Текст книги "Заледеневший"

14

Халли включила компьютер, и дождалась, пока он загрузится.

– Поговори со мной, Эмили, – снова попросила она подругу и просмотрела содержимое винчестера.

Все как обычно: Word, Excel, Explorer, Outlook. Все библиотеки – документы, музыка, фото, видео – оказались пустыми. Кто-то, должно быть, вычистил их так же тщательно, как и саму комнату. В этом нет ничего удивительного – такова стандартная процедура, проводимая в любой организации после ухода сотрудника. Да, на винчестере она не найдет ничего.

Постой-ка…

Надо смотреть не на винчестере.

А что, если заглянуть в винчестер?

Девушка переписала со своего ноутбука на компьютер, находящийся в комнате, программу «Золотой сыщик», которую дал ей Бауман. Это была программа восстановления данных – такие программы вы можете без труда приобрести в Сети, – но программа, подаренная Бауманом, намного мощнее. Халли стала искать документы, указав имя создателя: «Дьюрант».

Через 0,976 секунды на экране появилось сообщение: «Ничего не найдено».

Халли попытается сузить и конкретизировать условия поиска. Для начала надо сделать более удобным рабочее место. Клавиатура опиралась на столик всей нижней плоскостью, а Халли предпочитала печатать на наклонной клавиатуре. Она повернула ее нижней плоскостью вверх, намереваясь выдвинуть пластиковые опоры, закрепленные в углублениях. Когда она выдвигала правую опору, что-то выскользнуло из углубления и, упав на системный блок, свалилось на пол. Свет в комнате был настолько тусклым, что девушке пришлось опуститься на колени и, согнувшись, обшаривать пол в поисках упавшего предмета. Им оказался голубой чип памяти microSD размером с ноготь мизинца.

Халли хотела было вставить чип в картридер стационарного компьютера, но, чуть поразмыслив, включила свой ноутбук и вставила чип в него. В карте памяти содержалось тринадцать папок, номерами которых служили даты их создания. Первая папка создана в январе прошлого года, а последняя датирована только что закончившимся январем нынешнего года. В папках содержалось разное количество файлов – все они были записаны в формате wmv.

Это оказался своего рода видеожурнал. Эмили была завзятым любителем видеосъемок, обожала смотреть выложенные в Интернете видеофайлы и новинки в YouTube, так что нет ничего необычного в том, что и при оформлении своего журнала она придерживалась подобных форм. Эм прибыла на полюс в январе прошлого года. Халли открыла первый файл, датированный тем месяцем, и вдруг на экране перед ней возникла Эмили. Она дважды кликнула по изображению, и подруга заговорила:

– Итак, сегодня шестое января. Мой первый рабочий день здесь, на полюсе, и моя первая запись в этом видеожурнале.

Халли кликнула на «паузу» и вытерла наполнившиеся слезами глаза. Эмили выглядела молодой женщиной, которую Халли знала по работе в БАРДА: каштановые волосы, веснушки, милые зеленые глаза, заразительная улыбка. И этот тягучий, как мед, акцент, свойственный жителям штата Джорджия. Эмили была полна энергии, которая словно изливалась на Халли с экрана монитора. Девушка невольно поймала себя на том, что, глядя на улыбающуюся подругу, сама улыбается сквозь слезы. Она припомнила все, что они делали вместе: как совершали то самое тяжелое восхождение на Денали; как попали под лавину; как Эмили откапывала ее, а потом они приняли решение подняться дальше до вершины. Вспомнила, как опытные альпинисты восторженно приветствовали их, когда подруги, усталые и помятые, вернулись в Талкитну, и наперебой приглашали их выпить.

– Эмили, – с тяжелым вздохом произнесла Халли.

