Автор книги: Джейсон Белл
Жанр: Зарубежная публицистика, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
2
Профессор
Новым домом Белла стал ипподром, наспех переоборудованный в лагерь для военнопленных иностранцев. На первый взгляд он выглядел как любой другой концентрационный лагерь: грязный, угнетающий, репрессивный и жестокий.
Рухлебен граничил с рекой Шпрее на севере и улицей, иронично названной Фрайхайт – Свобода, – на юге. Между заключенными и Фрайхайт стояла вооруженная охрана и два неприступных забора. Первоначальные 11 бараков лагеря были построены для лошадей. Барак Белла № 11 находился в юго-западном углу, рядом с казино и помещениями охраны [1]. В каждом бараке было в среднем 27 грязных стойл, в каждом стойле около шести человек на трех двухъярусных кроватях, расположенных у стен. На чердаках над ними, где когда-то хранили сено, в тесных помещениях размещалось еще больше мужчин. Жизнь была неприятно душной, многолюдной и темной. Зимой было холодно, летом – жарко.
Заключенные могли свободно передвигаться по территории лагеря, за исключением случаев, когда охранники запирали их из-за побегов, карантина или в качестве группового наказания. Пешком от одного конца лагеря до другого можно было дойти где-то за десять минут. Постоянно стоял шум, заключенные то и дело спорили. К счастью, у них была боксерская груша. Когда этого оказывалось недостаточно, они надевали перчатки и выходили на боксерский ринг.
Охранники, некоторые из которых безжалостно издевались над заключенными, едва ли улучшали общую атмосферу. Не делали этого и близлежащие военные заводы. Рухлебен находился на промышленной окраине Берлина, где из труб безостановочно валил ядовитый дым. Оружейные заводы приносили своим владельцам огромную прибыль, производя отравляющий газ, чтобы душить солдат в окопах, бомбы для дирижаблей, чтобы сносить жилые дома в Бельгии, торпеды для потопления пассажирских судов в Атлантике и артиллерийские снаряды для поражения Парижа.
Поначалу ситуация была крайне плачевной, поскольку люди, которые в мирной Германии жили счастливо и никого не трогали, внезапно оказались заключенными, вынужденными мириться с плохим питанием и санитарными условиями, постоянным шумом и потерей личного пространства. Но заключенные собрались и приняли групповое решение отбросить уныние и сделать свою жизнь достойной. Лидеры, такие как, например, биолог Майкл Пиз, хотели остаться людьми, построив собственную цивилизацию. Охранники не возражали, возможно потому, что многие хотели нажиться на лагерной экономике. Заключенные, используя инфраструктуру бывшего ипподрома, открывали магазины, устраивали масштабные мероприятия, например театральные и музыкальные представления, и даже организовали собственный университет: в Германии было много британских ученых, потому что они, как и Белл, учились здесь в университетах – одних из лучших в мире.
Если бы вам пришлось оказаться в тюрьме, трудно представить себе лучший вариант, чем Рухлебен. Благодаря тому, что множество талантливых музыкантов было сосредоточено в одном маленьком месте, тюремная жизнь превращалась в подобие бродвейского шоу. Некоторые из музыкантов были гастролирующими профессионалами высочайшего уровня. Другие были в Германии на фестивале Вагнера, как, например, друг Белла великий канадский дирижер Эрнест Макмиллан, который провел большую часть войны в Рухлебене. Когда началась война, немецкая полиция схватила исполнителей, как и остальных «граждан враждебных государств». А значит, Белл слушал концерты известных инструменталистов в самом популярном тюремном музыкальном заведении всех времен.
Тем временем театр Рухлебена ставил роскошные постановки с участием опытных актеров. Майкл Пиз поставил свою пьесу, а Белл построил декорации для пьесы Шекспира «Как вам это понравится». Приезжий высокопоставленный человек написал, что постановка Шекспира в Рухлебене была не хуже любой из городских постановок.
