Текст книги "Незападная история науки: Открытия, о которых мы не знали"

На протяжении большей части XVII в. Россия, казалась, жила в прошлом. Даже самые образованные ее жители по-прежнему считали, что Земля находится в центре Вселенной. В стране не было ни университетов, ни научных учреждений, а академическое образование представляло собой всего лишь смесь древнегреческой философии с православным богословием. Но новый царь Петр I, взошедший на престол в 1682 г., был решительно настроен все это изменить – и за несколько десятилетий превратил Россию в один из научных центров эпохи Просвещения{210}210
  Valentin Boss, Newton and Russia: The Early Influence, 1698–1796 (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1972), 2–5, Loren Graham, Science in Russia and the Soviet Union: A Short History (Cambridge: Cambridge University Press, 1993), 17 и Alexander Vucinich, Science in Russian Culture: A History to 1860 (London: P. Owen, 1965), 1:51.


[Закрыть].

Для Петра I символом прогресса был Ньютон и его «Начала». Вероятно, русский царь лично встречался с английским ученым. В январе 1698 г. Петр I прибыл в Лондон с дипломатической миссией в надежде заручиться поддержкой европейских держав в борьбе против Османской империи. Но молодой правитель также воспользовался этой поездкой, чтобы разузнать о новейших достижениях науки в странах Европы и наладить научные связи. В Лондоне царь посетил Королевскую обсерваторию и Королевское общество, где увидел «много диковинных вещей» – воздушные насосы, микроскопы и преломляющие свет стеклянные призмы. Посетил Петр I и Королевский монетный двор, где в то время как раз работал Ньютон. В феврале 1698 г. Ньютон получил письмо с извещением: «Царь намерен быть здесь завтра… и, наряду с прочим, ожидает вас увидеть». Хотя ни Ньютон, ни Петр I нигде не упоминали об этой встрече, нам известно, что Ньютон питал к российскому царю глубокое уважение и даже посылал ему копии своих более поздних публикаций. А Петр I приобрел копию ньютоновских «Начал» для своей личной библиотеки{211}211
  Boss, Newton and Russia, 5–14, Vucinich, Science in Russian Culture, 1:43–44, Arthur MacGregor, 'The Tsar in England: Peter the Great's Visit to London in 1698', The Seventeenth Century 19 (2004): 129–131 и Papers Connected with the Principia, MS Add. 3965.12, ff.357–358, Cambridge University Library, Cambridge, UK, via 'NATP00057', The Newton Papers, дата обращения: 15 ноября 2020 г., http://www.newtonproject.ox.ac.uk/view/texts/normalized/NATP00057.


[Закрыть].

Петр I вернулся в Россию в 1698 г., преисполненный энтузиазма в отношении ньютоновской науки. Он быстро основал целый ряд учреждений, призванных модернизировать российское образование и научные исследования. Первым из них стала Школа математических и навигацких наук, созданная в Москве в 1701 г., где российские инженеры и моряки стали изучать точные науки на основе ньютоновских принципов. Петр также издал указ о переходе с цифири – традиционной системы записи чисел буквами кириллицы – на арабские цифры, используемые европейскими математиками. Наконец, в 1724 г. была учреждена Санкт-Петербургская академия наук. Это была государственная научная академия, работавшая по образцу Лондонского королевского общества: с еженедельными собраниями и регулярными публикациями. Как рассуждал сам Петр I, академия «должна принести… нам честь и уважение в Европе», и европейцы «перестанут почитать нас варварами, презирающими науки»{212}212
  Boss, Newton and Russia, 9 и Vucinich, Science in Russian Culture, 1:51–54 и 1:74.


[Закрыть].