Протянув руку к экрану, она провела пальцем по щеке подруги. Еще через несколько секунд она кликнула на «воспроизведение», и Эмили заговорила снова:

– Это поистине удивительное место. Здесь в течение двадцати четырех часов абсолютная темнота и холод, как в аду: сейчас, по данным приборов, средняя температура на станции семьдесят один градус ниже нуля. Аляска в сравнении с Южным полюсом – просто тропики. Здесь все – на грани экстрима. Мне обещали показать станцию, и я с нетерпением этого жду. А сейчас чувствую себя так, словно в полном одиночестве нахожусь в космическом пространстве. Здесь есть даже теплица, где выращивают овощи. Кто-то мне сказал, что тут выращивают марихуану. – Она нахмурилась и покачала головой. – Выращивать овощи тем не менее – хорошая идея. Такой эксперимент выпадает на долю человека раз в жизни, и я собираюсь вести записи о моем пребывании здесь. Я могу снимать на видео и другие события и дела на станции, а тут, в этой комнате, – в свободное время перед видеокамерой описывать личные впечатления.

Эмили остановилась, снова зевнула и потерла ладонями лицо.

– Но сейчас мне надо немного поспать. Ведь я практически все время на ногах. Почти засыпаю. Встретимся позже!

Экран монитора померк.

Халли перескочила на июль, на седьмой месяц пребывания Эмили на полюсе. У подруги под глазами появились темные круги. Веснушки, выглядевшие более заметными на побледневшем лице, казались мелкими оспенными струпьями. Губы потрескались. Когда Халли нажала на «воспроизведение», лицо Эмили оживилось, но улыбки на нем уже не было.

– Итак, сегодня двадцать девятое июля. Я пробыла здесь уже почти полсрока. Какие главные новости? Новостей немного. Если, конечно, не считать новостями вечеринки. Я никогда раньше не видела столько пьяных и обкуренных людей. Они, разумеется, в основном курят марихуану, но не только. Вы не поверите, какие здесь запасы алкоголя. Бессчетное количество галлонов, и все напитки высшего качества – «Чивас», «Джек Ди», «Столи», все что душе угодно. Так они еще гонят самогон! Некоторые пробирки построили перегонный куб с дистиллятором. Продукт получается чистый, как водка, но его крепость приближается к восьмидесяти градусам, а на вкус он, как мне кажется, ненамного лучше реактивного керосина. Здешние любители этого напитка называют его «Полярное сияние». Я устала. Нет, я уже выдохлась. Все говорят, что это трудное место для жизни, и это правда. Отвратная еда, постоянно грязное тело, надоедливые люди, вечная темнота. И беспрестанно тошнит. Если у вас нет типичных симптомов, совокупность которых здесь называют «поллярией», то наверняка есть простуда. И наоборот. Здесь собрались ученые из очень многих стран, но разве можно составить список всех вирусных заболеваний, что тут встречаются? В этом году из Северной Америки только одна я. Почему мне всегда так везет? Почему этот грант достался именно мне? Мы только и занимаемся тем, что обмениваемся друг с другом результатами работы с бактериями.

Несколько секунд Эмили смотрела в камеру, не говоря при этом ни слова.

– Надо хоть немного поспать, – сказала она, и экран монитора померк.

Халли снова перескочила вперед и открыла видеофайл, записанный в январе этого года. Последнее появление Эмили на экране привело Халли в неописуемое волнение. Скорее даже в состояние шока. Подруга сильно потеряла в весе и выглядела исхудавшей; черты лица заострились. Волосы были грязными и нечесаными. На зубах желтый налет, и между ними появились небольшие щели. На одной щеке виднелась царапина. Под глазами в красных прожилках – темные круги. Обветренные губы потрескались.

Эмили некоторое время смотрела во включенную камеру отсутствующим взглядом. Ее веки тяжело опускались и медленно поднимались. Подруга провела языком по губам, болезненно сморщилась, а затем сделала нечто такое, что показалось Халли более чем странным. Она отвернулась от камеры и оглянулась через плечо. Был ли в комнате вместе с ней кто-то еще, кто не попал в кадр? Может быть, в этот момент постучали в дверь? Через секунду Эмили снова повернулась.

