Текст книги "«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны"

Глава XI

Правда должна выйти на свет: убийства долго скрывать нельзя! Кто чей сын – это скрыть можно, но в конце концов правда выйдет наружу.

Шекспир. Венецианский купец

Лицо Ладлоу пылало бешенством. Поспешное бегство и восклицания красавицы Барбери лишь на мгновение отвлекли его внимание; он тут же резко, чтобы не сказать яростно, обернулся к незнакомцу. Нет надобности повторять описание внешности гостя Алиды; читатель и так поймет, как удивился Ладлоу при виде контрабандиста. Он не верил своим глазам; ему казалось, что кто-то еще должен быть здесь, и, лишь несколько раз подозрительным взором обведя гостиную, он изумленно воззрился на контрабандиста.

– Здесь какой-то обман! – вскричал наконец капитан «Кокетки».

– Ваша любезная манера входить в дома, – отвечал незнакомец, на лице которого появилась и тут же исчезла мимолетная краска волнения, – спугнула молодую даму, но так как вы носите ливрею королевы, то, должно быть, имеете право вторгаться в жилища ее подданных.

– Я имел причины думать, что захвачу здесь одного человека, уже давно внушающего ужас всем лояльным гражданам, – сказал с некоторым смущением Ладлоу. – Я едва ли мог ошибиться, так как ясно слышал его голос. Между тем его здесь не оказалось.

– Благодарю за то значение, которое вы придаете моей особе.

Не столько сами слова, сколько тон, которым они были произнесены, побудил Ладлоу еще раз обратить свой взгляд на незнакомца. В этом взгляде сомнение и восхищение сочетались с замешательством, если не сказать – с ревностью, и последнее чувство было, пожалуй, самым сильным.

– Я впервые вижу вас! – воскликнул после паузы Ладлоу.

– У океана много дорог, и люди подолгу плавают в нем, не встречая друг друга.

– Хотя я вижу вас при весьма странных обстоятельствах, вы, верно, служили когда-то королеве?

– Не имел этого удовольствия. Я вообще не создан для рабства у какой бы то ни было женщины.

– Довольно смело сказано для слуха королевского офицера. Кто же вы тогда?

– Отщепенец общества, осужденный, авантюрист океана, Бороздящий Океаны.

– Этого не может быть! По рассказам людей, уродливость этого бродяги соответствует наглости, с которой он попирает законы. Вы хотите обмануть меня?

– Если люди легко ошибаются, даже когда судят об очевидном и маловажном, можно ли доверять их суждениям о вещах более значительных? – гордо ответил контрабандист. – Пусть я буду тем, кем кажусь, если не тем, кем я себя называю.

– Не могу поверить этой сказке! Это невозможно! Докажите мне правильность этих слов.

– Взгляните на бригантину, чей изящный рангоут почти не виден на фоне леса, – сказал незнакомец, подходя к окну и указывая на бухту. – Это она столь часто уходила от всех ваших крейсеров и переносит меня и мои богатства куда мне заблагорассудится, не подчиняясь деспотическим законам и ускользая от любопытных взоров продажных чиновников. Облака над океаном не более вольны, чем мое судно, и не быстрее его. Недаром бригантина зовется «Морской волшебницей»! Ее маневренность поистине превосходит всякое воображение. Пена морская не с большей легкостью летит над волнами, чем это изящное судно по ветру. Его нельзя не любить, Ладлоу! Поверьте, ни к одной женщине не чувствовал я такой нежности, как к этой верной и прекрасной бригантине!

– Редкий моряк может сказать больше о своем любимом судне!

– Конечно, вы не сделали бы этого по отношению к тяжелому кораблю королевы Анны. Ваша «Кокетка» не из самых красивых судов королевского флота. В ее названии звучит больше претензии, чем правды.

– Клянусь королевой! Этот дерзкий язык пристал более тому, кого ты корчишь из себя, чем такому молокососу, как ты! Мой крейсер, медлительный или быстроходный, сумеет предать в руки правосудия торгаша контрабандными товарами!

