Текст книги "Поиски шкуры собаки-рыбы"

– Слушайте, Вы, Верхние Люди! Слушайте, Вы, люди и странные существа глубоких, темных вод! И Вы, духи земли и воздуха, слушайте! Вы все – пожалейте нас! Помогите нам; дайте нам вашей силы, чтобы мы могли безопасно пройти через земли многих врагов, и, найдя то, что мы ищем, невредимыми вернуться в вигвамы своих родных! Мы бедны, но жертвуем Вам самые священные предметы, которые у нас есть. Смотрите с любовью на наш дар и сохраните нас от опасностей, которые окружают нас со всех сторон.

– Ай! Пожалейте нас! – с чувством отозвался Питамакан. В его глазах были слезы, а мои словно закрыл туман; величественность и искренность, с которой Ворон совершил этот обряд, могли тронуть и более грубое сердце, чем мое.

– Она сказала мне сделать это! – сказал он нам, снова идя впереди. Его поступь снова стала твердой и энергичной, а на лице появилось выражение умиротворения, которое разделили и мы.

В полдень мы достигли глубокого залива, и рядом с ним были видны верхушки нескольких вигвамов, стоявших выше зарослей ив на берегу. На песчаном пляже играли дети, и мимо прошла женщина, неся на спине связку хвороста. Чтобы нас не заметили, мы спрятались в кустах, но нас и так никто не видел.

– Я думаю, что это – Речные Люди, несколько вигвамов племени, обитатели которых хотели остаться здесь вместо того, чтобы уйти на равнины, – сказал Ворон.

– Ай! Очень может быть, – согласился Питамакан. – Следовало бы нам перед выходом в поход поговорить со старым вождем – он мог бы рассказать нам немало интересного.

Я тоже не раз об этом думал, кода мы перешли горы. Мы слишком хотели первыми успеть добыть волшебную шкуру, чтобы никто нас не опередил.

– Хорошо, мы заляжем здесь до темноты, и затем выясним, кто эти люди, – объявил Ворон. – Если это окажутся Речные Люди, то мы поживем в их лагере день-два.

Мы оставались на месте до конца дня и видели, что прибыли еще другие люди и расположились на берегу. Когда совсем стемнело, мы осторожно приблизились к вигвамам, которые были все освещены небольшими горящими в них кострами. Мы надеялись, что послушаем разговоры людей и выясним, что это друзья; мы с Питамаканом очень надеялись на хороший прием и хорошую компанию. Что касается Ворона, то я не думаю, что он думал о чем-то, кроме общения с тенью его покойной жены.

Поскольку вокруг было много собак, мы остановились на безопасном расстоянии и стали слушать, чтобы понять , на каком языке говорят обитатели вигвамов. Мы с Питамаканом не знали ни слова из языка Речных Людей, но Ворону было достаточно услышать несколько слов.

– Это Речные Люди, – сказал он через минуту, а затем на языке черноногих закричал:

– Речные Люди! К вам идут друзья из племени черноногих!

Как только он начал кричать, собаки бросились к нам и заглушили его слова громким лаем; женщины кричали, дети орали; мужчины звали друг друга и с оружием в руках выбегали из вигвамов. После того, как Ворон несколько раз повторил свои слова, кто – то наконец понял его, и ответил:

– Ай! Ай! Ки-ка! Ки-ка!» (Да! Да! Ждите! Ждите!)

Мужчины успокоили собаки и пошли к нам, и мы пошли им навстречу. Ворон не переставал повторять, что мы – друзья, черноногие. Мы встретились в темноте и дрожащий голос, выдававший преклонный возраст говорящего, приветствовал нас на ломаном языке черноногих:

– Мы, Речные Люди, рады, – произнес старик. – Идите, черноногие, в наши вигвамы входить.

Нас проводили к самому большому из тридцати вигвамов в лагере. Это был вигвам старика, говорившего на языке черноногих, и он усадил нас на почетные места. Несколько вождей тоже вошли в вигвам м уселись, желая услышать новости. Женщин и детей не было видно – они все попрятались в кустах, как только залаяли собаки. Но женщины из этого вигвама скоро вернулись и, как попросил их старик, стали готовить нам еду.

