Текст книги "Беззвездный Венец"

Глава 17

Принюхавшись, Канте закатил глаза.

«И я еще думал, что это от меня несет болотным смрадом!»

Принц сместился в сторону, стараясь занять наветренное положение по отношению к косматому буйволу, однако туча мух, роящихся над здоровенным животным со слезящимися гнойными глазами, постоянно громко портящим воздух, устремилась следом за ним.

Погонщик, сын старого обитателя болот Бастан, похоже, не обращал внимания на исходящее от буйвола зловоние. Он проверял упряжь повозки, старательно отводя взгляд от установленной на ней клетки. Поднявшийся на девятую террасу буйвол был на пределе своих сил. Ему оставалось сделать еще несколько последних шагов, чтобы завершить свою работу.

Замысел был прост. Буйвол затащит телегу между двумя кострами, после чего его выпрягут. Под колеса телеги навалят хворост и подожгут его факелами, и телега вместе с деревянной клеткой вспыхнут, на какое-то время объединив два костра в один.

По мнению Канте, гораздо проще было бы загнать телегу задом на один костер и покончить со всем. Но, по-видимому, и иеромонахи, и алхимики считали, что честь их сословия будет запятнана, если их костер лишится возможности осуществить божественное возмездие на вершине Обители.

Поэтому было предложено такое решение.

Канте раздраженно фыркнул.

«Давайте уж поскорее покончим с этим!»

С противоположной стороны костров на каменном помосте стоял верховный градоначальник, заканчивая торжественную речь. К счастью, рев пламени заглушал его слова. Судя по обилию «славься в веках» и «да будет благословенно его имя», Горен хотел должным образом выразить скорбь по своему сыну, но так же горячо он стремился восславить себя самого перед собравшимися на вершине школы вирлианскими гвардейцами и преподавателями школы. Для посторонних это была редкая возможность побывать на девятой террасе. Даже центурии рыцарей пришлось остаться на один уровень ниже окружающего самую вершину.

Ветер сменился, и дым от костров окутал Канте. От удушливой смеси горьких алхимикалий и сладковатых благовоний принц закашлялся и отступил назад, прямо в смрад, исходящий от буйвола. Воспользовавшись возможностью, жирная муха укусила его в руку. Канте ее прихлопнул.

«Ну когда же это все закончится?»

Словно в ответ на его мысли, раскрылись высокие двери за спиной у верховного градоначальника, там, где черные башни алхимиков встречались с белыми шпилями иеромонахов. Оттуда поспешно вышли двое, но сразу же разделились и направились в разные стороны.

Принц узнал Фрелля, который обогнул костры, приближаясь к нему. Второй была женщина с уложенными на голове седыми косами, в величественной мантии с черно-белой накидкой на плечах. Она направилась к помосту, на котором стоял верховный градоначальник, воздев руки к небу, готовый еще раз воззвать к богам. Женщина – несомненно, бывшая наставница Фрелля настоятельница Гайл – подошла к Горену и что-то шепнула ему на ухо. Верховный градоначальник обмяк, словно спущенный пузырь воздушного корабля.

Анскар протиснулся к принцу – точнее, к повозке с клеткой, отстранив Канте в сторону.

– Пора уж, так его растак, – проворчал рыцарь. – По-моему, этот пердун никогда не угомонится. Помоги-ка мне снять с клетки покрывало. Эти ублюдки захотят посмотреть, как зверюга корчится в огне. А потом мы сможем убраться отсюда.

«О боги, надеюсь на это!»

Канте хотел было присоединиться к нему, но тут его внимание привлекла настоятельница, обратившаяся к собравшимся.

– Спасибо за то, что пришли сюда. – Ее голос отчетливо донесся до принца, хотя она не кричала и не вопила в отличие от верховного градоначальника. – Увы, с глубоким сожалением мы должны отложить предстоящее жертвоприношение.

Вокруг костров поднялся удивленный ропот. Раздались недовольные крики. Горен шагнул было к настоятельнице, казалось, готовый схватить ее, однако строгий взгляд Гайл остановил его.

Но верховный градоначальник по-прежнему настаивал на том, чтобы его услышали.