– А я клянусь экипажем и достоинствами «Морской волшебницы», что моя речь подобает тому, кто волен поступать и разговаривать так, как он пожелает, – отозвался незнакомец, передразнивая разгневанного собеседника. – Вы требуете доказательств, что я Бороздящий Океаны? Так слушайте же! Вы мните себя всесильными, но позабыли, что вас одурачил один из моих людей, и, несмотря на ваши хвастливые речи, вы мой пленник!

Ладлоу вспыхнул и сделал шаг вперед, словно желая сбить с ног своего противника, который был гораздо слабее его, как вдруг дверь отворилась и в комнату осторожно вернулась Алида.

На минуту водворилось неловкое молчание. Наконец, молодая девушка, преодолев смущение, произнесла, обращаясь к капитану Ладлоу:

– Не знаю, следует ли мне выразить одобрение или порицание поступку капитана Ладлоу, явившегося сюда в столь неурочный час. Надо узнать сначала, насколько были уважительны соображения, приведшие его сюда.

– В самом деле, необходимо дать ему объясниться, прежде чем изрекать приговор, – промолвил незнакомец, подавая стул молодой девушке, которая, впрочем, холодно отвергла его услуги.

Ладлоу опять бросил на непрошеного советчика взгляд, который, казалось, грозил сжечь его. Но Алида пропустила мимо ушей замечание контрабандиста, и Ладлоу приготовился защищаться.

– Да, не скрою, я стал жертвой бесчестного заговора. Я имел неосторожность довериться матросу, чью дерзость вы наблюдали сегодня утром, и в благодарность за это он обманул меня.

– Иными словами, капитан Ладлоу не так уж проницателен, как он думает, – иронически заметил незнакомец.

– Но в чем виновата я и почему надо было нарушать мой покой, если какой-то бродяга матрос обманул командира «Кокетки»? – продолжала Алида. – Ни тот дерзкий матрос, ни это… лицо, – запнулась она, подыскивая подходящее к случаю слово, – мне не знакомы. Между нами нет других дел, кроме тех, которые вы видите.

– Излишне говорить, – продолжал Ладлоу, – что привело меня сюда. Но я совершил оплошность, разрешив неизвестному матросу покинуть мой корабль вместе со мной, а когда захотел вернуться, он нашел способ обезоружить моих людей и взять меня в плен.

– Однако для пленника вы пользуетесь завидной свободой, – по-прежнему иронически произнес контрабандист.

– Что это за свобода, если я не могу воспользоваться ею по-своему! Я разлучен со своим кораблем, а мои верные люди связаны. Меня самого не держат под стражей, и, хотя мне был запрещен доступ в некоторые места, я видел достаточно, чтобы не заблуждаться относительно характера тех личностей, которые находят приют в доме олдермена ван Беверута…

– …и я, его племянница, хотите вы сказать?

– Не хочу говорить ничего такого, что оскорбило бы мое уважение к Алиде де Барбери. Признаюсь, тяжелая мысль причиняла мне страдания, но теперь я вижу, что ошибся, и… раскаиваюсь в своей поспешности.

– Тогда нам не остается ничего другого, как снова приняться за прерванное занятие, – проговорил контрабандист, спокойно садясь перед раскрытым тюком.

Алида и Ладлоу смотрели друг на друга и на него с немым изумлением.

– Очень приятно показать запретные сокровища королевскому офицеру. Может быть, благодаря этому королева окажет мне честь своим покровительством? Итак, мы говорили о бархате и венецианских лагунах. Вот отличный бархат, вполне подходящий для свадебного наряда самого дожа при его бракосочетании с морем! Мы, люди моря, видим в этой церемонии гарантию того, что Гименей не позабудет нас, хотя мы порой и отворачиваемся от его алтарей. Верен ли я своему братству, капитан Ладлоу? Или же вы присягнули на верность Нептуну, а, отправившись в плавание, вздыхаете по Венере? Что ж, если золотая цепь ржавеет от влажного и соленого океанского воздуха, то в этом виновата жестокая природа! А вот…

Но в этот момент в кустах под окном раздался пронзительный свист и торговец умолк. Небрежно швырнув на тюк кусок бархата, он в нерешительности поднялся на ноги. Все это время контрабандист был сдержан, хоть и насмешлив, и нисколько не заразился тем раздражением, которое столь явно проявлял Ладлоу. Теперь он был смущен, и по выражению его лица можно было заключить, что он колеблется. Снова раздался свист.