Поскольку в России того времени почти не было людей с высшим академическим образованием, поначалу штат Санкт-Петербургской академии наук был почти полностью укомплектован иностранцами. Петр I сумел убедить ряд ведущих ученых Европы перебраться в Россию, посулив им щедрое жалованье и доступ к новейшему научному оборудованию. В Санкт-Петербургской академии даже имелась своя астрономическая обсерватория, размещенная в трехэтажной башне на Васильевском острове. Среди первых членов академии были знаменитые швейцарские математики Леонард Эйлер и Даниил Бернулли. С 1730-х гг. начали появляться и первые русские академики, такие как Михаил Ломоносов, открывший атмосферу Венеры, и Степан Румовский, наблюдавший транзит Венеры за Полярным кругом в 1769 г. Санкт-Петербургская академия наук представляла собой некий микрокосм эпохи Просвещения: британские, французские, немецкие, швейцарские и российские мыслители собрались под одной крышей, чтобы обсуждать и развивать новейшие научные теории. Как и в остальном научном мире, мнения петербургских академиков по поводу теории всемирного тяготения Ньютона поначалу разделились: Бернулли поддерживал идеи Ньютона, а Эйлер и Ломоносов были настроены более скептически{213}213
  Boss, Newton and Russia, 116, 235, Vucinich, Science in Russian Culture, 1:45 и 1:75–76, Wulf, Chasing Venus, 97 и Simon Werrett, 'Better Than a Samoyed: Newton's Reception in Russia', в Reception of Isaac Newton in Europe, eds. Helmut Pulte and Scott Mandelbrote (London: Bloomsbury, 2019), 1:217–223.


[Закрыть].

Неудивительно, что первое официальное письмо Санкт-Петербургской академии наук было адресовано Ньютону. В письме секретарь академии выражал надежду, что «наши наблюдения принесут большую пользу для развития астрономии». Ньютон и прежде проявлял интерес к российской науке. Будучи президентом Королевского общества, в 1713 г. он одобрил создание «Комитета по России», который вел переписку и обменивался информацией с российскими учеными и исследователями. В частности, европейским астрономам отчаянно требовались данные астрономических наблюдений, сделанных на Крайнем Севере, за Полярным кругом. Дело было в том, что Ньютон, используя в «Началах» информацию со всего света, бо́льшую часть данных получал все-таки из регионов вблизи экватора, таких как Вест-Индия, Западная Африка и Юго-Восточная Азия. Ньютону и его последователям не хватало таких же точных сведений по северным широтам. Это позволило бы им, как мы уже разбирали ранее, сравнить результаты наблюдений из Северного и Южного полушарий и, таким образом, определить истинную форму Земли и размеры Солнечной системы{214}214
  Boss, Newton and Russia, 94–95 и John Appleby, 'Mapping Russia: Farquharson, Delisle and the Royal Society', Notes and Records of the Royal Society 55 (2001): 192.


[Закрыть].

В течение XVIII в. российские астрономы и исследователи смогли внести свой вклад во многие международные научные проекты. В тот же период Россия начала превращаться в великую имперскую державу. В XVI и XVII вв. московская власть лишь частично (и довольно слабо) контролировала обширные территории к востоку от Уральских гор. Небольшие группы казаков занимали крепости по всей Сибири, а торговцы и промысловики постепенно продвигались все дальше на восток: им была нужна пушнина для торговли с Европой. В середине XVII в. русские исследователи дошли до Тихоокеанского побережья и заложили в Охотске небольшой острог, который позже разорили и сожгли коренные жители. Даже в начале XVIII в. не существовало точных карт российского Дальнего Востока. Для предыдущих царей этот регион был землей неизведанной и дикой. Но Петр I собирался превратить Россию не только в современную передовую научную державу, но и в могущественную империю, простирающуюся от Европы на западе до Америки на востоке{215}215
  Andre Grinëv, Russian Colonization of Alaska: Preconditions, Discovery, and Initial Development, 1741–1799, пер. Richard Bland (Lincoln, NE: University of Nebraska Press, 2018), 73, Alexey Postnikov and Marvin Falk, Exploring and Mapping Alaska: The Russian America Era, 1741–1867, пер. Lydia Black (Fairbanks: University of Alaska Press, 2015), 2–6 и Orcutt Frost, Bering: The Russian Discovery of America (New Haven: Yale University Press, 2003), xiii–xiv.


[Закрыть].