– Это королевский приказ! Его величество поклялся своей личной печатью! Вы не можете отменить его слова!

– Этот обиженный богами мерзавец прав, – простонал Анскар. – Дай-ка я выясню, что там стряслось.

Рыцарь удалился, угрюмо хмуря свое алое лицо.

Анскара рядом с принцем тотчас же сменил другой человек. Фрелль обошел вокруг костра. Поспешно шагнув в Канте, он схватил его за руку, привлекая к телеге.

– У нас беда. И тут не обойтись без принца крови.

Высвободив руку, Канте оглянулся на каменный помост.

– Я так понимаю, это как-то связано вон с тем.

– Ты совершенно прав. Мы должны остановить жертвоприношение. Если эта летучая мышь будет сейчас сожжена, наступит конец!

– Конец? – скептически посмотрел на своего наставника принц. – Обитель стоит на земле почти столько же, сколько и Тайнохолм. Кто посмеет напасть на нее?

– Собратья этого существа, – кивнул на клетку Фрелль. – Прямо сейчас они собираются над болотами.

– Откуда вам это известно?

– Это долгая история, сейчас на нее нет времени. Достаточно сказать, что это связано с той молодой девушкой, которую твой отец хочет забрать в Вышний.

Канте тряхнул головой, стараясь во всем разобраться.

– Той, которая выжила после яда и прозрела?

– С ней самой. – Алхимик оглянулся на толпу, затем снова повернулся к принцу. Судя по его поджатым губам, он мучился над тем, как убедить своего юного ученика. Вздохнув, Фрелль начал приводить аргументы. – Принц Канте, двунеделье назад ты напомнил мне историю Грейлина си Мора, Про`клятого Рыцаря. Свой рассказ ты использовал для того, чтобы отговорить меня изложить свои опасения твоему отцу.

– И что с того? – прищурился Канте.

– Я полагаю, что эта девушка – тот самый младенец, которого, нарушив свою клятву, пытался защитить Грейлин си Мор. Возможно, дочь самого рыцаря. – Фрелль пристально посмотрел на принца. – Или твоя единокровная сестра.

– Это невозможно! – презрительно промолвил Канте.

– Быть может, я ошибаюсь насчет этой девушки, но я прав насчет опасности. Ее жизнь – жизни всех нас окажутся под угрозой, если будет совершено это жертвоприношение.

– Фрелль, вы для меня отец в большей степени, чем мой родной отец! – схватил его за руку принц. – Поэтому я хочу вам верить, но что вы от меня просите? Вы хотите, чтобы я нарушил клятву, данную королю! Сейчас, когда отец только начал снова мне доверять, поручил мне ответственное дело. Неужели я похож на героя каких-то давних преданий?

– Я бы ни за что не стал обременять тебя подобной участью, – усмехнулся Фрелль. – Обыкновенно для таких героев все заканчивается плохо.

– В таком случае вы должны понимать, что я не смогу сделать то, о чем вы просите.

Опустив плечи, алхимик покачал головой. Канте смотрел на человека, который был его наставником на протяжении стольких лет, который столько раз поддерживал его, особенно когда он был еще перво– и второгодкой, оторванным от дома юным принцем, нуждающимся в утешении. На лице Фрелля принц увидел разочарование, ранившее его сильнее любого самого гневного разноса со стороны отца.

«Прости…»

Отвернувшись, Канте направился к телеге.

Алхимик последовал за ним, отказываясь признать поражение.

– Принц Канте, настоятельница сможет лишь выиграть немного времени. Только в твоих силах переубедить остальных.

Подойдя к телеге, принц обернулся к своему наставнику.

– Фрелль, вы опять думаете обо мне слишком хорошо. Верховный градоначальник, Совет Восьми и даже Анскар – никто из них не прислушается к слову Его Ничтожества. Вдрызга. Никчемного Принца-в-чулане. – Развернувшись, Канте закинул лук выше на спину и запрыгнул на повозку. Лишь тогда он обернулся к разочарованному алхимику и улыбнулся. – Но они не посмеют выстрелить мне в спину!

Он протиснулся мимо укрытой клетки в переднюю часть телеги.

