Текст книги "Эффект Икара"

Глава пятая

Силвер-Спрингс, Мэриленд, США

Такси-робот остановилось на обочине неподалеку от дома Келсо. Женщина вылезла на тротуар и посмотрела вслед машине без водителя, которая устремилась дальше по улице, прощупывая эфир торчавшими над капотом антеннами. На поездку из аэропорта ушли последние деньги с кредитного чипа, который дал ей Темпл. Анна не помнила, как прошел полет: она была погружена в собственные мысли, снова и снова переживая одни и те же эмоции. Она испытывала отвращение к себе за слабость, злилась за то, что позволила себя поймать, за то, что разочаровала Мэтта Райана. Ее переполняли ярость и одновременно чувство беспомощности, сожаления и страха.

Но сейчас все это ушло, и Анна ощутила внутри огромную пустоту. Весь ее труд, все, что она сделала за бесконечные дни и недели тайного расследования, снова прошло перед ее внутренним взором. Она разрушила карьеру в поисках преступников, о которых никто не желал знать, в поисках правды, которой никто не желал посмотреть в лицо.

Пока Анна шла к входной двери, в голове ее звучал вопрос: «Неужели все это было напрасно?»

Она поднялась на свой этаж, набрала код, вошла в квартиру, не обращая внимания на писк, свидетельствующий об оставленных сообщениях, и бросила на диван пакет, привезенный из Десятого участка. Телевизор в гостиной автоматически включился; шла передача местного филиала «Пик Ньюс». Репортаж был посвящен предстоящему закрытому заседанию Национального научного совета по вопросу биомодификации. Это совещание вызывало необычайное возбуждение среди противников имплантов, ратовавших за естественные возможности, и казалось, что с каждым днем в столицу прибывает все больше и больше демонстрантов.

Анна, не обращая внимания на негромкое бормотание комментатора, вытащила из пакета телефон, положила его на стол в маленькой кухне с белой пластиковой мебелью, привычным, механическим движением достала из холодильника пакет молока. В квартире царил полумрак; снаружи было пасмурно, и даже благодаря пастельным тонам отделки помещение не казалось светлее.

Анна стиснула пакет с молоком, и холод проник в ее руку через кончики пальцев. «Неужели все это было напрасно?» В мертвой тишине квартиры вопрос этот гремел, словно колокол.

Женщина поморщилась и направилась к нише, где на старом секретере кедрового дерева стоял ноутбук. Анна нажала кнопку, и компьютер ожил; она вытащила из кармана идентификационную карту Секретной службы. Компьютер автоматически отсканировал ее, но ответа не последовало. На экране возникло небольшое окно. Мелкий текст был отрывком из закона, повторявшим то, что сообщил Темпл в комнате для допросов. Смысл был ясен: «Доступ запрещен. Нет допуска». Она не могла войти в систему своего агентства; ей отказали даже в допуске самого низкого уровня.

Анна сидела в полумраке, при свете телевизионного экрана, размышляя о том, что еще могло случиться за время ее отсутствия в Вашингтоне. Темпл копался в ее рабочем компьютере, нет сомнений… но присылал ли он агентов сюда? Женщина осмотрелась. На первый взгляд все было на своих местах.

Повинуясь внезапному импульсу, она вскочила с кресла и подбежала к платяному шкафу. Внутри, за одеждой, скрывался сейф, который она установила сразу, как только въехала в квартиру; дверца была закрыта. Анна ввела код и осмотрела содержимое – все лежало так же, как в день ее отъезда из Вашингтона. Шкатулка с немногими имевшимися у нее драгоценностями, тонкая пачка наличных, документы, в специальном отделении – небольшой автоматический десятимиллиметровый пистолет «Зенит», два полных магазина и флэшка.

Анна взяла оружие и проверила, прежде чем зарядить. На пистолет имелось разрешение, все было законно. Флэшка была гораздо более опасным предметом: на ней в зашифрованном виде содержалась вся информация, которую ей удалось раздобыть, все, что она смогла откопать до сегодняшнего дня.

