Текст книги "Валентинов день"

В отличие от принцессы Мария Уидерспун не могла похвастаться чрезмерным альтруизмом. Ее взгляды на мир отличались прагматичностью и простотой. Эмме нечего тратить время на какого-то бедняка без роду без племени. Она приехала в Лондон, чтобы обзавестись мужем, и Мария не видела причин, почему в жилах этого будущего мужа не должна течь королевская кровь.

Она налетела на молодых людей и, сияя улыбкой, объявила:

– Эмма, нам пора! – Затем, подняв изучающие глаза на ее спутника, произнесла: – Добрый день, сэр.

Эмму поразило ее поведение. Обычно Мария не казалась высокомерной, но сейчас в ее манерах появилась непривычная величественность, словно требовалось разбить непомерные притязания выскочки. Девушка представила Поля и очень удивилась тому, как холодно кивнула Мария. Впрочем, француз, казалось, совершенно не заметил ее сдержанности и галантно поздоровался. Но когда Эмма начала прощаться, состроил комическую мину, так что она чуть не рассмеялась.

– Ваша компаньонка сочла меня никчемным, – пробормотал он, удерживая Эмму за руку. – Можно я заеду к вам на Маунт-стрит? Или она меня не пустит?

– Мария не хозяйка на Маунт-стрит, – ответила Эмма и тут же уловила надменность в собственных словах и интонациях – вечный грех, который она делила с Аласдэром.

– Значит, можно?

– Пожалуйста. – Эмма тепло улыбнулась и добавила: – Мария – прекрасная компаньонка. Смотрит за мной как наседка.

– Большое преимущество, – проговорил без улыбки Поль, но выражение глаз противоречило серьезности тона.

Эмма рассмеялась.

– Уверяю вас в этом, сэр. И всего хорошего.

Она откланялась, ощущая на душе легкость и бурную радость – чувства, которые связывала с музыкой, танцами до рассвета, удачным гоном с борзыми или особенно сумасшедшей выходкой в компании с Недом и Аласдэром.

– Интересно, что за штучка этот мистер Дени? – начала допытываться Мария, как только они сели в ландо.

– Родственник принцессы Эстергази. А почему бы и нет? – От пронизывающего ветра на углу Керзон-стрит девушка спрятала руки в соболью муфту.

– Не знаю, дорогая. В нем что-то есть такое, что мне не понравилось.

– Чепуха, Мария, – усмехнулась девушка. – Теперь мы будем встречаться повсюду. Неужели ты думаешь, принцесса Эстергази откажет ему в приглашении в «Олмэкс»?

– Вряд ли. – Однако компаньонку убедить не удалось, и всю дорогу до Маунт-стрит она оставалась непривычно молчаливой.

Дома Эмма отбросила муфту и перчатки и порывисто прошла в музыкальную комнату, на ходу распуская ленты бархатной шляпки и отдавая ее ожидавшему лакею. Ее охватило знакомое желание.

– Пойду немного поиграю, Мария.

И та поняла, что вряд ли увидит девушку до вечера.

Глава 5

– Добрый день, Харрис. Леди Эмма дома? – Аласдэр взбежал в вестибюль по пологой лестнице. – Ах да, слышу, она здесь. – Молодой человек кивнул в сторону музыкальной комнаты и вскинул голову. – Должно быть, в хорошем настроении. – Он швырнул кнут на трюмо и повернулся так, чтобы лакею было удобнее принять дорожную накидку.

– Да, сэр, – ответил Харрис. Он служил дворецким с рождения Неда и прекрасно понял, что сказал Аласдэр. Леди Эмма играла арию из «Волшебной флейты», а музыка Моцарта всегда означала, что она в хорошем расположении духа.

Аласдэр улыбнулся и прошел к двери в противоположной стене, тихо ее открыл, проскользнул внутрь и неслышно притворил за собой. Затем неподвижно встал, слушая одновременно и оценивающе, и критически. Канделябр с несколькими рожками освещал подставку для нот, но ему было не сравниться с блеском зимнего солнца за высоким окном, выходившим на огороженный сад позади дома.

