Текст книги "Морской орел"

Тогда и второй бросил лодку. Он заспорил с третьим, который упрямился и хотел тащить один. Второй повернулся и побежал за первым туда, где стоял фотоаппарат.

Последний тотенкопф влез в лодку и принялся раскачивать мачту. Берк думал о его судьбе. Он думал – интересно, есть ли у него мать, знает ли она, что он сейчас делает. Потому что это его последние минуты, это последние минуты для всякого, кто только взглянет сюда. Его убьет Стоун из своего смит-вессона, несмотря на то, что выстрел должен привлечь внимание остальных.

Тотенкопф вылез из лодки. Он схватился за один из фалов и стал дергать его, стараясь порвать.

– Вот скотина, – сказал Берк вслух.

Тотенкопф поднял голову и оглянулся на утес.

– Он может увидеть нас, – сказал Стоун.

– Нет, – сказал Нис.

– Он смотрит сюда, – сказал Берк.

– Нет.

Тотенкопф еще раз изо всей силы дернул фал. Но веревка не рвалась. Тогда он повернулся и пошел прочь. Он шел и смотрел на вершину утеса, потом перевел глаза вниз, как раз туда, где была пещера.

По тому, как он смотрел, ясно было, что он их не видит.

– Что-то он замышляет, – сказал Берк.

Они лежали, не двигаясь, и следили за тотенкопфом, который в это время пустился бежать, догоняя остальных. Тот, что был с фотоаппаратом, дал свисток. Все быстро оделись, и, не соблюдая строя, стали подниматься по склону утеса.

– Он что-то заметил, – сказал Стоун.

– Не думаю.

Уверенность Ниса раздражала Берка, у которого снова подступала к горлу тошнота.

– А на что ж он тогда смотрел? – спросил он Ниса.

– Не знаю. Только нас он не видел. Иначе они все были бы теперь здесь.

На этом спор кончился. Но заснуть опять не удалось никому. Напряжение еще увеличивало усталость. Лежали и ждали. Чего – они не знали сами. Что-то должно было случиться до наступления ночи.

Но когда тень от утеса, лежавшая на берегу, передвинулась к востоку, всему пришел конец. Высокий конус белого дыма возник в воздухе. Потянуло гарью, и земля дрогнула от удара. Раз. Потом раз-два.

– Они стреляют в лодку.

– Это бофорс.

– Они увидели нас.

– Бофорс бьет.

Они лежали и смотрели. Все трое понимали, что это конец. Они видели, как белый песок полетел во все стороны. Снаряд лег далеко от лодки. Они ждали. Это случилось минутой позже. Сначала дрогнула земля, потом раздался грохот двойного удара. И в ту же секунду они увидели, как два снаряда попали прямо в лодку, один за другим.

Сначала взрыло песок. Потом два раза бухнуло, и раздался треск ломающегося дерева. Лодка раскололась сразу. Она превратилась в щепки, перемешанные с захлебывающимся песком. Она взлетела вверх в грохоте разрыва. Ее разбило, разорвало, разнесло, развеяло по безмолвному воздуху. Призрачные обломки носились кругом в фантастическом ритме, точно тела, заряженные движением.

Бум. Бум. И все было кончено.

В воздухе висела еще песчаная завеса. Там, где была лодка, осталось на песке пятно в двадцать семь футов четыре дюйма в поперечнике.

Они были теперь готовы ко всему. Берк и Стоун хотели ринуться навстречу. Удержал их Нис. Он заставил их остаться на месте. Он сказал им, что это была забава. Инстинкт разрушения, и только. Мальчишка, приставленный к бофорсу, взял и разбил лодку. Только и всего. Немцы ничего не видали. Это сделал тот самый железноголовый, который хотел порвать фал. У него было оружие и была непреодолимая потребность пустить его в ход. Вот только и всего.

И до наступления ночи они не двигались с места.

10

Что делать дальше, было неясно. Энгес Берк сказал:

– Вернемся в ту рыбачью деревню и достанем другую лодку.

Остальные двое молчали.

– Ну как? – сказал он. – Надо же нам достать лодку.

