Придворные, которые также имеют виды на эти деньги, всегда поощряли колебания султана в этом вопросе.

Но даже если до свадьбы дело не доходит, «султанша года» получает право на свиту из тридцати евнухов и соответствующего количества невольниц. Когда она покидает пределы дворца, улицы очищают от прохожих и зевак. Если же она и ее свита намереваются совершить прогулку по Босфору в катерах, то гребцы выходят из них и отворачиваются в сторону, ожидая, пока женщины займут свои места в палубных каютах, которые завешены плотными шторами и находятся под усиленной охраной. Помимо наложниц, которых еще называют одалисками, от турецкого слова odal, означающего «палата», и фавориток из их числа, «кадин», которые по рангу делятся на первых, вторых и третьих, а также наставниц и невольниц, в гареме живут тетушки, сестры и дочери султана. Если султан решает выдать кого-либо из своих родственниц замуж, то, по обычаю, он обязан дать за ними очень богатое приданое, в которое должны внести свой вклад все остальные обитатели гарема, в том числе евнухи и невольницы, нравится им это или нет. Если будущий муж этой родственницы не в состоянии обеспечить свою высокую невесту достаточно многочисленной и хорошо вышколенной челядью, как того требует ее положение, или же у него нет роскошного дворца, султан дает ему таковой за счет казны. Однако на этом финансовому везению жениха наступает конец, так как он не только сам обязан найти средства для выплаты довольно значительного выкупа, но и тратить немалые деньги на удовлетворение всяческих прихотей своей новой жены, которой он уступает в социальном смысле, независимо от должности, занимаемой им до и после этого знаменитого события. Как правило, эта леди прилагает все усилия к тому, чтобы он не забывал, какую честь она ему оказала, став его женой.

Многие наложницы, естественно, так никогда и не удостаиваются чести разделить ложе с султаном. Их более удачливые товарки презирают этих несчастных девушек и издеваются над ними, делая это с чисто женской изобретательностью. Однако в конце концов эти страдания бывают не напрасными и в определенной степени вознаграждаются. С течением времени девушка, на которой монарх ни разу не задержал своего взгляда, становится наставницей просто по выслуге лет и получает возможность отыграться на тех, кто ее тиранил. Достаточно часто менее привлекательные молодые женщины оказываются самыми хитрыми и в итоге поднимаются по служебной лестнице очень высоко. Что касается женщин, родивших султану детей, то обычно он больше не спит с ними, но отсылает в другие имперские гаремы, откуда им нетрудно вырваться, если они находят себе достойную пару и с согласия повелителя выходят замуж.

Однако в то время как фаворитки и «султанши года» могут приходить и уходить, одна женщина постоянно держит в своих руках бразды управления всем заведением. Это мать монарха, которая носит титул Sultana Valide – валиде-султан. Ее помощницей является старшая наставница. Затем идет длинный список должностей ниже рангом, от важной леди казначейства до такой мелкой рыбешки, как хозяйка шербетов (напитков из фруктовых соков) или, например, главная подавальщица кофе. Каждая женщина, входившая в эту иерархию, например старшая горничная, хозяйка платьев, смотрительница бань, хранительница драгоценностей, чтица Корана и старшая кладовщица, имела в своем подчинении группу учениц, из которых и назначалась ее преемница. Из этих групп рождались более или менее постоянные маленькие компании, объединенные своими собственными интригами и амбициями как в частной, так и в публичной сферах, и каждая такая компания пыталась опередить соперниц в борьбе за благосклонность валиде-султан, старшей наставницы или наиболее могущественного евнуха.

Гарем обычного турецкого торговца или чиновника, разумеется, никак не мог претендовать на хотя бы отдаленное сходство со всем этим великолепием. Он обычно располагался на верхнем этаже в передней части дома и оборудовался отдельным входом. Он имел свой собственный двор и сад. Селамлик (мужскую половину) и гаремлик (женскую половину), как правило, разделяла запертая дверь, ключ от которой хранился у хозяина дома. Рядом с дверью был устроен люк, и через него пища, приготовленная женщинами, могла подаваться мужчинам, которые никогда не ели с ними за одним столом. Несмотря на подобное затворничество, женщины, принадлежавшие к среднему классу, вполне могли положиться на своих образованных мужей и законодательную систему, которая не только в значительной степени благоволила к ним, но и довольно эффективно функционировала. Они редко терпели те унижения и оскорбления, которые выпадали на долю их сестер в Марокко, Персии или Индии. Вышесказанное относится по меньшей мере к турчанкам, проживавшим в европейской части Османской империи.

Обстановка гаремлика в доме средне зажиточного турка состояла из жестких диванов, настенных ковров и половиков. Решетчатые окна позволяли обитательницам наблюдать за происходящим на улице и в то же время не давали возможности прохожим заглянуть внутрь. В центре гаремлика находился просторный зал, или гостиная, откуда открывался доступ в комнаты меньшего размера, располагавшиеся по обе стороны этого зала. План такого гарема почти полностью совпадает с тем, что удалось обнаружить в результате археологических раскопок. В стене зала, в другом его конце, напротив входа, как правило, имелось несколько окон и иногда устраивался просторный альков, причем его пол был приподнят примерно на один фут[45]45
  1 фут равен 30,48 см.


[Закрыть] относительно основного уровня. С трех сторон вдоль стен шел низкий диван, и в одном углу высилась стопка плоских прямо угольных, довольно жестких подушек, на которых обычно сидела хозяйка гарема. Она принимала гостей, держа в одной руке шкатулку с драгоценностями, а в другой – зеркало. Помимо вышеперечисленных предметов, здесь мог находиться еще столик с мраморным верхом, на котором стояли зеркало и канделябр. Столик помещался у стены, а с обеих его сторон находились ниши с полками, где хранились флаконы с розовой водой, кубки со шербетом и различные украшения и безделушки. В XIX в. к этому обязательному перечню обстановки добавилось несколько простых стульев европейского образца. Помимо этого, рядом с диванами обычно стояло несколько круглых ореховых столиков, инкрустированных перламутром, предназначавшихся для пепельниц, спичек (после изобретения последних), чашек с кофе и т. п.