Прическа Эммы была в новоклассическом стиле: лоб перевязывала серебряная лента, волосы полукружьями прикрывали уши, поднимались вверх и, перехваченные лентой, скреплялись на затылке. Обнаженная шея во время игры чуть-чуть склонилась, и взгляд Аласдэра проследил за нежной ложбинкой, убегавшей вниз от затылка и исчезавшей за высоким воротом так и не снятого после утренних визитов дорожного платья.

Аласдэр не мог противостоять порыву и двинулся вперед. Эмма была вся погружена в музыку и не расслышала его шагов на ворсистом ковре. Он наклонился и поцеловал ее в затылок, ладони легли на изящный изгиб плеч.

Голова Эммы дернулась, точно от удара, словно поцелуй казался тяжелейшим грузом, а не легким касанием губ. Пальцы замерли на клавишах.

– Прости, – опередил Эмму Аласдэр и снял руки с ее плеч. – Я знаю, что вел себя ужасно, но не мог с собой совладать. – Он заставил себя говорить шутливо и беззаботно, будто происшедшее между ними было чем-то совершенно обычным.

Эмма подняла голову и выпрямилась. Еще пылающий затылок покалывало. Она оглянулась и молча посмотрела на Аласдэра. Он грустно улыбнулся.

– Ты ведь помнишь: никогда не мог устоять, глядя на твою шею.

– Прекрати, – проговорила она сдавленным голосом. – Ради Бога, Аласдэр, прекрати!

Он вскинул руки в знак примирения.

– Будем считать, что ничего не было. Послушай, пока ты играла, мне пришла в голову мысль… Дай-ка мне присесть. – Он жестом показал, чтобы Эмма подвинулась и дала ему место за клавиатурой. – Хорошо бы делать паузу побольше здесь… и еще вот здесь. – Он проиграл несколько тактов одной рукой, а другой отбивал такт. – А теперь, когда входит Папагено, темп возрастает, и от этого разговор кажется живее.

Эмма кивнула.

– Не понимаю, почему Моцарт об этом не подумал, – усмехнулась она.

– Всякое искусство открыто для индивидуальной трактовки. – Руки Аласдэра замерли на клавишах. – Попробуй пропой. – И он взял аккорд.

Эмма колебалась не больше секунды, потом запела. У нее оказалось хорошо тренированное контральто, но девушка была уверена, что ее голос недостаточно силен. Их с Аласдэром объединяло то, что оба стремились к совершенству и готовы были критиковать и собственное исполнение, и исполнение других. Но ария была так восхитительна, наполненная солнечным светом и смехом, что Эмма с упоением пела под аккомпанемент Аласдэра. А когда в момент контрапункта он присоединил к ее контральто свой приятный тенор, закрыла от удовольствия глаза – настолько прекрасно было петь в унисон с человеком, который так же наслаждался пением.

Эмма взяла последнюю ноту, ее голос воспарил вслед за ударом пальцев Аласдэра по клавишам, но музыка вдруг прекратилась. Последняя нота растаяла в воздухе, но воцарившаяся тишина была еще наполнена душевным теплом.

Руки Аласдэра упали с клавиатуры.

– Твой голос стал сильнее с тех пор, как я слушал тебя в последний раз.

– Просто лучше тренирован. – Эмма поднялась со скамьи. Музыка кончилась, и она поняла, что бедро Аласдэра все это время касалось ее юбки.

– Ты продолжаешь заниматься с Рудольфо?

– Оба лета. Он переехал в деревню, жил в нашем доме и своей суетой свел всех с ума. Такой мнительный! Но зато прекрасный учитель пения. – Эмма подвинула подсвечники на каминной полке, переворошила ноты на столе. Ее глаза беспокойно бегали, пальцы ни на минуту не оставались без движения.

Аласдэр повернулся на скамье у инструмента и пристально посмотрел на девушку.

– Так почему ты хотела меня видеть?

Ее нервные движения сразу прекратились.

– Из-за лошадей, – объявила она. – Я хочу купить двухколесный экипаж и пару лошадей. И еще верховую лошадь. Тетя Хестер решила, что все мои лошади – составная часть имения. – В глазах Эммы запылал знакомый золотистый огонь возмущения.

– Вот старая пройдоха! Неужели она собирается ездить на них всех сразу?

– Как же! – фыркнула Эмма. – Хотела бы я на это посмотреть. Не доедет до порога конюшни – сбросят! Но она считает, что лошади принадлежат имению и должны оставаться там. – Эмма поджала губы и посмотрела за окно в сад.