Санкт-Петербургская академия наук сыграла важную роль в поддержке территориальной экспансии Российской империи. В течение XVIII в. академия помогла организовать ряд научных экспедиций в Сибирь и на северо-запад Тихоокеанского региона. Самой знаменитой из них была так называемая Первая Камчатская экспедиция Витуса Беринга в 1724–1732 гг. Петр I лично поставил датского мореплавателя во главе экспедиции, цель которой заключалась в исследовании суши и моря к северу от Камчатки, полуострова на российском Дальнем Востоке. В частности, Беринг должен был «разведать то место, где эта суша могла сходиться с Америкой». И, разумеется, он должен был составить точную карту всех исследованных земель{216}216
  Frost, Bering, xiii и 34.


[Закрыть].

Как мы узнали из главы 1, этот вопрос – соединены ли Азия и Америка сушей – волновал европейских географов еще со времен открытия Нового Света в XV в. Имелись неподтвержденные сообщения, будто в середине XVII в. якутский атаман Семен Дежнев, землепроходец и мореход, сумел пройти из северной Сибири в Тихий океан. Но большинство людей сомневались в существовании такого пролива. Решение этого важного географического вопроса должно было раз и навсегда доказать Европе, что и у России есть научный авторитет. Петр I осознавал и стратегическое значение этой экспедиции. Точные представления о географии Сибири и северо-западного побережья Тихого океана позволили бы России контролировать прибыльную торговлю пушниной, а также наладить более обширные связи через Тихий океан, особенно с Испанской Америкой и Японией. И, самое главное, царь надеялся, что Беринг сможет застолбить за Россией территории на самом американском континенте{217}217
  Robin Inglis, Historical Dictionary of the Discovery and Exploration of the Northwest Coast of America (Lanham: Scarecrow Press, 2008), xxxi–xxxii.


[Закрыть].

Беринг покинул Санкт-Петербург в феврале 1725 г. На то, чтобы преодолеть почти 10 000 км по сибирским снегам до Камчатки, ушло больше трех лет. Там отряд Беринга построил бот «Святой Гавриил» и двинулся на нем вдоль побережья на север. Экспедиция наконец-то подтвердила, что Азия и Америка не связаны между собой сушей, а разделены узкой полоской моря, известной сегодня как Берингов пролив. Несмотря на небольшую ширину пролива (чуть больше 80 км), экспедиция не смогла увидеть североамериканское побережье. В 1732 г. Беринг вернулся в Санкт-Петербург, собираясь заручиться поддержкой для нового, более значительного и смелого предприятия{218}218
  Frost, Bering, 40–63.


[Закрыть].

К тому времени Петр I умер. Однако его преемники были намерены продолжать начатое им дело – расширение Российской империи на восток, судя по тому, что императрица Анна Иоанновна распорядилась отправить на Камчатку еще одну, гораздо более масштабную экспедицию: на этот раз в ней участвовало более 3000 человек. Санкт-Петербургская академия наук снабдила путешественников точными инструкциями по геодезическим измерениям и картографированию местности. Команда Беринга должна была проводить астрономические наблюдения каждые 24 часа, вычислять широту и долготу на море и наносить положение судна на карту. Кроме того, участников экспедиции обучили морскому эквиваленту геодезической съемки: им требовалось перемещаться от острова к острову и измерять углы между ними с помощью квадранта. Наконец, академия ввела в состав экспедиции ряд видных ученых – предполагалось, что они помогут с проведением исследований. Среди них был французский астроном Людовик Делиль де ла Кройер, знаток ньютоновской физики, который ранее уже проводил эксперименты с силой гравитации на севере России{219}219
  Frost, Bering, 65–158, Postnikov and Falk, Exploring and Mapping, 32 и 46 и Carol Urness, 'Russian Mapping of the North Pacific to 1792', в Enlightenment and Exploration in the North Pacific, 1741–1805, eds. Stephen Haycox, James Barnett, and Caedmon Liburd (Seattle: University of Washington Press, 1997), 132–137.


[Закрыть].

