Текст книги "Серебряные ночи"

– Если вы будете столь любезны отпустить мою руку и поводья моего коня, граф, я, пожалуй, смогу оказаться в упомянутых вами пределах.

– Не имею желания провести всю ночь в погоне за вами по степи, – отчеканил Адам.

– Неужели вы всерьез думаете, что способны догнать Хана? – деланно усмехнулась она.

– Нет, – просто ответил он, – не думаю. Но я не выпущу его из виду. Только скучно так проводить ночь. – Слегка пожав плечами, словно повторяя ее слова «так тому и быть», Адам убрал руки.

– Благодарю вас, – с насмешкой пробормотала Софи. – Очень мило с вашей стороны, граф. – Повернув Хана на юг, она слегка пришпорила его, и тот взял с места в карьер.

Адам послал свою Пеструшку вслед, стараясь не потерять их из виду, что на равнине не составляло особого труда, хотя сейчас он был полностью уверен, что они скачут в Берхольское. Он добрался до усадьбы к тому времени, как Борис Михайлов уже завел Хана в стойло.

– Значит, вам удалось ее найти? – коротко спросил он, принимая поводья.

– Да, но не уверен, что многого достиг при этом, – хмуро откликнулся Адам.

– Княжна не любит, когда хватают под уздцы, – бросил через плечо Борис, уводя лошадь.

– В прямом или переносном смысле? – поинтересовался граф, направляясь за ним в теплую, тускло освещенную конюшню, полную запахов ароматного сена и терпкого конского пота.

– В обоих, – усмехнулся мужик, – вы ничего не добьетесь, если пойдете напролом.

Но что ему оставалось делать? Раздосадованный, Адам двинулся к дому. Она объявила войну, а не он. Он взялся за щеколду парадной двери. Щеколда не поддалась. В недоумении он подергал ее и почувствовал сопротивление изнутри. С той стороны был массивный засов. Какому дьяволу понадобилось запирать ее? Даже если кому-нибудь из слуг пришло в голову выйти в прихожую и он заметил, что дверь не заперта, то мог бы сообразить, что кто-то вышел, чтобы вскоре вернуться. Подозрение переросло в уверенность. Это могла сделать только Софья Алексеевна.

Весь гнев и дурное настроение, которые ему приходилось сдерживать в течение уже половины суток – с того момента, как встретил ее в степи, – наконец выплеснулись наружу. Ох уж эти детские злые шутки! Чисто женская повадка – исподтишка, за спиной сделать гадость! Нечто подобное вытворяла с ним и Ева… Он изо всех сил заколотил в дверь, словно хотел таким образом выместить на ней долго сдерживаемое личное оскорбление, обиду и полной уверенности в том, что для него эта история добром не кончится.

– Кто там? – послышался сверху знакомый голос.

Адам поднял голову, выходя из исступленного состояния, в которое впал от тоскливых мыслей, и прекратил свое монотонно-тупое занятие. Лицо Софьи Алексеевны в обрамлении длинных распущенных волос, склонившееся над подоконником второго этажа, показалось неестественно бледным в лунном сиянии.

– Немедленно спуститесь вниз и отоприте дверь! – скомандовал он таким суровым армейским голосом, что та повиновалась без единого слова.

Софи слетела вниз по ступенькам, лихорадочно размышляя, какие еще неприятности сулит ей этот казус. Она попыталась отодвинуть засов, но тяжелые брусья оказались даже ей не под силу.

– Я не могу! – воскликнула она. – Подождите! Несколько минут спустя она появилась из-за дома. Поверх ночного пеньюара на ней была тонкая накидка, босые ноги обуты в простые домашние тапочки.

– Что еще случилось? – Софи откинула с лица густую прядь. Глаза ее выражали смешанное чувство возмущения, беспокойства и замешательства. – Вы можете разбудить всю прислугу, но не таким же образом! Они встают гораздо раньше, чем мы!

«Что за чушь она несет?» – пронеслось у него в голове.

– Как вы смеете не впускать меня в дом? – в раздражении выкрикнул он. – Что за детские шутки!

– Не впускать вас в дом? – искренне изумилась Софи. – Помилуй Бог, зачем мне это надо? – Похоже, ее удивило подобное предположение. – Парадную дверь всегда запирают на ночь. Степи полны разбойников.