Хотя все они были заключенными, мужчины импортировали иерархию социальных классов из Англии. Те, у кого были деньги на расходы (а именно средства, присылаемые из дома), могли платить другим за приготовление пищи и уборку. Пленные матросы, уже привыкшие к таким обязанностям, были рады подзаработать. Постепенно Рухлебен стал маленьким островком относительного мира и культуры для 5000 избранных, пока Великая война уничтожала миллионы людей.
И все же это был не санаторий. В лагере содержались головорезы и преступники, антисемиты, нападавшие на людей с ножами, и будущие нацисты. Некоторые из «иностранцев» были немцами, но в силу происхождения или места рождения были причислены Германией к «гражданам враждебного государства». Пусть они и застряли в тюрьме, их сердца по-прежнему принадлежали Германии.
В Рухлебене стоял жуткий шум. Разгневанные охранники кричали, угрожая всех расстрелять. На близлежащем поле иногда практиковали обращение с пулеметом, что делало невозможным работу и разговор. Часто случалось воровство; приватность была редкостью.
Заключенные могли отдохнуть в синагоге, библиотеке или в отделении Ассоциации молодых христиан (YMCA). Но для личного времени нужно было арендовать «закуток» – небольшую будку, где до войны игроки делали ставки. Белл спешил занять там место. Зимние месяцы он дрожал в своей неотапливаемой каморке, писал письма, читал книги, например «Фауста» и новейшие исследования в области феноменологии (Эдит Штайн присылала ему последние статьи), и заполнял свои дневники. Среди прочего он был занят пьесой, романом, архитектурными проектами, философией, историей и самоанализом.
К середине 1915 года Рухлебен мог похвастаться новыми бараками и улучшенной сантехникой, здесь проводились спортивные лиги, спектакли и академические лекции. Жизнь среди интернированных организовывалась самостоятельно. Все проистекало исключительно из изобретательности и ресурсов заключенных. Например, интернированный по имени Альберт Кампс открыл в Рухлебене почтовое отделение с собственными марками и сотрудниками. Вскоре рухлебениты сформировали собственное общество, настоящую Маленькую Британию на самом неожиданном аванпосте империи. На Бонд-стрит Белл мог начать день с покупки обуви, а затем купить мыла, вилку, новую книгу и даже смокинг, если бы захотел. Рядом с парикмахерской располагался кинотеатр «Рухлебен», название которого было профессионально нанесено по трафарету на стену деревянного здания. Там, судя по фотографии, сделанной Беллом, он мог посмотреть новейший фильм Матта и Джеффа «Кухонный переполох» (Mess Kitchen), который, как и обещала реклама, был «тот еще фильм!». Бонд-стрит не была похожа на лондонский Вест-Энд, но для тюрьмы была просто поразительной. Заключенные с капиталом перепрофилировали деревянные здания, пригодные для игроков на скачках, импортировали товары и продавали их своим сокамерникам. Охранники нашли способ урвать долю.
Весной немцы сделали узникам предложение для поднятия морального духа: разрешили арендовать большое поле в центре лагеря для занятий спортом. Майкл Пиз ворчал по поводу подлости взимания арендной платы за землю, которая и так никому не нужна, но заключенные внесли свою лепту. Белл играл в теннис и хоккей. Уровень конкуренции зачастую был чрезвычайно высоким. Когда разразилась война, были арестованы многие профессиональные спортсмены, а также талантливые любители, такие как Белл, который участвовал в соревнованиях по гребле, когда учился в Кембридже. Заключенные организовывали команды, планировали тренировки и матчи, как профессионалы.
Рядом с игровыми полями в лагере были огороды, поддерживаемые Британским Королевским садоводческим обществом. Была попытка украсить лагерь, посадив цветы. Были даже сады, первоначально финансируемые Пизом, который в результате едва не разорился из-за ошибки в заказе, по которому ему была отправлена промышленного размера партия луковиц. Но другие заключенные вмешались, чтобы спасти его, купили и посадили луковицы, превратив операцию в кооперацию. Белл внес свой вклад, помогая другу в садоводстве.