Анна повертела в руках небольшой пластиковый предмет. Все ее труды, вся ложь, все ухищрения, вечера, проведенные в агентстве за просмотром файлов, к которым у нее не было допуска, последствия приема стимуляторов, помогавших ей снять усталость, придававших силы двигаться дальше…

«Неужели все это было напрасно?»

По комнате разнесся мелодичный звон, и Анна вздрогнула от неожиданности. Это был сигнал мобильного. Она оставила пистолет и флэшку на полке шкафа и подошла к столу.

На дисплее высвечивалось имя звонившего: «Мэтт Райан». Из сентиментальных соображений Анна не стала удалять его номер из записной книжки. Это было глупо, по-детски, но она никак не могла стереть имя Райана, – наверное, подсознание не в состоянии было принять случившееся полгода назад на Кью-стрит.

Анна схватила трубку и стиснула серебристый пластик так, что побелели костяшки пальцев. Очень медленно она поднесла трубку к уху, нажала на кнопку.

– Кто это?

Голос человека на другом конце линии был искусственно искажен, и невозможно было разобрать, кто это – мужчина или женщина.

– Мне нужно с тобой поговорить.

Келсо машинально начала прислушиваться к голосу, анализировать его, как ее учили, пыталась проникнуть сквозь фильтр, различить модуляции, оттенки, характеризующие говорившего.

– Кем бы ты ни был, ты не Мэтт Райан, поэтому я вешаю трубку.

– Это было бы ошибкой, – отвечал голос. – Я позвонил под его именем специально, чтобы ты ответила. Я догадываюсь, что сейчас ты не в настроении общаться с людьми. После того, что произошло на пирсе.

У нее пересохло в горле.

– На каком пирсе?

– Не надо разговаривать со мной как с идиотом, агент Келсо. Мне очень не нравится, когда люди так делают.

– Тогда окажи мне такую же любезность! – рявкнула Анна, теряя терпение. – Кто ты такой, черт бы тебя побрал, и что тебе нужно? Отвечай или отстань.

До нее донесся негромкий вздох:

– Можешь называть меня Ди-Бар. Как я уже сказал, я хочу с тобой поговорить.

– Мы уже говорим.

– Когда я сказал «я хочу», я имел в виду «мы хотим». И не по открытой линии. Лично.

Она подошла к шкафу, собираясь взять с полки пистолет.

– Вот оно как! И что это за «мы»?

– Группа, о которой ты, возможно, слышала. Мы называем себя «Джаггернаут». Мы вроде как важные шишки.

Рука Анны, потянувшаяся за оружием, застыла.

– Если ты знаешь, кто я такая и что произошло на пирсе, тогда ты знаешь и еще кое-что: последнее, чего мне сейчас хочется, – это разговаривать с террористом. – Следовало повесить трубку и покончить с этим, но она ждала ответа.

– Кому – террорист, а кому – борец за свободу. Банальность, конечно, но тем не менее. – Снова вздох. – Давай ближе к делу, потому что я не знаю, сколько мне еще удастся поддерживать безопасное соединение. Ты пошла к этой наглой выскочке Вдове и ее команде, и они добыли тебе какие-то обрывки информации. Но они – мелкота и никогда бы не дали тебе то, что ты ищешь. А мы можем это сделать. Потому что мы ищем то же самое.

– Понятия не имею, о чем ты…

– Тираны. Ты хочешь узнать, кто они такие, или нет? – Анна промолчала, и голос заговорил снова: – Принимаю молчание за согласие. Проверь сообщения. Если увидим с тобой кого-то еще, то, кроме этого названия, ты никогда больше ничего не узнаешь.

Раздался щелчок и короткие гудки. В одном из сообщений Анна нашла адрес в центре Вашингтона и время встречи; до нее оставалось два часа.

Келсо зашла в ванную, ополоснула лицо холодной водой. Два часа… Ей едва хватит времени только переодеться и закрыть за собой дверь.

Она жутко устала. События на корабле, пребывание в камере, напряжение во время перелета домой… Внезапно усталость навалилась, придавила ее как камень. Она не могла идти на эту встречу разбитой, словно сонная муха. Она не могла позволить себе допустить ошибку.