– Новогодняя вечеринка. Это нечто незабываемое. – Она потерла ладонями лицо, провела растопыренными пальцами по грязным волосам. – Эмби снова был под балдой. – Веки опустились, и Эмили, качнув головой, погрузилась в дрему. Но быстро вышла из этого состояния. – Становится все труднее и труднее осмысливать происходящее. Поначалу, когда я слышала рассказы людей о том, как они напиваются, то думала, что они преувеличивают, чтобы покрасоваться перед фунджисами. Но все оказалось именно так, как они и рассказывали. Я не могу дождаться, когда наконец выберусь из этого долбаного места. Но это важно – записать все, что здесь происходит, пока я тут и все еще пребываю в здравом уме.

15

Эмили снова замолчала, и ее мутные глаза пристально на что-то посмотрели. На что именно, Халли не видела, а может, Эмили просто смотрела куда-то в пустое пространство. Глядя в камеру, подруга поднесла к губам грязную белую чашку и стала пить. Рука дрожала, и ей пришлось, оторвав чашку от губ, поставить ее на стол.

– Ну ладно. Перейдем к делу. Я хочу рассказать об Эмби. Близкие отношения между нами возникли после Дня благодарения. Как это получилось, я и сама не знаю. Есть такая поговорка: «Цена-то хорошая, да товар странный». Эмби – симпатичный парень и может быть веселым. Да и ум его способен удивить. Правда, он немного странноватый, но его даже и сравнивать нельзя с другими ленивыми тупицами, которых здесь великое множество. Итак, мы стали близки. Во многих отношениях он просто великолепен, однако все перечеркивает его пристрастие к горячительным напиткам. На новогодней вечеринке он упился как последняя свинья. Мало того, он наглотался экстази, запивая его «Столи» и пивом. Предлагал и мне попробовать. Но я – не помню, в который раз – сказала ему, что не употребляю наркотики. Мне пришлось буквально на себе тащить Эмби в его комнату. Обычно, когда он напьется, то несколько минут поболтает и после этого вырубается. Но в тот раз все было иначе. Он просто взбесился. И все из-за экстази.

Эмби все время бубнил про какой-то «триаж», что было странно и непонятно. Я думала, у него галлюцинации и ему мерещится какое-то бедствие или что-то вроде. Я пыталась убедить его, что никто не ранен и не пострадал. А он твердил, что этот самый «триаж» предназначен для спасения людей. Он говорил еще много о чем, но в основном нес какую-то бессмыслицу. В конце концов, Эмби отрубился. Мы даже не смогли заняться любовью. Похоже, химия заменяет в жизни все, как это ни прискорбно.

На следующий день мы сидели в моей комнате. Он мучился от жуткого похмелья. А я чувствовала себя прекрасно. «Что значат все эти разговоры о каком-то «триаже», которые ты вел прошлой ночью?» – спросила я. Произошло что-то невероятное. Эмби стал белым, как снег, только что выпавший на ледовый щит. В первое мгновение я испугалась, что он грохнется в обморок. Вид у него был ужасающий! «В чем дело?» – спросила я, и он тут же набросился на меня, как безумный: «Что за чертовщину ты несешь?!» Мне пришлось рассказать ему все, что я слышала накануне. Эмби пришел в крайнее возбуждение. «Что еще я говорил? Что еще?» Он схватил меня за плечи и начал трясти, словно желая выбить все, что я от него слышала. Я потребовала не прикасаться ко мне и вообще убираться вон из моей комнаты, но его поведение меня напугало. Таким я никогда прежде его не видела. Он вел себя как припадочный. «Пожалуйста, скажи, что еще я говорил». Мне по-настоящему стало жаль его, и я старалась припомнить и рассказать все, что слышала. «Ты сказал, «триаж» приближается. На что я ответила, что никто не ранен и не пострадал, а если так, то зачем здесь нужен «триаж»? А ты сказал: «Нет-нет, ты не понимаешь, никто не умрет, потому что никого не собираются убивать, никто ничего не почувствует, когда все начнет происходить». Мне потребовалось немало времени, чтобы убедить Эмби в том, что это все, что я запомнила. Я объяснила ему, что он напился до беспамятства и наглотался экстази, а чего ожидать от человека, находящегося в таком состоянии? Он сел на койку, сжал мою руку и заставил пообещать никому ничего не рассказывать. «Хорошо, – сказала я. – Я никому ничего не скажу. Хотя это вряд ли что-то значит. Ты напился до того, что потерял разум, да и наркоты наглотался. Думаешь, только у меня есть уши?»

