Текст книги "Тень твоего поцелуя"

Глава 7

– Король, должно быть, очень доволен, – заметил Лайонел с широкого каменного подоконника, на котором примостился, чтобы немного охладиться на свежем ветерке, дующем с реки.

Его тон был достаточно почтителен и ровен, и все же Симон Ренар неожиданно задался вопросом, не почудились ли ему нотки сардонической иронии в голосе Аштона. Посол вдруг вспомнил, что и в прошлом ему казалось нечто подобное. Разумеется, рассказ о мужчине, сумевшем за один месяц обрюхатить двух женщин, в обычных кругах был бы встречен поднятыми бровями и неодобрительными взглядами, но тут речь шла о делах государства и вопросах крайней важности. К такому нельзя относиться как к непристойной шуточке.

Ренар, нахмурясь, всмотрелся в Аштона, но ничего не смог разглядеть в его обычно бесстрастном лице. Лайонел Аштон всегда считался верным сторонником Филиппа, еще с тех пор, как сопровождал короля из Нидерландов в составе свадебного поезда. Сам Ренар глубоко уважал его ум, спокойную, несколько отрешенную манеру поведения и необыкновенную легкость, с которой Аштон манипулировал людьми и улаживал самые сложные проблемы. На него всегда можно было положиться. А кроме того, Аштон был скрытен, замкнут и не лез в чужие дела. Впрочем, сдержанность его характера не мешала осуществлению их совместных планов и была тем качеством, которым Ренар неизменно восхищался и которое старался культивировать и в себе.

– Мы удовлетворены исходом, – чуть суше обычного объявил он. – Король…

– Потрудился на славу, – с тихим смехом перебил Лайонел. – И получил достойную награду. Будем надеяться, что беременность ее величества будет протекать без особых трудностей и закончится благополучными родами.

– Все в руках Божьих, – вздохнул Ренар. – Вам, кажется, очень весело, Аштон?

" – Нет, совсем нет. Просто радуюсь, – пояснил Лайонел. – Согласитесь, это повод не для печали, а для ликования!

– Да, тут вы правы, – немного нерешительно согласился посол, все еще чувствуя, что в реакции Аштона на новости было нечто странное. – Но это еще и крайне важно для государства.

– Разумеется, – кивнул Лайонел, все еще улыбаясь. – Когда королева намерена сделать официальное заявление?

– На этой неделе. Новость будет провозглашена на каждой городской площади, а в следующее воскресенье во всех церквах будет вознесена благодарность Господу. Прекрасный случай для празднеств от одного побережья до другого.

Обычно угрюмое и суровое лицо Ренара просветлело, и Лайонелу показалось, что тот искренне счастлив.

Сам он ограничился несколькими словами о том, что такие вести, несомненно, придутся по душе народу.

– Теперь можно надеяться, что люди наконец смирятся с этим браком, – пробормотал Ренар.

– Да, – согласился Лайонел. – Но как насчет леди Нилсон? При дворе узнают о ее интересном положении?

– Это нас не касается. Такие вещи должны решать она и ее супруг. А вот здоровье и благополучие дамы – дело другое. Конечно, все мы надеемся и молимся о благополучном разрешении королевы, но… – Ренар пожал плечами. – За леди Нилсон требуется неусыпное наблюдение. Необходимо следить, чтобы ей не грозила никакая беда и сама она не сделала ничего, что могло бы подвергнуть опасности жизнь ребенка.

– Я и сам думал об этом, – заметил Лайонел, разглядывая Ренара с очевидным равнодушием, но на деле пытаясь узнать, сыграет ли гот ему на руку.

– Король желает, чтобы вы взяли эту миссию на себя, – продолжал Ренар, тщательно изучая свои длинные, белые, мягкие пальцы. – Сделайте все, чтобы леди и ее дитя оставались в полном благополучии.

– Мне казалось, что подобная задача больше подходит ее мужу, – возразил Лайонел, слегка поворачивая голову, чтобы взглянуть на лужайку для игры в шары, где шло оживленное состязание и предмет их разговора как раз в этот момент поднимал шар, чтобы не отстать от приятельниц. Лайонел подумал, что выглядит она лучше, чем вчера, хотя неизвестно, может ли метание шаров, пусть и легких, специально предназначенных для дам, быть подходящим занятием для женщины в ее положении.