– Что ты задумал?.. – последовал за ним Фрелль.

– Эй ты! – окликнул принц возничего, садясь на козлы.

Удивленно выронив скребницу, которой он чистил буйвола, Бастан обернулся и недоуменно уставился на Канте.

Тот крутанул над головой рукой.

– Разворачивай свою телегу!

– Что ты делаешь? – присоединился к нему алхимик.

– Нельзя будет сжечь жертву, которой здесь нет. – Канте снова обратился к парню, указывая вниз. – Разворачивай свою скотину – кажется, она зовется Ворчуном? Мы спускаемся обратно в болота.

Принц живо представил себе, как открывает клетку и выпускает раненое существо обратно в родные топи.

Но Бастан лишь молча смотрел на него.

– Вот видишь! – склонился к алхимику Канте. – Я не могу заставить подчиняться мне даже сына жителя болот!

– Эй, парень! – окликнул Бастана Фрелль. – Твоя сестра Никс в опасности!

Канте удивленно оглянулся на алхимика. «Его сестра?»

Бастан также опешил, но шагнул к ним.

– Что с Никс?

– Пусть она и выжила после яда летучей мыши, но, если мы сейчас не сбежим отсюда и не освободим это существо, она не доживет до рассвета!

У принца в голове все смешалось. «Опять эта девчонка!» Ему вспомнились предположения Фрелля относительно ее прошлого, о том, что она, возможно, приходится родственницей принцу. «Проклятие, она что, приходится сестрой всем?»

Услышав слова алхимика, Бастан мгновенно развернулся, схватил буйвола за узду и потащил прочь от костров к ступеням, ведущим вниз. Телега накренилась на своих окованных железом колесах, и принцу пришлось ухватиться за козлы, чтобы не вывалиться из нее.

Собравшиеся начали оборачиваться. Хотя внимание большинства по-прежнему оставалось приковано к тому, что происходило с противоположной стороны костров, те, кто стоял ближе, оглянулись на телегу. Некоторые из этих лиц были выкрашены в алый цвет. Руки легли на рукоятки мечей, потянулись за висящими за спиной арбалетами.

– Поторопи это косматое чудовище! – прошипел с козел Канте.

Бастан потянул за узду сильнее.

Всего в нескольких шагах от них еще двое пристально смотрели на телегу. Несмотря на то что дождь прекратился, Исповедник Витхаас по-прежнему стоял под балдахином, который держал его здоровенный гюн. Глаза праведника превратились в узкие щелочки. Однако он не поднимал тревоги. Он мог бы запросто отправить своего верзилу преградить телеге путь, даже повалить буйвола могучим ударом своего каменного кулака. Но Витхаас лишь молча наблюдал за происходящим.

«Как много удалось подслушать этому костлявому проходимцу?»

Телега наконец полностью развернулась, и буйвол двинулся к ступеням.

– Быстрее! – поторапливал Бастана Канте.

Тот потянул узду, однако Ворчун заупрямился при виде долгого спуска вниз.

«Не могу винить беднягу».

И все же…

– Если нужно, огрей его кнутом! – махнул Бастану принц. – Нам надо шевелиться!

Житель болот нахмурился так, словно Канте предложил ему поднять руку на родную мать. Вместо этого он крепче схватил узду и потянул, упираясь ногами в землю. Буйвол сделал то же самое своими трехпалыми копытами.

Глядя на это упрямое противостояние, принц в сердцах выругался.

– Ну же, Ворчун, пошли! – Бастан побагровел от напряжения. – Никси нужна наша помощь!

Упоминание имени девушки заставило буйвола переставить вперед одну ногу, затем другую. Повозка тронулась с места – но слишком медленно. Канте оглянулся на толпу, собравшуюся на девятой террасе. Все взгляды были обращены на них. Несколько вирлианских гвардейцев уже двинулись в их сторону.

Выругавшись, принц перебрался в задок телеги. Ему нужно было выиграть еще несколько мгновений. Когда он пролезал мимо клетки, оттуда раздалось злобное шипение плененного зверя.

– Я стараюсь спасти твою волосатую задницу! – проворчал Канте.

