Текст книги "Нортенгерское аббатство (сборник)"

– Я буду беспредельно счастлив познакомить ее с ними получше.

– Несомненно; однако ныне сие ничего не объясняет.

– Как мне поступить?

– Ты знаешь, как тебе надлежит поступить. Обели себя пред нею. Скажи, что высоко ценишь ум женщин.

– Госпожа Морлэнд, я высоко ценю ум всех женщин мира – в особенности тех – кем бы они ни были, – подле которых пребываю.

– Сего недостаточно. Посерьезнее, прошу тебя.

– Госпожа Морлэнд, никто не может ценить ум женщин выше, нежели я. По моему мнению, природа одарила их столь щедро, что они никогда не почитают необходимым использовать более половины сего дара.

– Серьезности мы от него сейчас не добьемся, госпожа Морлэнд. Он нынче к здравомыслию не склонен. Но уверяю вас, что вы поймете его совершенно неверно, если вам покажется, будто он несправедлив к любой женщине или недобр ко мне.

Убедить Кэтрин, что Генри Тилни безгрешен, не составило труда. Манера его порою удивляла, однако намеренья всегда были праведны, и Кэтрин готова была восхищаться тем, чего не понимала, едва ли меньше, нежели тем, что понимала вполне. Вся прогулка получилась изумительная и хотя закончилась чересчур скоро, завершенье ее тоже оказалось изумительным; друзья проводили Кэтрин до дома, и юная г-жа Тилни перед расставаньем весьма почтительно обратилась равно к г-же Аллен и Кэтрин, моля одарить ее радостью общества последней за обедом послезавтра. Г-жа Аллен без труда согласилась, а труды Кэтрин ограничились сокрытьем безграничности ее наслаждения.

Утро миновало столь очаровательным манером, что изгнало из души Кэтрин любую дружбу и естественную привязанность, ибо ни единой мысли об Изабелле или Джеймсе не посетило ее на прогулке. Когда Тилни отбыли, Кэтрин вновь исполнилась дружелюбия, однако сие некоторое время не приносило результатов; г-жа Аллен не располагала сведеньями, кои облегчили бы волненье протеже, и ни единой весточки от экскурсантов не получала. Ближе к обеду, впрочем, Кэтрин, сославшись на некий незаменимый ярд ленты, кой потребно купить незамедлительно, отправилась в город и на Бонд-стрит нагнала вторую сестру Торп, что лениво шагала к Эдгарз-билдингз меж двумя обворожительнейшими девушками на свете, кои целое утро были ее драгоценными подругами. От нее Кэтрин вскоре узнала, что поездка в Клифтон состоялась.

– Они уехали в восемь утра, – сказала юная г-жа Энн Торп, – и я вовсе им не завидую. Мне думается, нам с вами повезло, что мы избавлены от сей докуки. Скучнейшее предприятье на земле – нынче в Клифтоне ни души. Красотка поехала с вашим братом, а Джон повез Марию.

Кэтрин искренне возрадовалась подобному обустройству экскурсии.

– О да! – поддержала ее собеседница. – Мария уехала. Ужас как хотела с ними отправиться. Думала, все выйдет лучше некуда. Не могу сказать, что восхищена ее вкусом; что до меня, я с самого начала не стремилась ехать, даже если б они уговаривали.

Кэтрин, несколько в сем сомневаясь, не удержалась:

– Жаль, что вам не удалось прокатиться с ними. Какая досада, что вы не могли поехать все вместе.

– Благодарю вас; но сие мне совершенно безразлично. В самом деле, я не поехала бы ни за что на свете. Когда вы нас догнали, я так и говорила Эмили и Софии.

Сие Кэтрин все равно не убедило; но, радуясь, что Энн утешится дружбою Эмили и Софии, она распрощалась с девицами без особой неловкости и возвратилась домой, ликуя, ибо ее отказ экскурсии не помешал; от всего сердца надеялась Кэтрин, что оная экскурсия окажется наиотраднейшим предприятьем, а посему Джеймс и Изабелла не станут долее обижаться на нее за сопротивленье.