– Только не там, – ответил ему Нис.

Это было уже ночью. Они еще сидели в своей крошечной пещере, но знали, что им надо поскорей уходить отсюда. До утра они должны уйти из этого района, во всяком случае подальше от бофорса. Но этот разговор был необходим и жизненно важен.

– А почему бы не там? – Берк опять настроился враждебно.

– Нельзя два раза обижать людей, – сказал Нис.

– Послушайте, – сказал Берк. – Речь идет о том, оставаться ли нам на этом острове до скончания века, или выбраться отсюда как можно скорее.

Для Энгеса Берка в этом была неопровержимая логика и здравый смысл. Если уж они сделали это раз, то тем более необходимо сделать и второй.

– Я больше не пойду туда, – сказал Нис.

– Стоун, – быстро заговорил Берк. – Что ж ты, не видишь? Ведь у нас нет выбора. Если мы не поторопимся выбраться отсюда, будет слишком поздно.

– Знаю, – спокойно ответил Стоун.

– Так скажи ты ему.

– Нет. Может быть, он и прав.

– Он не прав.

Нис недружелюбно поглядел на Берка.

– Вы не понимаете, о чем говорите, – сказал он сердито. – Без лодки рыбаку пропасть. Если с кем случится такая беда, вся деревня приходит на помощь. Сегодня один даст ему свою, завтра – другой, и так все по очереди. Сейчас, при железноголовых, жизнь и так нелегка. Если же в деревне станет еще одной лодкой меньше, им всем конец. Это уж слишком. Я на это не пойду.

– Сейчас не время для таких тонкостей, – сказал Берк.

– Я не могу идти против себя. Чего вы хотите?

– Не знаю. Но мы в пиковом положении.

– Я не понимаю.

– Он хочет сказать, что наше положение безвыходно, – объяснил Нису Стоун. Потом продолжал, обращаясь к Берку: – Нам-то безразлично. Но я его понимаю. Он не может второй раз пойти туда за лодкой. И там теперь, наверно, очень следят.

– Все равно. Вопрос стоит так: или мы берем у кого-то лодку, или остаемся здесь.

– Есть другие пути.

– Говори, я слушаю, – сказал Берк.

– Я еще пока не знаю, – сказал Стоун.

– Пойдем по деревням, – сказал Нис. – Есть ведь нам надо?

– А в этом вопросе у вас нет угрызений?

– Его угрызения понятны, – мягко сказал Стоун, чтобы прекратить это.

Энгес Берк был бит с обеих сторон. Мы самый настоящий триумвират, но я всегда остаюсь в одиночестве. У этих двоих мозги одинаково устроены. Какого черта они думают о таких мелочах, раз это верный путь к спасению. Даже если в деревне теперь полно немцев, стоит рискнуть. Нам известно место, где есть лодки. Значит, надо идти туда и достать лодку.

– Может быть, если бы я не знал, я бы смотрел иначе. – Это сказал Нис, как бы оправдывая Берка.

– Чего не знал?

– Если б я был в вашей стране, я бы смотрел так, как вы.

– А какая разница?

– Большая.

Берк замолчал, признавая свое поражение.

Еще до рассвета они поднялись на белый утес с той стороны, где было всего ниже, и, следуя за Стоуном, стали спускаться по склону горы, кольцом окружавшей деревню. Все время над ними жужжали ночные самолеты, потому что аэродром Тимбаки был совсем близко. Стоун вел со свойственной ему спокойной уверенностью, но куда – этого не знал никто.

Берка все еще злила нелогичность того, что они делали, вместе с тем он был удивлен. Он размышлял о непоколебимом спокойствии Стоуна. О том, как мало он вообще говорит. Он служит буфером между ним, Берном, и Нисом. На Берка эта непоколебимая уравновешенность действовала раздражающе. Вот они идут куда-то, неизвестно куда, только чтоб уйти подальше от железноголовых. Да, черт возьми. Ну и что ж из этого? Что? Что? Что? Он понемногу начинал понимать то, что Стоун предвидел с самого начала: нельзя осуществить побег точно по заранее обдуманному плану. Вот теперь пришлось сделать ход, который имеет только негативный смысл, просто переменить место укрытия. Они действуют сейчас без всякого плана. Энгес Берк злился, считая, что логичным было бы идти к Спада за другой лодкой.