Добравшись до задка телеги, принц выпрямился во весь рост, закрывая собой накрытую клетку, и поднял руки вверх. Раздались гневные крики.

– Эй вы, бездельники, остановите же телегу! – раздраженно заорал верховный градоначальник.

Рыцари обнажили мечи.

У Канте вдруг возникли сомнения относительно непроницаемого щита его статуса принца крови. Эти сомнения еще больше усилились после свиста арбалетных стрел. Одна ободрала ему ухо, другая оставила огненную полосу на левом бедре.

Пригнувшись, принц полез обратно в передок телеги.

– Теперь или никогда! – крикнул он. Все происходило слишком медленно.

Канте наткнулся за пригнувшегося за клеткой Фрелля – однако алхимик не прятался. Он распутывал тугой узел, рядом болталась другая веревка, развязанная.

«Что он делает?»

Выпрямившись, Фрелль сдернул отвязанный кусок кожи, накрывавший клетку, и отпрянул назад. Летучая мышь набросилась на прутья, щелкая зубами и плюясь ядом. Алхимик увлек Канте к передку телеги.

– Что вы сделали?.. – выдавил принц.

Летучая мышь закричала – этот пронзительный крик ударил ему в лицо порывом ветра. Но не один Канте услышал его. Повозка рванула вперед, отшвырнув Фрелля и принца на прутья решетки. Старый буйвол вдруг понял, кто прятался в телеге, и поспешил спастись бегством от него.

Ревя от ужаса, косматый гигант понесся к ступеням.

– Держитесь! – заорал Канте, обвивая рукой козлы.

Алхимик последовал его примеру.

Поверх могучей спины буйвола Канте смотрел, как Ворчун добежал до верхней ступени и с разбега прыгнул вперед. Бастану каким-то чудом удалось удержаться за узду; ухватившись за нее, он запрыгнул буйволу на спину.

И в самое время.

Спрыгнув на лестницу, Ворчун ловко приземлился на все четыре ноги. Телега последовала за ним, высоко задирая зад. Какое-то мгновение она висела так – затем рухнула на ступень с таким ударом, что у Канте заболели зубы. Где-то сзади лопнул ремень, и клетка сползла вперед под злобное шипение сидящей внутри летучей мыши.

Подпрыгивая на каменных ступенях, телега с грохотом понеслась вниз на восьмую террасу. Ей вдогонку полетели стрелы. Рассекая воздух, железные посланцы смерти врывались в деревянную клетку. Несколько из них, судя по всему, попали в плененное животное. Крик летучей мыши стал таким пронзительным, что, казалось, вот-вот должны были лопнуть барабанные перепонки. Он явно побудил буйвола бежать еще быстрее.

Впереди на лестнице показался отряд рыцарей в сияющих доспехах, привлеченных шумом. Поднявшись во весь рост, Канте замахал им рукой.

– Уходите с дороги! – заорал он.

Ворчун подкрепил его слова громким испуганным ревом.

Повинуясь им, рыцари рассыпались в стороны. Позади раздались новые крики. Оглянувшись назад, Канте увидел рыцарей с алыми лицами, бегущих вниз по лестнице. Ведомые Анскаром, чье лицо раскраснелось еще больше, рыцари неслись, перепрыгивая через несколько ступеней.

Добравшись до восьмой террасы, буйвол и телега вылетели на нее, высекая снопы искр окованными железом колесами. Несколько спиц сломалось, но телега с грохотом неслась к следующей лестнице, ведущей вниз.

Вирлианские рыцари продолжали преследование, стадом горных баранов прыгая по ступеням. Анскар вместе с двумя своими лучшими людьми бежал впереди. Он что-то крикнул им, но его слова потонули в грохоте. Не замедляя бега, двое рыцарей сняли с плеч мотки веревок с крючьями на конце.

«Проклятие!»

Канте повернулся вперед, оценивая расстояние до следующей лестницы.

«Можем еще успеть…»

Но тут у телеги отлетело заднее левое колесо. Разбрызгивая искры, оно покатилось вперед, словно спеша бежать от телеги. Тем не менее телега неслась вперед, удерживая равновесие на трех оставшихся колесах.