Глава XV

Назавтра спозаранку записка Изабеллы, в каждой строке миролюбивая и нежная, умоляющая о немедленном визите подруги по беспредельно важной причине, повлекла Кэтрин в блаженном состояньи уверенности и любопытства в Эдгарз-билдингз. Две младшие сестры Торп одиноко сидели в салоне; и едва Энн вышла, дабы позвать Изабеллу, Кэтрин воспользовалась шансом расспросить Марию о подробностях вчерашнего путешествия. Мария только и желала о сем поговорить; и Кэтрин тотчас узнала, что план был наивосхитительнейшим на свете, никто и вообразить не в силах, как это было очаровательно, и просто непостижимо, сколь восхитительно все получилось. Сии сведенья поведаны были в первые пять минут; в следующие пять минут раскрылись подробности – как они поехали прямиком в гостиницу «Йорк», поели супу и заказали ранний обед, отправились в бювет, отведали воды и выложили несколько денег за кошельки и флуориты; засим перешли вкусить мороженого в кондитерской и поспешили в гостиницу, где торопливо проглотили обед, дабы успеть до темноты; а потом восхитительно прокатились назад, только вот луна не вставала и чуточку моросило, и еще лошадь г-на Морлэнда так устала, что еле поспевала за ними.

Кэтрин выслушала сие с искренним удовлетвореньем. Судя по всему, о замке Блэйз не заходило и речи; а обо всем прочем ни мгновенья не стоило жалеть. Повествованье Марии завершилось нежным излияньем жалости к сестре Энн, коя была лишена сей экскурсии и кою Мария представила несносно озлившейся.

– Наверняка она никогда меня не простит; но, понимаете, что же мне было делать? Джон понуждал меня ехать – поклялся, что не повезет ее, потому что у нее жуть какие толстые лодыжки. Я думаю, она еще месяц станет дуться; но я полна решимости не сердиться; меня не так просто вывести из себя.

Тут Изабелла вошла в салон поступью до того целеустремленной и с видом до того счастливым и важным, что подруга ее более ни на кого не смотрела. Мария была отослана без лишних церемоний, и Изабелла, обняв Кэтрин, заговорила следующим манером:

– Да, моя драгоценнейшая Кэтрин, так оно и есть; твоя прозорливость тебя не обманывает. Ах! Сей лукавый взор! Он проницает все на свете.

Кэтрин отвечала гримасою озадаченного неведенья.

– Итак, возлюбленная, бесценная моя подруга, – продолжала Изабелла, – успокойся. Я, как ты догадываешься, потрясающе ажитирована. Сядем удобнее и побеседуем. Ну, так ты догадалась, едва получила записку? Ах, озорница! О! Драгоценная моя Кэтрин, ты одна, ты, кому ведома душа моя, способна постичь нынешнее мое счастие. Твой брат – очаровательнейший из мужчин. Мне жаль только, что я не достойна его более. Но что скажут твои превосходные отец и матушка? Ах! О Господи! Одна мысль о них волнует меня несказанно!

Разуменье Кэтрин начало просыпаться; истина внезапно ворвалась в ее сознанье; и, залившись объяснимым румянцем столь нового переживанья, она вскричала:

– Ох батюшки! Милая моя Изабелла, что ты хочешь сказать? Ужели… ужели ты поистине любишь Джеймса?

Вскоре она, однако, постигла, что сие смелое умозаключенье составляет лишь половину правды. Трепетная привязанность Изабеллы, кою, попрекнула та подругу, Кэтрин неизменно наблюдала во всяком ее взгляде и жесте, на вчерашней экскурсии получила восхитительное подтвержденье взаимной любви.

Душа Изабеллы и верность равно принадлежат Джеймсу. Никогда в жизни не слышала Кэтрин ничего интереснее, чудеснее и отраднее. Ее брат и подруга помолвлены! Не имея привычки к подобным событьям, она полагала оный факт важным до крайности и считала, что сие – одно из тех великих событий, повторенье коих едва ли допускается обыденным порядком вещей. Сила чувств ее бежала выраженья; природа их, однако, ее подругу удовлетворила. Первым делом обе прекрасные дамы излили счастье обрести друг в друге такую сестру, а затем слились в объятьях и слезах радости.

Впрочем, как ни восторгалась Кэтрин грядущим родством, следует признать, что Изабелла намного обогнала ее в чувствительном предвкушеньи.

– Ты станешь мне столь бесконечно дороже, моя Кэтрин, нежели Энн или Мария; я чувствую, что буду безмерно сильнее привязана к драгоценнейшей моей семье Морлэнд, нежели к родным.

Сего взлета дружественности Кэтрин не постигала.

– Ты так похожа на своего драгоценного брата, – продолжала Изабелла, – что я полюбила тебя, едва увидев. Но со мною вечно так; все определяют первые мгновенья. В первый же день, когда Морлэнд приехал к нам на Рождество, – в первую секунду, когда я его узрела, – сердце мое было отдано ему необратимо. Помню, я была в желтом платье, а волосы заплела в косы; когда я вошла в гостиную и Джон нас познакомил, я подумала, что в жизни не видала такого красавца.