Не глядя Анна протянула руку к шкафчику с медикаментами.

Найтсбридж, Лондон, Великобритания

Особняк когда-то был шикарным отелем; здание располагалось в тенистом переулке в нескольких кварталах от зеленых аллей Гайд-парка. Подобно многим домам в городе, оно резко контрастировало с безликими офисными башнями, выросшими на близлежащих улицах. Стены пятиэтажного особняка были отделаны светлым камнем, из прямоугольных окон лился теплый свет, не приглушенный пуленепробиваемым полистеклом. На первый взгляд дом ничем не отличался от собратьев, однако стены его были укреплены и могли выдержать практически любой натиск извне, вплоть до ракетного удара.

Саксон оглядел комнату, расположенную на четвертом этаже. Здесь было чисто, но несколько голо – белые стены, хромированная мебель. На стене висела репродукция «Флейтиста» Рубина[10]10
  Реувен Рубин (1893–1974) – израильский художник-модернист румынского происхождения, один из основоположников израильской живописи.


[Закрыть], в дальнем конце комнаты стоял большой тонкий монитор. Вокруг длинного стеклянного стола для совещаний сидели шесть наемников в гражданской одежде, но для наметанного глаза ни один из Тиранов даже без брони и оружия не сошел бы за мирного человека.

Сначала Саксон решил, что особняк – это нечто вроде оперативного центра, возможно, лондонская база Тиранов; однако ему удалось рассмотреть сквозь полуоткрытые двери несколько комнат на нижних этажах. Он увидел жилые помещения: кабинет, кухню, а также много признаков того, что здесь живет семья. На лестничной площадке третьего этажа Саксон заметил фотографию в рамке и не сразу понял, кто там запечатлен; на него, широко улыбаясь, смотрел Джарон Намир в темном костюме и ермолке. Рядом, так же радостно улыбаясь, стояли женщина в желтом платье и двое детей – мальчик и девочка. Фотография никак не укладывалась в представления Саксона о его командире; он не в силах был связать человека на снимке с безжалостным наемником, убивавшим незнакомых людей молча, не дрогнув, без малейших сожалений.

Это был дом Намира. Это не укладывалось у Саксона в голове. Мысль о том, что человек, подобный ему, такой как Намир, может иметь семью, какую-то жизнь вне отряда, казалась неправдоподобной. Даже почему-то несправедливой.

После московской операции на борту транспортного самолета, направлявшегося на запад, всем членам группы пришлось бегло доложить о том, как прошло задание. Как и в прошлые разы, у Саксона возникло чувство, будто они выполняют некий ритуал, не для себя, а для какого-то невидимого наблюдателя. Люди, отдававшие приказы, слушали их – он был в этом уверен. И уже не в первый раз ему захотелось увидеть их лица.

Когда наемники расселись вокруг стола, Намир снова заставил их вспомнить о той миссии. На самолете они лишь докладывали по очереди, но теперь, когда все собрались вместе, Саксон почувствовал, что пора получить ответы на свои вопросы.

Он наклонился вперед:

– Я мог бы взять Контарского живым.

Хардести злобно взглянул на него:

– Вообще-то, у нас была другая цель.

Саксон, не обращая на него внимания, посмотрел на Намира:

– Ты сказал, что Контарский работал на «Джаггернаут». Он был ценным свидетелем. Возможно, у него имелись сведения, которые могли быть нам полезны.

– Министр был скомпрометирован, – ответил Намир. – Допустим, мы взяли бы его живым и допросили, но в лучшем случае мы получили бы какие-нибудь незначительные вещи. Нам не нужно то, что он знал.

Саксон прищурился. Несмотря на заверения Намира, он был уверен, что, отвечая на вопрос об операции «Кукушка», Контарский не лгал. Это название он слышал впервые.

Намир угадал его мысли и опередил:

– Ты должен смотреть на вещи шире, Бен. Не нужно переходить на личности. Контарский был опухолью на теле России. Мы ее вырезали.

– К тому же это было предупреждение, – равнодушно вставил Барретт. – Тот, кто свяжется с «Джаггернаутом», рискует плохо кончить.