– Но я оставил ее открытой, – возразил он, впрочем, уже не так уверенно.

– Значит, Григорий снова ее запер, – спокойно сказала девушка. – Это наш ночной сторож. Он проверяет запоры каждый час.

– А как же вы вошли? – в замешательстве спросил Адам.

– Через боковую дверь. Она была открыта, потому что Борис Михайлов был на улице. Дверь маленькая, незаметная. Вы не спросили у Бориса, как войти? – Порыв холодного ветра заставил ее поежиться.

– Нет. – Адам уже чувствовал себя полным глупцом. – Бы можете простудиться в этой тонкой накидке.

– Вы так стучали, что у меня не было времени одеться. – Замечание было вполне справедливым. Она стояла на мощенной камнем дорожке, облитая молочным светом луны. Адам ощутил на себе тяжелый взгляд ее темных глаз. – Неужели вы действительно подумали, что я способна сыграть с вами такую глупую, бессмысленную шутку?

Адаму очень не хотелось признаваться в этом даже себе. Не только потому, что осознал собственную глупость. Он испытывал мучительную неловкость за свою ошибку. На самом деле так оно и есть. Из всего немногого, что он успел узнать о Софье Алексеевне, можно было бы уже догадаться о ее неспособности на низкие поступки.

– Прошу простить меня, – сквозь зубы проговорил он. – Сам не понимаю, что на меня нашло. Но вам следует немедленно отправляться в дом. Не хватало еще, чтобы вы заболели из-за моей оплошности.

Софи бросила на него долгий изучающий взгляд.

– Я не нуждаюсь в вашем участии, – наконец выговорила она и пошла прочь.

Адам последовал за ней, понимая, что только подлил масла в огонь. Тревожная мысль, которая до сих пор находилась где-то в глубине его сознания, окончательно лишила его покоя. Разумеется, он доставит Софью Алексеевну ко двору императрицы, а следовательно – и к князю Дмитриеву, это несомненно. Но если княжна к тому времени хотя бы не смирится со своей участью, ее ждет печальное будущее. Князь Дмитриев не выносит неповиновения и нарушения предписанных правил. Не потерпит он непокорности и от жены, которая годится ему по возрасту в дочери. Нетрудно догадаться, что в противном случае се ждет весьма суровое перевоспитание.

Глава 3

Перед рассветом Софи провалилась в тяжелый сон. Ей снился какой-то бред с бегством и погонями. Высокий, аристократического вида человек с красивым, жестко очерченным ртом и темно-серыми глазами неотвратимо преследовал ее; он во что бы то ни стало хотел захватить ее, не дать вырваться на волю, к которой она стремилась: душа ее рвалась вперед, в то время как непослушное тело не могло сдвинуться с места; потом она увидела пару ярко-желтых волчьих глаз, обнаженные клыки, мощное серое туловище, изготовившееся к прыжку. Проснувшись, она обнаружила, что ночная рубашка прилипла к телу. Татьяна Федорова внесла кувшин для умывания и отдернула тяжелые шторы. Комнату залил солнечный свет весеннего утра.

– Какой прекрасный день, барышня, – проговорила крестьянка, которая стала личной служанкой Софьи с того дня, когда Борис Михайлов привез ее младенцем в Берхольское. Молодая мать новорожденного сына, Таня с радостью дала полную молока грудь еще одному ребенку, а когда се собственный сынишка умер, целиком перенесла всю свою материнскую любовь и заботу на девочку и с удвоенным старанием принялась пестовать дитя, ставшее родным, лечить детские ссадины и царапины, а иногда и бранить за капризы, полагаясь при этом на житейскую мудрость. Так же она поступила и этим апрельским утром.

– Святый Боже! – воскликнула она, разглядывая круги под глазами Софьи. – С таким лицом лучше не показываться мужу после первой брачной ночи! Мужчины любят видеть, что доставили женщине удовольствие, а не ввергли ее в муки геенны огненной! – Продолжая возиться в шкафу, она добавила через плечо: – Конечно, женщина редко получает истинное наслаждение, но все равно мужчина хочет видеть, что он был на высоте.