Эмили закрыла лицо ладонями, а когда снова посмотрела в камеру, ее глаза были полны слез. Экран монитора померк.

Халли открыла следующий видеофайл, датированный двадцать шестым января.

– Я не понимаю, что происходит. После разговора с Эмби я никому ничего не говорила. И при нем об этом не упоминала. Да он и сам не вспоминал о случившемся. Прошла неделя. Но все казалось довольно странным. Я никак не могла выбросить из головы то, как он отреагировал на мой рассказ. Я подумала о том, что обещала не рассказывать никому о разговоре и держу слово, но почему бы мне самой не попытаться выяснить, в чем дело? Задумано – сделано. В течение следующих десяти дней я побеседовала с Агнес Мерритт, с врачом и двумя-тремя другими людьми. Не одновременно, конечно, а по очереди. Все сказали примерно одно и то же: «Триаж» – это своего рода служба экстренной медицинской помощи, к услугам которой прибегают в военное время и при стихийных катастрофах. Эмби переменился. До этого он готов был постоянно заниматься со мной сексом, по крайней мере, когда был трезв. Сейчас его влечение ко мне ослабло. Но даже без секса он старается не выпускать меня из поля зрения. Странно, не правда ли? Поэтому я снова попросила его оставить меня в покое. Моя просьба его не обрадовала, однако я получила некоторую свободу.

Эмили, сделав паузу, закрыла глаза. Через некоторое время она снова подняла веки и посмотрела в камеру.

– Я чувствую, что за мной постоянно наблюдают. Я понимаю, это звучит дико и смахивает на паранойю. Но я не могу отделаться от этого чувства. Это напоминает ситуацию, когда вы идете по темной стороне улицы и вам все время кажется, что кто-то идет следом, но когда вы оглядываетесь через плечо, то никого не видите. Я никому не рассказывала об этом, даже Фидо. Но, возможно, стоило с ним поделиться. Да, и еще одно. В пятницу я собираюсь на вечеринку. Одна. Без Эмби. Чтобы избежать по возможности его назойливого внимания. Мне просто хочется выпить пива, немного потанцевать. Повеселиться. Если я еще помню, как это делается.

Запись остановилась. Это был последний видеофайл.

Халли пристально смотрела на экран своего ноутбука. Что теперь делать? Первое – это понадежнее спрятать чип памяти. Она положила его туда, где он был раньше. Ведь если чип уцелел, находясь столько времени в клавиатуре, значит, это место надежное. После просмотра видеофайлов опустошенное лицо Эмили буквально врезалось в память. Халли казалось, что оно останется там навсегда.

Девушка снова вспомнила те времена, когда подруги только что совершили подъем на Денали и выглядели совсем иначе, нежели сейчас.

Восхождение на гребень Кассена, отходящий от южного склона Денали, словно спинной плавник акулы, является одним из самых трудных альпинистских маршрутов в мире. Еще до рассвета подруги вышли на маршрут в Японском ущелье, угол которого составлял шестьдесят градусов, глубина – тысячу футов, а вертикально расположенная и покрытая льдом стена походила на длинное сверкающее голубое зеркало. Закрепление опорных костылей и крюков для «кошки» было похоже на забивание гвоздей в стеклянные слябы. Пласты льда, которые альпинисты называли «обеденными тарелками», отламывались и крошились вдребезги, стоило ударить по ледяному массиву сверху. Это было одно из самых необычных восхождений в альпинистской биографии Халли. Они бы преодолели каменные склоны ущелья, но тогда перед ними открылось бы наихудшее, что вообще можно представить: гладкие отвесные скалы, покрытые полудюймовым слоем чистого хрупкого льда, который называли верглас.

Преодолев покатую поверхность, подруги остановились на гребне Кассена, на каменистом выступе, расположенном на высоте 13 400 футов. Тут хватало места для установки двух палаток. Они выпили чаю с питательным гелем. Воздух был чистым; слабый ветерок обдувал их лица. В южной стороне девушки видели ледник Кахилтна, извивающийся, подобно огромной белой змее. За ледником сверкали гигантские вершины гор Хантер и Хантингтон, выглядевших, однако, карликовыми в сравнении с Денали, самой высокой горой Северо-Американского континента, вокруг которой простирался один из самых больших горных массивов на Земле.