Вторая Камчатская экспедиция отбыла из Санкт-Петербурга в апреле 1733 г. Сам Беринг из нее не вернулся – он умер (вероятно, от цинги) на небольшом острове у побережья Камчатки в декабре 1741 г. Но выполнить свою миссию он успел. 16 июля 1741 г., за несколько месяцев до смерти, Беринг увидел американское побережье. На горизонте он заметил огромную горную гряду, известную сегодня как горы Святого Ильи в системе Кордильер. Через несколько дней Беринг и его команда высадились на соседнем острове: они стали первыми европейцами, достигшими Аляски. Выполнив ряд астрономических наблюдений, русский штурман Беринга с помощью Людовика Делиля смог определить их точное положение на карте{220}220
  Frost, Bering, 144–58, Frank Golder, ed., Bering's Voyages: An Account of the Efforts of the Russians to Determine the Relation of Asia and America (New York: American Geographical Society, 1922), 1:91–99 и Dean Littlepage, Steller's Island: Adventures of a Pioneer Naturalist in Alaska (Seattle: Mountaineers Books, 2006), 61–62.


[Закрыть].

Успех экспедиции Беринга вызвал волну новых исследовательских кампаний при поддержке российских властей. В течение XVIII в. было предпринято пять крупных экспедиций, которые добрались до арктической зоны за полярным кругом (на севере) и до островов вокруг Японии (на юге). Самая значительная из них была организована в 1785 г. императрицей Екатериной II, обеспокоенной растущим британским присутствием на северо-западе Тихоокеанского региона. В ходе своего третьего кругосветного плавания капитан Джеймс Кук достиг Берингова пролива и в 1778 г. высадился на острове у побережья Аляски. Французские исследователи тоже путешествовали на север, а испанцы продвигались вверх по побережью от Калифорнии. Учитывая жесткое экспансионистское соперничество между европейскими империями, Екатерина II понимала, что России необходимо закрепить за собой все земли и острова, открытые в районе Берингова пролива. И лучшим способом было предпринять крупномасштабное научное исследование этого региона, отправив туда военных и осуществив детальнейшее картографирование местности. Это предприятие стало известно как Северо-восточная секретная географическая и астрономическая экспедиция. Возглавил ее Джозеф Биллингс, английский мореплаватель, который уже посещал Аляску как помощник астронома в составе третьей экспедиции Кука. Его помощником был назначен российский морской офицер Гавриил Сарычев, выполнивший бо́льшую часть исследовательской работы{221}221
  Inglis, Historical Dictionary, xlix и 39, Urness, 'Russian Mapping', 139–42, Postnikov and Falk, Exploring and Mapping, 78–174 и Simon Werrett, 'Russian Responses to the Voyages of Captain Cook', в Captain Cook: Explorations and Reassessments, ed. Glyndwr Williams (Woodbridge: Boydell & Brewer, 2004), 184–187.


[Закрыть].

Как и англичане в Полинезии, российские исследователи Арктики совместили ньютоновскую науку со знаниями местных народов. Об этом прямо говорилось в официальных инструкциях, разработанных Санкт-Петербургской академией наук для Северо-восточной экспедиции. К 80-м гг. XVIII в. теории Ньютона получили в России широкое признание. Биллингсу и Сарычеву было поручено «определять градусы долготы и широты» по астрономическим наблюдениям в надежде, что это поможет более точно измерить ширину Берингова пролива. Наряду с этим исследователи получили предписание расспрашивать коренных жителей о местной географии. Академия даже составила перечень вопросов. Например: «Как называются места, которые ваши люди имеют обыкновение посещать, в каких направлениях и на каких расстояниях эти земли или острова лежат относительно друг друга?» Далее в инструкции говорилось: «Когда они [коренные жители] пользуются руками для указания направлений, следует измерять оные скрытным и точным образом при помощи компаса»{222}222
  Postnikov and Falk, Exploring and Mapping, 159–161, Werrett, 'Better Than a Samoyed', 226 и Alekseĭ Postnikov, 'Learning from Each Other: A History of Russian-Native Contacts in Late Eighteenth – Early Nineteenth Century Exploration and Mapping of Alaska and the Aleutian Islands', International Hydrographic Review 6 (2005): 10.


[Закрыть].