Две из них были очень старыми; другая, которой было не больше двадцати лет, была очень красивой. Она носила шапочку, сплетенную из травы, как корзина, раскрашенную синими и красными полосами. Я раньше таких никогда не видел, но позднее узнал, что эти люди плетут из травы красивые корзины, мешочки, сумки некоторые из них такие плотные, что могут долгое время удерживать воду.

Едва мы расположились, как наш хозяин наполнил и зажег трубку, чтобы покурить с нами в знак дружбы. Манера, в которой он передал ее Ворону, была настолько странной, что я едва удержался, чтобы не расхохотаться. Он протянул ему чубук, но, как только Ворон потянулся к нему губами, не дал ему затянуться и собрал рубку. Так он сделал трижды, а потом протянул трубку в четвертый раз и сказал:

– Теперь кури. Ты – мужчина, потому что можешь удержаться взять то, чего так хочешь, даже когда это находится у тебя во рту.

Ворон сделал несколько затяжек, вернул трубку и рассказал все новости, которые мы знали. Когда он сказал о прибытии на наши равнины Речного Народа с лошадьми, нагруженными мясом и шкурами бизонов, его слушатели так обрадовались, что побежали разнести эту весть по другим вигвамам.

Наша еда стояла перед нами: большие куски жареной рыбы, немного камасса, вареного биттеррута и много свежей черники. Рыба была самая восхитительная из той, которую я когда-либо ел. Ворон назвал ее большой пятнистой рыбой с другой стороны. Много позже я узнал, что правильнее ее называть лососем.

Старик спросил, зачем мы идем на запад, и выглядел очень торжественно, когда Ворон ему все рассказал. Когда он перевел ответ остальным, они тоже серьезно и недоверчиво посмотрели друг на друга и произнесли несколько слов, которые мы не могли понять. Но выражение их лиц смутило нас; и Питамакан спросил старика, какие у нас шансы получить эту шкуру.

– Мы будем говорить об этом завтра, – ответил он. – Сегодня вечером мы устроим танцы в честь вашего прибытия.

Он послал женщин пригласить нескольких человек, и скоро они прибыли целой толпой – молодые люди, женщины и несколько стариков, которые принесли барабаны. Танец очень походил на танец женщин племени черноногих; мужчины и женщины были на противоположных сторонах вигвама. Под пение стариков и барабанный бой танцующие поднялись и танцевали двумя рядами, продвигаясь и отступая несколько раз в течение нескольких минут; потом они все сели и некоторое время отдыхали какое-то время, после чего все повторилось. Мне это показалось очень однообразным, но Питамакану понравилось. Как обычно. Ворон сидел спокойно, с отстраненным взглядом.

Я был рад, когда танцующие наконец ушли и стало можно устроиться спать. Пока мы лежали, Питамакан спросил старика, почему эти вигвамы не пошли на равнину со всеми остальными. Он ответил, что некоторые была слишком стары, чтобы ехать, а остальные – их сыновья и дочери – остались, чтобы о них позаботиться.

Скоро все стихло. Я лежал на топчане, покрытом кожей лосей и оленей, и наслаждался комфортом. Хотя я очень устал, спать мне почему-то не хотелось, и я еще долго смотрел на угасающий костер, когда другие уже крепко спали.

Когда последние угли хлопкового дерева потускнели и покрылись золой, собака рядом с вигвамом издала низкое предостерегающее рычание, но я не слышал ничего, что могло бы пробудить ее подозрения. Она зарычала снова, более определенно; другие ее поддержали, и через мгновение каждая собака в лагере начала неистово лаять, предупреждая об опасности.

– Просыпайтесь! – крикнул я, толкая Питамакана в бок.

– Ворон! И вы, Речные Люди, просыпайтесь!»

Повторять не пришлось; со всех сторон лагеря уже раздавались пронзительные вопли, в вигвамах кричали женщины и дети, мужчины звали друг друга. Раздалось несколько выстрелов; я услышал, как в наш вигвам одна за другой влетели три стрелы и почувствовал укол в левое плечо.

– Ложитесь! Ложитесь! – громко закричал Ворон Питамакану и мне. Мы упали и растянулись на земле.

ГЛАВА VI

Старик велел женщинам, как я узнал позже, лечь на землю и не шевелиться. Мужчины в других вигвамах отдали те же приказы, и теперь Речные Люди не издавали ни звука. Но враг продолжал вопить и стрелять из луков и ружей. Две раненые собаки визжали от боли, а остальные продолжали яростно лаять.