Подруги двинулись дальше. Через час обычного восхождения перед ними возникло кошмарное препятствие, называемое Ковбойским траверсом. Это была острая, как лезвие ножа, горная гряда, четко ограниченная с двух сторон склонами, уходящими вниз под углом шестьдесят градусов.

Они совершали подъем не в связке, а используя прием скоростного восхождения, при котором двое альпинистов одновременно поднимаются на противоположных концах одной веревки. Халли шла первой, двигаясь по гребню, подобно горной лошади, с хрустом шагая по некрепкому, похожему на сахар, снежному насту. Она знала, что под ним должен быть другой, прочный, слежавшийся слой снега, покрывающего землю. Лавина может возникнуть, когда масса недавно выпавшего снега или неверный шаг кого-либо из альпинистов обрушат, подобно песку, весь недавно выпавший снег со скользкого, как зеркало, склона. Но если ты хочешь добраться до гребня Кассена, то должен идти, постоянно помня об этой опасности.

Поднявшись еще на семьдесят пять футов, Халли сделала этот роковой шаг. Трещина длиной в сто футов расползлась поперек склона, и лавина, увлекая за собой ледяные слябы толщиной в два фута, пошла вниз. Сперва все происходило медленно и даже осторожно, будто во сне. Но уже через три секунды Халли почувствовала себя так, словно очутилась в гигантском сушильном барабане, наполненном кирпичами.

Подтаявший от трения снег замерзал и тут же становился крепким, как бетон. Перевернутая вниз головой, Халли могла лишь пошевелить языком и приподнять одно веко. Она сумела создать небольшое воздушное пространство вокруг лица, сложив перед собой руки в форме чаши. Впервые в жизни девушка абсолютно четко поняла, что ее ждет смерть. Она прикрыла глаза и несколько раз обратилась с молитвой к Господу. Вызвала в памяти образы матери, отца, братьев и Барнарда. Изо всех сил попыталась сдержать слезы. Каждое путешествие сопряжено с риском. Она заранее знала, на что идет. Нечего винить горы.

У Халли уже началась гипоксия и она впала в полубессознательное состояние, когда кто-то сильно ударил ее по подошве ботинка. Спустя короткое время заработала саперная лопата. Она почувствовала, что Эмили трясет ее за ногу, и закричала что было мочи, набрав воздух в легкие и восстанавливая дыхание.

Позже, спустившись с гребня и оглядываясь назад, Халли поняла, что подруга спустилась вниз по диагонали на 150 футов по нетронутому и непрочному насту, покрывавшему склон, чтобы добраться до нее. Вся масса снега, укутывающая склон, могла в любую секунду соскользнуть вниз. Вернее, должна была.

– Нас обеих тут ждала смерть, – сказала Халли, все еще дрожа от холода и страха. – И ты это знаешь.

– Ну а что бы ты сама сделала? – Эмили подала ей еще одну чашку горячего сладкого чая.

Халли представила, как жила бы следующие пятьдесят или шестьдесят лет с осознанием того, что ничего не предприняла.

– То же самое.

– Вот видишь. Выбора-то нет.

И они обе заплакали.

Халли не знала, сколько времени провела в задумчивости, но теперь она должна тщательно обдумать то, что увидела. Кто этот Эмби? Похоже, это ласковое прозвище. Но образованное от имени. От какого? Существует множество мужских имен, начинающихся с этих букв: Амброз, Эймес, Амаль, Амадеус… Ей нужен список личного состава сотрудников станции. У Мерритт, руководящей научными сотрудниками, он вряд ли есть. Но у Грейтера, капитана этого корабля, таковой наверняка имеется.

Если Халли найдет мужчину с этим именем, она, возможно, найдет и убийцу Эмили.

16

Идя на встречу с Грейтером, Халли надеялась, что тот хотя бы поздоровается. Вместо этого он молча показал на свое запястье:

– Вы опоздали, доктор Лиленд.