Биллингс в этом отношении пошел дальше. Он не стал довольствоваться опросами коренных жителей о географии региона, а включил одного из них в состав экспедиции. Этого человека звали Николай Дауркин, он родился в 1730 г. и принадлежал к коренному народу – чукчам. Они жили на северо-восточном побережье Сибири на протяжении тысяч лет, плавали по Берингову проливу задолго до самого Беринга и обладали уникальными географическими знаниями{223}223
  Postnikov and Falk, Exploring and Mapping, 99.


[Закрыть].

Чукотское навигационное искусство имело много общего с полинезийским. Как и большинство коренных народов, чукчи наблюдали за звездами, запоминали их расположение на небе и использовали как ориентиры для плавания между островами. Но между полинезийской и арктической навигацией существовали и тонкие различия. Прежде всего, на Крайнем Севере очень резко выражены времена года: в летние месяцы солнце не заходит за горизонт, а зимой на протяжении нескольких недель не восходит вовсе. Еще больше сбивает с толку (по крайней мере, европейских мореплавателей) тот факт, что в Арктике место восхода и захода солнца меняется в течение года. Например, в марте солнце восходит на востоке и заходит на западе, как и следовало ожидать. Но в мае солнце восходит на севере и заходит на юге. Все это делает навигацию, основанную на положении солнца, исключительно трудным делом{224}224
  John MacDonald, The Arctic Sky: Inuit Astronomy, Star Lore, and Legend (Toronto: Royal Ontario Museum, 1998), 5–15, 101, 164–167 и Ülo Siimets, 'The Sun, the Moon and Firmament in Chukchi Mythology and on the Relations of Celestial Bodies and Sacrifices', Folklore 32 (2006): 133–148.


[Закрыть].

Коренные народы Арктики научились преодолевать эти трудности. Прежде всего чукотские мореходы, такие как Дауркин, тратили немало сил на наблюдение за солнцем и звездами, чтобы точно определить время года. Определенные звезды перемещаются по небосводу при наступлении конкретного времени года. Например, Альтаир, самая яркая звезда созвездия Орла, известная у чукчей как Пэгытти, появляется на небе перед рассветом в зимние месяцы. А созвездие Орион перемещается на юг, когда день становится длиннее. Точное знание времени года позволяло чукотским мореходам правильно ориентироваться по солнцу, несмотря на всю переменчивость его положения. Так, если знать, что сейчас середина мая, это означает, что восход солнца – прекрасный пеленг на север. Но если не представлять себе, какое время года на дворе, человек может перемещаться по солнцу на север в полной уверенности, что движется на восток{225}225
  MacDonald, Arctic Sky, 9, 44–45 и Siimets, 'Sun, Moon and Firmament', 148–150.


[Закрыть].

Помимо звезд, коренные народы Арктики уделяли много внимания воде, снегу и льду. Как и полинезиец Тупиа, Дауркин умел «читать волны», определяя по характеру океанического волнения близкое присутствие суши. Наблюдая за движением водорослей и льда, чукчи получали точное представление о морских течениях. Но особенно удивляло то, как находчиво они ориентировались на местности по снегу у себя под ногами – даже во время пурги, когда звезды не могли помочь, потому что на расстоянии вытянутой руки было ничего не видно. Во время длительных переходов чукчи ориентировались на местности по так называемым застругам – длинным и плотным снежным грядам, образуемым ветром. Они тянутся с севера на юг, в соответствии с направлением преобладающего ветра, «северного хозяина». Отслеживая угол своего движения относительно заструг, чукчи понимали, в какой стороне север, даже в условиях нулевой видимости{226}226
  MacDonald, Arctic Sky, 173–178 и David Lewis and Mimi George, 'Hunters and Herders: Chukchi and Siberian Eskimo Navigation across Snow and Frozen Sea', The Journal of Navigation 44 (1991): 1–5.


[Закрыть].