Стоун не находил причин ни злиться, ни отчаиваться, как Берк. Для него то, что они делали сейчас, было необходимым отступлением. Они на этот раз потерпели поражение и нужно было сберечь себя для следующего раза. Это была негативная необходимость. Стоун умел быть терпеливым.

Для Ниса это не имело значения. Уехать или остаться – само по себе было несущественно. Он хотел добраться до Египта. Но не видел в этом бегстве настоящего выхода для себя. Отсутствие перспективы здесь – вот что толкало его. Желание быть там, где схватка носила более решительный характер, где шла непосредственная борьба. Здесь, на Крите, борьба не была непосредственной, ее исход зависел от внешних событий. Нет. Нет. Нет, Лучше быть там, где исход решается в открытом бою. Это лучше, чем пинки в зад из-за угла. А тут в сущности все к тому только и сводится. Он понимал чувства, которые за этим кроются, простые и естественные. Но это не решающая борьба.

И они шли дальше.

Стоун вел, не останавливаясь. Мимо деревни, задами, в обход. Он шел до самого утра. Он знал о местности только то, что вчера удалось разглядеть с вершины утеса, но был уверен, что идет правильно. Он вел их к югу от Тимбаки, стараясь держаться все время параллельно Астерусской горной цепи. Они то спускались, то поднимались по невысоким уступам со стороны Мессарской равнины. Но на равнину не выходили. Чем дальше от моря, тем больше деревьев росло на склоне. И, наконец, войдя в густую чащу кленов и платанов, Стоун остановился.

– Дальше можно не идти, – сказал он.

Утро уже брезжило.

Все трое сели молча.

– Ну, теперь что? – начал разговор Берк.

– Вы как думаете? – спросил его Нис.

– Думаю, что надо идти в ту деревню за лодкой.

– Перестань, – сказал Стоун.

Тут вдруг Берк сорвался. Давно уже у него накипало внутри.

– Слушайте, – сказал он. – Ну вас к черту обоих. Я иду в ту деревню и беру там лодку. Идете вы со мной? Да или нет?

Он встал и принялся счищать мокрые листья, кучками налипшие на подошвы его башмаков.

– Я найду дорогу, – сказал он.

– Дорогу-то ты найдешь, – с расстановкой заметил Стоун.

– Да. И с лодкой тоже справлюсь, не сдохну.

– Вы не понимаете, что вы хотите сделать. – На этот раз терпел поражение Нис.

– Все понимаю, – сказал Берк.

– Нет, не понимаете, – сказал Нис.

– Вам что, – продолжал Берк. – Вы тут в конце концов почти дома. Но я не желаю здесь оставаться. А без лодки отсюда не уйдешь.

– Ты твердо решил, Энгес? – Стоун открывал ему лазейку.

– Да.

– Можно попытаться в другом месте.

– Где это? Другого места нет, – сказал Берк. – Сам знаешь.

– Пожалуй, – сказал Стоун уклончиво и нехотя.

– В какой деревне ни возьмешь лодку, будет то же самое, – сказал Берк Нису.

– Мы там уже одну взяли, – сказал Нис.

– Какое это имеет значение? – Энгес Берк раздражался все больше.

– Для такой деревушки – большое.

– Не знаю почему. Когда за них немцы возьмутся, еще не то будет. Бессмысленно деликатничать там, где другой не знает пощады.

– Я вам в этом не помощник.

– Черт вас дери. Да хоть вернемся туда. Может быть, там скажут, где еще можно достать лодку. Может быть, удастся переждать там:

Наступило долгое молчание.

– Что ж, пожалуй, это можно, – медленно сказал Стоун Нису, без убеждения в тоне.

Нис пожал плечами. Выбора не было. Он видел это и сам не мог предложить ничего другого. Он понимал мысли и чувства своих спутников, хотя они его не понимали в вопросе о лодке. Взять одну лодку в такой деревушке, как Сирнос, или взять две – большая разница. Но деликатничать там, где железноголовые не знают пощады, – в этом Берк был прав.