– А ты не могла бы их потребовать?

– Ты хочешь спросить, не мои ли они? Подарок Неда или что-то в этом роде? Нет. Строго говоря, старая пройдоха права: лошади принадлежат имению. – Эмма помолчала, сцепив пальцы, затем отрывисто продолжала: – Поэтому я решила завести собственную конюшню. – Она повернулась к Аласдэру как будто даже воинственно. – Надеюсь, у тебя нет возражений?

– Нет, почему я должен возражать, – миролюбиво ответил он, предпочитая не замечать ее воинственности и справедливо полагая, что на этот раз она направлена не против него. Если бы в комнате присутствовала тетя Хестер, то воинственность Эммы непременно нашла бы свою цель.

Девушка слегка покраснела и продолжала уже сдержаннее:

– Я хочу, чтобы ты сопровождал меня в Таттерсоллз[2]2
  Лондонский аукцион чистокровных лошадей.


[Закрыть] и помог купить лошадей. Я знаю, что одной мне там появляться не положено.

– Тебе вообще там не положено появляться, – поправил ее Аласдэр, вынимая из кармана лакированную табакерку.

– Почему?

Аласдэр внимательно рассматривал табакерку.

– Потому что, дорогая Эмма, женщины не ходят в Таттерсоллз.

Эмма посмотрела на него озадаченно.

– Но я там была – с Недом и с тобой.

– Милостивый Боже! – без тени улыбки произнес молодой человек. – Мы были такими бесшабашными! Тот раз не в счет.

– Ты надо мной смеешься. – Раньше на такие бессмысленные запреты Аласдэру было ровным счетом наплевать. Неужели три года его так изменили?

– Вовсе нет, – живо перебил ее он. Но Эмма читала Аласдэра как раскрытую книгу, и от нее не укрылся смешливый огонек в его глазах.

– Не дури, – примирительно сказала она. – Конечно, женщина, покупающая себе лошадей, – дело необычное, но не смертельное нарушение традиций. Естественно, если у нее достойный сопровождающий. А кто лучше подходит для этой роли, чем опекун?

– Ну вот, и от меня будет хоть какой-то прок. – Аласдэр раскрыл табакерку и взял большим и указательным пальцами крохотную щепотку табаку. Посмотрел на девушку из-под полуопущенных век, и его губы изогнулись в озорной улыбке.

– Раз пока с тобой приходится мириться, надо хоть как-то тебя использовать. – Эмма никогда не лезла за словом в карман. – Ты можешь побыть серьезным хотя бы минуту? У тебя найдется сегодня время, чтобы сопровождать меня в Таттерсоллз?

Аласдэр как будто бы размышлял над вопросом, и Эмма взглянула на него с подозрением: она догадывалась, что он все еще над ней подтрунивает. Но вот он поднялся со скамьи, положил табакерку в карман и отвесил поклон.

– Готов отложить все остальные дела. Я в вашем распоряжении, мэм. Поедем сейчас? Мой экипаж у подъезда, а ты, как я вижу, уже в дорожном платье.

Эмма заколебалась.

– У тебя правда нет на сегодня других планов?

– А разве тебе не все равно? – Его улыбка стала шире.

Девушка в раздражении чуть не топнула ногой.

– Негодник! Я изо всех сил стараюсь быть вежливой!

– Дорогая, я в твоем полном распоряжении, – рассмеялся он. Эмма чуть не взорвалась, но вовремя прикусила язык. Если Аласдэр собирался пустить в ход свое знаменитое очарование, ей не удастся этому помешать. Лучше не замечать его штучек. А на людях у него этот номер не пройдет.

– Давай не скажем Марии, куда поедем, – предложила она.

– Мой рот на замке. – Аласдэр подошел к двери и распахнул ее перед Эммой. – Я слышал, на следующей неделе в Таттерсоллз поступит приличная пара гнедых – следствие разорения Честертона. Ты можешь купить их до аукциона за три сотни фунтов. Загляну поздороваться с Марией, пока ты берешь все, что тебе нужно. – Он вывел Эмму из музыкальной комнаты в коридор.

– Я быстро, – заспешила девушка и проворно поднялась в свою комнату за перчатками и шляпкой. Она знала, что может положиться на Аласдэра и поручить ему купить лошадей без нее, но предпочитала в таких делах принимать решение сама. Эмма Боумонт не собиралась менять свои привычки только потому, что существовали глупые правила: что можно и что нельзя делать женщине.