– Если они допускают, что это не так, может, им следует больше стараться? – Несмотря на свое разбитое состояние, Софи почувствовала, что может поддерживать обычный разговор. – Во всяком случае, Таня, я пока не собираюсь замуж.

– Не слышать бы мне ваших слов, – ответила служанка, встряхивая цветастое муслиновое платье. – Чем скорее вы перестанете противиться этому, Софья Алексеевна, тем скорее обретете свое счастье. – Она разложила платье на кровати. – Вам следует поторопиться. Князь ждет вас в библиотеке. Завтрак вы уже проспали. – С этими словами Таня налила теплую воду в тазик. – Какие платья вы хотите взять с собой? Не знаю, есть ли у вас что-нибудь подходящее для Петербурга. У меня так нет… Да и у Бориса…

– О чем это ты? – Софи выпрыгнула из кровати и оказалась в полосе солнечного света. Ноги ее предательски подкосились. – Ты и Борис…

– А как же! Мы поедем с вами, – доверительно сообщила Таня. – Боже упаси, неужели вы думаете, что князь отпустит вас в такую даль без прислуги?

Софи словно обухом ударили; от всей этой суеты голова пошла кругом. Кажется, за те несколько часов, пока она спала, тут уже успели решить за нее очень многое.

– Я не еду в Санкт-Петербург, Таня.

– Одевайтесь-ка поскорее, – хмыкнула та. – Я принесу вам кофе с пирогами. – Тяжелая дверь резко закрылась за ней; таким образом Татьяна Федорова всегда давала понять, что ее любимой питомице лучше бы перестать городить чепуху и побыстрее прийти в себя.

Софи начала опасаться, что не в ее силах остановить события, стремительно набиравшие скорость. Вчера вечером она рассталась с дедом на том, что императорские распоряжения ей не указ. Но кажется, он продолжал гнуть свое и не придал никакого значения ее словам, словно и не существовало предмета обсуждения. Если Татьяна убеждена, что Софи уезжает в Санкт-Петербург к будущему мужу, то в этом убеждены и все домочадцы. Софи пришла в отчаяние. До сего момента она не верила, что такое может случиться. Она полагала, что дедушка должен понять ее состояние, просто обязан. Конечно, он должен встать на ее сторону. Теперь червячок сомнения подтачивал ее былую уверенность и грозил полностью продырявить эту уверенность как решето. А что, если, что ее некому 38 будет защитить и поддержать?

Таня принесла кофе и сладкие пироги взамен пропущенного завтрака. Софи стала пить кофе, крепкий, какой обычно варила Таня, зная вкусы своей хозяйки. Она надеялась, что таким способом удастся прояснить голову. Кофе немного помог, но круги под глазами остались. Все еще бледная, Софи начала спускаться по лестнице, направляясь в библиотеку.

Князь Голицын, нотариус и граф Данилевский о чем-то беседовали, сидя за круглым столом, крытым зеленым сукном. Князь поднял голову и окинул вошедшую внучку пристальным взглядом, от которого ничего не могло ускользнуть.

– Ты выглядишь так, словно плохо спала ночь, Софи.

– Так и есть, – ответила она. – Татьяна сказала, что ты хотел меня видеть. – Она кивком головы приветствовала нотариуса, с которым была хорошо знакома, и холодно поздоровалась с графом, вставшим при ее появлении. Тот снова был в военной форме, черные волосы убраны в косичку, спускающуюся на воротник. Серые глаза на мгновение встретились с ее взглядом – эти глаза преследовали ее во сне, каким-то образом сочетаясь с волчьими. Что могло означать это странное сочетание? В облике графа Адама Данилевского не было ничего, напоминающего волка.

Подавая ей стул, он улыбнулся и склонил голову в светском поклоне.

– Мне очень жаль, что вы плохо провели ночь, княжна.

Софи нетерпеливым жестом отмахнулась от ничего не значащих слов. Он прекрасно знал, что является едва ли не основной причиной ее дурного сна. Не обращая внимания на предложенный стул, она подошла к балконной двери и встала там, греясь в лучах солнца. Однако солнечный свет только сильнее подчеркнул темные круги под глазами, хотя роскошная темно-каштановая грива распущенных по плечам волос была ослепительна в таком освещении.