«Но надолго ли?»

Добежав до конца террасы, буйвол устремился вниз по следующей лестнице. Телега последовала за ним, судорожно раскачиваясь на единственном уцелевшем заднем колесе. Лопнули новые ремни – и вся клетка сползла на Канте и Фрелля. Летучая мышь завывала за прутьями, ожесточенно клацая зубами.

Усевшись в телеге, Канте вжался спиной в козлы и поймал клетку ногами, упираясь в прутья из железного дерева. Однако вес клетки был слишком большим. Фрелль попытался помочь ему, ухватившись за прутья.

– Не смейте! – выдохнул принц, испугавшись, что его наставник лишится пальцев, если не всей руки. – Я один справлюсь!

Но он не справился.

Мышцы не выдержали, и клетка повалилась на них с алхимиком. Одна его нога проскользнула между прутьями. Клетка рухнула, придавив их. Летучая мышь плюнула ядовитой слюной принцу в лицо. Острые когти разорвали ему штаны и вцепились в бедро.

«Значит, вот как я умру».

Такого драматичного конца Канте никогда себе не представлял.

Но тут телега подскочила, и клетка подлетела высоко вверх – освобождая ногу. У него на глазах клетка сорвалась с телеги.

Поднявшись на четвереньки, принц попытался понять это чудо.

Оставшись наверху лестницы, двое людей Анскара закрепили концы своих веревок вокруг каменных изваяний по обеим сторонам от ступеней. Веревки протянулись к клетке, крепко вцепившись в ее прутья железными крюками. Перевернувшись в воздухе, клетка рухнула на землю, открывшись от удара.

Судя по всему, Анскар был готов к этому. Он бросился вниз по ступеням, бросая большую сеть. Расправившись в воздухе, сеть накрыла обломки клетки и заточенного в ней пленника. Летучая мышь забилась, стараясь вырваться. Своими крыльями она сломала еще несколько прутьев; ее когти разорвали в клочья кожаные ремни. Наконец ей удалось высунуть голову. Отчаянно дергаясь, животное вытянуло шею в отчаянном вое, словно терпящий кораблекрушение моряк, цепляющийся за обломки своего судна.

И тут на него упала новая сеть, утыканная шипами.

Телега продолжала нестись вниз по ступеням. Канте вынужден был признать неизбежное: он потерпел поражение. Летучая мышь тянулась к нему. Каждое ее движение было пронизано отчаянием. Однако эта битва была тщетной. Снова плененное, животное будет затащено обратно наверх и сожжено живьем.

Канте не мог оторвать от него взгляда.

«И все-таки тебе не придется страдать».

Летучая мышь смотрела ему в лицо. Ее красные глаза были наполнены страхом и отчаянием.

– Что ты делаешь? – спросил Фрелль.

Не в силах ответить, Канте приподнялся. Взяв лук, он вложил в него стрелу и оттянул тетиву из воловьих жил до уха, прицеливаясь. Оперение стрелы пощекотало ему щеку.

«Уж лучше так».

Сделав глубокий вдох, Канте отпустил тетиву.

Стрела со свистом устремилась вверх.

И вонзилась прямо в огненно-красный глаз.

* * *

Никс вскрикнула от резкой боли, разорвавшей ей голову. Она хлопнула ладонью себя по левому глазу. Окружающий мир внезапно померк. Оступившись, девушка не удержалась и повалилась вниз по запретной лестнице.

Джейс успел подхватить ее прежде, чем она упала на каменные ступени.

– Что случилось?

Обжигающая боль длилась еще мгновение, затем сменилась ледяным холодом. Никс отняла руку от глаза, зрение вернулось к ней.

– Я… я не знаю, – выдавила она.

Но она знала.

Прочитав тревогу у Джейса на лице, она своим рассудком увидела надвигающуюся черную тучу. С каждым вдохом туча разрасталась, подпитываемая яростью.

Девушка непроизвольно отпрянула назад.

– Никс, в чем дело? – спросил Джейс, помогая ей подняться на ноги.

Она подняла взгляд вверх, сознавая правду.