Тут Кэтрин втайне признала могущество любви, ибо, любя брата всем сердцем и пристрастно судя обо всех его дарованьях, не считала его красавцем никогда в жизни.

– Еще, помню, с нами в тот вечер пила чай юная госпожа Эндрюс, и на ней была тафта кирпичного оттенка; госпожа Эндрюс смотрелась так божественно – мне казалось, твой брат непременно влюбится в нее; я глаз не сомкнула в ту ночь, о сем размышляя. Ах! Кэтрин, сколько бессонных ночей я провела из-за твоего брата! Я не желала бы тебе и половины того, что перестрадала! Я знаю, что исхудала кошмарно; однако я не стану ранить тебя живописаньем своих тревог; ты их лицезрела довольно. Мнится мне, я вечно проговаривалась – я так неосторожно говорила, сколь неравнодушна к церкви! Но я всегда верила, что с тобою секрету моему ничто не грозит.

Меньшей угрозы и быть не может, думала Кэтрин; но, стыдясь неосведомленности, коей никто от нее не ожидал, не смела более спорить и не отрекалась от лукавой проницательности и нежного сопереживанья, каковыми Изабелла желала ее наделить. Брат, узнала Кэтрин, готовится во весь опор мчаться в Фуллертон, дабы поведать о событьи и испросить дозволенья; и при мысли о сем душу Изабеллы охватывала подлинная ажитация. Кэтрин попыталась убедить подругу, как была убеждена сама, что отец и матушка Морлэнд ни за что не воспротивятся желаньям сына.

– Не бывает, – сказала она, – родителей добрее, кои более желают счастья детям; я не сомневаюсь, что они согласятся тотчас.

– Морлэнд говорит то же самое слово в слово, – отвечала Изабелла, – и все-таки я не смею сего ожидать; приданое мое столь мало; они никак не могут согласиться. Твой брат, кто может жениться на ком угодно!

В сем Кэтрин тоже расчислила могущество любви.

– Да нет же, Изабелла, ты слишком скромна. Различье состояний вовсе ничего не значит.

– Ах! Бесценнейшая моя Кэтрин, я знаю, что сие ничего не значит для твоего великодушного сердца; но не следует от многих ожидать подобного бескорыстия. Я желала бы только, чтобы мы с ним обменялись положеньями. Обладай я миллионами, будь я хозяйкою целого мира, я бы предпочла твоего брата всем на свете.

Сей очаровательный сантимент, равно симпатичный здравостью своей и новизною, весьма приятным образом напомнил Кэтрин всех ее знакомиц средь героинь; и юная дева сочла, что подруга, провозглашая сию великую мысль, была как никогда обворожительна.

– Я уверена, что они согласятся, – то и дело твердила Кэтрин. – Я уверена, они полюбят тебя всей душою.

– Что до меня, – сказала Изабелла, – желанья мои бесконечно умеренны; мне по натуре моей достало бы и наималейшего дохода. Когда людей связывает расположенье, сама бедность обращается в богатство; роскошь я презираю; я бы и за все блага вселенной не поселилась в Лондоне. Домик в какой-нибудь далекой деревушке – вот наслаждение. Поблизости от Ричмонда есть очаровательные дома.

– Ричмонд! – вскричала Кэтрин. – Ты должна жить поближе к Фуллертону. Ты должна быть рядом с нами.

– О да, иначе я стану горевать. Я буду счастлива, если только поселюсь подле тебя. Но сие праздные беседы! Я не дозволю себе помышлять о таком, пока мы не узнаем ответа твоего отца. Морлэнд говорит, что, если напишет нынче в Солсбери, мы, вероятно, получим письмо завтра. Завтра? Да мне не хватит мужества вскрыть конверт. Я наверняка умру.

За сей убежденной декларацией последовало благоговейное молчанье – и когда Изабелла вновь заговорила, речь пошла о фасоне ее свадебного платья.

Их совещанье прервал трепетный молодой влюбленный собственной персоной – он явился, дабы выдохнуть прощальные слова пред отъездом в Уилтшир. Кэтрин желала поздравить брата, но не знала, что сказать, и лишь глаза ее не утратили красноречия. Во взоре их, однако, весьма выразительно сияли восемь частей речи, и Джеймс складывал из них фразы без труда. В нетерпеньи желая осуществить дома все, на что надеялся, юноша прощался кратко; и прощался бы еще короче, если б его то и дело не задерживали настоятельные мольбы его прелестной возлюбленной отбыть поскорее. Дважды ее стремленье спешнее отправить Джеймса в дорогу возвращало его почти от самой двери.