Столь явное пренебрежение вызвало у Адама деланную улыбку. Он надеялся каким-то образом загладить свою вину за ночной поступок, но княжна Софья отчетливо давала понять, что ни доброжелательные выражения, ни примирительные улыбки на нее не подействуют.

Старый князь решил взять быка за рога,

– Мы обговариваем условия брачного договора, Софи. Хочу, чтобы ты послушала, что я предлагаю.

В глухом отчаянии Софи поняла, что отступать некуда. Они все решили отправить ее в Петербург и выдать замуж за совершенно незнакомого человека; избавить от этого ее может только смерть. Невероятно, но так оно и есть. Подобные дела обычно так и происходят. Она открыла было рот, чтобы повторить свой безоговорочный отказ ехать в столицу, но передумала. Что это даст? Она может лишь отказаться добровольно принимать участие в этой откровенной сделке по продаже ее тела, души и судьбы.

– Меня это не интересует, – бросила она и направилась к двери. – Меня не интересуют частности, поскольку я не согласна в целом.

– Софья Алексеевна! – властным тоном, которым он почти никогда не разговаривал с внучкой, произнес князь. – Я требую, чтобы вы остались здесь и выслушали то, что я имею вам сказать.

Передернув плечами, она повиновалась, но осталась стоять спиной к присутствующим, не опуская руки с дверной ручки.

При мысли о том, какие муки ему придется претерпеть в течение почти месячного крайне тяжелого и исключительно тоскливого путешествия, Адам застонал. Ясное дело, ему придется все это время не спускать с нее глаз, и одна мысль об этом повергла его в мрачное уныние. Если между ними не возникнет доверия, как он сможет помочь ей смириться с мыслью о том, что такова ее судьба и что только признание этого способно на деле облегчить ее участь?

Князь Голицын нарушил тишину, повисшую в комнате. Он сообщил, что завтра утром его внучка должна отправиться в сопровождении графа в Санкт-Петербург; вместе с ней едут Татьяна Федорова и Борис Михайлов. Ее наследство перейдет в управление будущему мужу, за исключением Берхольского, которое после смерти деда станет ее собственностью и собственностью ее наследников. Тем самым Софье Алексеевне обеспечивалась некоторая самостоятельность.

Он замолчал в ожидании ответа от внучки. Ответа не последовало; Софи повернула ручку и молча вышла из комнаты.

Князь Голицын взглянул на графа с тем же оттенком злости, который Данилевский уже успел недавно ощутить на себе.

– Я свое дело сделал, граф. Забирайте ее в Петербург. Пускай она выходит замуж за этого князя Дмитриева. Но ее дом всегда будет здесь – с мужем или без оного. – Подойдя к овальному бюро, он достал тяжелую, обитую железом шкатулку. – Я дам это Софье с собой, хотя не уверен, что облегчу вам жизнь, если у нее будут средства для побега из-под стражи. – Язвительная улыбка тронула его губы. – Я сказал, что не намерен мешать вам, не так ли? – Князь передал Адаму два тяжелых кожаных кошелька и толстую пачку банкнот. – Ей понадобятся свадебные наряды… и все прочее, разумеется. Вручите ей это, когда она прибудет в Петербург.

– Я дам вам расписку, князь, – проговорил Данилевский, принимая деньги.

– В этом нет необходимости. И еще, пусть она возьмет с собой Хана. О нем позаботится Борис Михайлов.

Это предложение всерьез озадачило графа. Он вкратце поведал о предпринятой им попытке догнать Софью прошлой ночью и сказал, что такое распоряжение его очень серьезно беспокоит.

– Полагаю, если бы вам это было необходимо, вы бы справились, – выслушав его, процедил Голицын. – Во всяком случае, надеюсь, вы измените свое мнение. Она будет очень страдать.

– Нельзя ли сделать по-другому? – Адам решил, что уже вдоволь наслушался издевательских предложений князя, в глазах которого непрестанно поблескивали ехидные искорки. С одной стороны, старик словно бы умывал руки и предлагал графу выкручиваться самостоятельно, с другой – князь давал ясно понять, что после возложения на полковника всех неприятных процедур с брачным договором имеет право относиться к Адаму как к бессердечному и жестокому надзирателю.