Заключенные создали высшее учебное заведение, получившее ласковое название «Университет Рухлебена», а иногда и «Университет Гранд Стенд» (по названию главного лекционного зала). Германия приняла в своих знаменитых университетах многих ведущих британских ученых и многообещающих студентов; когда началась война, полиция схватила их и бросила в тюрьму. В Университете Рухлебена студенты могли выбирать примерно из 300 различных курсов. Пиз (позже профессор Кембриджа) преподавал биологию и организовал для этой цели лабораторию; оксфордский преподаватель Джон Сесил Мастерман читал курс истории; Уинтроп Белл, будущий профессор Гарварда и Торонто, преподавал философию, финансы, железнодорожное строительство, историю, архитектуру и стенографию. Он был одним из самых разноплановых профессоров в истории академических кругов.
Университет имел невероятный успех. Выдающиеся учреждения, такие как Оксфордский, Эдинбургский и Лондонский университеты, позже признали обучение в Рухлебене. Многие рухлебенцы из рабочего класса, которые иначе никогда бы не поступили в университет, получили почти бесплатное образование, которое после войны позволило им занять престижные должности.
Однако, несмотря на такой расцвет культуры, немногие захотели бы там остаться. Одним странным исключением стал близкий друг Белла Пиз. Его история разворачивалась как в «Фаусте», прочитанным Беллом в каморке, но с изюминкой. Хотя он меньше думал о политике, чем о науках и цветах, Пиз имел чрезвычайно хорошие связи. После войны он познакомил Белла с Морисом Ханки, центральной фигурой британской разведки, а также с ключевыми фигурами Фабианского общества[30]30
Фабианское общество – интеллектуальное социалистическое течение в Великобритании, целью которого является эволюционное, а не революционное движение от капитализма к социализму.
[Закрыть], такими как Сидней Оливье и Грэм Уоллас.
Поскольку Майкл был из Пизов (кровь Фабианского общества, в состав которого входили такие известные писатели, как Джордж Бернард Шоу, Герберт Уэллс, Эдит Несбит и Анни Безант), немцы предложили ему почти безоговорочное освобождение. Осознав, что они не смогут выиграть войну, некоторые мудрые головы начали думать о мире путем переговоров. Они решили, что Пиз мог бы помочь в качестве посредника.
Они предложили ему покинуть лагерь и жить практически где угодно в Германии. Предложение казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Но почему, задавался вопросом Пиз, он должен уезжать? Возможно, его зачаровала красота цветника. Кроме того, у него были друзья, научные исследования и академические обязательства в Университете Рухлебена. Пиз сказал, что не уедет, если не сможет поехать в Потсдам, недалеко от Берлина, где можно проводить исследования на высоком уровне.
Его наглость была поразительной. В Потсдаме проводились военные исследования, там никого не принимали. Встречное предложение Пиза не принял бы даже Мефистофель. Германия отказала. Может, устроит другое место? Нет, сказал Пиз, но он согласится на двухнедельный отпуск за пределами тюрьмы. Немцы пожали плечами и исполнили его желание. Он вскоре пожалел об этом решении. Оказавшись в отпуске в прекрасной части Германии, он понял, что какими бы ни были прелести Рухлебена, это все равно жалкая дыра. Пиз спросил немцев, в силе ли еще предложение свободы. Они сказали, что подумают. Если они и подумали, то только чтобы посмеяться.
Но для Белла решение Пиза остаться означало, что он сохранил одного из своих ближайших друзей – связь, которая в будущем помогла ему получить работу в разведке. Даже имея хороших друзей, Белл по-прежнему часто впадал в депрессию, но нет сомнений, что долгие разговоры с Пизом помогали. В конечном счете эта связь также помогла Пизу: у него появился друг-канадец, к которому он мог отправить своих детей, спасая их от бомб следующей мировой войны [2].