– Мы проиграли. Они приближаются!

Часть шестая
Премудрость в бронзе

Истинная мудрость в том, чтобы принимать свое неведение, величайшая же глупость – ублажать себя заблуждением, будто знаешь всё.

Афоризм Эстариана Старшего

Глава 18

Райф ненавидел лето, особенно удушливый зной Наковальни.

Когда над городом раскатился удар первого колокола Вечери, он торопливо юркнул в темный переулок между двумя улицами. Укутавшись в грязно-коричневый плащ, доходивший до щиколоток, Райф надел сандалии, защищая свои пятки от обжигающей брусчатки. Он быстро шагал вперед, опустив капюшон по самые глаза, ничем не отличаясь от других работников, возвращающихся домой после трудового дня или, наоборот, уныло бредущих навстречу им, направляясь на ночные работы.

Многие, если не все, шли с опущенными головами.

Подобно Райфу, весь город старался спрятаться от Отца Сверху. В самый разгар лета солнце застыло на востоке едва ли не в самой верхней точке. Хотя до знаменательного момента летнего солнцестояния оставалось еще три дня, окна некоторых домов уже были украшены пестрыми венками, а под абажурами из стекла, окрашенного в красные и бордовые цвета, горели огоньки масляных светильников, стремясь принести хоть капельку веселья в общее угрюмое настроение. Приближающийся праздник Летнего Цветения являлся лживой попыткой оживить самую мрачную пору года. Райфу это всегда казалось верхом покорности – то, с какой готовностью жители города принимали зловещие порядки Наковальни.

Здесь фраза «Что поделаешь!» звучала так же часто, как «Доброе утро!» и «Пошел на хрен!». Подобно тому, как вол, которого били так часто, что он научился не обращать внимания на удары палки возницы, жители города просто огрубели в своем жалком состоянии. Они изо дня в день влачили свою убогую жизнь до тех пор, пока их не опускали раньше времени в могилу, вырытую в раскаленных песках. Можно было считать милосердием то, что мало кто из них доживал до сорока.

И причина такого раннего ухода из жизни становилась очевидна при каждом вдохе.

Райф плотнее обмотал рот и нос льняным платком, который носили все горожане, спасаясь от сажи и дыма, постоянно угрожавших покрыть легкие изнутри сплошной черной копотью. Особенно плотным смертоносное покрывало становилось летом, когда почти полностью стихал бриз со стороны моря. И, вместо того чтобы укрывать от солнечного зноя, черное одеяло лишь удерживало его у самой земли, буквально сжигая город.

Райф прислушался к низкому гулу, постоянно наполняющему город, прозванному «Рокотом Наковальни». Источник его был тот же самый, что и у сажи и дыма. Повсюду вокруг возвышались огромные трубы и пылающие горны, подобно осадным башням. То были бесчисленные плавильни, кузницы и цеха по перегонке горного масла. Все каменоломни Гулд’Гула отправляли свою добычу в Наковальню. Город в буквальном смысле был той наковальней, на которой дробились руды и минералы, чтобы затем разойтись по всему Венцу.

Добравшись до людной улицы, Райф влился в угрюмую толпу, выбрав тот ее поток, который направлялся в гору. Здесь яркие гирлянды Летнего Цветения встречались чаще. Многие были украшены маленькими флажками, изображающими паруса тысячи кораблей, прибывающих в Наковальню или по морю, подобно прочным рудовозам, или на ветрах эфира, как заполненные газом громадины, надежно переправляющие драгоценные каменья над кишащими пиратами водами.

Словно откликаясь на мысли Райфа, над головой проплыл небесный корабль, скользя сквозь черное покрывало. Он направлялся к причалам Эйр-Ригга, высокого скалистого хребта, обозначающего восточную границу Наковальни. Несколько шагов Райф с тоской провожал его взглядом.