– Возможно, но на ее мужа нельзя положиться. Он действует по принуждению, и беременность жены вряд ли доставит ему удовольствие, – сухо подчеркнул Ренар. – Мы предпочли бы, чтобы за леди ухаживал кто-то из наших верных сторонников.

О, как неосторожно и легкомысленно он заплыл в сеть Лайонела! Аштон едва скрыл улыбку.

– Буду счастлив угодить его величеству! – беспечно воскликнул он, спрыгнув с подоконника. – Кстати, Ренар, вы считаете игру в шары опасным занятием? Если да, я немедленно пойду и отвлеку даму от игры.

– Я не врач, но думаю, поднятие тяжестей вряд ли способствует спокойному течению беременности, особенно на первых неделях, – неохотно пробурчал Ренар. Он терпеть не мог обсуждать столь интимные подробности женской конституции, хотя не стеснялся в самых недвусмысленных выражениях описывать их в своих донесениях императору.

– В таком случае я приступаю к своим обязанностям. Лайонел поклонился и оставил посла наедине с собственными мыслями.

Ренар принялся перелистывать лежавшие на столе бумаги, но думал совсем о другом. О том, как мало знает Лайонела Аштона в отличие от большинства ближайших сподвижников Филиппа. Но они в основном были испанцами, и их родословные и судьбы легко становились известными шпионам Ренара. А вот Аштон был англичанином, хотя, по-видимому, уже давно не жил в Англии. Он водил тесную дружбу с родом Мендоса: говорили, что однажды он спас жизнь дону Антонио, когда по дороге в Севилью на них напали разбойники. Но несмотря на столь влиятельные связи, он крайне редко бывал при испанском дворе, пока не присоединился к Филиппу во Фландрии, где король проводил несколько последних недель своей свободы, прежде чем отправиться к невесте.

Зная Филиппа, можно было без ошибки сказать, что эти несколько недель проводились в самом грязном разврате и бесшабашном разгуле.

Ренар наморщил свой аристократический нос. Непохоже, чтобы Аштон имел пристрастие к подобным играм. В нем есть нечто от аскета. Это объясняет дружбу с Мендоса, известными своей кастильской спесью, строжайшим благочестием и фанатичным следованием правилам этикета.

Можно только предполагать, что Аштон – истый ревнитель католической веры. Он, разумеется, посещал мессы, но так поступали и все остальные, включая лживую, вероломную леди Елизавету, которая, несмотря на уверения в обратном, не была преданной последовательницей истинной религии.

Ренар отодвинул бумаги и встал. Елизавета. Еще одна неотложная проблема. Она каким-то образом получает сведения из столицы. И хотя ей запрещалось принимать посетителей, те все же просачивались в замок. Мало того, она переписывается с Францией: только на прошлой неделе Ренар перехватил гонца с запиской от Елизаветы к французскому послу. Несмотря на все усилия, ему никак не удавалось заткнуть течь в их ненадежном судне и положить конец губительным планам. Живая Елизавета всегда будет представлять угрозу царствованию Марии. Ее смерть разрешит все проблемы, но он пока не сумел убедить Марию согласиться. Несмотря на все доказательства интриг сестры, королева отказывалась отдать приказ казнить заговорщицу. При этом она имела все возможности расправиться с Елизаветой, и не только возможности, но и причины, и все же из каких-то неуместных родственных чувств не решалась на последний шаг.

А тайное убийство только обрушит гнев и без того недовольного народа на головы их величеств. Но Ренар не мог придумать иного пути справиться со злом.

Мрачно покачивая головой, он подошел к окну, глянул на лужайку и увидел, что Лайонел Аштон приближается к леди Пиппе, стоявшей в тени осокоря в ожидании своей очереди играть.

Там, и только там, кроется надежда испанцев на долгое владение троном. Ренар любил Марию гораздо больше, чем полагается обычному другу, но был достаточно трезвым политиком, чтобы понимать: может, она и доносит этого ребенка до положенного срока, но шансы слишком малы. Не то что у этой крепкой молодой женщины на лужайке. С ее помощью Англия куда скорее окажется под владычеством Испании!