Первый день июля 1915 года был теплым и солнечным. В День Канады было жарко, но приятный ветерок немного охлаждал обстановку в Рухлебене. Канадский клуб, около двух десятков человек, собрался на чай в тени дерева. Они выбрали Белла для проведения разведывательной миссии. Из всех у него были лучшие дипломатические связи (в том числе с премьер-министром Робертом Борденом). Беллу нужно было написать и отправить клятву верности, не подвергая канадских пленных опасности. Он написал: «Мы, канадцы в Рухлебене, хотим заверить наших друзей дома, что наши сердца с нашей страной и что мы глубочайше сожалеем о том, что не можем помочь нашей стране в этом кризисе. Друзья не должны беспокоиться о нас. Мы сохраняем здоровье и мужество и пытаемся хранить честь Канады среди наших соотечественников в Рухлебене. Мы с нетерпением ждем того момента, когда снова вернемся в Канаду, чтобы внести свой вклад в работу по обустройству нашей страны».
Сообщение Белла было достаточно тонким, чтобы пройти цензуру, но в нем было все необходимое. Он писал о зарождающейся канадской идентичности как о достойной лояльности. До войны канадцы считали себя не столько «канадцами», сколько представителями своих провинций или «британцами». Но теперь можно было думать о верном служении стране, которая была «нашей» страной, отличной от Британии, но связанной с ней. Это была позиция, которую премьер-министр Борден поддержал на Парижской мирной конференции после войны.
Среди интернированных Рухлебена были будущие сотрудники британской разведки, в том числе Уоллес Эллисон, который позже служил в МИ-6 на немецко-швейцарской границе, и Джон Сесил Мастерман, который был одним из главных деятелей разведки, участвовавших в борьбе с нацистами во время Второй мировой войны. Для будущих агентов британской антинацистской разведки Рухлебен был четырехлетним тренировочным лагерем, финансируемым правительством Германии. Некоторые интернированные тратили время на драки, пьянство и азартные игры. Другие, такие как Белл и Мастерман, использовали годы, проведенные за колючей проволокой, чтобы укрепить тело и разум. Белл продолжал вести дневники на немецком, чтобы не потерять навык.
Будучи главой британской Системы двойного креста[31]31
Система двойного креста (Double-Cross System, XX System) – система британской контрразведки, целью которой была дезинформация нацистских агентов. Осуществлялась Службой безопасности (MI5)
[Закрыть] во время Второй мировой войны, Мастерман организовал операцию, в которой участвовали шпионы самих нацистов, превращенные британцами в двойных агентов (с угрозой казни в случае отказа), чтобы убедить Гитлера в том, что высадка союзников, День Д[32]32
Операция «Оверлорд» – высадка войск союзников в Нормандии и стратегическая наступательная операция вглубь Франции. Началась в День Д – 6 июня 1944 года.
[Закрыть], произойдет в Па-де-Кале, а не в Нормандии. Эта уловка сработала и обманула фюрера [3].
В конце февраля 1916 года Белл продемонстрировал свои познания еще в одной области, прочитав лекцию о сельскохозяйственных кредитах группе Рухлебена, известной как Банковский кружок. Этот опыт он приобрел, будучи членом семьи с разнообразными деловыми интересами в Приморских провинциях. Возможно, он уже обдумывал предстоящий план финансового спасения послевоенной Европы.
Тем временем Германия представила новейший боевой кошмар – огнемет – и выпустила более 100 000 снарядов, наполненных ядовитым газом фосгеном. Фосген пах свежескошенной травой и вызывал удушье. В Вердене, при новом наступлении Германии, генералы пихали солдат на передовую, как уголь в топку мчащегося поезда. И все же линии фронта почти не двигались. 300 000 человек были принесены в жертву ради очередной ничьей. Белл отметил, что Германию начало заражать недовольство. Правительство обещало быструю победу, а зашло в очередной кровавый тупик. Союзники всегда выигрывали тай-брейки, потому что у них было больше ресурсов, которые можно было бросить в огонь. Германия могла выиграть войну только в случае решительной победы на поле боя. Верден должен был стать этой победой. Когда атака провалилась, боевой дух страны начал падать. Народ страдал за якобы неизбежную победу, которая теперь казалась невозможной.