Поправляя шляпку с единственным загибавшимся к плечу пером, Эмма посмотрела в зеркало и поморщилась: ей всегда казалось, что у нее слишком большой нос, слишком крупный рот, а брови досадно широко разлетаются в стороны. Хотя, решительно заявила она себе, беря перчатки и направляясь к двери, ей ровным счетом наплевать на свои несовершенства. И сегодня она идет не кружить кому-то голову, а направляется с Аласдэром по делу. Спускаясь по лестнице, Эмма бессознательно провела рукой по затылку и шее. Аласдэр поджидал ее внизу, лениво похлопывая по ладони сложенными перчатками. Услышав шаги, он повернулся.

– Мария почивает. Харрис ей передаст, что мы поехали кататься. – Он оценивающе посмотрел на Эмму, словно видел ее впервые. – Потрясающая шляпка! Но позволь-ка… вот так. – Он поправил слишком завернувшийся с одной стороны край шляпки и улыбнулся. Той прежней улыбкой, которая когда-то заставила восьмилетнюю девочку влюбиться в друга своего брата.

Эмма почувствовала, как земля дрогнула и поплыла у нее под ногами: она так долго не видела его открытой теплой улыбки. Сардонически насмешливый изгиб губ сменился прежним – понимающим и влекущим призывом.

Ладонь Аласдэра скользнула по ее руке, пальцы легонько сжали запястье.

– Мир? – тихо спросил он. – Раньше мы умели ладить лучше, чем в последнее время.

Он впервые упомянул об их последней ужасной встрече, и Эмма испытала облегчение: наконец лед сломан.

– Постараюсь вести себя прилично, – так же тихо прошептала она.

– Прилично? – Он скривил губы. – Придется удовлетвориться этим.

– Мне не так легко это сделать, как кажется. – Эмма говорила это без прежнего пыла. С минуту Аласдэр смотрел на нее, но в его глазах не удалось прочитать, о чем он думал. Потом его пальцы разжались, отпустив запястье Эммы. Он обнял ее за плечи и провел через распахнутую лакеем дверь.

Ливрейный грум Аласдэра, бывший жокей по имени Джемми, при виде девушки расплылся в улыбке.

– Возьмете вожжи, леди Эмма?

– А можно? – Она вопросительно посмотрела на Аласдэра.

– Безусловно, – не моргнув глазом ответил молодой человек и, подсадив девушку на скамейку, извиняющимся тоном добавил: – Но должен предупредить, что правая в паре недолюбливает бродячих собак, пешеходов и вообще всех проезжих. Я пытаюсь отучить ее от этих вредных привычек.

– Тогда я не возьмусь ею править, – заявила девушка. – Очень плохо, если она почувствует чужую руку.

– Я тоже так думаю, – согласился Аласдэр. – Просто не хотел подвергать хоть малейшему сомнению твое умение править.

– Глупости! – Эмма не удержалась и рассмеялась. – Ты прекрасно понимаешь, что в такой ситуации мне лучше не браться за вожжи.

Он искоса посмотрел на нее.

– В последнее время я ни в чем не уверен. Все как-то очень зыбко.

Эмма не ответила, откинулась на спинку сиденья, сложила руки на коленях, всем своим видом показывая, что не намерена поддаваться на провокации.

– Ну, поехали. Джемми, дерни их за головы.

Грум повиновался и неуклюже вскочил на свой насест, когда экипаж уже проезжал мимо.

– Как ревматизм, Джемми? – обернулась к груму Эмма.

– День так, день эдак. Спасибо, леди. – За годы жо-кейства Джемми переломал себе все, что можно, и его сухопарое тело превратилось в сплошную болячку с неправильно сросшимися костями и вывернутыми суставами. Но зато никто лучше Джемми не знал лошадей. Аласдэр заметил бывшего жокея пять лет назад, когда тот побирался на скачках в Ньюмаркете, и, повинуясь импульсу, предложил работу. Грум вознаградил его поступок бесконечной преданностью и постоянными грубоватыми советами, как обращаться с лошадьми. У юного Аласдэра хватило мудрости их слушать. В итоге он прослыл несравненным знатоком, а советы его грума на лету ловили молодые люди всего города.