– Мы не берем пленных и не занимаемся похищениями, – продолжал Намир. – И ты это знаешь.

Хардести откинулся на спинку стула:

– Раз уж об этом зашла речь, может быть, англичанин сможет нам объяснить, почему он не прикончил этого подонка, как только увидел?

– Я уже сказал тебе. Я мог взять его живым.

– Не тебе решать, брать его в плен или нет, – возразил Хардести. – Этим отрядом командуешь не ты. Мы не твоя кучка скаутов-наемников, Саксон. Ты их потерял, забыл?

Саксон пристально взглянул на снайпера:

– Возможно, если бы ты был там вместе с нами, а не прятался под камуфляжем в ста метрах от здания, я бы к тебе прислушался, янки. – Последнее слово он произнес с ухмылкой. – Если ты думаешь, что видишь сквозь прицел все, то ты глубоко ошибаешься.

– Я видел все, что нужно, – а именно то, как ты разговаривал с объектом, – возразил американец. – А может, и еще с кем-то?

– В комнате был только Контарский, – ответил Саксон несколько быстрее, чем следовало.

Краем глаза он заметил, что Герман, Федорова и Барретт внимательно наблюдают за перепалкой, изучая его реакцию.

«Ты понимаешь, что ты творишь, наемник? – снова прозвучал у него в ушах голос призрака. – Ты знаешь, какому хозяину ты служишь?»

Дурные предчувствия, копошившиеся где-то глубоко в подсознании, снова всплыли на поверхность; отмахиваться от них дальше было невозможно. Намир поднялся, пересек комнату и подошел к окну; Саксон отвел глаза от лица Хардести.

– Я понимаю: ты хотел сделать как лучше, – начал командир. – Но мне нужно, чтобы вы все выполняли приказы, которые отдаю я. Мы больше не обязаны хранить верность флагу нашей родины, но мы должны хранить верность Тиранам. Если мы забудем об этом, то превратимся в такую же жалкую кучку анархистов, как «Джаггернаут». – Он оглянулся на Саксона и Германа. – Вы двое новички в отряде, но вы ведь это понимаете?

– Конечно, – уверенно ответил Герман.

Саксон, в свою очередь, осторожно кивнул.

– Для проведения каждой нашей операции существуют веские причины, – продолжал Намир. – И для каждого приказа, который я вам отдаю. Для каждого задания. – На лице его промелькнула улыбка, и жесткие черты на миг смягчились. – Мы не можем вернуть стабильность миру, если в наших рядах существуют противоречия. – Взгляд Намира переместился на Хардести, и тон его снова стал жестким. – Это понятно?

– Понятно, – подтвердил снайпер и поджал губы.

«Он никогда не скажет нам, – сообразил Саксон. – Кем бы ни были эти люди, которые тянут за веревочки, мы никогда не узнаем их имен». И следующий вопрос встал перед ним со всей очевидностью: «Сможешь ли ты с этим жить?»

За несколько месяцев, прошедших после встречи с Намиром в полевом госпитале в Австралии, Саксон заработал больше денег, чем за все годы службы в «Беллтауэре» и САС. Тираны дали ему высококлассные импланты, дали оружие, о котором он мог только мечтать во время работы на военную компанию или британскую корону. В перерывах между операциями он отдыхал на закрытых курортах, куда ездят директора компаний и очень богатые люди. А сами операции… за всю карьеру ему не приходилось в таких участвовать. Если забыть о Хардести и раздражении, которое он вызывал, то Саксон неплохо ладил с Тиранами. Работа ему нравилась, этого нельзя было отрицать. Не было никаких отчетов и прочей бумажной возни, никакой критики задним числом, в отличие от военной службы. Здесь не тратили времени на всякую чушь: не отдавали честь и не занимались прочим армейским дерьмом; Тираны сразу переходили к делу, и все это сильно привлекало Бена Саксона.