В начале апреля Белл прочитал в газетах, что левоцентристская партия Германии, социал-демократы, призвала положить конец войне и вернуться к довоенным границам. Это означало отказ от огромных завоеванных территорий. В начале войны, в 1914 году, канцлер Теобальд фон Бетман Гольвег заявил, что его страна сражается исключительно в целях самообороны, а не для расширения границ. Он согласился с тем, что вторжение в Бельгию было незаконным, но утверждал, что Германии было необходимо защитить себя от смертельной угрозы, исходящей от России. И как только угрозы стране не будет, Германия вернет Бельгию.
Но 5 апреля 1916 года канцлер заявил перед рейхстагом, что Германия оставит Бельгию себе. Он сделал вид, что ничего не изменилось: «Германия сражается только в порядке самообороны… Неужели кому-то кажется, что Германия жаждет территорий?» Левому парламентарию Карлу Либкнехту казалось. «Так и есть!» – утверждал он. Германия, продолжал Либкнехт, «нападала и душила» своих соседей и совершала военные преступления. После этого вываливания неприятной правды некоторые в правительстве готовы были придушить Либкнехта. Председатель ассамблеи созвал рейхстаг, чтобы приказать «предотвратить насилие над Либкнехтом» [4]. Иностранные газеты сообщили о выступлении Либкнехта, но в Германии цензоры заткнули ему рот. Он был непопулярным человеком в рейхстаге, но получил сотни писем от простых немцев, которым уже надоела война.
Правительство отказалось опубликовать отчет Либкнехта в прессе, но по сути признало его точку зрения. Конечно, теперь Германия боролась за то, чтобы стать богаче за счет приобретения новых территорий. Ну и что? Страна их заслужила, ведь она принесла столько жертв. Это признание нанесло серьезный удар по престижу правительства. В начале войны народ поверил обману, но не из собственной аморальности. Правительство заявляло, что их соотечественники массово гибли во Фландрии, потому что якобы защищали Германию от иностранной агрессии. Но теперь общественность узнала, что это Германия была агрессором, и боролась за завоевание невинной Бельгии. Война обогащала военных промышленников и коррумпированный режим и уничтожала, морила голодом и доводила до нищеты всех остальных.
Итак, немецкая армия была парализована под Верденом, пусть Бетман Гольвег и заявлял, что победа неминуема. К концу 1916 года страна сильно оголодала и обеднела. Почти 2 000 000 немецких солдат были убиты, и еще миллионы искалечены.
Белл знал, что, хотя формально кайзер Вильгельм II обладал почти абсолютной властью, он обычно делал то, что ему говорили военные, подчинявшиеся генералу Эриху Людендорфу. Но конституция Германии обнаружила уязвимость и Вильгельма, и Людендорфа: рейхстаг мог сократить новые долги для финансирования войны. Если бы это произошло, боевые действия бы просто прекратились.
1 июля 1916 года британцы, канадцы, французы и их союзники атаковали хорошо укрепленные немецкие позиции на реке Сомме на севере Франции. Все началось с величайшего артиллерийского обстрела в истории. Вскоре в бою погибли сотни тысяч солдат. И снова линии фронта почти не двигались.
Ефрейтор Адольф Гитлер служил на Сомме в качестве посыльного немецкого полка и обычно находился в нескольких километрах от линии фронта. Это позволило ему проводить время с прусскими офицерами-милитаристами, которые хотели продолжать войну, несмотря на жертвы, и со своей любимой собакой Фухсль (Лисенок), английским терьером, который забрел с британской стороны на нейтральную территорию, преследуя крысу.