Пиппа каким-то шестым чувством ощутила присутствие Лайонела Аштона на лужайке за несколько минут до того, как он к ней подошел. Она украдкой поглядывала на него, пытаясь определить, что в нем такого особенного. Чем он так выделяется из общей толпы? Некрасив, не слишком молод и одевается скромно, не делает ни малейшей попытки угодить. И похоже, не имеет никаких особых талантов ни на турнирах, ни на пирах. Она никогда не видела, чтобы он играл на каких-то музыкальных инструментах или танцевал.

И все же его близость бросала Пипиу в дрожь. Странную дрожь предвкушения и удовольствия. Она твердо знала, что жаждет его прикосновений. Иногда губы почти горели от воображаемого поцелуя.

Пиппа резко тряхнула головой, пытаясь развеять непристойные образы, владевшие ею все эти дни. И тут вдруг се осенило: что, если она влюблена?! Она никогда не влюблялась. В своей безрассудной юности имела немало поклонников, с которыми флиртовала, подчас рискованно, и благодаря снисходительным родителям тянула с замужеством, пока ее едва ли не стали считать старой девой. Она испытывала глубокую симпатию к Стюарту, ценила его способности, наслаждалась обществом… по крайней мере до недавнего времени. Но любовь? Нет, она не любила мужа.

Для нее это не было открытием. Пиппа всегда это сознавала. Но не стремилась к романтической страсти. Для взрослой опытной женщины подобные эмоции казались немного глупыми.

Правда, мать и сестра любили своих мужей пылко и преданно, и других мужчин для них не существовало. Пиппа не могла представить, чтобы они ради любви согласились забыть об осмотрительности и благоразумии, как многие ее приятельницы, вздыхавшие, рыдавшие, падавшие в обморок и терявшие головы от очередного увлечения. Сама она не имела ни малейшей склонности следовать их примеру каждый раз при появлении Лайонела Аштона.

Нет, она, конечно, не влюблена в него. Просто ошеломлена, заинтригована, смущена. Что, если она встречала его в другой жизни?

Мысль показалась настолько вздорной и к тому же еретической, что Пиппа невольно хмыкнула.

– Вас что-то забавляет? – Лайонел, тоже улыбаясь, шагнул к ней. – Что же так рассмешило вас в самой скучной, самой неинтересной игре на свете?

– Собственные мысли, – обронила Пиппа.

– Не хотите поделиться?

– Не хочу.

– В таком случае придется гадать. Предупреждаю, у меня невероятно живое воображение.

Лайонел прислонился к дереву, сунув руки в карманы короткого серого плаща.

Пиппа невольно засмеялась.

– Придется, сэр, держать свое воображение в узде. Сомневаюсь, что вы настолько догадливы.

Сейчас им было так легко вместе… все равно что перешучиваться с Робином… Если не считать того, что он нисколько не похож на Робина.

Пиппа поспешно сменила тему и немного резко парировала:

– Я не считаю, что игра в шары самая скучная и неинтересная на свете. Наоборот, состязание горячит кровь. Но я заметила, сэр, что вы выше наших жалких развлечений, поскольку наши мысли обычно заняты более важными материями.

– Возможно, – сговорчиво кивнул он. – Меня никогда не забавляли банальности.

Пиппа даже задохнулась от возмущения.

– Собираетесь помериться остроумием, сэр? Предупреждаю, мой язык отточен не хуже вашего.

– Когда-нибудь вы непременно это докажете, – прошептал он. Серые глаза, казалось, смеялись над ней, но обещание было столь же осязаемым, как сплетение рук и ног на пуховой перине. Холодные серые пряди непонятного страха тут же обвили ее, .изгоняя тепло, и в животе у Пиппы что-то дрогнуло.

Кто же он на самом деле?

Лайонел, похоже, прочел вопрос в зеленых лесных глубинах ее глаз и постарался развеять минутные чары.

– Как вы себя чувствуете? Сегодня вы меньше напоминаете промокшего котенка.