– Слышу, Том, слышу, – пробормотал контрабандист. – К чему такая спешка? Прекрасная Алида, этот свист означает, что нам пора расстаться.

– Мы встретились с меньшими церемониями, – ответила девушка, сохраняя под ревнивым взглядом своего поклонника свойственную ее полу сдержанность.

– Хотя мы встретились без предварительного уговора, неужели мы ничем не отметим наше расставание? Должен ли я вернуться на бригантину со всеми этими товарами или вместо них унесу обычную плату в золоте?

– Не знаю, смею ли я совершить противозаконную сделку в присутствии слуги королевы, – улыбнулась в ответ Алида. – Признаюсь, многие ваши товары очень соблазнительны для женщины, но, узнай королева о моей слабости, она может забыть о том, что она сама женщина, и сурово наказать меня.

– Пусть это не страшит вас, сударыня. Те, кто создают эти строгие ограничения, первыми нарушают их. Клянусь добродетелями честного Леденхолла, хотел бы я испытать Анну, показав ей в ее гардеробной эти отличные кружева и тяжелую парчу!

– Это было бы рискованно и неумно!

– Как знать. Хотя она и восседает на троне, она всего только женщина. В какие бы одежды ни рядилась природа, она все же остается всеобщим тираном и правит одинаково над всеми. Голова, увенчанная короной, больше мечтает о победах над сердцами, чем над другими государствами. Та, что держит скипетр, может проявить красоту своей души с помощью карандаша или иглы. И, хотя слова и идеи можно преподносить с королевской важностью, голос все равно останется женским.

– Не буду говорить о достоинствах ныне царствующей королевы, но, чтобы опровергнуть ваши утверждения, приведу в пример славную Елизавету, – произнесла Алида, выступая в защиту представительниц своего пола.

– О, во время морских битв у нас были свои Клеопатры, и нам пришлось узнать, что страх сильнее любви! Если есть чудовища в море, почему бы им не быть и на суше! Тот, кто сотворил землю, создал и законы, которые не следует преступать. Мы, мужчины, ревниво относимся к нашим правам и не любим, когда их узурпируют другие. Поверьте, сударыня, женщине, забывающей о том, что ей даровано природой, придется горько пожалеть об этой роковой ошибке… Но вы желаете приобрести бархат или остановили свой выбор на парче?

Алида и Ладлоу с восхищением прислушивались к причудливой речи контрабандиста и никак не могли понять, с кем они имеют дело. В словах незнакомца таилась какая-то двусмысленность, хотя от командира «Кокетки» не ускользнули внимание и мягкость, с какими контрабандист обращался к Алиде, и это вызывало в капитане Ладлоу беспокойство, в котором он стыдился признаться даже самому себе. То, что девушка видела эту разницу в обращении, можно было понять по внутреннему свету, озарявшему ее черты, хотя сама она вряд ли отдавала себе в этом отчет. Когда контрабандист спросил ее, что же она предпочитает из его товаров, Алида, прежде чем ответить, снова неуверенно взглянула на Ладлоу.

– Должна признаться, вы не без успеха изучали женскую натуру, – рассмеялась Алида. – Но все же, прежде чем что-либо решить, я должна посоветоваться с теми, кто более сведущ в законах и может с полным правом подтвердить законность подобной сделки.

– Если бы это решение не было резонно само по себе, оно было бы резонным в силу вашей красоты и положения. Я оставлю товар здесь и буду ждать ответа до завтрашнего вечера. Капитан Ладлоу, расстанемся ли мы друзьями или ваш долг запрещает вам произносить это слово?