В субботу 7 октября разорвавшийся снаряд повредил Гитлеру левую ногу. Его эвакуировали в Мюнхен, но он умолял позволить ему вернуться к любимому делу. Оно впервые дало Гитлеру ощутить пьянящий вкус власти. Люди должны были делать то, что им велел листок бумаги в его руках. В сравнении с этим требования жестокого отца, Алоиса, были ничем [5]. И Гитлер испытал это чувство в грандиозном, потрясающем воображение масштабе.
Гитлер дважды отказывался от повышения по службе с большей зарплатой, но другой работой. Для него командование толпами людей, даже из вторых рук, было дороже денег или званий. Деньги занимали невероятно низкое место в его иерархии ценностей. Когда железнодорожный офицер предложил купить Фухсля за 200 марок – что эквивалентно месячному окладу немецкого рабочего, – Гитлер возмутился. Он не продал бы свою любимую собаку и за 200 000.
Но вскоре красавца Фухсля украли, а может быть, он погнался за очередной крысой через фронт. Любимая мать Гитлера умерла. Друзья остались лежать в земле у Ипра. Наконец, исчезновение английского пса разбило ему сердце. Что у него осталось? Практически ничего, за исключением ненависти к евреям. Антисемитизм, как писал феноменолог Жан-Поль Сартр, был для антисемита простым способом почувствовать себя лучше других, ничего при этом не делая [6]. И как писал польско-немецкий [7] философ Фридрих Ницше, он был признаком зависти более слабой культуры к более сильной [8].
Ненависть к евреям была также квазиофициальной идеологией немецкой армии под командованием генерала Людендорфа. Гитлер мог любить новую военную политику Германии, которая подчинила все остальное, включая саму жизнь, своим экспансивным целям. Это была полная противоположность персонализму, философии Белла. Но на Гитлера произвела впечатление стальная решимость прусских офицеров, которые спокойно приказывали сотням тысяч человек умереть, продвинув линию фронта на несколько километров. Он узнал, что ради земли стоит убивать, и эту доктрину позже развил в своей концепции Lebensraum[33]33
Жизненное пространство (нем.) – немецкая этнокультурная идея, политика и практика переселенческого колониализма. После прихода к власти Адольфа Гитлера «жизненное пространство» стало идеологическим принципом нацизма и послужило оправданием территориальной экспансии Германии в Центральной и Восточной Европе. – Прим. пер.
[Закрыть].
Но в 1917 году мечты расистов о завоевании новых земель разбивались не только на поле боя, но и на немецких сельскохозяйственных угодьях. Хотя военные планировщики страны хорошо знали артиллерию, они не до конца понимали вопросы сельского хозяйства. Зима 1916/17 года была одной из самых суровых в истории Европы и погубила урожай. Для Британии и ее союзников положение было менее тяжелым, ведь они могли поставлять продовольствие из-за границы. Но немцев голод поразил в полную силу, поскольку британцы блокировали их порты. Это вековая стратегия Британии – большая сухопутная армия не нужна, если ты контролируешь моря. Густонаселенные европейские страны не могли производить достаточно продовольствия, поэтому им приходилось импортировать зерно из-за границы. Именно это сделало британскую блокаду столь смертоносной. Их огромный флот всегда выигрывал голодные игры против иностранных армий: солдатам нужно есть.
Раненые умирали от холода на нейтральной полосе, а их товарищи в окопах страдали от обморожений и траншейных стоп. А теперь пострадала и их родина. По оценкам, во время войны от голода и связанных с ним болезней умерли от 400 000 до 800 000 немецких мирных жителей. Многие погибли именно в ту суровую зиму. Плохие урожаи, британская блокада, потери фермеров в войне и переброска продовольствия на передовую означали, что бедным городским немцам достался наихудший из сокращающихся пайков. Это создало условия для восстания и политической нестабильности на предстоящие годы.