Импульсы Аласдэра всегда казались чудачествами, но часто диктовались состраданием, что очень удивляло не знавших его людей. Тех, кто принимал его маску – насмешливую ухмылку, острый язык, бесшабашность – за самого Аласдэра.

– Да Бог с ним.

Эмма поняла, что неприлично долго молчала и хмурилась.

– О, я что-то замечталась! – Девушка присмотрелась к упряжке. – А передняя всегда тянет вправо?

– Это из-за лая на псарне. Думает, что проезжаем слишком близко. Такой уж упрямец.

Аласдэр направил экипаж через Стэнхоуп-Гейт в Гайд-парк. Время близилось к пяти – тому самому восхитительному часу, когда каждый уважавший себя человек либо прогуливался, либо катил в коляске, либо, сидя в седле, наслаждался тем, что одновременно созерцает других и выставляет на созерцание себя.

Эмма и Аласдэр тоже незамедлительно сделались предметом всеобщего внимания.

– Почему ты выбрал этот путь? – недоуменно спросила Эмма. – Гайд-парк не по дороге в Таттерсоллз, разве не так?

– Решил убить двух зайцев: покончить со сплетнями. Сделаем пару кругов – пусть знакомые видят, как мы дружелюбны друг с другом. Это заставит многих прикусить свои злые языки. Так что, Эмма, улыбайся, делай вид, что всю жизнь мечтала покататься со мной. – Он посмотрел на нее с явным вызовом.

Улыбка Эммы была столь же ослепительна, сколь и искусственна.

– Так хорошо?

– Ну, если больше ни на что не способна…

– Мне казалось, мы договорились не подковыривать друг друга.

– Не ожидал, что просьбу улыбаться ты сочтешь за подковырку. – На лице Аласдэра появилось самое невинное выражение.

– Тебе меня не разозлить, – Эмма продолжала сиять, – не дождешься, чтобы я снова первой начала ссору.

Он только рассмеялся, и девушка невольно последовала его примеру. Но веселость ее сразу прошла, когда дама в тильбюри [3]3
  Легкий открытый двухколесный экипаж.


[Закрыть] устремилась к ним и приветственно помахала рукой.

– Кажется, леди Мелроуз пытается привлечь твое внимание, – холодно проговорила Эмма.

Лицо Аласдэра сразу замкнулось. Он коротко кивнул в сторону приближавшегося экипажа и сделал вид, что намерен продолжать движение. Но дама натянула вожжи, и, когда они поравнялись, он тоже вежливо придержал лошадей.

– Аласдэр, я вас не видела несколько дней! – воскликнула леди Мелроуз. – А в понедельник ждала к себе на карты. – Она громко рассмеялась. – Готова спорить, сейчас вы скажете, что уезжали из Лондона. Но даже не пытайтесь оправдаться! Не прислали даже записки с извинениями! Стыдитесь.

– Простите, Джулия, но меня внезапно вызвали из города, – спокойно ответил молодой человек. – Вы, кажется, не знакомы с леди Эммой Боумонт?

– Но много о ней слышала. – Леди Мелроуз перевела на Эмму пытливый взгляд. В ее серых глазах не было заметно и следа дружелюбия. Она кивнула и снова громко расхохоталась, причем сумела сделать так, чтобы смех прозвучал обидно для Эммы. – Непросто вам ладить… в сложившихся обстоятельствах. – Она заговорщически понизила голос: – Представляю, леди Эмма, как неприятно испытывать на себе гнет опекунства. Наверное, чувствуете себя наивной девчонкой.

– Следите за лошадьми, Джулия! – резко предупредил ее Аласдэр. Леди Мелроуз ослабила вожжи, и упряжка дернула вперед. Но она тут же осадила их твердой рукой.

– Необученные клячи!

– Плохой мастеровой всегда винит инструмент, – пробормотала Эмма, продолжая приветливо улыбаться.

Леди Мелроуз вспыхнула и поджала губы. Потом нарочито отвернулась от Эммы и игривым тоном обратилась к Аласдэру:

– Вы ко мне вскоре заглянете? Я скучаю, если не вижу вас несколько дней подряд. – Джулия Мелроуз капризно надула губы. – Жду вечером. Не подведите!