– Когда льется кровь, надо или пить ее, или умереть, – тихо сказал он по-гречески, повторяя изречение так, как оно ему запомнилось.

– Что? – переспросил Берк.

– Это греческие слова.

– Так идете вы или нет? – решительно спросил Берк.

Нис снова пожал плечами.

– Я пойду. Но о лодке говорить не буду.

– Ладно, ладно, идем, – сказал Берк и нетерпеливо зашагал вперед, точно опасаясь, как бы они не передумали.

11

Стоун взялся довести их. Хотя путь лежал через людный простор Мессарской равнины, он сказал, что идти они будут и днем и ночью. Они останавливались днем только там, где опасность была явной. Ночью они не останавливались совсем. Стоун ориентировался чутьем, которое у него очень обострилось. Он ни разу не ошибся в направлении, а маршрут приходилось выбирать сложный.

Наконец они пересекли Мессару и снова повернули на север, в тень Иды. В маленькие горные деревушки они отваживались заходить даже днем.

Но однажды они забрели в деревню Сарос, которая оказалась больше других. Там была кофейня. Они спохватились слишком поздно. Кофейня была плохим знаком. Только в больших деревнях попадались кофейни. А почти во всех больших деревнях были немцы.

Они шли по каменистой улице, все время держась настороже. Но самая большая трудность возникла из-за цирюльника. Цирюльник расположился прямо на улице, он брил голову толстому критянину в белой рубахе.

– Вот что мне нужно, – сказал Берк остальным. Он говорил тихо, потому что они были уже близко.

Критянин сидел на стуле под окнами кофейни, и цирюльник левой рукой мылил ему голову, а правой брил.

– Как по-вашему? – спросил Берк.

– Насчет этого? – отозвался Стоун, поглаживая свои щеки. – Я, пожалуй, рискнул бы.

– А платить чем? – спросил Нис.

– Пусть раньше щетину сбреет, а там видно будет, – сказал Берк.

– Может быть, он одолжит нам бритву, – сказал Стоун.

– Сомневаюсь, – язвительно возразил Нис.

– Предложим ему изюму, – сказал Стоун.

– Хотите сразу же выдать себя?

– Ничего. Рискнем, – сказал Стоун и улыбнулся. – Куда ни шло.

– Хорошо, – сказал Нис. – Постараюсь ему объяснить.

– Как же объяснить? – отрывистым шепотом спросил Берк.

– Как-нибудь, – ответил Нис.

Был севильский цирюльник, цирюльник Гиббоне, который отрезал головы семнадцати клиентам; цирюльник – король Алжира. И это тоже был цирюльник, и перед ним стояли три человека: один – ярко-рыжий, высокий, настоящий великан, с квадратным лицом; другой – небольшого роста, с бородой как из проволоки, никакая бритва такую не возьмет; третий – плотный, почти круглый, и волос у него – одно удовольствие, тонкий и мягкий.

– Калимера, – сказал Нис цирюльнику.

– Калимера, – ответил тот. Он был в очках с овальными стеклами и походил на сфакийского крестьянина. Цирюльник на Крите – вечный странник. Он самый непоседливый, самый беспокойный из людей.

Короткое молчание. Цирюльник усердно брил старика в белой рубахе, пальцами натягивая кожу.

– Вам угодно? – сказал он, поднимая голову.

– Да, – сказал Нис. – Нам угодно побриться.

– Сию минуту отпущу клиента, – сказал цирюльник.

Он снова намылил голый череп критянина. У него была широкая английская бритва, которой он проворно водил по голове. Все трое стояли молча и смотрели, как он работает. Он покончил с головой, выбрил щеки, затылок, дважды прошелся по подбородку. Потом обтер бритву о ладонь, сложил и спрятал в маленький холщовый чехольчик. Провел рукой по голове клиента и объявил, что все готово.