Голицын отрицательно покачал головой. На какое-то мгновение на лице его промелькнула тень глубочайшей тоски и страха перед грядущим расставанием. Теперь он был похож на очень старого, усталого человека, которого подкосил груз принятого неимоверным усилием воли решения.

– Поступайте как знаете! – бросил Голицын и, тяжело ступая, вышел из кабинета.

Нотариус откашлялся, напоминая Адаму о своем присутствии.

– Я подпишу и заверю все документы, граф. Завтра утром к вашему отъезду вы их получите.

– Мы отправимся с первыми петухами, – кивнул Адам.

Покинув библиотеку, он отправился на поиски своего сержанта. Сержанта Илью Пассека он обнаружил на заднем дворе нежащимся на солнышке с трубкой и в компании пухленькой молоденькой дворовой девки. Завидев полковника, тот вскочил и вытянулся по стойке «смирно». Испуганное выражение лица свидетельствовало о том, что сержант не знает, сколь суровым может оказаться взыскание за его невинную отлучку.

– Довольно бездельничать, сержант, – сухо заявил Данилевский. Нетерпеливым жестом он показал девке, чтобы та исчезла, и она быстренько убралась восвояси, напоследок одарив своего ухажера недвусмысленной улыбкой.

– Прошу прощения, господин полковник, но приказа не было…

– Теперь есть, – оборвал его Адам. – Расставишь свою команду в доме и вокруг усадьбы, и чтобы с сего момента и до завтрашнего утра княжна Софья не покидала пределов усадьбы; Если она изъявит желание отправиться в поля, ты должен воспрепятствовать этому со всей вежливостью и твердостью и препроводить ее ко мне.

Сержант Пассек отдал честь и строевым шагом отправился выполнять приказание, оставив графа Данилевского в мрачном расположении духа. Граф принялся бродить по саду, невольно подмечая ухоженные, цветущие кусты черной смородины, грядки с овощами, аккуратно подрезанные фруктовые деревья. Степная почва не очень-то благоприятна для садоводства; стало быть, у Голицына хороший садовник.

У куртины роз он обнаружил Софью Алексеевну в перчатках и накидке. Присев на корточки, она ножницами подстригала кусты. Казалось, она не заметила его появления. Граф на мгновение задумался, стоит ли нарушать ее уединение, затем почти непроизвольно его потянуло к грациозной изящной фигурке. Может, ему удастся как-то поколебать ее непримиримость и тем самым немного облегчить предстоящее путешествие?

– Я вижу, что кто-то с большой любовью занимается садом, – доброжелательно произнес он, приближаясь к Софье по узенькой дорожке между кустами роз.

– А, это вы… – Она даже не потрудилась повернуть голову.

Но Адам не отступал:

– Даже удивительно, как на таких скудных почвах вам удается столько всего выращивать.

– Неужели? – Ножницы щелкнули, отсекая длинный зеленый побег, который мог отнять все соки у благородного растения.

«Упрямая, капризная стерва, – с внезапной вспышкой ярости подумал граф, – ну что ж, если она этого хочет – ей же хуже».

– Прошу прощения за беспокойство, княжна. – Он отдал честь, повернулся на каблуках и направился к дому.

Софи, по-прежнему сидя на корточках, прикрыла глаза ладонью. Откуда у нее взялось такое чувство, что при иных обстоятельствах ей было бы даже приятно общество графа? И почему ей пришло в голову заняться розами, если она уже не увидит, как они будут цвести? Да и вообще, зачем она чем-то еще пытается занять себя сегодня? Каждый взгляд, каждый вздох, каждый шаг таких привычных ежедневных дел был как нож по сердцу, а оно и так обливалось кровью.

Поднявшись, она пошла к дому, к старушке Анне, причитавшей над испорченным противнем пирожков к обеду, которые уже были готовы к отправке в печь. Дворовая собака ухитрилась стащить с кухонного стола тесто вместе с начинкой.

Софи нашла в себе силы не проявить особого интереса ни к судьбе пирожков, ни к судьбе жалобно скулящей несчастной собаки, которую Анна минутой позже охаживала кочергой в углу двора.

– Господи, что же теперь делать! – возопила домоправительница, всплескивая руками. – Обед господам, обед солдатам, обед для кухни, а у нас не будет пирожков!