Ему нравилось здесь. Несмотря на все сомнения, он по-прежнему ощущал себя на своем месте. После всех мелких операций, наблюдения, проникновения на территорию противника, а потом работы в Москве Саксон чувствовал, что он выдержал экзамен. Он стал одним из Тиранов, но какая-то часть его по-прежнему была недовольна, и его раздражало то, что он не может даже сформулировать причины этого беспокойства.

Неужели это из-за секретности? Тогда это глупо: Саксону, как спецназовцу, большую часть жизни приходилось участвовать в тайных операциях, но, будучи солдатом британской армии и наемником «Беллтауэра», он, по крайней мере, более или менее понимал, ради чего рискует жизнью.

В душной палате полевого госпиталя Намир предложил ему второй шанс. Он предложил возможность изменить мир, и, более того, он предложил Саксону доверие.

А может быть, лишь его иллюзию. Бен был уверен, что проводятся и другие спецоперации. Тиранам поручали и иные миссии, о которых ему не нужно было знать. Он вспомнил, что Федорова и Хардести недавно побывали в США, Японии и Индии, где выполняли некие задания. И снова никто не собирался отвечать на вопрос, кем были их объекты и кто выбирал их.

«Ты знаешь, какому хозяину ты служишь?»

Он решил, что пока не станет задавать другим вопросы, которые задал ему призрачный хакер Янус.

Намир отвернулся от окна:

– Теперь я понял, что мы подошли к важному моменту.

Хардести, Федорова и Барретт внезапно поднялись, Саксон и Герман спустя секунду последовали их примеру. На миг на губах Хардести возникла тень усмешки.

– Пора, – произнес Барретт.

Намир кивнул великану:

– Открой кабинет, будь добр.

Барретт кивнул и подошел к стене, на которой висел «Флейтист». Он прошептал какие-то слова, которых Саксон не разобрал, и в стене появилась щель. Половинки ее беззвучно разъехались, открыв соседнее помещение – темную комнату без окон. Только стойки с оружием и несколько компьютеров.

– Елена? – наклонил голову Намир.

Неправдоподобно быстрым движением женщина вытащила из кармана громоздкий пластиковый пистолет, оклеенный черно-желтой лентой, предупреждающей об опасности. Она направила оружие на Германа и нажала на курок.

Из дула вылетел толстый дротик и вонзился немцу в шею. Саксон услышал жужжание тазера, Герман застонал, тело его напряглось. Он упал, шапка свалилась с головы.

– Какого… – Саксон едва успел обернуться к Намиру – второй дротик ударил в грудь его.

Он почувствовал укол, и второй разряд поразил его.

Обама-центр, Вашингтон, США

По указанному в сообщении адресу находился конференц-центр. Окна здания из стекла и стали заливали полутемную улицу ярким светом. По обеим сторонам дорожки, ведущей к дверям, выстроились ряды голограмм, на которых непрерывно демонстрировалась информация о предстоящих мероприятиях.

Анна подошла ближе; все чувства были обострены, она была настороже. На некоторое время боль, грызущая затылок, отступила. Келсо знала, что потом ей придется за это заплатить, но сейчас она была сосредоточенна и собранна.

Над входом красовался плакат с названием лекции, которая вот-вот должна была начаться: «Лучше не будет. Миф о модификации человека». Она вспомнила эту фразу. Так называлась электронная книга, не сходившая с первых мест в списке бестселлеров «Пика» вместе со своими бесчисленными аудио– и видеоверсиями; о ней постоянно говорили в новостях и ток-шоу. С одного из голографических экранов улыбался автор. Уильям Таггарт благосклонно, отечески смотрел на Анну сквозь сидевшие на носу очки, и на лице его застыло то же сочувственное, участливое выражение, что и на портретах, украшавших каждый экземпляр «Лучше не будет» и листовки его движения – «Фронта человечества».

Таггарт основал эту организацию с единственной целью: разубедить общество в том, что технология модификации – позитивное достижение. Его соратники утверждали, что кибернетические импланты служат исключительно для лишения людей их человеческой сущности, отнимают нечто, вместо того чтобы давать преимущества.