Дауркин был необычной личностью: в нем слились две культуры – чукотская и русская. В детстве он был захвачен в плен русским исследователем Чукотки и отправлен в Якутск, сибирский порт за тысячи километров от его родины. Там он принял крещение, выучил русский язык, а затем окончил Иркутскую навигацкую школу – одно из новых учебных заведений, основанных в результате реформ Петра I. После учебы, в начале 1760-х гг., Дауркин отправился в родные края и занимался изучением побережья Берингова пролива, плавая на небольшом суденышке, картографируя местность и опрашивая местных жителей. При этом он старался сочетать свои знания, полученные в навигационной школе, со сведениями от местных чукчей. Результатом его усилий стала карта местности вокруг Берингова пролива – первая, содержащая изображение северного побережья Аляски. Следует отметить, что карта Дауркина была составлена в 1765 г., за десятилетие до того, как Джеймс Кук (которому обычно приписывают первенство в картографировании этого региона) посетил Аляску{227}227
  Postnikov and Falk, Exploring and Mapping, 99–100, Inglis, Historical Dictionary, 96 и John Bockstoce, Fur and Frontiers in the Far North: The Contest among Native and Foreign Nations for the Bering Fur Trade (New Haven: Yale University Press, 2009), 75–76.


[Закрыть].

Рис. 19. Наметенные ветром снежные гряды, известные как заструги, образуются в Арктике. Местные жители – чукчи и другие народы – используют заструги, чтобы ориентироваться в условиях плохой видимости

Биллингс узнал о карте Дауркина еще в Петербурге, в ходе подготовки к экспедиции. Он был впечатлен и мгновенно смекнул, насколько полезно будет заполучить в команду местного штурмана. Дауркин, который в то время еще работал в Иркутской навигацкой школе, согласился присоединиться к экспедиции. В мае 1790 г. Биллингс, Сарычев и Дауркин вышли в тихоокеанские воды на судне «Слава России». Их команда олицетворяла собой мир науки XVIII в.: капитан Биллингс был англичанином, геодезист Сарычев – русским, а штурман Дауркин – чукчей. Следующие три года эти люди посвятили исследованию и картографированию региона вокруг Берингова пролива. В ходе Северо-восточной экспедиции было составлено в общей сложности более 50 новых карт, охватывающих территорию от Сибири на западе до Аляски на востоке. Намек был ясен: отныне североамериканские земли были частью Российской империи{228}228
  Postnikov and Falk, Exploring and Mapping, 161–174.


[Закрыть].

Публикацию «Начал» Исаака Ньютона в 1687 г. принято рассматривать как отправную точку эпохи Просвещения. Традиционная история науки изображает Ньютона оторванным от внешнего мира гением-одиночкой, который выстраивал свои теории, полагаясь исключительно на собственный разум. Но такое представление абсолютно неверно, что становится очевидным при чтении собственно «Начал». Как говорится в этой главе, Ньютон стал символом начала эпохи Просвещения не потому, что был оторван от глобального мира, а потому, что был тесно с ним связан. Именно благодаря этим тесным связям с миром империй, рабства и колониальных войн Ньютон сумел совершить столь крупный прорыв в науке. При разработке теории всемирного тяготения Ньютон полагался на данные, полученные от французских астрономов, которые путешествовали на судах работорговцев, а также от служащих Британской Ост-Индской компании, торговавших с Китаем. То, что прекрасно понимали люди той эпохи, не стоит забывать и нам. Вольтер, вероятно самый знаменитый французский философ эпохи Просвещения, писал: «…без путешествий и экспериментов тех, кто действовал по указу Людовика XIV… Ньютон никогда бы не сделал своих открытий о притяжении»{229}229
  Dew, 'Vers la ligne', 53.


[Закрыть].

Взяв за отправную точку Ньютона, в этой главе мы рассмотрели новую историю науки Просвещения. В XVIII в. европейские академии наук предприняли (на государственные, заметим, деньги) ряд крупных исследовательских экспедиций. Именно эти экспедиции обеспечили Ньютона и его последователей необходимыми данными, которые и помогли ответить на некоторые наиболее фундаментальные вопросы физических наук. Французские геодезические экспедиции в Анды и Лапландию доказали, что Ньютон был прав насчет формы Земли, тогда как экспедиция Джеймса Кука в Тихий океан позволила определить абсолютные размеры Солнечной системы. Наряду с решением этих более теоретических вопросов, в XVIII в. развивались и смежные практические дисциплины, такие как навигация и геодезия. Опираясь на новейшую ньютоновскую науку, Британская империя, а также Франция и Россия осваивали все новые и новые территории. Кук, отплывший на юг с Таити, открыл Австралию, подчинив ее британской короне, а Витус Беринг составил карту побережья Аляски, которая впервые изобразила часть американского континента как владение Российской империи.