«Если бы только…»

Оторвав взгляд от манящих высот, Райф снова уставился себе под ноги. Ему было известно, что жилые дома и лавки по обеим сторонам улицы были возведены из белого мрамора и покрыты глиняной черепицей синих и красных цветов, чтобы лучше отражать сияние Отца Сверху. Хотя теперь все это уже осталось в прошлом. Столетия наложили на стены толстый слой сажи, приглушив яркие краски до тусклой унылости. Лишь во время такой недолгой зимней Свежести, когда наконец начинали дуть ветра, уносившие из города черную пелену, горожане принимались отчищать грязь. Однако их усилия были тщетными, поскольку ветра неизменно стихали и удушливое покрывало возвращалось обратно. Хотя многие каждую Свежесть возносили песнопения богам, выражая свою признательность, Райф был свободен от подобных заблуждений. Для него ветра были лишь дуновением кузнечных мехов, разгонявшим дым только для того, чтобы пламя разгоралось ярче.

Петляя по улицам и переулкам и поднимаясь по стертым ступеням, Райф все больше удалялся от порта. Наконец, когда прозвонил второй колокол Вечери, он прошел под остроконечной аркой, образованной двумя огромными скрещенными кирками, и оказался на просторной центральной площади Наковальни. Со всех четырех сторон площадь была окружена высокими зданиями. Слева стоял Королевский монетный двор, где под защитой толстых стен и окованных железом дверей чеканились все монеты, ходившие в обращении в королевстве. Прямо впереди находилось здание Суда, в котором размещалась канцелярия шерифа. По обе стороны от дверей висели знамена, одно с гулд’гульскими скрещенными кирками, другое с короной и солнцем королевства Халендия.

Опустив лицо еще ниже, Райф взял правее, смешиваясь с плотной толпой. Еще он ссутулился и подогнул колени, чтобы казаться ниже ростом. Ему не хотелось, чтобы он выделялся среди окружающих его приземистых гулд’гульцев своим высоким ростом из-за текущей в его жилах смешанной крови.

И тем не менее Райф был готов поклясться, что чувствует на себе свиные глазки архишерифа Лааха, высматривающего из своих окон наверху в толпе одного конкретного вора.

«Это лишь игра воображения, Райф. Перестань дрожать».

Райф напомнил себе, что ему больше ничто не угрожает с тех пор, как почти две недели назад караван с каменоломен Мела наконец прибыл в Наковальню. В суете разгрузки Райф незаметно ускользнул, быстро пройдя вдоль вереницы повозок, мимо двух огромных пескокрабов, чьи прочные панцири были окутаны паром, поскольку их обливали водой, чтобы остудить. Возница успокаивал животных мелодичным пением, каждой нежной нотой проникая им в мозг, скрытый толстым слоем мышц и панцирем.

Этот печальный, жалобный напев как нельзя лучше соответствовал возвращению Райфа в Наковальню. Беглец даже остановился, чтобы послушать, насладиться, узнавая тему одиночества, многократно повторяемую в припеве. Мелодия пленила его, как и двух гигантских пескокрабов. Хотя подобное мастерство встречалось редко и щедро вознаграждалось, простые люди обыкновенно чурались тех, кто им обладал. По мере того как города разрастались, занимая все более обширные земли, такая тонкая связь с природой, с дикими уголками мира вызывала презрение, становясь пережитком уходящей эпохи, когда человеку приходилось ежедневно сражаться с клыками и когтями, со льдом и огнем.

Через какое-то время Райф под прикрытием пара и пения ускользнул с грузового двора и затерялся в дымном покрывале Наковальни. Разумеется, он был не один. Таинственная бронзовая женщина не отставала от него ни на шаг, следуя за ним, словно магнитная полоска за железом.

Она по-прежнему оставалась полной загадкой. Райфу пришлось держать ее взаперти в своей комнате в портовом борделе, где не задавали лишних вопросов и не присматривались друг к другу слишком внимательно. Ожившее изваяние на удивление стало вялым, не говорило ни слова и почти не двигалось, а огонь у него в глазах угас до слабого свечения. Райф подозревал, что это связано с пеленой дыма, окутывавшей город, скрывая солнечный свет. Насколько он мог судить, Отец Сверху каким-то таинственным образом подпитывал силы бронзовой женщины, а здесь, когда Его лик был по большей части скрыт, она увяла, словно клашанская роза зимой.