– Воистину, Морлэнд, я должна вас прогнать. Подумайте, сколь далекий путь вам предстоит. Мне невыносимо видеть, как вы медлите. Ради бога, не теряйте более времени. Ну езжайте, езжайте – я настаиваю.

Подруги, чьи сердца ныне сплавились воедино, не расставались целый день; часы летели в предвкушеньи сестринского счастья. Г-жа Торп и ее сын, ознакомленные с обстоятельствами и, по видимости, нуждавшиеся только в согласии г-на Морлэнда, дабы счесть помолвку Изабеллы наиудачнейшим событьем для семьи, были допущены к сим совещаньям, и их доля взглядов со значеньем и таинственных гримас переполнила чашу любопытства младших сестер, коих сведений не удостоили. Простые чувства Кэтрин говорили, что столь загадочная скрытность не являет доброты и безосновательна, и юная дева едва ли удержалась бы от указанья на сию недоброту, не будь столь очевидна безосновательность; впрочем, Энн и Мария вскоре облегчили ее душу прозорливостью своих «а чего я зна-аю»; и вечер миновал за некоей войною остроумий, представленьем фамильной находчивости: одна сторона таинственно изображала секретность, другая замалчивала открытье, и обе являли равную изобретательность.

Назавтра Кэтрин вновь была с подругою, пытаясь оную взбодрить и в праздности поторопить бесконечные часы скуки до прибытия почты, – занятье потребное, ибо с приближеньем часа, когда разумно ожидать корреспонденции, Изабелла все более падала духом и к минуте доставки довела себя до подлинного расстройства. Но куда же расстройство делось, едва доставили почту? «Я без труда получил согласье добрых моих родителей, кои обещали ради счастия моего сделать все, что в их силах» – таковы были первые три строки, и в единый миг радостная уверенность затопила дом. Черты Изабеллы ослепительно просияли, все заботы и тревоги словно улетучились, душа ее воспарила так высоко, что не уймешь, и дева без колебаний объявила себя счастливейшей из смертных.

Г-жа Торп со слезами радости обнимала дочь, сына, посетительницу и с удовлетвореньем заключила бы в объятья половину обитателей Бата. Сердце ее истекало нежностью. Что ни слово, звучало «драгоценный Джон» и «драгоценная Кэтрин»; «драгоценную Энн и драгоценную Марию» следовало незамедлительно ознакомить с их блаженством; и две «драгоценные» разом пред именем Изабеллы не превышали того, что сие возлюбленное дитя заслужило с полным правом. Даже Джон не избегнул радости. Он не просто наделил г-на Морлэнда высоким званьем одного из наиславнейших малых в мире, но также заполнил божбою целый панегирик.

Письмо, породившее все эти восторги, было кратким, едва ли содержало что-либо, помимо сообщенья об успехе; все подробности же откладывались до следующего раза, когда Джеймс сможет написать. Однако Изабелла готова была дожидаться подробностей. Истинно потребные сведенья составили благословение г-на Морлэнда; честь его служила зароком того, что все пойдет как по маслу; и бескорыстная душа Изабеллы не заботилась о том, какой методою образуется их доход, получат ли они землю или же деньги в облигациях. Она узнала достаточно, уверилась ныне в достойном и скором браке, и ее воображенье стремительно умчалось к сопутствующим ему радостям. Она зрела себя: миновали несколько недель, всякий новый знакомец в Фуллертоне взирает и восхищается, всякая дорогая старая подруга в Патни ей завидует; в ее распоряженьи экипаж, на карточках новое имя, а на пальце – блистательная выставка колец.

Когда все удостоверились в содержаньи письма, Джон Торп, ожидавший лишь доставки почты, дабы отправиться в Лондон, приготовился отбыть.

– Ну-с, госпожа Морлэнд, – сказал он, обнаружив ее одну в салоне, – я пришел с вами распрощаться.

Кэтрин пожелала ему счастливого пути. Будто бы не слыша ее, он подошел к окну, помялся, помычал некий мотивчик и, по видимости, совершенно погрузился в себя.

– Вы не опоздаете в Девайзес? – спросила Кэтрин. Он не отвечал, но после минутной паузы изверг:

– Отменно хорош этот брак, Богом клянусь! Умно Морлэнд и Красотка сочинили. А вы что скажете, госпожа Морлэнд? Я бы сказал, неплохая мыслишка.

– Мне представляется, мысль очень хороша.