– Котенка? – ахнула Пиппа, возмущенная столь нелестным сравнением. – Я никогда не выглядела подобным образом. С вашей стороны крайне невежливо напоминать о моем унижении… о том, что вы видели.

– Вы правы, и я прошу прощения. Хотя вы действительно выглядели довольно жалко…

Пиппа хотела что-то сказать, но Лайонел протестующе поднял руки.

– При подобных обстоятельствах этого следовало ожидать.

– Может, и так, но галантные джентльмены молчат о таких вещах.

– Просто неудачный оборот фразы.

Лайонел широко улыбнулся, и Пиппа не смогла не ответить улыбкой.

– Так-то лучше.

Он легко провел кончиками пальцев по ее щеке.

– Я так и не дождался ответа на свой вопрос. Как вы себя чувствуете?

Ее щека, казалось, загорелась под его легким прикосновением. И все же в этом не было ничего необычного… так, простой жест.

Пиппа спокойно ответила:

– У меня бывают хорошие и плохие дни. Сегодня, слава Богу, хороший.

– Тошнота должна пройти ближе к двенадцатой неделе, – сообщил Лайонел. Пиппа решила, что с нее хватит его уловок и увиливаний. Слишком уж покровительственно он держится! Настало время дать ему достойную отповедь.

– У вас нет ни жены, ни ребенка, и все же вы знаете подобные вещи? Может, мне просто не известно, что под этим плащом кроется врач?

Ее настойчивый взгляд бросал вызов, требовал пояснений, которые Аштон отказался дать вчера в роще.

На этот раз он не попытался изобразить ледяное безразличие.

– Нет, но я был последним ребенком и единственным сыном у матери, – жизнерадостно объявил он. – Почему-то женщины в моей семье не стеснялись обсуждать при мне подобные вещи.

– О, теперь понятно. И сколько у вас сестер?

– Было пять.

Она расслышала минутное колебание, едва заметное ударение на прошедшем времени и поняла, что не стоит больше допытываться. Воздух вокруг них неожиданно накалился, и у нее возникло такое чувство, что еще шаг – и она утонет в зыбучем песке. Может, он потерял всех своих сестер? Иногда такое бывает: болезнь стирает с лица земли целое семейство. Но она не станет лезть не в свои дела.

– Я знаю достаточно, чтобы посоветовать вам не поднимать тяжести, – предложил он, показывая на лежащий у ее ног шар.

– О, но он легкий, – запротестовала Пиппа. Лайонел пожал плечами:

– Как хотите. Я просто передаю то, что слышал.

Он неожиданно огляделся с таким видом, будто кого-то искал.

– Здесь нет никого из ваших родственниц?

– Моя сестра во Франции. Мать со своей семьей живет в Дербишире, – пояснила Пиппа, стараясь скрыть боль одиночества. – Леди Елизавету мне не позволено видеть. Даже переписка между нами запрещена.

Лайонел пристально глянул на нее, острым слухом различив фальшивую ноту. Очевидно, Робин из Бокера выполняет роль посланника не только для французов, но и для сестры. Лайонел питал огромное уважение к лорду Робину и был бы счастлив объединить с ним силы в совместном деле, но пока не мог открыться. Даже Ноай не знал имени шпиона, снабжавшего его информацией о самых сокровенных тайнах совета Филиппа. Лайонелу, однако, были известны имена всех ближайших сторонников Елизаветы, как и суть миссии Робина.

Разумеется, учитывая близость Пиппы с братом, она должна знать что-то такое, чего не знает он, но всякие расспросы, даже самые осторожные, крайне опасны. Пиппа слишком умна и слишком долго прожила в атмосфере опасности, чтобы случайно выдать что-то, особенно тому, кого считала заклятым врагом. Когда только что родившееся между ними доверие окрепнет, может, он и сумеет что-то выведать. Ну а пока нужно действовать медленно и осторожно. Лайонел всегда предпочитал черепаху зайцу.

Взор Пиппы снова обратился на лужайку.

– По-моему, сейчас моя очередь, – пробормотала она, поднимая шар и взвешивая его на руке. – Видите, мистер Аштон, совсем не тяжело.

Он снова пожал плечами.

– Повторяю, я всего лишь передаю то, что слышал от других.