Состояние бронзовой женщины вызывало у Райфа беспокойство, но далеко не такое большое, как угроза их разоблачения. Одно время он подумывал о том, чтобы просто бросить ее. Ему было бы значительно проще покинуть Гулд’Гул без волочащегося следом за ним бронзового якоря. Но Райф не смог. Если бы женщина не помогла ему в Меле, он сейчас не был бы свободным. Беглец отчетливо представлял себе, что бы произошло, если бы его схватили: его труп, насаженный на кол перед каменоломнями, обгладывали бы грызуны и стервятники.

«Я обязан ей жизнью».

И все-таки эта причина не была единственной. Даже сейчас, когда изваяние стало вялым, Райф неоднократно ловил на себе его пристальный взгляд. Бронзовая женщина немигающим взором постоянно изучала его, словно оценивая. И это было не холодное любопытство. В легких складках на лбу и чуть опущенных уголках губ Райф читал глубокую печаль. Это выражение было ему знакомо. Давным-давно, когда он еще мальчишкой был учеником в гильдии воров, он однажды наткнулся на тощую собаку, которую переехала телега с рудой. Собака была еще жива, но умирала. И тем не менее Райф отнес ее к себе в комнату в Доме гильдии, обмотал ее мокрой тряпкой, чтобы облегчить чувство жажды. Он не мог сказать, почему так сделал, и, разумеется, Ллира, глава гильдии, посмеялась над ним, заявив, что все это бесполезно. Через день ее пророчество сбылось. Бедная дворняжка умерла у Райфа на руках, однако ее янтарные глаза не отрываясь смотрели ему в лицо, даже когда жизнь в них уже угасала. И вот сейчас Райф чувствовал, что бронзовая женщина смотрит на него с тем же самым выражением, смесью скорби и тревоги, порожденной нежностью.

«Ну как я могу ее бросить?»

Порой Райфу даже казалось, что его гостья беззвучно напевает песню погонщика пескокрабов, опутывая и привязывая его к себе. А может быть, он просто воображал себе все это, скрывая истинную причину: алчность. Несомненно, бронзовая женщина имела огромную ценность, и за нее вполне можно было выручить ее вес золотом.

В конечном счете, какими бы ни были его причины, Райф решил не расставаться с ней. Вот почему он сейчас пересек всю Наковальню и вышел на центральную площадь. Райф поднял свое закрытое платком лицо, изучая башни без окон справа от здания Суда. Это была главная городская тюрьма с подземельем.

Райф направился к ступеням, ведущим к ее входу под аркой. Железная решетка была поднята, ощетинившись снизу острыми зубцами, подобными клыкам хищного зверя. Райф сглотнул комок в горле, с ужасом думая о том, что это чудовище может поглотить его снова. Два года назад он почти целую луну томился в душной камере, прежде чем состоялся суд, приговоривший его к каторге на каменоломнях Мела.

И все-таки Райф собрался с духом и двинулся дальше.

«Тут ничего не поделаешь».

Проходя под потемневшим от копоти изваянием скованного цепями бога Йирля, Райф скинул на землю свой плащ и продолжил свой путь на виду у всей площади, облаченный в черные штаны и тунику, с коротким плащом, украшенным золотыми кирками Наковальни. Это было облачение тюремщика. Раздобыть его оказалось несложно. Райф просто проследовал за тюремщиком в один из портовых домов терпимости. Дождавшись, когда тот будет кряхтеть от наслаждения купленной любовью, он проскользнул в комнату и забрал все, что ему было нужно. Даже скучающая женщина, стоявшая на четвереньках, задрав юбку до пояса, не услышала его бесшумные шаги. К счастью, годы, проведенные на каменоломнях Мела, не повлияли на умение Райфа двигаться неслышно и незаметно.

И все же сейчас ему требовалось особое мастерство.

Дойдя до лестницы, Райф поднялся к решетке. Только теперь он снял платок, понимая, что в тюрьме лица не могут оставаться скрытыми. Вскоре по возвращении в Наковальню Райф выкрасил свои волосы в светло-соломенный цвет, а за прошедшие недели он отрастил бородку, которая в настоящий момент была намаслена и также перекрашена.