– Если вы то, чем кажетесь мне, то вы существо загадочное. Если же все это не что иное, как мистификация, что я и подозреваю, то ваша роль, хотя и недостойная, сыграна вами мастерски.

– Не вы первый, не вы последний теряетесь в догадках, когда речь заходит о «Морской волшебнице» и ее командире… Довольно, Том! Твой свист не ускорит хода времени… Друг или недруг, капитан Ладлоу не нуждается в напоминании о том, что он по-прежнему мой пленник.

– Если и нельзя отрицать, что я попал во власть презренного…

– Стойте, если дорожите жизнью! Томас Румпель не любит сносить оскорблений. Кроме того, он не виноват: он повиновался лишь моим приказаниям…

– Твоим приказаниям, – протянул Ладлоу с такой гримасой, которую можно было бы счесть оскорбительной, если бы тот, к кому он обращался, пожелал обидеться. – Человеку, способному на такие трюки, скорее пристало отдавать приказания, чем подчиняться им. Если среди вас действительно есть Бороздящий Океаны, так это он!

– Мы не более чем морская пена, носимая ветром. Но чем же провинился этот человек, что королевский офицер так не расположен к нему? Уж не тем ли, что у него не хватило смелости предложить столь лояльному джентльмену контрабандные товары?

– Довольно, сэр! Счастье ваше, что вы избрали местом развлечения эту гостиную. Я сошел на берег ради того, чтобы засвидетельствовать свое почтение этой даме, и пусть хоть целый свет узнает об этом. Вовсе не дурацкая хитрость вашего Румпеля привела меня сюда!

– Это значит говорить с откровенностью моряка, – весело сказал загадочный незнакомец; однако лицо его слегка побледнело. – Мне нравится такое чистосердечное признание женщине со стороны мужчины. Действительно, как ни препятствуют предрассудки свободному выражению чувств, мы обязаны как можно яснее излагать свои намерения. Прекрасная Алида должна по всей справедливости вознаградить откровенное преклонение перед ее красотой.

С этими словами незнакомец бросил на молодую девушку взгляд, в котором читалась тревога, и ждал, по-видимому, ответа,

– Когда наступит время принять решение, – ответила Алида, недовольная этим намеком, – придется, быть может, посоветоваться с кем-нибудь… Но я слышу шаги дяди. Капитан Ладлоу, предоставляю вашему благоразумию решить, должен ли вас видеть мой дядя или нет.

В соседней комнате послышались тяжелые шаги олдермена. Ладлоу задумался, бросил укоризненный взгляд на предмет своей любви и затем покинул помещение тем же путем, что и пришел.

Шорох в кустарнике убедительно свидетельствовал о том, что там ждали возвращения капитана «Кокетки» и что он под неусыпным наблюдением.

– Ноев ковчег и наши предки! – воскликнул Миндерт ван Беверут, с красным от возбуждения лицом появляясь в дверях. – Ты привез старый хлам, оставшийся нам от прабабушек, любезнейший Бурун! Все твои тряпки давно уже вышли из моды и могут быть обменены лишь на звон, а не на само золото.

– Что?! – воскликнул контрабандист, который, казалось, мог произвольно менять свой тон и манеры в зависимости от того, с кем ему приходилось говорить. – Упрямый бюргер, ты хочешь криком сбить цену на товары, которые слишком хороши для этого захолустья! Многие английские герцогини жаждут обладать хотя бы клочком тех отличных тканей, который я показал твоей племяннице. И, клянусь тебе, мало найдется герцогинь, которым бы они были так к лицу.

– Я и без тебя знаю, как красива Алида. Не спорю, парча и бархат вполне хороши, но остальные ткани стыдно предложить даже вождю мохауков. Сбавь цену, иначе сделка не состоится.

– Очень жаль. Что ж, расставаться так расставаться. Бригантине знакома протока, прорезающая пески Нантакета, и клянусь честью, что не мохауки будут покупать мои товары у янки.