– Давайте! Надо действовать, – сказал Ворон. – Ползите за мной и старайтесь не подниматься.

Взяв ружья, мы с Питамаканом наощупь приблизились к нему. Он повел нас к задней части вигвама, вытащил несколько колышков, поднял обшивку и дал нам возможность выползти наружу.

– Теперь смотрите, и когда увидите вспышку выстрела, стреляйте туда! – приказал он, присоединившись к нам. – Потом сразу отползайте с этого места и готовьтесь стрелять снова.

Долго ждать не пришлось. Прямо перед нами, меньше чем в тридцати ярдах, старое ружье изрыгнуло облако огня, и в тот же миг ему ответили три наших ружья. Пронзительный крик в кустах сказал нам, что по крайней мере одна из наших пуль достигла цели. Легковозбудимая натура Питамакана не выдержала, и он издал военный клич черноногих:

– Уо-ке-хай! Уо-ке-хай! И-ка-ки-мат Сикс-ух-ках! (Давай! Давай! Смелее, черноногие!)

Единственный раз в жизни я не смог сдержать крика, и Ворон с громоподобным голосом присоединился к нам. На нас обрушилась туча стрел, но мы уже были по другую сторону от вигвама, и они нас не задели.

Проползая за вигвамом в том месте, где мы из него вылезли, мы увидели старика, выползавшего наружу.

– У меня нет оружия, кроме ножа, и я совсем слабый, – сказал он, но я буду таким же храбрым, как вы, черноногие, и попробую воодушевить своих людей.

– Верно, – ответил Ворон ответил. – Когда мы снова выстрелим и закричим, позови своих людей. Пусть они тоже выйдут из вигвамов, стреляют и кричат.

В этот момент в центре лагеря раздался громкий крик боли и страха; враги со всех сторон закричали еще громче, стрелы полетели гуще, раздалось еще несколько выстрелов. Мы выстрелили на ближайшую вспышку и снова испустили клич черноногих.

Старик тоже закричал, и в то же время обратился к людям. Эффект был сразу заметен: со всех сторон лагеря послышались ответные крики, защелкали тетивы и раздались выстрелы.

Тем временем мы трое второпях перезаряжали наши ружья. Раньше чем мы были готовы стрелять, враг прекратил вопить; Речные Люди тоже постепенно затихли, и скоро не было слышно ничего, кроме хныканья детей и стонов раненой собаки.

Мы прислушивались, безуспешно пытаясь уловить признаки движения среди врагов; наконец Ворон сказал, что они, должно быть, ушли. Старик согласился с ним, и спросил его, что, по его мнению, теперь мы должны делать.

– Мы сейчас можем только лежать, ожидая их, и ждать рассвета, – сказал Ворон. Прикажи своим людям так сделать.

– Надо делать так, как говорите вы, черноногие, – ответил старик. – Вы настоящие воины. Что бы мы сейчас без вас делали? Должно быть, сам Большой Койот послал вас к нам.

Он прокричал приказ, и со всех сторон лагеря послышался ответ: «Ах ах! Ах ах! Е-хест! Е-хест! (Да! Да! Хорошо! Хорошо!)»

За исключением уханья сов, – слишком частого, чтобы быть естественным, – мы не услышали никакого шума до самого утра. Старик отметил, что те, кто кричал, были птицами без перьев. Но звуки продолжались недолго и постепенно затихли вдали.

С первыми лучами солнца мы осмотрелись. Постепенно краснеющее небо разогнало тени и осветило местность; к счастью, рядом не было никакого кустарника или укрытия, где мог бы спрятаться враг.

– Они ушли, – сказал Ворон старику, – но, разумеется, они взяли всех ваших лошадей.

Вождь рассмеялся.

– Они не взяли ни одной нашей лошади, – ответил он.

– Мы послали их с нашими людьми на равнину, чтобы загрузить вяленым мясом и шкурами бизонов, которые будут нужны нам на зиму.

В этот момент в центре лагеря началось волнение. – Они говорят, что там мертвый враг, – объявил старик. Мы побежали туда, где собралась толпа.