Старик в белой рубахе встал, поглядывая на трех спутников. Пощупал выбритую голову. Потом порылся в небольшом кошельке и достал несколько желтых монеток – драхм. Помедлил еще с минуту, повернулся и вошел в кофейню.

– Мы из Дикте, – вежливо сказал Нис.

– Стаял уже снег на Ласити?

– Да. – Потом: – У нас нет мелочи.

– И ничего нет?

– Мешочек изюму.

– Побрить надо всех троих?

– Да.

– Где ваш изюм?

Обратиться к Стоуну Нис не мог, а мешок висел у Стоуна на поясе. Нис запустил ему руку под рубашку и нащупал мелкие твердые шарики в мешке. Тогда он кивнул Стоуну, и тот отвязал мешок.

Цирюльник распустил тесемку, которой он был стянут, и заглянул внутрь. Потом вынул одну изюминку, разжевал и проглотил вместе с косточками.

– По вкусу похоже на виноград с Юктас.

– Он с Ласити, близ Кастелли, – сказал Нис.

– Всех троих? – повторил цирюльник, держа мешочек в руках.

Он обращался к Стоуну и Берку и смотрел прямо на них. Смотрел пристально. Энгес Берк подумал: я пою в опере и вот сейчас меня освищут и прогонят со сцены.

– Эти люди мусульмане, – сказал Нис, чтобы объяснить, почему его спутники молчат и только таращат глаза. – Дервиши. Они говорят по-турецки.

– Я их как-то видел в Кастелли, – сказал цирюльник.

– Этих?

– Ведь они обнажают голову перед солнцем?

– Да.

– Значит, этих, – уверенно сказал цирюльник. Он держал в руке мешок с изюмом и думал о бороде, которая как из проволоки, и улыбался всем троим.

– Пусть рыжий садится первым. Я его запомнил очень хорошо. Замечательно исполнял воинскую пляску – пиррихий.

Нис указал Стоуну на стул. Стоун сел и почувствовал, как смит-вессон вдавился ему в бок. Плетеное сидение прогнулось под его тяжестью. Цирюльник снял очки и достал из чехольчика ножницы с тупыми концами. Он захватывал волосы между пальцами и отрезал их. Стоун посмотрел на Берка и заметил у него под буркой личный знак солдата, висевший на шее. Было жарко, и с Берка лил пот.

– Я всегда считал, что они не в своем уме, – сказал цирюльник Нису.

– Это кто как смотрит.

– А ты сам – не мусульманин?

– По отцу – да. Но я исповедую религию матери.

– По-моему, любая религия достойна уважения, если это религия родителей.

– Мудрые слова, – сказал Нис.

– Ты тоже дрался в Дикте?

– А кто дерется? Я ничего не знаю.

– На Ласити инглези еще воюют с итальянцами. Они пока держатся там, к востоку от Ласити.

– Первый раз слышу. Что же, это серьезные бои или только стычки?

– Нет, настоящие бои.

– Я считал, что все уже кончилось, – сказал Нис.

– Нет. Инглези хорошо дерутся. Они там еще держатся.

– Ничего не знаю про это, – повторил Нис.

– Да ведь сами жители Дикте тоже, говорят, дают отпор железноголовым.

– Понемногу, – осторожно ответил Нис.

– Дальше больше будет, – сказал цирюльник.

За разговором он обкромсал ножницами всю рыжую бороду Стоуна. Он обмакнул кисть в каменный кувшин с водой и потер ее о кусок простого оливкового мыла. Потом стал намыливать кирпично-красные щеки Стоуна. Делал он это не спеша, выписывая кистью крутые спирали, а под носом прошелся легкими, короткими мазками. Он мылил долго и тщательно, каждый раз макая кисть в каменный кувшин. Потом он надел очки и поточил бритву на ремне. Брить он начал не со щек, а с подбородка, как все греческие парикмахеры. Он три раза побрил Стоуна, затем подстриг ему волосы.

– Все, – сказал он Стоуну по-гречески.

Нис посмотрел на Стоуна, и Стоун встал.