Однако Анну не слишком убеждало красноречие «Фронта человечества». Импланты сделали ее лучше – в этом она никогда не сомневалась; и если существовали в жизни вещи, лишавшие ее некоторых человеческих качеств, то они не имели никакого отношения к имплантам. Она нахмурилась и отогнала прочь эту мысль.

Модно одетые молодые люди и девушки раздавали листовки посетителям и всем, кто оказывался в пределах досягаемости. Анна отметила, что у некоторых из них были простые механические протезы. Эти люди пропагандировали так называемую демодификацию – добровольно отказываясь от кибернетических конечностей, чтобы снова стать в полном смысле слова людьми. Удаление импланта было гораздо более сложным процессом, чем сведение бандитских татуировок или заживление пирсинга. Анна не понимала, как и зачем можно добровольно пойти на это. Возможно, жизнь с механическим протезом и была легче – обслуживать его проще, никаких еженедельных доз нейропозина для очистки контактов, – но Келсо не представляла себе такого существования.

Здесь, однако, она оказалась в меньшинстве. Послушать Таггарта пришло много народу. Анна видела его выступления по телевизору и признавала, что он был харизматичным и умел увлечь слушателей; ему была присуща некая ученая солидность, которой восхищались некоторые люди. Подобно множеству своих сторонников, он приехал в Вашингтон, чтобы быть услышанным в преддверии заседания Национального научного совета и продолжить кампанию по дискредитации новых технологий. Без сомнения, его портреты будут постоянно мелькать во время демонстраций протеста в течение нескольких следующих дней.

Когда Анна вошла в атриум, из динамиков, словно по сигналу, зазвучал голос Таггарта:

– Некоторые считают, что модификация – веяние будущего. Что замена человеческих органов механизмами сделает вас сверхчеловеком… Но правда такова: когда вы приносите в жертву часть своего тела, вас становится меньше. Вот почему я создал «Фронт человечества». И сегодня я расскажу, почему вы тоже должны к нему присоединиться.

Анна едва заметно нахмурилась. Название придавало антимодификационному объединению Таггарта полувоенный оттенок, и она подумала: интересно, может быть, он выбрал слово «фронт» специально? Некоторые люди, разделявшие взгляды Таггарта, не просто писали книги и произносили речи; возникновение нового разграничения в человеческом обществе привело к вспышкам насилия против людей с имплантами. Агрессивные группировки, подобные «Чистоте», с радостью подхватывали призывы Таггарта, но понимали их по-своему.

Основная масса населения США и многих других стран не могла позволить себе биоимпланты, хотя Анна сомневалась, что эти люди могли позволить себе и билет на сегодняшнюю лекцию. Существовали люди, которых пугали новые технологии, как пугает все незнакомое. «Фронт человечества» преследовал две цели: он стремился доказать людям, подвергшимся модификации, как они ошибаются, и сохранить статус-кво. Келсо удивлялась: неужели деятели, подобные Таггарту, не понимают, что джинна уже невозможно загнать обратно в бутылку?

– Я могу вам помочь? – Загорелый молодой человек с явно пластиковой искусственной рукой приблизился к ней. Он окинул ее быстрым взглядом, сразу заметил кибернетические глаза, и на лице его появилось какое-то ханжеское выражение. – Вход свободен для всех.

Голографический баннер у него за спиной замерцал, и текст изменился. Перед глазами у Анны мелькнули слова: «Келсо. Верхний ярус. Сектор G. Ложа 3». Она с трудом выдавила улыбку.

– Нет, спасибо. Я знаю, куда идти.

Сжимая в пальцах рукоять «Зенита», Анна приоткрыла дверь ложи. Место было хорошее, открывался превосходный вид на сцену. Лампы в зале начали тускнеть, и, в тот момент, когда дверь ложи закрылась за ней, в круге света под оглушительные аплодисменты появился Уильям Таггарт. Келсо замерла на пороге; в ложе стоял полумрак, в углах лежали глубокие тени.

Внизу, на сцене, Таггарт начал произносить свои тщательно отрепетированные банальности, и из теней до Анны донесся звук плевка и презрительные слова:

– Слабо тебе придумать что-то новое, Билли? – Голос принадлежал юноше, даже мальчишке.