– Ты так же скор на решения, как и твое судно, господин Сидрифт! Разве нельзя покончить дело миром, устроив какой-нибудь компромисс? Сбрось-ка лишние сотни, оставь итог в круглых тысячах, и можешь считать, что твоя торговля в этом сезоне закончилась.

– Ни гроша больше. Вынимай сам недостающее число дублонов, и пусть твои слуги несут товары, пока еще темно. Есть тут один человек, который может нам повредить, если захочет; правда, я не знаю, известна ли ему главная тайна.

Олдермен ван Беверут испуганно оглянулся, поправил парик, как подобает человеку, уважающему приличия, и осторожно задернул на окнах шторы.

– Здесь те же люди, что обычно; я не беру в расчет племянницу, – сказал он, приняв эти меры предосторожности. – Правда, у нас гостит патрон Киндерхука, но он спит и ни о чем не подозревает. Его присутствие нам на пользу, а рассказать он ничего не может.

– Пусть так, – ответил контрабандист, прочтя в глазах Алиды немую мольбу не упоминать о капитане Ладлоу. – Я как чуял, что здесь есть кто-то посторонний, только откуда мне знать, что он спит. Некоторые здешние купцы страховки ради поставили бы в счет его присутствие.

– Ни слова больше, любезный Сидрифт! Вот твои деньги. По правде говоря, все товары давно погружены на периагву, и она уже вышла в залив. Я был уверен, что мы столкуемся, а время дорого, да и королевский крейсер стоит неподалеку. Мои плуты пройдут мимо него, будто обычные рыночные торговцы, и ставлю фламандского мерина против виргинской клячи, они еще спросят у капитана, не нужны ли ему свежие овощи к столу! Ха-ха-ха! Ох, и простофиля этот Ладлоу! Куда уж ему тягаться с людьми постарше да поумнее его! Когда-нибудь у тебя раскроются на него глаза, племянница, и ты прогонишь его от себя, словно назойливого кредитора.

– Дядя, твои закупки, конечно, оформлены?

– Оформлены! Счастье все оформит. В торговле все равно что на войне: успех узаконивает и дает вместе с тем добычу. Наиболее богатый купец есть в то же время и наиболее честный… Да и что такое наши губернаторы в Англии, которые так восстают даже против незначительной контрабанды? Они произносят прекрасные речи против подкупов и прочего, а сами получают свои теплые местечки в парламенте путем тех же подкупов. Дайте мне один-два таких же прибыльных сезона, как последний, тогда и я сам, пожалуй, отправлюсь в Лондон и сделаюсь членом парламента. Сюда возвратится тогда сэр Беверут, быть может, не один, а с леди Беверут. Тогда, милая, твое состояние сильно уменьшится!.. Кстати, тебе пора и спать, дитя! Желаю приятных снов. Обними меня, малютка, и ступай!

Алида собралась уже исполнить волю дяди и хотела уже выйти из комнаты, когда контрабандист преградил ей путь и обратился к ней так вежливо и почтительно, что просто невозможно было обидеться на такую вольность.

– Я бы не простил себе, если бы расстался с таким щедрым покупателем, не выразив своей благодарности. Надежда вновь увидеть вас заставит меня поспешить с возвращением.

– Меня не за что благодарить, – ответила Алида, заметив, как олдермен аккуратно укладывает товары обратно в тюк, предварительно положив три или четыре наиболее соблазнительные вещи на ее туалетный столик, – ведь вы же не вели со мной торга.

– Я расстался с большим, чем видно на первый взгляд, – понизив голос и так серьезно ответил незнакомец, что девушка вздрогнула. – Время и моя счастливая звезда покажут, буду ли я вознагражден за подарок или правильнее было бы назвать его потерей.

Он взял руку Алиды и поднес к губам с такой нежностью и так осторожно, словно боялся спугнуть девушку своей вольностью. Девушка покраснела до корней волос, хотела осудить его дерзость, нахмурилась, улыбнулась и, смущенно попрощавшись, покинула комнату.