Цирюльник взялся за Энгеса Берка и повторил ту же процедуру. Тщательно и не спеша и не глядя на то, что Берк не снял своей войлочной бурки, хотя и обливался потом. Снять ее Берк не мог, потому что на шее у него висел еще личный знак. Цирюльник не заводил разговора и только раз сказал Нису:

– Я и этого помню, он танцевал за женщину.

Нис кивнул с серьезным видом, но слова цирюльника вызвали в нем какое-то ироническое сочувствие к Берку.

Нис и Стоун дожидались, следя за тем, что происходит на улице. Один раз проехал мимо грузовик и затормозил неподалеку. Они с удивлением заметили, что машина греческой марки.

– Там, верно, сидит дух самого Метаксаса, – сказал по этому поводу цирюльник. – Бензина нигде нет. Железноголовые и метаксистов не очень-то балуют бензином.

Нис промолчал. Цирюльник кончил брить Берка, и его твердые, красноватые от загара щеки так и блестели.

– Они достаточно добра награбили, – сказал цирюльник, когда на стул уселся Нис.

– Да. – Нис рассеянно следил за тем, как из допотопной машины вылезали люди.

– В Смиросе железноголовые забрали все масло со склада. Я был там.

– А маслины?

– Тоже. Люди бы целый год кормились.

– И все смолчали?

– Нашлись пятеро, которые взяли да и разлили несколько бочек масла.

– И что же?

– Их расстреляли. В Дафнии железноголовые увезли весь урожай. Такой пшеницы одиннадцать лет не было. Знаешь, я тебе что скажу. Железноголовые все забирают, до последнего каика, до последней маслины. Но не везде это просто.

– Ну?

– Верно. В долине проще. Там народ никогда не умел за себя постоять. Но в Белых горах или в Дикте – другое дело. Да ведь ты из Дикте, сам знаешь.

– Да. Там им труднее приходится.

Цирюльник стал брить бороду, которая была как из проволоки. Он видел, как обнажились чистые, энергичные черты, видел стариковские морщины на молодом лице и умный, почти немигающий взгляд. Он тщательно выбрил Ниса, потом посмотрел и сам удивился новому облику этих трех странных людей.

– Готово, – сказал цирюльник, кончив бритье.

– Мне жаль, что нам нечем заплатить тебе, кроме изюма.

– Изюм превосходный.

– Спасибо тебе.

– Если пойдете дальше, не ходите на Сфакийское побережье и в Мессару. Там на всех дорогах и в деревне полно гостей. Все ищут младших инглези.

– Мы туда не пойдем, – сказал Нис, – Адио, и прими мою дружбу.

– Охотно. Передай мусульманам, что я никогда не видал лучших плясунов.

– Передам.

Тогда цирюльник взял мешок с изюмом, который он повесил на спинку стула, и протянул его Стоуну. Нис запротестовал, и не только для приличия. Цирюльник снял очки и засмеялся.

– Для меня это удовольствие, – сказал он. – Я уважаю таких людей. Адио, – сказал он.

– Адио, – ответили они все трое.

Потом они медленно прошли по главной улице Сароса и снова углубились в горы.

Когда они вышли на открытый склон Иды, Берк сказал:

– Ловко у вас вышло.

– Что вы ему говорили?

В первый раз за все время Стоун увидел смешок в глазах у Ниса – спокойный смешок без улыбки.

– Про вас говорил. Сказал, что вы дервиши.

– Дервиши на Крите?

– Когда-то здесь были. Я сказал, что мы из Динге.

– И он поверил?

– У меня патрасский выговор. Кто вы – он сразу догадался.

– Ну и пусть, если только болтать не будет, – сказал Берк.

– Не будет. Он сказал, что ему очень понравились ваши пляски. Особенно он хорошо запомнил, как вы танцевали за женщину, – сказал Нис Берку все тем же ровным голосом.

– Какие такие пляски?

– Пляски дервишей. Он вас как-то видел близ Кастелли.

Берк усмехнулся иронически, а Стоун захохотал. Им теперь было друг с другом легче, чем прежде. Без бород они больше походили на самих себя.

Стоун долго еще смеялся над Берком, и они спокойно продолжали свой путь и на другой день вечером подходили уже к деревне, где жил Спада.