– Правда? Вот это, ей-богу, по-честному! Впрочем, я рад, что вы не против брака. Слыхали когда-нибудь песенку – «Пойдешь на свадьбу – жди второй»? Я надеюсь, вы придете на Красоткину свадьбу?

– Да; я обещала вашей сестре быть, если сие окажется возможно.

– Ну тогда, знаете ли, – изогнувшись и выдавив глупый смешок, – я бы так сказал, нам бы можно и попробовать, правда ли в песне поется.

– Да? Но я никогда не пою. Что ж, я желаю вам счастливого пути. Я нынче обедаю с юной госпожою Тилни, и теперь мне пора домой.

– Ну уж для такой отъявленной спешки повода нет. Кто знает, когда еще свидимся. Я-то вернусь только через две недели, и две недели эти покажутся мне дьявольски долгими.

– Зачем тогда вы так надолго уезжаете? – парировала Кэтрин, сообразив, что он ждет ответа.

– Вот уж как вы любезны – любезны и добры. Я такое не скоро забуду. Но, я так думаю, в вас доброты и всего прочего больше, чем в любом, кого ни возьми. Чудовищная просто доброта, и не только доброта, но в вас столько – столько всего; и вы такая – честное слово, я и знать не знаю никого, на вас похожего.

– О Господи, да множество людей на меня похожи, только гораздо лучше. Доброго вам утра.

– Но, госпожа Морлэнд, я вскорости приеду навестить Фуллертон, если сие вам приятно.

– Конечно, приезжайте. Мои отец и матушка будут вам очень рады.

– И я надеюсь – я надеюсь, госпожа Морлэнд, встреча со мною не расстроит вас.

– Боже мой, да вовсе нет. Мало какие встречи меня расстраивают. Общество всегда бодрит.

– Вот и я думаю в точности так же. Я вам так скажу – мне бы чуток бодрящего общества, мне бы только общества тех, кого я люблю, мне бы там быть, где мне нравится, и с теми, кто мне нравится, – и гори огнем все остальное. Я искренне рад, что вы о том же толкуете. Но я так думаю, госпожа Морлэнд, мы с вами вообще часто думаем сходным образом.

– Может, и так; впрочем, я о сем никогда не задумывалась. Часто ли? – правду сказать, довольно невелика та доля, касательно коей я свое мнение знаю сама.

– Так и я тоже, ей-же-ей. Терзать мозги тем, что меня не заботит, – нет, вот уж это не по мне. Мои-то мыслишки – проще простого. Мне бы только девушку, которая мне нравится, да удобный домик над головой – и за каким дьяволом мне все прочее? Состоянье – ничто. В своем доходе я уверен; а если у нее нет ни пенни, – ну и ладно, оно и к лучшему.

– Истинная правда. Тут я с вами согласна. Если одна сторона располагает приличным состояньем, другой сие вовсе не потребно. И не важно, у кого оно есть, – главное, чтобы хватило обоим. Один денежный мешок ищет другой – гадко подумать. А брак ради денег – по-моему, наиотвратительнейшая вещь на свете. Доброго дня. Мы будем очень рады увидеть вас в Фуллертоне, когда вам будет удобно.

И с этим она ушла. Вся галантность Торпа не умела задержать ее долее. Какие новости ей предстояло поведать, к какому визиту подготовиться! – ни единая черта его натуры не могла побудить Кэтрин к отсрочке; и юная дева поспешила прочь, оставив Торпа в совершенном довольстве, ибо рацею свою он счел удачной, а ободренье Кэтрин – неприкрытым.

Волненье, кое она пережила, узнав о помолвке брата, понудило ее ожидать значительного всплеска чувств, кой захлестнет чету Аллен, едва они услышат о чудесном событии. Сколь велико было ее разочарованье! Важнейшее дело, кое многоречивые предуведомленья выманили на свет Божий, предвиделось супругами с самого приезда Джеймса в Бат; и по такому случаю г-н и г-жа Аллен разве что пожелали молодым людям счастья; джентльмен, кроме того, отметил красоту Изабеллы, а дама – невероятное оной везенье. Кэтрин сие мнилось бесчувственностью удивительных пропорций. Правда, раскрытье великой тайны – поездки Джеймса в Фуллертон накануне – пробудило в г-же Аллен некие переживанья. Сего известья она не смогла перенести с идеальным самообладаньем, раз за разом сокрушалась о том, что потребна была секретность, жалела, что не ведала о намереньи Джеймса заранее, а равно о том, что не увиделась с молодым человеком, ибо тогда всенепременно обеспокоила бы его просьбою передать наилучшие пожеланья отцу его и матушке и горячие приветы всем Скиннерам.