Там, лежал на спине высокий мужчина, мощного телосложения, со спутанными волосами. На нем были только гетры и набедренная повязка. На груди у него была большая кровоточащая рана от ножа. Рядом с ним лежала рваная изношенная накидка из лосиной кожи, его левая рука все еще сжимала лук. Он был Змеей – очевидно, одним из племени Воров.

– Кто убил его? – спросил Ворон; старый вождь повторил вопрос на своем языке. Никто не ответил. Он повторил вопрос громче, но ответа не получил. Хотя здесь собрались уже все мужчины лагеря, никто не стал присваивать себе эту честь. Внезапно Питамакан рассмеялся, словно услышав смешную шутку.

– В чем дело? – спросил Ворон спросил, серьезно глядя на. – Ты не сошел с ума?

– Нет, нет! – ответил он, как только смог управлять собой.

– Разве непонятно, что тут произошло? Двое из них пробрались в лагерь, и каждый из них принял другого за врага. Да, так и было. Этого человека убил его соплеменник.

Потом мы с Питамаканом пошли к лесу, к тому месту, где раздался крик после наших выстрелов. Там мы нашли на земле много пятен крови, но больше ничего. Раненный сумел уйти, или ему помогли убежать его соплеменники.

Несколько молодых людей сразу ушли, чтобы узнать, что делают враги; около полудне они сообщили, что Воры пошли прямо на восток по речной тропе. Казалось, не было конца военным отрядам, шедшим в страну черноногих.

Речные Люди хорошо приняли нас в своем лагере, события минувшей ночи усилили их уважение к нам. Мы сразу заметили это по их отношению к Ворону; они сказали ему, что, если бы это не его отважное поведение, враг ворвался бы в лагерь и причинил, без сомнения, много зла. Все, что было у них, сказал старый вождь – меха, оружие, священные лекарства – были в его распоряжении.

Ворон ответил, что он не сделал ничего, о чем стоило бы говорить, и не хотел ничего брать. Но женщины не послушали его и еще до полудня принесли нам отлично выделанные лосиные кожи для гетр и несколько пар мокасин.

Все это время мы вспоминали, как странно вели себя эти люди когда узнали, что мы направляемся к устью Большой Реки, и мы с тревогой ждали совета, который они накануне вечером обещали собрать. Но наш хозяин провел весь день, бродя от одного вигвама до другого, и только после наступления темноты разговор состоялся. Они сказали нам, что продолжить путь значило пойти на смерть; они сказали, что по Большой Реке живет много белых, которые ведет жестокую войну с местными индейцами, и нам невозможно будет избежать столкновения с какой-нибудь из сторон.

– Но я белый; мне белые не причинили бы вреда, – сказал я. Старый вождь посмотрел на меня жалобно, как на маленького ребенка, и ответил:

– Они убьют тебя быстрее, чем индейца. Никакие твои слова не заставят их поверить в то, что ты не союзник индейцев.

– Но мы из племени черноногих, – продолжал спорить я. – Белые должны знать, что мы, индейцы равнин, не имеем ничего общего с их врагами.

– Ты неправ! – воскликнул он. – для них все индейцы – только мишени. Да они и слова сказать вам не дадут. Вас убьют, как только увидят.

– Да, – сказал Ворон. – Мы не можем ждать от белых ничего, кроме пуль.

– Вы все говорите ерунду, – объявил Питамакан. «Белые солдаты – ничтожества; они имеют уши, которые не слышат, и глаза, которые не видят. От них легко скрыться; что же до племен той страны, что ж, они не хуже и не лучше, чем наши враги в любом другом месте.

Старый вождь прервал его.

– Некоторые из людей, живущих на той реке, захватывают своих врагов в плен. Они их откармливают обильной едой, а потом убивают и съедают, – сказал он.

Было сказано намного больше, и в ходе этой беседы один за другим старики советовали нам возвращаться; старый вождь переводил нам, что они говорили. Мы с Питамаканом настаивали на продолжении пути. Ворон, однако, закончил совет.

– В ваших словах есть правда, – объявил он, – но это не тот вопрос, который будет решен прямо сейчас, у этого костра. Я должен увидеть об этом вещий сон и посоветоваться со своими амулетами. Утром я буду знать, как следует нам поступить.