Анна подошла ближе и разглядела в одном из низких жестких кресел фигуру в куртке и бейсболке. Взмахом руки человек выключил звук и обернулся к ней.

– Дай-ка я догадаюсь. Ты – Ди-Бар?

Это оказался сутулый парень, совсем молодой, не старше девятнадцати, но с самоуверенным лицом.

– Ух ты! – ответил он. – А ты в жизни гораздо лучше выглядишь.

– Про тебя не могу сказать того же. – Она отступила на шаг. – У меня нет настроения болтать о всякой ерунде, малыш. – Анна автоматически изучала его, анализировала внешность и действия. Акцент был странным – европеец, может быть, из Французской Канады.

Ди-Бар поднялся. Он был долговязым, неуклюжим, и дутая куртка плохо сидела на нем, из-за чего он выглядел более худым, чем на самом деле. На шее у него болталось множество цифровых очков и наушников.

– Малыш? Брось это, агент Келсо. По одежке встречаешь, значит? А я-то подумал, что ты профессионал…

Она огляделась в поисках ловушки, но ничего не обнаружила.

– Один – ноль в твою пользу, – призналась она. – Просто название «Джаггернаут» подразумевает… словом, я ожидала увидеть нечто другое.

Ди-Бар с важным видом кивнул:

– О, я тебя понимаю. Постоянно приходится с этим сталкиваться.

– А где же эти «мы», о которых ты говорил по телефону?

Он постучал по своей кепке, и она увидела, что к козырьку прикреплена миниатюрная камера.

– Следят за нами. Попытаешься меня кокнуть или что-нибудь в таком духе – они поместят твои фотки на всех экранах в радиусе пяти кварталов отсюда.

– Ловкий трюк. – Угроза явно была не пустой; Анна была знакома с впечатляющими достижениями хакеров «Джаггернаута». По телевидению сообщали, что благодаря им обанкротились две крупнейшие по версии журнала «Fortune» американские компании, хакеры взломали главный сервер сирийской разведки, полностью остановили движение транспорта в Сиэтле. – Тогда, может быть, мне следует просто арестовать тебя? Прямо сейчас.

Это вызвало на лице парня мимолетное выражение тревоги, которое он тут же согнал.

– Ты не хочешь этого делать, Анна. Мы же хорошие парни, правда? Как и ты. Служим правому делу и все такое прочее.

На этот раз фыркнула она:

– Ну и кто здесь кого пытается одурачить? Думаешь, я куплюсь на всю эту болтовню о благородных разбойниках? «Джаггернаут» – информационные террористы. Ты не Робин Гуд, ты киберпреступник.

Ди-Бар изобразил дрожь ужаса:

– Ой как страшно! Ты, наверное, думаешь, слово будет звучать круче, если к нему прибавить приставку «кибер»? – Он коротко, гнусаво усмехнулся. – Ну ладно, допустим, мы грабим богатых и оставляем денежки себе. Отнекиваться не буду. Но так мы боремся с неравенством.

– При помощи незаконных действий? – бросила Анна.

– Мы – заноза в заднице бездушных мегакорпораций, которые хотят превратить весь мир в свой личный зоопарк! – настаивал он.

– Что, эту речь ты всегда произносишь, когда вербуешь людей?

Ди-Бар хихикнул:

– Нам не нужно тебя вербовать. Ты уже на нашей стороне.

– На это не рассчитывай. – Келсо облизала губы; во рту снова появился привкус земли. Раздражение росло; она стиснула кулаки. – У тебя десять секунд, чтобы рассказать, какого черта ты притащил меня в этот зал, или я выволоку тебя отсюда в наручниках.

– Я подумал, что место встречи, так сказать, подчеркнет иронию ситуации. – Увидев жесткое выражение в ее глазах, он слегка побледнел. – Ну ладно, ладно. Вот уже какое-то время мы постоянно натыкаемся на нечто… – Ди-Бар смолк, подыскивая подходящее слово, – теневое. Существует некая группа. Организация, у которой очень длинные руки и бесконечное терпение. Они ведут систематическую информационную, а то и вполне реальную войну против корпораций среднего уровня…

– А разве вы занимаетесь не тем же самым? – перебила его она.