Пиппа расслышала в его голосе едва заметные укоризненные нотки и по какой-то причине устыдилась.

– Возможно, вы и правы. Но я закончу эту партию, иначе моя команда проиграет.

Она с извиняющейся улыбкой отошла, хотя втайне удивлялась себе. Почему она решила последовать его совету? Этот человек ничего не значит для нее, не имеет права диктовать или указывать ей.

Занимая свое место, Пиппа постаралась сосредоточиться. Если она сможет столкнуть вместе эти два шара и загнать. один в ямку слева, значит, выиграет и сможет спокойно удалиться.

Она нахмурилась, пытаясь отрешиться от непрестанной трескотни окружающих дам. До чего же противно, что никто ничего не принимает всерьез! Если бы они могли успокоиться хотя бы на секунду.

И тут произошло чудо: голоса смолкли, как иногда бывает, когда большая компания на один миг затаит дыхание. Пиппа послала вперед шар, услышала характерный стук, когда снаряд достиг цели, и с широкой улыбкой воззрилась на правый шар, ударившийся в еще одну намеченную мишень.

Дружный хор одобрений приветствовал ее. Кто-то даже зааплодировал. Пиппа с торжествующей улыбкой обернулась к осокорю. Лайонел Аштон исчез. Даже не остался посмотреть игру.

Она не смогла скрыть от себя, как разочарована. Ей так хотелось, чтобы он стал свидетелем ее победы!

Пиппа покачала головой, пытаясь ее прояснить, и, как от нее ожидалось, направилась к зрителям, дабы выслушать поздравления мужа.

Стюарт приветствовал ее поцелуем в щеку и учтиво прикрепил розу к вырезу платья.

– Прекрасно сыграно, дорогая. Я и сам не смог бы лучше.

– Ничего не скажешь, высокая похвала от такого мастера, – пробормотала Пиппа, сознавая, что ведет себя грубо. Но публичные знаки внимания мужа были невыносимы, тем более что теперь они совершенно не бывали вдвоем. Она была убеждена, что он делает это напоказ, чтобы избежать сплетен, в то время как проводит ночи в постели другой женщины.

Стюарт взял ее за руку.

– Давай немного пройдемся, если ты не устала.

– Устала? Но почему? – удивилась Пиппа, изображая веселую улыбку. Она, как и муж, не желала привлекать к себе лишнего внимания. – Шары вовсе не утомительная игра. Приходится по большей части просто стоять в стороне.

– Тогда погуляем у реки. Там прохладнее.

– Как угодно, муженек, – согласилась сбитая с толку Пиппа. Все внешние приличия соблюдены, и незачем продолжать представление. Может, он чего-то хочет от нее? Интересно, чего именно.

Он продел ее руку себе под локоть и, благосклонно улыбаясь знакомым, увел с площадки с видом заслужившего приз рыцаря.

– Я раньше не видел этого платья, – заметил он. – Мне нравится такой оттенок зеленого.

– Пен послала мне ткань, отрез тонкого дамасского шелка, вместе с несколькими ярдами валансьенского кружева, – пояснила Пиппа, гадая, неужели муж отвел ее в сторону только затем, чтобы восхититься нарядом. – Очень нежный цвет, молодой травки.

– И темно-красная нижняя юбка прекрасно его оттеняет, – серьезно заметил Стюарт. – Весьма оригинальное сочетание.

– Мне тоже так кажется, – согласилась Пиппа.

Они дошли до берега реки. По пути им то и дело встречались придворные, хотя стояла ужасная духота и погода явно не подходила для прогулок на воздухе. И никакого ветерка, чтобы разогнать тяжелые запахи ила и гниющих водорослей.

– Когда же погода переменится? – буркнула Пиппа себе под нос, энергично обмахиваясь веером. – Уже сентябрь, а жара, как в июле.

Стюарт, не отвечая, свернул на боковую дорожку, ведущую в тень плакучих ив, ветви которых свисали до самой воды.

– Итак, какова цель этой милой супружеской прогулки? – осведомилась Пиппа. – Тем более что в последние дни ты совсем не ищешь моего общества. Ты мог с таким же успехом делать мне комплименты по поводу платья и на площадке.