После этого совет закончился – в том числе и потому, что все боялись, что враг может вернуться м снова напасть на нас. Мы с Питамаканом, оставив Ворона видеть вещие сны, с молодыми воинами вышли охранять лагерь. Ночь, однако, прошла спокойно, и вскоре после рассвета мы возвратились в вигвам. Женщины приготовили завтрак; старый вождь курил, а Ворон собирал свои вещи.

Когда мы уселись, он сказал:

– Мы идем дальше. Наши тени были вместе этой ночью; она указала на запад, и ее словами было: «Если Вы продолжите идти, внизу на далекой воде, Вы найдете-»

Он на мгновение затих, а затем продолжал, – это все, что я услышал. Я пробудился; уже было светло, и женщины разводили костер. Но ясно, что она хотела сказать…

– Да, да! – нетерпеливо перебил его Питамакан. – Вы должны найти – что найти? Конечно же, шкуру рыбы-собаки.

– Ай, только так, – согласился Ворон. Обернувшись к старику, который внимательно его слушал, он добавил:

– Вы скажете нам, как дальше идти?

– Вы узнаете все, что мы знаем, – ответил тот. – Но это немного. Никто из Речных Людей никогда не был дальше водопадов, где Люди Водопадов (племя спокенов) ловят рыбу. Именно от одного из них шаман получил священную шкуру, которую вы видели.

Добрый старик явно демонстрировал нам свое беспокойство о нащих планах продолжить поиски. После завтрака он настоял на том, чтобы мы с ним сходили в дом для потения, и когда горячие камни были обрызганы водой и от них стал подниматься пар, он искренне помолился Большому Койоту и другим богам Речных Людей, чтобы те были добры к нам и сохранили нас от всех врагов. Когда церемония была закончена, и мы вернулись в свой вигвам, он дал каждому из нас священный предмет, тщательно завернутый в кусок оленьей кожи. Он сказал, что, если мы не станем разворачивать свертки или делать что-то еще, что может рассердить духов, удача будет сопутствовать нам, пока они будут с нами.

Теперь со всех сторон пришли люди и принесли нам запасы – вяленое мясо и корни в количестве, которым можно было бы загрузить несколько вьючных лошадей. Женщины из вигвама уже заполнили наши сумки всем, что мы могли унести, и остальные были явно разочарованы, что мы не могли использовать их подарки.

Мы думали, что путь на запад отсюда идет вдоль реки, вытекающей из озера, но старый вождь сказал нам, что эта река поворачивает на север и течет в этом направлении на протяжении многих дней пути, и только потом поворачивает на запад и юго-запад. На голом участке земли он нарисовал карту этой страны, как он ее знал.

Наш путь, сказал он, должен проходить по старой тропе, проходящей с юга на запад к водопадам, где живут Люди Водопадов. Оттуда мы должны идти еще несколько дней, пока не подойдем к Змеиной реке; идя вдоль нее, мы попадем на Большую реку. Дальше никто из них не заходил, однако все полагали, что Большое Соленое Озеро находится в нескольких днях пути от этого места дальше на запад.

Прощальный совет старого вождя позволил нам сэкономить наши припасы и избежать встречи с племенем Кор-д’аленов, живших радом с соседним озером и вдоль текущей на юг реки. Наконец мы взяли свою поклажу и пустились в путь. По индейской традиции, все обитатели лагеря молча смотрели на нас.

Тропа проходила рядом с берегом озера до его южного берега, отсюда поворачивая на юг вдоль небольшого ручья, текущего с низких гор. На вершине водораздела тропа, которая и до того была не особенно заметной, окончательно пропала, но нас эо не волновало: местность была открытая и идти было легко. Где-то впереди текла река Раненого Сердца, за ней были водопады. Крупной дичи там почти не было, но куропатки водились во множестве и в течение дня Питамакан настрелял их достаточно, чтобы хватило на ужин и завтрак.

Около трех часов следующего дня мы спустились в широкую долину, и, поскольку никакой воды с самого утра найти не могли и очень хотели пить, поспешили через нее к ручью, который, как мы знали, должен был быть на другой ее стороне. Как обычно, Ворон был впереди. Внезапно он остановился так внезапно, что я едва не наткнулся на него. Прямо перед нами была широкая набитая тропа, по которой в обеих направлениях прошло совсем недавно множество людей и лошадей; это говорило о то, что мы находимся недалеко от большого лагеря.

– Мы должны скрываться! – воскликнул Ворон.