В ответ Аласдэр только кивнул, но в его глазах промелькнуло нечто такое, что поразило леди Мелроуз. Холодок, которого она раньше не замечала. Джулия была уверена в Аласдэре Чейзе настолько, чтобы позволить себе потешаться над его положением и колоть женщину, которая увлекла и обманула его и которую он, без сомнения, теперь ненавидел. Последние шесть месяцев он был ее любовником, и леди Мелроуз нисколько не сомневалась, что может вить из него веревки. Этот холодный блеск глаз заставил ее заволноваться.

Она ответила на поклон и проговорила с напускным добродушием:

– Всего хорошего, леди Эмма. Увидимся в городе. Не забудьте, Аласдэр. Я на вас рассчитываю. – И, дернув вожжи и взмахнув кнутом, пустила коляску вперед.

– Какие у нее тугоуздые лошади! – объявила Эмма: ценительница конной езды не смогла смолчать, несмотря на возмущение интрижкой ее опекуна.

– Не руки, а грабли, – согласился Аласдэр, заставляя и свою упряжку двинуться с места. – И посадка на лошади отвратительная: Ты затмишь ее сразу, как только выедешь в экипаже или в седле.

– Затмевать ее? Не представляю, чтобы мне пришло в голову проделывать что-либо настолько вульгарное. Какое мне дело до того, как леди Мелроуз держится в седле или управляет упряжкой? Или проделывает еще что-нибудь, – добавила Эмма ледяным тоном и тут же пожалела об этом.

Аласдэр посмотрел на Эмму, и в глазах его снова засверкала насмешка.

– Что-нибудь еще? О чем ты, дорогая? Уж не подозреваешь ли ты?.. – Его бровь поползла вверх.

– Если хочешь вывести мня из себя, Аласдэр Чейз, смени тему. Думаешь, меня способна унизить волочащаяся за тобой распутница? Очень ошибаешься, мой друг!

– Легче, легче. Надо осадить, – пробормотал вполголоса с запяток Джемми. Он восседал за спинами этих двоих множество раз еще в те дни, которые привык считать хорошими временами, и привык к их бурным перепалкам. Но горький тон сегодняшнего обмена упреками был для него в новинку.

Однако выпад Эммы остался без ответа. Аласдэр тяжело вздохнул и терпеливо, хотя и с оттенком раздражения, сказал:

– Не знаю, Эмма, чего ты ожидала. Неужели полагала, что я буду вести монашеский образ жизни?

Девушка, не в силах поверить в то, что слышала, боролась с приступом злости. Он так ничего и не понял!

– Я вовсе не рассчитывала, что ты превзойдешь добродетелями герцога Кларенса и госпожу Джордан. Заботливый отец, любящий…

– Ради всего святого, прекрати! – перебил ее Аласдэр. – Все позади. Почему ты не можешь об этом забыть?

Эмма задохнулась от возмущения.

– Ах, позади? Как я могу забыть? Не вспоминать об ужасном предательстве… подлом обмане. Если бы ты хоть что-нибудь сказал… объяснил… а не оставил просто так испытывать унижение! Почему ты мне не сказал?

Не отвечая, Аласдэр повернул лошадей к Апсли-Гейт. Почему не сказал? Конечно, надо было сказать. Но задним умом каждый крепок, и уроки, вынесенные им из прошлого, ничего не изменят. Он не сказал Эмме, потому что боялся. И вместо того чтобы признаться в своем страхе, уверил себя, что дело ее не касается. Не надо ей знать. Ни к чему. Он поделит жизнь на ячейки, которые не будут влиять друг на друга.

Боже мой! Он был таким зеленым… таким глупым, неоперившимся, заносчивым! Но его дурацкое поведение было не единственной причиной их ужасного разрыва. Вина лежала не только на нем, но и на Эмме. Но она не желала слушать никаких увещеваний.

– Я ошибался. Признаюсь, – согласился Аласдэр. – Но если вспомнить твою реакцию, мое поведение вполне оправданно.

Эмма сидела очень тихо, не снимая с колен трясущихся рук. Неужели Аласдэр не в состоянии понять, почему она так реагировала? Даже теперь не хотел понять, каково ей тогда было: она чувствовала, что ее предали, смертельно обидели. Подразумевалось, что они были не только любовниками, но и друзьями. Эмма отдалась ему вся целиком, а он решил, что она не достойна доверия… решил ничего не говорить о столь важной части своей жизни.