«Послезавтра Анне придется решать эти затруднения без меня, – с грустью подумала Софья, – но тогда ей останется ухаживать только за одним старым князем…» Слезы хлынули в три ручья, и она опрометью бросилась вон из кухни, оставив Анну причитать и качать головой.

– Софи! – окликнул ее дед, появившись в дверях библиотеки. – Мне нужно поговорить с тобой, ma petite.

Она повернула к нему заплаканное лицо. Дед простер руки навстречу. Они обнялись на пороге. Затем он увлек ее внутрь и тщательно запер за собой дверь.

– Я знаю, ты в обиде на меня, – заговорил князь. – Но согласись, ma chere, ты должна ехать. Если будущий муж придется тебе не по душе, ты должна сказать об этом императрице. В некотором смысле она все-таки просвещенный деспот. – Губы старого князя тронула насмешливая улыбка. – Как говорят, она правит с весами справедливости в одной руке и с кнутом в другой. Трудно сказать, как она себя поведет, когда дело коснется тебя лично, но не верится, что она отъявленный тиран. Думаю, она не будет настаивать на твоем замужестве, если это окажется для тебя невыносимо.

– А тогда зачем я вообще должна туда ехать?

– Потому что ты последняя из рода Голицыных и не должна остаться в безвестности. Я никогда в этом не сомневался, а кроме того, императрица следила за твоей жизнью с ранних лет. – Заметив недоуменный взгляд внучки, князь поведал Софи о визитах тайных агентов.

– Но почему ты мне не сказал об этом раньше? – воскликнула девушка. Пребывая в полной растерянности, она теперь всюду подозревала предательство. – Ты даже не попытался меня как-то подготовить…

– Да, мне не хотелось омрачать твою счастливую жизнь, – грустно признался дед, – Вероятно, это моя ошибка, но, уверяю, я хотел как лучше. – Подойдя к бюро, он снова достал обитый железом ящичек. – Но мне не хотелось бы отправлять тебя в этот мир беззащитной. С тобой поедет Борис Михайлов. Если тебе станет плохо или понадобится что-либо, отправь его с письмом ко мне. Он знает об этом. Он будет служить тебе, а не твоему супругу. – Софи с некоторым облегчением слушала эти слова. – Здесь фамильные драгоценности Голицыных. Они тоже принадлежат лично тебе. – Князь выложил на стол серебряную шкатулку, инкрустированную перламутром. – Если тебе понадобятся деньги после свадьбы, это тебя выручит. Ты вольна распорядиться всем этим по своему усмотрению.

Она знала, что лежит в этой шкатулке – драгоценные камни общей стоимостью более трехсот тысяч рублей. Они передавались в роду Голицыных из поколения в поколение, и это из ряда вон выходящее разрешение использовать семейное наследство по своему усмотрению лишило Софи чувства некоторого облегчения, которое она только что испытала. Она почувствовала, что ее безотчетный страх перед надвигающимися событиями не лишен оснований. Взгляд, который она бросила на деда, был полон отчаяния.

– И наконец, – продолжил князь, – я уже говорил тебе утром – Берхольское тоже станет твоим. Оно и так полностью принадлежит тебе. Но прежде ты должна поехать и попытаться начать новую жизнь в мире, частью которого ты являешься по праву.

– Но как жена сможет покинуть мужа? – воскликнула Софи. – Ты говоришь, что у меня остается такая возможность, но я не знаю, как это осуществить!

– Если ты окажешься в настолько безнадежном положении, что подобные действия станут необходимыми, уверен, что у тебя достанет сил и смекалки найти способ, особенно при помощи того, чем я снабдил тебя. Я научил тебя быть выносливой и во что бы то ни стало сохранять самообладание. Применяй правила жизни Диких Земель, ma chere, в жизни при императорском дворе – и ты не ошибешься.

Софи взяла в руки шкатулку. Дед действительно снабдил ее всем, чем мог, остальное – за ней. Она уже направлялась к двери, когда князь дал ей последний совет:

– И не пытайся воевать с Адамом Данилевским, Софи.

– Я еду не по доброй воле, – откликнулась она не оборачиваясь, – и не собираюсь делать вид, что это не так.