Это не было историей триумфа исключительно европейской науки. Пересекая неизведанные моря и взбираясь на величественные горы, европейские исследователи во многом зависели от древних знаний коренных народов, которые обладали собственной научной культурой, причем довольно развитой. В Перу французские геодезисты, сами того не замечая, полагались на астрономические традиции инков. В Тихом океане капитану Куку помогал полинезийский жрец-мореплаватель. В Арктике российские исследователи нанимали проводников из числа коренных жителей, чтобы не заблудиться в снежных пустынях и ледяных морях. Признание вклада всех этих людей рисует перед нами совершенно другую картину науки XVIII в. Развитие науки эпохи Просвещения было неотъемлемой частью глобальной истории, которая включает в себя как историю империй, рабства и колониальных войн, так и историю знаний коренных народов. Ньютон был гением – но никак не одиночкой{230}230
  Shino Konishi, Maria Nugent, and Tiffany Shellam, 'Exploration Archives and Indigenous Histories', в Indigenous Intermediaries: New Perspectives on Exploration Archives, eds. Shino Konishi, Maria Nugent, and Tiffany Shellam (Acton: Australian National University Press, 2015), Simon Schaffer, Lissa Roberts, Kapil Raj, and James Delbourgo, 'Introduction', в The Brokered World: Go-Betweens and Global Intelligence, 1770–1820, eds. Simon Schaffer, Lissa Roberts, Kapil Raj, and James Delbourgo (Sagamore Beach: Science History Publications, 2009) и Schaffer, 'Newton on the Beach', 267.


[Закрыть].

Мы начали эту главу с рассказа о том, что Ньютон вкладывал деньги в работорговлю. Но у этой истории есть и еще одна сторона, о которой сегодня тоже часто забывают. В 1745 г. на Ямайке неизвестный художник нарисовал портрет человека по имени Фрэнсис Уильямс, занимавшегося исследованием этого острова. На портрете мы видим типичного ученого XVIII в. в своем кабинете: на столе перед ним лежит копия ньютоновских «Начал» и компас, рядом стоит глобус. Но этот портрет примечателен (особенно в свете общепринятого представления об истории науки, полностью исключающего из нее людей африканского происхождения) другим: Уильямс был чернокожим. Его отец, бывший африканский раб, получил вольную незадолго до его рождения, поэтому Уильямс родился свободным человеком. Кроме того, он, видимо, был богачом, поскольку унаследовал землю… и даже рабов. Примерно в 1720 г. Уильямс отправился в Британию, чтобы изучать математику и классические науки в Кембриджском университете. Именно здесь он познакомился с ньютоновскими «Началами». Через несколько лет он вернулся на Ямайку и открыл школу. С собой он привез много новейших научных работ, в том числе авторства Ньютона.

Разумеется, история Уильямса была далеко не типичной: подавляющее большинство чернокожего населения Карибского региона в то время не имело возможности не только изучать науку Ньютона, но и просто учиться грамоте. Тем не менее Фрэнсис Уильямс служит важным напоминанием о другой стороне истории науки в эпоху рабства. В следующей главе мы продолжим эту тему и увидим, как даже в самых отчаянных обстоятельствах порабощенные африканцы и их потомки продолжали вносить свой вклад в развитие современной науки, хотя их имена были позднее стерты из истории{231}231
  Vincent Carretta, 'Who was Francis Williams?', Early American Literature 38 (2003) и Gretchen Gerzina, Black London: Life before Emancipation (New Brunswick: Rutgers University Press, 1995), 6, 40–41.


[Закрыть].