– Тогда и разговаривать не о чем!

Но, даже делая это категоричное заявление, девушка понимала, что все еще надеется вытащить на свет их мрачное прошлое. Быть может, три года не прошли даром и Аласдэр начал догадываться, почему она сделала то, что сделала? Быть может, они еще способны друг друга простить? Но похоже, она строила замки из песка. Аласдэр не испытывал никаких сожалений. Он по-прежнему верил, что действовал правильно, а ее реакция непростительна.

Совсем не излечив ран, новая ссора сделала пропасть между ними еще глубже. Их прежнее соглашение рухнуло. Но вместо ослепляющего гнева, который ее постоянно поддерживал, Эмма от возвращения к привычной боли испытала только чувство опустошения.

Она молча сидела рядом, радуясь одному: в шумном хаосе Пиккадилли продолжать разговор оказалось невозможно. Аласдэр в это время всеми силами удерживал норовистую лошадь. Здесь, на шумной улице, и хорошо вымуштрованное животное могло не на шутку разнервничаться: со всех сторон слышался собачий лай, крики торговцев, грохот железных колес по мостовой. Им навстречу неуклюже катилась старомодная карета – разболтанный корпус опасно вихлял, лошади в упряжи вспотели и задыхались так, словно давным-давно не отдыхали. Кучер изо всех сил натянул поводья, заставляя упряжку остановиться и дать возможность Аласдэру безопасно проехать мимо. Но этим маневром застал врасплох ломового извозчика следовавшей за ним повозки. Тяжеловозы ткнулись носами в задок кареты, прежде чем возница успел что-нибудь сделать. Могучий конь вскинул голову и недовольно заржал. И тогда норовистый ведущий Аласдэра, захрипев, шарахнулся в сторону.

Джемми соскочил с запяток и ринулся к голове животного. А Аласдэр, крепко стиснув губы, сведенными руками в элегантных перчатках, не проронив ни звука, утихомиривал бешено поводящего глазами коня, пока они не разминулись с каретой и ломовой повозкой.

Эмма, несмотря на чувство горечи и злость, не могла в душе не поздравить своего опекуна, хотя ее похвалы так и остались невысказанными. Сама она в такой кутерьме не смогла бы удержать лошадей. Но Эмма хранила ледяное молчание. Ее терзала единственная мысль: покоя обрести не удастся, пока Аласдэр снова не исчезнет из ее жизни. А достигнуть этого можно было только одним способом.

Аласдэр завернул во двор Таттерсоллза, спрыгнул на землю и бросил вожжи Джемми. Тот подал руку Эмме, но девушка, отказавшись от помощи, легко соскочила вниз и, расправив юбки, с интересом осмотрелась.

В тот день в Таттерсоллзе люди улаживали дела. Двор был наполнен мужчинами: одни гасили долги, сделанные на скачках, другие расплачивались по аукционным счетам. Эмма заметила, какой живой интерес вызвало ее присутствие в мужской компании, и инстинктивно вздернула голову. Глаза мужчин устремлялись в ее сторону, разговоры стихали, а несколько горожан уже разглядывали ее в лорнеты.

– Пошли. – В голосе Аласдэра не чувствовалось никаких эмоций. С обычной своей фамильярностью он обнял ее за талию. – Предназначенные для распродажи лошади Честертона стоят в конюшне на соседнем дворе.

Они вошли в огромный конюшенный двор, где с трех сторон располагались стойла. При их появлении из конторки поспешно вышел мужчина в кожаных бриджах и зеленом сюртуке. Он недоверчиво уставился на Эмму, но тут же с облегчением повернулся к ее спутнику.

– Я к вашим услугам, лорд Аласдэр.

– Леди Эмма ищет пару лошадей в упряжь и еще одну верховую. Мы хотели узнать, мерины Честертона еще не проданы?

– Они должны поступить на завтрашний аукцион. – Джон Таттерсоллз почесал подбородок. – Сомневаюсь, чтобы его светлость согласился меньше чем на три с половиной сотни до аукциона.

– M-м… Что ж, давайте взглянем. Сам бы я оценил их в двести семьдесят пять. Однако посмотрим.