Голос прозвучал чересчур резко, но она и не пыталась его смягчить. Ей до смерти надоели эти загадки, и, может, таким способом она добьется объяснений! Сейчас она дошла до того, что ей совершенно все равно, даже если он признается в пылкой страсти к другой особе, той самой страсти, что заставляет его пренебрегать женой. Как бы ни была горька правда, она все же предпочтительнее того чистилища, в котором она пребывает.

– Ты должна простить, Пиппа, но слишком многое занимает меня в последнее время, – тихо начал Стюарт.

– В таком случае почему ты не поделишься со мной?

Пиппа внезапно остановилась, глядя на него. Замечая виноватый взгляд, воровато уведенные в сторону глаза, два красных пятна на скулах.

– Этот же вопрос я должен задать вам, мадам, – хрипло выпалил он. – По-моему, вы что-то от меня утаили.

– Что именно, Стюарт? – удивилась она.

– Вам лучше знать.

– О чем это ты, Стюарт? – взорвалась Пиппа. Неужели он догадался о ее беременности?! Она еще не решила, когда ему сказать. Пока что эта тайна грела душу, как некий драгоценный подарок, и где-то глубоко она лелеяла недостойную мысль о том, что он не заслужил ликующей радости отцовства, ибо ничего не сделал для этого. Она наказывала мужа, и почему бы не оставить его в неведении еще на несколько недель?

Стюарт тоже остановился.

– Я уверен, что ты носишь ребенка.

– Вот как? – выпалила Пиппа, уставясь на мужа. – А откуда такая уверенность? Скоро будет месяц, как ты не делишь со мной постель! – горько бросила она.

Румянец на щеках Стюарта стал еще гуще. Он неловко кашлянул и запинаясь пробормотал:

– Марта сказала…

– Ты допрашивал камеристку? – взорвалась Пиппа. – Даже не пожелал обсудить это со мной?! Да, ты действительно стараешься всеми способами избегать меня и подходить близко лишь по крайней необходимости! Мало того, за моей спиной сговариваешься со слугами… – Брезгливо поморщившись, она повернулась к нему спиной.

– Нет… нет, Пиппа, все не так! – уговаривал он, кладя ей руку на плечо.

Пиппа вздрогнула, но не повернулась к мужу.

– Значит, вот как, Стюарт? Ты ищешь удовольствий в какой-то чужой постели, а для полного счастья имеется и беременная жена, так что все идет лучше некуда. Верно, муженек?

– Нет, – протестовал Стюарт, – это неправда. Я люблю тебя, Пиппа.

– О, не стоит отделываться столь неуклюжими оправданиями! Я думала о тебе лучше! – устало обронила она. – Неужели не считаешь, что я достойна более искреннего отношения? Ты ложишься в постель с любовницей и одновременно выполняешь супружеский долг, наделив супругу наследником. Поздравляю, милорд.

Она стряхнула его руку, развернулась и гордо зашагала вперед.

Стюарт пошел было за ней, но остановился. Что это ему даст? Он ничего не способен изменить. Только может честно поклясться, что у него нет другой женщины. И так же честно поклясться, что никогда не обладал бесчувственным телом жены, чтобы наградить ее наследником.

Но в этом случае придется сказать правду, а это невозможно.

Стюарт последовал за Пиппой к реке. И в который раз подумал, как легко будет скользнуть в эту бурую воду, позволить скользкой паутине водорослей опутать его, потянуть на дно. И все будет кончено.

Для него. Но не для Гейбриела. Необходимо защитить Гейбриела. Шпионы Ренара следили за музыкантом так же неусыпно, как за Стюартом. Он не может тайком увезти Гейбриела из Лондона, их схватят в тот же день. Единственная надежда – пережить все это и молить о свободе для Гейбриела, когда Филипп, Ренар и Гомес получат то, чего добиваются… ребенка Пиппы.

Стюарт подумал о прошлой ночи, в кабачке на Саутбэнк. Они разговаривали, Гейбриел играл для него, а потом оба заснули в объятиях друг друга. Он проснулся с предрассветным пением птиц и в первое мгновение вообразил, что все хорошо в этом мире. Но только на мгновение.