Несколько минут прошло в глубоком молчании. Незнакомец задумчиво ходил взад и вперед по комнате. Его глаза сверкали радостью. По-видимому, он даже забыл о присутствии олдермена, так что последний принужден был напомнить о себе.

– Не бойтесь Алиды. Это прекрасная племянница, вполне сознающая свои обязанности по отношению к дяде, тем более что эти сокровища закроют уста хоть жене самого лорда-казначея. Когда вы думаете отправиться в путь, мэтр Сидрифт?

– С утренним приливом. Я весьма недолюбливаю соседство этих милых таможенников.

– Умно придумано. Осторожность – драгоценное качество в нашей тайной торговле. Не лучше ли поэтому пройти пролив под покровом ночи?

– Невозможно. Течение там слишком быстро, да и ветер восточный. Не бойся, однако: нам не надо паспортов. Ты согласишься, что «Дочь мельника» не менее приличное название, чем «Морская волшебница». Нас начинает утомлять такое положение. Хочется пожить с недельку на Джерси, поохотиться в лугах.

– Ну, этим можешь не утруждать себя, Сидрифт! Вот уже лет десять, как со всех оленей содрали шкуры! Что касается птиц, то они исчезли вплоть до последнего голубя, еще когда племена дикарей перекочевали на запад от Делавэра. Ты только без толку потратишь заряды. Двери «Сладкой прохлады» всегда открыты для гостей, но – скромность и любопытство! – я бы не хотел, чтобы среди соседей пошли толки. Ты уверен, что днем дерзкие мачты бригантины не будут виднеться над деревьями? Капитан Ладлоу не такой уж лежебока, когда он действительно уверен, что долг обязывает его действовать.

– Мы не потревожим его совесть, бригантина надежно укрыта деревьями от чужих взоров. Оставляю верного Румпеля привести в порядок наши расчеты, а сам ухожу. Господин олдермен, один вопрос на прощание. Виконт Корнбери по-прежнему здесь?

– Он крепко сидит на месте! В колонии не найдется, пожалуй, ни одного торгового дома, сколоченного на более прочной основе, чем тот, в котором он теперь обитает!

– У нас с ним кое-какие нерешенные дела…

– Счастливого путешествия, мэтр Сидрифт! Что касается милорда, то пусть королева и дает ему в управление какую-нибудь провинцию. Миндерт ван Беверут не доверит ему даже хвоста куницы. Итак, да сохранит тебя господь!

Торговец контрабандными товарами с явной неохотой оторвался от созерцания всех тех изящных вещиц, что украшали комнату красавицы де Барбери. Прощаясь с олдерменом, он скорее отдавал дань вежливости и был рассеян и задумчив. Однако олдермен, стремясь как можно скорее отделаться от гостя, мало заботился о приличиях, и контрабандист был вынужден уйти. Он исчез через тот же низенький балкон, откуда явился.

Оставшись один, Миндерт ван Беверут закрыл окна и вернулся на свою половину дома. Здесь дотошный бюргер с головой погрузился в подсчеты. Затем он имел короткое свидание с обладателем индийского шарфа, во время которого в его комнате раздавался звон золотых монет. Когда моряк ушел, хозяин «Сладкой прохлады» убедился в надежности запоров, снабженных всяческими хитростями, обычными для американских загородных домов того времени, и, как бы почувствовав необходимость подышать свежим воздухом, вышел на лужайку. Он бросал пугливые взгляды на окна комнаты, занимаемой Олоффом ван Стаатсом, где, по счастью, все дышало покоем; вглядывался в неподвижный корпус бригантины, укрывшейся в бухте, и на темневший в отдалении королевский крейсер, стоявший на якоре. Все вокруг было окутано полуночной тишиной. Даже лодки, которые, как он знал, сновали между бригантиной и берегом, были не видны. И он вернулся в дом с уверенностью, что в уединенном месте, где находится его загородный дом и где не бывает посторонних, все мирно и спокойно.