– Нет, я не опоздала. – Халли еще помнила подробности их вчерашней встречи и постаралась прийти в точно назначенное время. В доказательство своих слов она кивнула на свои наручные часы: – Ровно полдень.

Грейтер поднял вверх обе руки. На обоих запястьях были часы.

– Мое время – это полярное время, – сказал он. – Вы опоздали на две минуты. Вам следовало сверить свои часы с моими и поставить их по моим.

– Полярное время? – повторила Халли. – Это что-то из рекламного ролика пива.

Она даже не подумала притронуться к своим часам. Зак из той категории людей, которым невозможно угодить. От нее он не дождется ни учтивых поклонов, ни заискиваний. Может, такое поведение грозит ей неприятностями, но она скорее согласится на это, чем станет прогибаться каждый день.

– Хорошо спалось? – спросил Грейтер.

– Шутите, да?

– Это пройдет. А может, и нет. Некоторые так и не могут привыкнуть спать здесь.

– Я понимаю, мы на высоте, но у меня во рту постоянно такой вкус, будто я полоскала горло кислотой. Люди быстро начинают здесь болеть?

– Вряд ли вы уже заболели. Все дело в резкой смене температур. Когда вы вышли из самолета, то из температуры выше шестидесяти градусов попали в условия ниже семидесяти. Глотнули воздуха. Непроизвольно, как если бы вам вдруг пришлось прыгнуть в ледяную воду. Это обычно проходит через несколько дней.

– Вы меня успокоили.

– А вы…

– Вам удалось выяснить что-нибудь еще о той умершей женщине? – спросила Халли.

– Я думал, мы все выяснили вчера.

– Мы не выяснили важное обстоятельство: возможно ли, что их убил некий патогенный микроорганизм. Если это так, то же самое может произойти и с остальными людьми.

– Нет, ничего подобного не случилось, – ответил начальник станции, и его ответ прозвучал слишком легкомысленно на фоне тревожного настроения Халли.

– А откуда вам это известно? Ведь все люди, с которыми я говорила, уже чувствуют недомогание того или иного рода.

– Ко мне заходил врач. Он сказал, что Ланеэн перенесла операцию на горле. Монталбан также в свое время делали операцию – кесарево сечение.

То же самое сказала ей Мерритт.

«А может, стоит рассказать все ему?»

Мерритт не могла быть убийцей; из той надежной информации, которой располагала Халли, – сделанных Эмили видеозаписей, – предельно ясно, что убийцей был мужчина. Грейтер значительно лучше Мерритт подходит на эту роль. Нет, она ничего ему не скажет.

Он снова посмотрел на часы на левом запястье:

– Ну, пойдемте. Я ведь еще исполняю здесь обязанности управляющего.

Быстро обойдя Халли, начальник станции оказался у двери, прежде чем девушка успела возразить.

Через несколько минут, когда они шли по главному коридору, перед ними возникла Рокки Бейкон. На ней были кроличьи бутсы и плотный мужской комбинезон, надетый поверх рубашки из красной шотландки. В одной руке Рокки держала смартфон и, не замечая Халли и Грейтера, что-то на ходу печатала.

– Добрый день, Бейкон, – поприветствовал ее Грейтер.

– Добрый день, мистер Грейтер, – ответила она голосом, в котором не чувствовалось радости от этой встречи. Кивок Халли: – Похоже, мы постояно будем с вами сталкиваться?

– Ты идешь на утренние измерения? – поинтересовался Грейтер.

– Точно так.

– Очень холодно?

– Да вроде лед не трескается.

– Я мог бы послать Лендис или Ричардс.

– Спасибо, но мне в любом случае надо все проверить.

После того как Бейкон ушла, Халли сказала Грейтеру:

– Думаю, сегодня настолько холодно, что самолет не сможет совершить посадку.

– Так и есть.

– Так зачем посылать ее, да еще и больную, проверять посадочную полосу?

– Не посадочную полосу, а состояние льда, на который садятся самолеты.

– Хорошо, состояние льда.