Для сравнения: узники Рухлебена жили в ту ужасную зиму хорошо, несмотря на лопнувшие трубы, неработающее отопление и холодные ноги. Официальные пайки были далеко не щедрыми, но заключенные могли покупать в столовой дополнительные порции, а качественную еду привозили по почте от благотворительных организаций и семей. Вес Белла в 1917 году составлял 64 килограмма. Для мужчины ростом почти 1,8 метра он был худым, но не истощенным. Как ни странно, заключенным было лучше, чем охранникам, которые жаловались Беллу на условия дома.
Пока Германия голодала, на Рождество 1916 года Рухлебен поставил музыкальный спектакль «Микадо» о вымышленной Японии, где власти наказывали за флирт казнью. Даже все еще нейтральное американское посольство купило места. Микадо был комическим блюдом для Рухлебена, состоящего исключительно из мужчин. Зрители облачились в свои лучшие костюмы, сидели под очаровательными цветными фонарями и на мгновение забыли, что находятся в тюрьме.
В канун Нового года в лагере было «ужасно пьяно и совершенно дико», сообщает Белл. Кто-то выбил дверь солдатской казармы. На следующий день, когда многие из мужчин страдали от сильнейшей головной боли в своей жизни, Белл, который накануне вечером остался трезвым, решил выучить французский язык и погрузился в учебники грамматики. Он также начал читать немецкий роман Фридриха Фишера «Еще один» (Auch Einer). Это была книга о любви и мире, в которой последние минуты умирающего человека с его обожаемой семьей сравнивались с началом новой войны между Германией и Францией. Немецкие милитаристы оказались не слишком проницательными, и книга избежала цензуры.
3 января, на десятый день Рождества, Белл получил опасный подарок. Он разорвал упаковку и обнаружил антивоенную книгу Фридриха Ферстера, подаренную другом из Гёттингена, лейтенантом Рихардом Курантом, двоюродным братом Эдит Штайн. Это был рискованный подарок, поскольку военное командование не обрадовалось бы, узнав о присутствии в его рядах сторонника мира, особенно учитывая, что Курант занимал деликатную позицию в военной разведке.
Курант был евреем, математиком и восходящей звездой в военно-научном бюро. В то время подобное резюме было нормой, хотя позже, при нацистах, из-за еврейского происхождения он стал безработным. (После того как Гитлер захватил власть в 1933 году, он покинул Германию, как и многие другие лучшие умы страны, и переехал в США.) Во время Первой мировой войны Курант был одним из ведущих немецких специалистов по секретной связи, а также одним из самых умных людей в мире (в его честь назван математический институт Нью-Йоркского университета). Карл Рунге, ректор Гёттингенского университета, потянул за ниточки, чтобы увести его с линии фронта в исследовательскую лабораторию, что, вероятно, спасло Куранту жизнь, так же, как и он, вероятно, спас жизнь Белла.
В личной жизни привычка Куранта рассматривать все стороны проблемы часто его парализовала. Например, он так долго размышлял, стоит ли идти в театр, что выходить было уже слишком поздно. (Его будущая бывшая жена Нелли не одобряла эту привычку.) Но то, что в частной жизни было чрезмерным, идеально подходило для создания критически важных новых военных технологий. Он придумал хитрое решение смертельной задачи. Артиллерийские обстрелы противника часто разрывали провода связи и убивали полковых связистов, которые доставляли важные сообщения. Но Курант нашел способ решить проблему общения. Под землей было безопасно, и он воспользовался ею, изобретя устройство, передающее сигналы через землю с помощью низкочастотных токов. Вскоре он вступил в контакт с богатыми промышленниками, которые почувствовали выгодную возможность, и ведущие ученые-исследователи были переданы под его командование.
По просьбе Куранта военные назначили ему помощника – Вильгельма Рунге (друга Белла, брата Бернхарда и сына ректора Рунге). Назначение Рунге позже окажется решающим преимуществом в борьбе Белла с нацистами.
Новый год начался так же, как закончились три предыдущих, – взрывами и массовыми смертями на передовой, а также голодом по всей Европе. Ни в чем не было уверенности, даже в том, что война когда-нибудь закончится. В дневнике Белла записано, что его тяготила меланхоличная мысль: а что, если война будет продолжаться вечно?