Глаза юноши сверкнули.

– «Джаггернаут» не убивает людей, леди. И если ты позволишь мне закончить, я добавлю, что их цель – не только корпорации. Другим свободным группам вроде нашей тоже приходится уходить в подполье. Эти плохие парни добиваются своего шантажом, вымогательством, провокациями, убийствами…

К этому моменту терпение у Анны закончилось. Она скрестила руки на груди:

– А какое это имеет отношение ко мне?

– Тираны, – произнес Ди-Бар, и она невольно вздрогнула, несмотря на попытку скрыть волнение. – Ну что, интересно теперь? Тираны – это их цепные псы, агент Келсо. Это гады-спецназовцы, которые делают за них грязную работу. – Он наклонился ближе. – Мы с тобой ищем одно и то же. Мы оба задаем себе один и тот же вопрос.

Анна помолчала: раздражение боролось с любопытством. Наконец она произнесла:

– Что вам от меня нужно?

Найтсбридж, Лондон, Великобритания

Саксон почувствовал, что лежит на холодном, влажном бетоне, и перекатился на бок. Эффект оглушившего его дротика постепенно ослабевал.

Бен услышал доносившийся откуда-то издалека женский голос – веселый, беззаботный. Он с трудом приподнялся, опершись на руки, и увидел перед собой короткий коридор с голыми стенами и полом. Он находился в потайном помещении, скрытом за стеной комнаты для совещаний; с потолка свисала флуоресцентная лампа. Вокруг него, за пределами круга света, смутно виднелись фигуры Барретта, Хардести и русской женщины. Герман, лежавший рядом на полу, медленно сел, скрючившись, кряхтя от боли. Помещение было не больше соседней комнаты, и места здесь было мало, – очевидно, оно предназначалось для деятельности, не требующей большого пространства. По площади оно напоминало теннисный корт для одного человека. Или комнату для допросов.

Герман хотел было встать, но это движение вызвало неодобрительное утробное ворчание Барретта.

– Оставайся на месте, сынок, – приказал он.

Немец нахмурился и провел ладонью по коротким пепельным волосам.

Женщина в дальнем конце коридора разговаривала с Намиром, и мгновение спустя Саксон догадался, кто она: жена. Он не знал иврита, но понял это по их голосам. Они разговаривали небрежным, легким тоном близких людей. Саксон на миг прикрыл глаза и попытался связать этот голос с Джароном Намиром, которого знал. Но, так же как и в случае с фотографией, голос и человек не состыковывались. Бен слушал голос любящего мужа и отца, обменивавшегося шутками с матерью своих детей, а не убийцы с каменным сердцем, живущего в темном мире наемников и спецназовцев. Саксону приходилось видеть, как Намир убивал жертву в мгновение ока, и делал это спокойно и умело. Бен поражался тому, как в одном теле могут уживаться две совершенно разные личности.

Послышался детский голос, и женщина ушла. Мгновение спустя в комнате появился Намир, и Саксон заметил, что Хардести ухмыляется в темноте, словно предвкушая что-то.

От Намира тоже не ускользнула эта ухмылка, и он, вытащив пистолет, бесстрастно взглянул на снайпера:

– Скотт, пойди побудь с Лаей и детьми, пожалуйста.

Лицо американца вытянулось.

– Но я думал…

– Иди! – приказал Намир. – Я разберусь с этим сам.

Саксону показалось, что Хардести собирается протестовать, но тот лишь поморщился и ушел. Саксон услышал, как он окликнул кого-то, и в ответ раздался детский голос. Хлопнула какая-то дверь, и наступила тишина.

Намир щелкнул затвором, высыпал на ладонь все пули, кроме одной, и спрятал их в карман.

Наконец Саксон заговорил:

– Что происходит?

– Один из вас оказался предателем, – произнес Намир, не глядя на них. – Я знаю, кто именно. И другой должен доказать свою невиновность. – Он взмахнул оружием. – Итак, убьем двух зайцев одним выстрелом.