– ПВРС требует замерять их дважды в день, поэтому мы делаем замеры дважды в день.

Они продолжали идти. Когда спустились на первый этаж, Халли спросила:

– Почему все лестницы выкрашены в желтый цвет?

– Специалисты по эргономике считают, что с таких ступенек люди реже падают.

– Отделкой занимались эти же специалисты? – спросила Халли, имея в виду стены и потолок коридора, покрытые пестрыми неправильными многогранниками – синими, ярко-оранжевыми, кроваво-красными, ослепительно пурпурными – в хаотическом порядке.

– Вроде того. Они утверждали, что ассиметричные узоры помогают бороться с депрессией. В таком месте, где темнота длится восемь месяцев, это серьезная проблема.

– Похоже на сумрачное здание начальной школы, разрисованное дефективными учениками. Ну и как, помогает?

– Не особенно.

Халли и Грейтер продолжали идти, минуя освещаемые при их приближении участки темного коридора; прошли мимо грязного гимнастического зала, мимо тренажерного зала, офисов, складских помещений. Спустились по лестнице на другой конец станции и в итоге достигли герметично закрытой двери с надписью:

ВНИМАНИЕ! ЛАБОРАТОРНАЯ ЗОНА

ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН

НЕ ВХОДИТЕ, ЕСЛИ НЕ ХОТИТЕ ЗАГОРЕТЬСЯ, ВЗОРВАТЬСЯ ИЛИ ПОДЦЕПИТЬ ИНФЕКЦИЮ

– Юмор пробирок. Мерритт как-нибудь сводит вас сюда, – сказал Грейтер.

Спустя минуту они стояли под станцией в тоннеле прямоугольного сечения шириной восемь и высотой двенадцать футов. Тоннель был проложен в массиве белого льда; его пол и стены были гладкими. С потолка свешивались сосульки и толстые хлопья инея. К одной из стен были прикреплены круглые металлические трубы диаметром два фута.

– Добро пожаловать в подземелье, – объявил Грейтер. – Этот лабиринт развивался до нынешнего состояния более десяти лет. Главный тоннель проходит под всей станцией, от него отходят другие тоннели, а от них также ответвляются ходы. Общая картина напоминает доску для «Скраббла» в разгаре игры.

– А чем это пахнет?

– Канализационными стоками и дизельным топливом.

Они пошли дальше. Грейтер повернул направо в другой коридор, затем почти сразу – в следующий. За пару минут он сделал еще несколько поворотов, попадая в новые коридоры.

– Вы представляете, где мы сейчас находимся?

– Вы хотите спросить, могу ли я найти обратную дорогу к лестнице? Возможно.

– «Возможно» – это не самый лучший ответ для полюса, – отчеканил Грейтер.

– Я знала, что вы ответите именно так, – пожала плечами Халли.

– Ну вот, я показал вам то, что необходимо знать о подземной части станции. Пойдемте назад.

– А что здесь еще есть? – спросила Халли, когда они двинулись в обратный путь.

– Склад нефасованных пищевых продуктов. Генераторы, основные и резервные. Резервуары с горючим. Хранилища ИHХ занимают значительное место.

– ИНХ?

– Имущество, нечувствительное к холоду. Это все – от старой мебели до папок.

Они прошли мимо камеры, вход в которую был затянут куском тяжелой черной парусины. Халли вспомнила, что двери других «комнат» были открыты.

– А что там? – спросила она, указав на задернутый вход.

– Морг. Ланеэн и Монталбан будут находиться там до тех пор, пока мы не подготовим их тела к отправке.

Халли остановилась.

– И Эмили тоже лежала здесь?

– Да.

Грейтер посмотрел на черную парусину, затем перевел взгляд на спутницу. Повернулся и двинулся дальше. Девушка на несколько мгновений задержалась, чувствуя, что к горлу подкатили слезы, но справилась с собой. Ее охватил гнев, горячий, как огонь. Затем – печаль, а под конец – ужас.

Что-то коснулась ее плеча. Она в страхе отшатнулась, чуть вскрикнув.

Грейтер. Он неслышными шагами вернулся назад.

– Я же говорил вам о духах, – напомнил он.