Князь Голицын вздохнул. Он сделал все, что мог. Теперь этим двоим предстоит сражение. В честном бою они, может, и оказались бы равными соперниками, но этот бой вряд ли будет честным.

Софи заметила императорского гвардейца уже в зале. Она собиралась подняться к себе наверх. Солдат стоял у парадной двери в позе часового. Нахмурившись и прижимая к себе шкатулку, Софи обошла весь дом. У каждой из дверей, ведущих на улицу, она обнаружила ту же картину. После этого вернулась в залу.

– Прошу прощения. – Чуть улыбнувшись, она толкнула Дверь и спустилась на мощенную камнем дорожку. Часовой не препятствовал ей, даже не сдвинулся с места. Но когда она направилась к конюшне, рядом как из-под земли вырос другой солдат.

– Ты что, следишь за мной?

– Прошу простить меня, ваше сиятельство, но таков приказ полковника, – бесстрастно сообщил страж.

Софи остановилась. Солнце грело ей спину. Вокруг расстилались бескрайние степные просторы, маня свободой. Со шкатулкой в руках, в которой, лежало не такое уж маленькое состояние, в тонком кисейном платье, она понимала, что сейчас эта свобода не для нее, она не в состоянии бросить вызов человеку, который постарается помешать ей в этом. Поэтому благоразумно Софи вернулась домой.

Большой медный гонг, подвешенный в центре дома, возвестил для всех обитателей Берхольского час обеда, Ремесленники и работники отложили свои инструменты и направились по домам; домашняя прислуга собралась в большой кухне пристройки;, солдаты сошлись в специальной комнате, где был накрыт для них отдельный стол. Граф Данилевский и князь Голицын вошли в столовую одновременно.

– Где Софья Алексеевна? – поинтересовался князь у Анны, которая ставила на стол блюдо с ветчиной.

– Не могу знать, барин, – фыркнула домоправительница. – У нас сегодня борщ. Соленые огурцы на лавке. Пирожки ушли собаке,

– Что за чертовщину ты несешь, глупая? – рявкнул князь.

– Одна из наших собак стащила начинку со стола на кухне, – внятно проговорила Софи, появляясь в дверях. – Прошу простить меня, господа, что я не составлю вам компанию. Мне не хочется обедать, Я предпочла бы покататься верхом.

Мужчины с некоторым удивлением обернулись на голос. Софи уже была одета в свой обычный костюм для верховой езды, волосы убраны в тугой узел на затылке.

– Кого из ваших солдафонов вы отрядите следить за мной, граф? – окинула она Адама взглядом, полным несказанного презрения. – Я сообщу ему, что уезжаю.

От ее взгляда и тона в серых глазах графа сверкнули искры.

– Прошу простить меня, князь. – Поклонившись, он проследовал мимо Софьи Алексеевны в залу.

– Эй, солдат! – окликнул он часового у парадной двери. – Проводи княжну Софью в конюшню. Княжна желает прогуляться верхом. Если Борис Михайлов сможет сопровождать ее, тогда ты останешься там до их возвращения. Если Борис не сможет, немедленно проводи, се сиятельство ко мне

Адам вернулся в столовую.

– При сложившихся обстоятельствах я несколько изменил распоряжения в угоду вам, княжна. – отвесил он преувеличенно любезный поклон.

– Вы слишком добры, граф. Я просто ошеломлена вашей учтивостью. – Софи сделала глубокий реверанс и скривила губки. – Полагаю, я должна чувствовать себя польщенной, что для моей охраны вам требуется целая дюжина солдат. Должна признаться, не подозревала, что выгляжу столь устрашающе. А ведь я всего лишь подстрелила одного бешеного волка. – С этими словами она выскользнула из комнаты.

Скрепя сердце Адам кинулся было за ней, но в следующее мгновение передумал, и вернулся к столу. Старого князя появление и исчезновение его внучки, казалось, оставили безучастным.

– Не могу отделаться от чувства, князь, что вы, к сожалению, пренебрегаете своими обязанностями по отношению к Софье Алексеевне, – сурово проговорил граф.

– Вполне возможно, – безмятежно улыбаясь, откликнулся Голицын, – У нее своя голова на плечах, не так ли? Позвольте предложить вам эту прекрасную ветчину.