– Хорошо, только дойдем до реки, – сказал Питамакан. – Моя глотка огнем горит.

Один за другим мы перепрыгнули через тропу, чтобы наши мокасины не оставили следов на земле. Ворон шел быстрее и быстрее, пока наконец не побежал. Через несколько минут мы оказались на краю поросшего травой участка земли, на другом конце которого увидели множество вигвамов. Среди них ходило множество людей, рядом паслось несколько сотен лошадей, которых, видимо, водили на водопой.

Одного взгляда нам было достаточно. Мы вернулись, чтобы пересечь тропу в обратном направлении, но сразу остановились, заслышав пение в том направлении. Рядом были заросли шиповника и мы, не обращая внимания на шипы, забрались в них и залегли. Мгновение спустя четыре всадника, у одного из которых к седлу была привязана шкура большого бобра, проехали к лагерю. Это были крупные, широколицые люди, с нечесаными волосами, одежда их была бедной – оленья кожа и изношенные старые одеяла. У двоих были ружья, у остальных луки со стрелами.

Как только они прошли, мы устроились поудобнее, предпочитая оставаться там до темноты. Скоро из лагеря в рощу рядом с нами приехали мужчина и три женщины, они собрали для костра несколько сухих веток, и стали разводить костер в пятидесяти ярдах от того места, где мы прятались. Вместо того, чтобы воспользоваться кремнем и огнивом, свисавшим с пояса одной из женщин, мужчина добыл огонь с помощью палочки и тетивы лука; из этого, а также из того, что никакой еды у них не было, я сделал вывод, что здесь должно состояться религиозная церемония.

Как только огонь разгорелся, женщины сели с одной стороны от него; мужчина сел по-турецки с другой стороны, и положил перед собой маленький, красного цвета мешочек из оленьей кожи. На вкус гордых и богатых черноногих эти люди были одеты очень плохо и грязно, и очень нам не понравились.

Мужчина выгреб их огня несколько угольков и бросил на них несколько крупинок вещества, которое достал из красного мешочка; пока это горело, он держал руки в дыму, а потом провел ими по ружью и по груди. Потом он затянул грустную жалобную песню, которую подтянули и женщины.

Это продолжалось в течение нескольких минут, и затем мужчина внезапно запел другую песню – пронзительную и ритмичную. Пока они пели, руки они держали близко перед собой и двигали ими, подражая движениям беличьих лап. Для взрослых людей это было так смешно, что я не мог сдержать улыбку.

Но Ворон и Питамакан не видели ничего смешного. Для ни религиозные церемонии, даже проводимые врагами, были очень серьезным делом, и смеяться над этим было нельзя. Я заметил, что их лица были очень серьезными, и что они наблюдали происходящее с большим интересом.

Вторая песня длилась целых пять минут, и прекратилась так же резко, как и первая. Мужчина достал из костра новые угли, снова бросил на них содержимое красного мешочка и, не переставая пылко молиться, снова очистил себя дымом. Внезапно он упал на четвереньки, и стремительно, под пронзительную ритмичную песню, которую снова затянули женщины, пополз прямо к нам на четыре-пять ярдов. Потом песня снова резко оборвалась; он уткнул лицо в землю, так что его нос вошел в нее, и одновременно женщины издали долгий крик, или скорее писк: «Цик!» Мужчина четыре раза касался лицом мягкой земли, и каждый раз, когда он поднимал это, его глаза, казалось, сияли ярче чем прежде, пока не стали похожи на два черно-зеленых огненных шара. После четвертого раза и он и женщины подняли руки, подражая белкам, и четыре раза пропищали «Цик!», резко поворачивая головы и пристально глядя поочередно направо, налево, в небо и в землю. Мне это казалось все все более и более забавным.

Если Вы когда-либо видели белку или бурундука, которые внезапно останавливаются и начинают копаться в земле в поисках корешка или закопанного ореха, то поймете, что после этого сделал мужчина. Женщины, снова начав ритмичную песню, быстро поползли мимо костра и в поднятыми руками уселись на корточках вокруг него. Внезапно мужчина, с вспотевшим лицом, облепленным землей, выпрямился; женщины резко прекратили петь, наклонились к нему и вместе пропищали «Цик!»

Это для меня было слишком; я громко рассмеялся, и затем задрожал от страха, испугавшись того, что наделал.