6 января, 12-й день Рождества, выдался «холодным и прекрасным», отмечает Белл в дневнике. Он допоздна засиживался в своей холодной каморке, читая о древних германцах, народе воинов. Поздно вечером он вернулся в свой барак под красивой растущей луной, по промерзшей и покрытой снегом земле. Наконец-то больше нет ужасной грязи.
Чтение истории Германии было для Белла рождественским подарком самому себе. История помогла ему лучше понять настоящее и предвидеть будущее[34]34
Историки сходятся во мнении, что сам по себе нарратив о прошлом никак не помогает «предвидеть будущее».
[Закрыть]. Он понял, что имел в виду Джордж Сантаяна, один из его любимых философов, когда сказал: «Кто не помнит своего прошлого, обречен пережить его вновь». Единственный способ избавиться от старой привычки – понять ее.
Пока Белл искал утешение в философии, в четверг, 1 февраля немецкие военные начали полномасштабную подводную войну. Все еще нейтральные США разозлились и подняли свои корабли. Германия знала, что ей необходимо выиграть войну, прежде чем Америка с ее промышленными возможностями и миллионами свежих солдат присоединится к борьбе. Единственный способ сделать это – быстро одержать победу на востоке, на русском фронте, а затем повернуть все свои силы на запад, в сторону Франции и Бельгии. Это был отчаянный риск.
Но как немцам быстро победить на востоке? Им нужен был предатель, чтобы подорвать Россию изнутри. Танки, отравляющие газы, огнеметы и артиллерия уже провалились. Теперь они пустили в ход секретное оружие: немецкую экономическую теорию, предложенную идеологом Владимиром Лениным[35]35
Утверждение, что у большевиков и Ленина были обязательства перед немецким Генеральным штабом или МИДом, вызывает споры в среде историков.
[Закрыть]. Они послали Ленина, русского революционера-коммуниста и последователя Карла Маркса, чтобы вывести Россию из войны. С собой он взял десятки миллионов марок [9].
Опасность для Германии заключалась в том, что идеологический яд, как и отравляющий газ, мог прилететь обратно, в ту сторону, которая его выпустила. Что заняло некоторое время, но в конце концов произошло: с востока немецкие войска вернулись с подорванным доверием к старому режиму. Многие солдаты принесли с собой новую веру в грядущую коммунистическую мировую революцию Маркса и в ее обещание расширить возможности рабочих. Это была радостная мысль для солдат, которые считали себя самыми трудолюбивыми на свете.
Германия была в отчаянии. Правительство объявило о сокращении хлебного пайка гражданскому населению с 200 до 170 граммов в день – еще больше топлива для революционного огня. Профсоюзы рабочих ответили на сокращение пайка массовыми забастовками, которые грозили парализовать страну. Правительство уступило, но только на словах. Политики могли приказать печатным машинам печатать больше денег, но они не могли печатать больше хлеба. Германия превысила свои возможности.
Страстная пятница 6 апреля выдалась прохладная и пасмурная. Белл посетил театр Рухлебена, чтобы посмотреть пьесу о Понтии Пилате, римском лидере, который проигнорировал советы и предзнаменования и приговорил невиновного человека к смерти. Костюмы были хороши, решил Белл, но само произведение разочаровало. В тот же день США объявили войну Германии. Это было дурным предзнаменованием, но милитаристское правительство страны сыграло роль Пилата, проигнорировав его.
Правительство внушало немецкому народу, что он защищает себя от коварного иностранного вторжения. Но теперь до более мудрых из левоцентристских политиков, таких как Филипп Шейдеман, дошло, что это ложь. В середине мая Шейдеман, выступая в рейхстаге от имени немецкого народа, предупредил, что правительственные речи о завоеваниях – слова грабителей. Если военные продолжат в том же духе, сказал он, произойдет революция.