Эмма поняла, что ей не следует встревать в переговоры, но нисколько об этом не жалела. Ей было любопытно, хотя и немного досадно сознавать, что если три года назад она бы получала от взглядов окружающих удовольствие, то теперь явно ощущала себя не в своей тарелке.

Гнедых вывели из стойла, и они шагали по двору.

– Красивая пара, – говорил тем временем Джон Таттерсоллз. – И в то же время вымуштрованная.

– Очень красивая! – горячо подтвердила Эмма, в восхищении забывая о своем намерении оставаться в стороне. – Как считаешь, Аласдэр?

– А что у вас есть еще, Таттерсоллз? – спросил молодой человек.

Торговец выглядел озадаченным.

– Ничего такого, что бы сравнилось с этой парой, сэр.

– Не важно. Все равно покажите.

Остальные предложения Эмму нисколько не заинтересовали. И она имела основания подозревать, что Аласдэра – тоже. Уловка опекуна состояла в том, чтобы сбить цену, и эта уловка казалась девушке недостойной. Но приходилось хранить молчание и смириться, поскольку переговоры вел Аласдэр и, что не менее важно, держал в своих руках завязки от ее кошелька.

– Да это же леди Эмма.

Девушка повернулась на смутно знакомый голос.

– Господин Дени, добрый день. – Она тепло улыбнулась и протянула руку. – Вы знакомы с лордом Аласдэром Чейзом? Я познакомилась с господином Дени сегодня утром у принцессы Эстергази, – повернулась Эмма к опекуну.

– Мы с лордом Аласдэром соседи, – объяснил Поль, дружески кивая. – Как неожиданно встретить вас здесь, леди Эмма!

– Немного непривычно. – Девушка постаралась сохранить беззаботный вид. – Но вы должны меня понять: я люблю сама выбирать себе лошадей.

– Вполне понимаю, – с готовностью согласился француз. – Каждый истинный ценитель повел бы себя так же… Хотя я должен был сказать «ценительница». Какая глупость, что женщин считают не столь компетентными знатоками лошадей, как мужчин!

Эмма одарила его сияющей улыбкой.

– Приятно выслушивать мнение человека со столь просвещенными взглядами. Правда, Аласдэр?

Опекун, решивший, что господин Дени даром времени не терял и сумел найти способ быть представленным Эмме, буркнул в ответ что-то неразборчивое и, в свою очередь, спросил:

– Вы тоже покупаете, Поль?

– Да. Верховую лошадь. До этого я пользовался наемными, но они все такие тугоуздые, что я решил завести собственную.

Джон Таттерсоллз вложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. Из конторки тут же выбежал человек в грубом полотняном переднике.

– Покажи джентльмену верховых в стойлах шесть и десять, – приказал торговец. – Если вам угодно пройти с Джедом, он продемонстрирует вам то, что мы имеем.

– Я с вами, – быстро вставила Эмма. – Тоже хочу посмотреть на верховых лошадей. Аласдэр, гнедые мне прекрасно подойдут. Я тебе не нужна. Улаживай дело без меня. – И, весело улыбнувшись, оперлась на тут же предложенную французом руку и вместе с ним последовала вслед за грумом.

Аласдэр посмотрел ей вслед, потеряв на секунду дар речи от такого оскорбления. Эмма обращалась с ним как с официантом или с судебным приставом: оставила разбираться с ее делами, словно за это платила, а сама отправилась с новым знакомцем.

– Так что скажете, лорд Аласдэр?

Молодой человек почувствовал, что торговец смотрит на него с некоторым сомнением, и тут же сообразил почему. Выражение его лица было далеко не из приятных.

– Я не намерен предлагать больше трех сотен, – резко бросил он. Если Эмма не получит лошадей – что ж, так тому и быть.

Джон Таттерсоллз снова почесал подбородок и прикинулся, что обдумывает предложение. Потом как бы нехотя произнес:

– Какой вы несговорчивый, сэр!

Аласдэр невольно улыбнулся.

– Вы прекрасно знаете, Джон, что Честертон велел вам соглашаться на триста фунтов до аукциона.

– Это он сам вам сказал? – вздохнул торговец. – Ох уж эти джентльмены – не дают как следует заниматься делом!

– Лорда Честертона устроит, что его лошади попадут в хорошие руки, – утешил его Аласдэр. – Давайте пройдем в контору, и я выпишу вам чек.