Текст книги "Взламывая нацистский код. Нерассказанная история агента А12, предсказавшего Холокост"

Казалось, канадец знал все, что связано с Германией, в том числе многое из того, чего не знали даже такие специалисты, как Максвелл и Дайер. Может ли ему найтись место в разведывательном подразделении? Британские офицеры видели – Белл очень хотел служить. Как и многие интернированные из Рухлебена, он сожалел, что не смог внести свой вклад во время войны.

А его образ мыслей? Белл был верным, честным и справедливым. Все его ближайшие немецкие друзья поддерживали либеральную демократию. Он хотел, чтобы они и Германия добились успеха. И он был гордым либералом. Это было нормально, поскольку многие либералы занимали посты в правительстве и разведке. А от социализма большевистского толка, что сразу же исключило бы его кандидатуру, он был далек. Для Белла «либерализм» означал, что он верит в права меньшинств и в способность людей принимать и хорошие, и плохие последствия собственных действий, будучи свободными от внешнего давления, публичного или частного. (Позже он жаловался, что слово «либеральный» стало означать «социалистический». [5])

На следующий день в 9 утра он отправился на вокзал в Лондон. Там он встретил группу солдат и ответил на их вопросы о немецкой революции. Куда бы он ни пошел, это была тема дня. Никто не ожидал случившегося. Британцы предполагали, что война будет длиться годами в отчаянном прорыве через Германию, с еще более изнурительными позиционными войнами и миллионами новых смертей. А затем внезапно, 11 ноября, боевые действия в Бельгии и Франции прекратились, а Союзники даже не вошли в Германию. Это был шок. Белл знал всю подноготную, что сделало его популярным экспертом.

В Лондоне улицы кишели конными экипажами, новомодными автомобилями и пешеходами. Белл поехал с Грантом Локхедом, одним из его ближайших друзей из Рухлебена (впоследствии главным научным сотрудником Министерства сельского хозяйства Канады), чтобы остановиться в отеле Imperial, гиганте с башенками, которому удалось объединить в одном здании стиль модерн, Тюдоров и готику. В выходные Белл открыл для себя ресторан Pinoli’s на Лоуэр-Уордор-стрит, «который предлагает за ужином table d’hôte[43]43
  Табльдот (фр.) – тип меню с единой комплексной ценой. – Прим. пер.


[Закрыть] за два шиллинга почти столько же, сколько предлагают другие рестораны по цене вдвое или даже больше» [6]. В последующие дни он часто ел там. Умение отыскать хорошую еду по достойной цене было еще одним признаком многообещающего агента разведки.

Но вскоре Беллу предстояло обедать в самых изысканных и дорогих ресторанах Лондона. И не за собственный шиллинг.

Корни милитаристского антиеврейского заговора Германии уходят в тайное собрание расистов в 1915 году. Эти протонацистские заговорщики еще не могли знать, что 11 ноября 1918 года перемирие вступит в силу. Но они знали, что, в какой бы день ни закончились боевые действия, однажды начнется Вторая мировая война. Евреи станут их первой целью.

Почему? Когда в 1914 году им не удалось выиграть войну сразу, умные милитаристы поняли, что, скорее всего, они проиграют. И все же расисты по-прежнему считали, что им нужна победа. Для них в расовой войне существовали только победа или поражение, никак не переговоры. Единственным выходом из кажущегося парадокса было перегруппироваться и попробовать еще раз. Они уже ненавидели евреев до заговора 1915 года, но теперь у них возникла умная мысль, что расистская атака замаскирует их неудачу в войне, которую они по глупости начали.

30 ноября 1917 года немецкая газета Jüdische Rundschau[44]44
  Еврейское обозрение (нем.).


[Закрыть] опубликовала сообщение о раскрытии «строго конфиденциального» заговора Антисемитской лиги 1915 года о мировой войне (Weltkrieg) против евреев и иудаизма [7]. Газета обнаружила письмо, отправленное группой с целью сбора средств для следующего этапа борьбы, оплаты распространения антиеврейских планов среди «офицеров, гражданских чиновников, землевладельцев, купцов и крупных фабрикантов, юристов, врачей и студентов», чтобы привлечь их к делу, не раскрывая карты перед евреями [8]. Тайная война станет для евреев настоящим «сюрпризом», говорилось в письме, и начнется «сразу» после окончания нынешней войны.

Среди спонсоров схемы был граф Эрнст Ревентлов, лидер антисемитской прессы. Он был ярым сторонником геноцида и в 1915 году, услышав сообщения о резне сотен тысяч армян турецкими союзниками Германии, заявил: «Если турецкие власти считают целесообразным принять решительные меры против ненадежных, кровожадных, бунтующих армянских элементов, то это не просто правильно, это их прямая обязанность» [9].

Хотя Белл был первым, кто в начале 1919 года обнаружил формирование националистически-социалистически-расистского альянса, который в конечном итоге стал известен как нацистская партия, заслуга Rundschau в том, что она предоставила первые прямые доказательства заговора антисемитов о Второй мировой войне в то время, когда они были расистами и националистами с подпольным планом большой кампании (Großen Feldzug) против евреев и иудаизма, но еще не социалистов. Еврейская газета раскрыла некоторых главных лидеров заговора, в том числе графа Ревентлова, посредника между антисемитскими теоретиками и правительством, а также других антиеврейских писателей и теоретиков. Но два имени в письме Антисемитской лиги остались скрыты: человек, которого называют только «генералом», и высокопоставленный служащий в правительстве.

Доказательства того, что военным чиновником был генерал Людендорф, косвенны, но все они указывают в одном направлении. Во-первых, Людендорф раздал экземпляры антиеврейской публикации «Обновление Германии» (Deutschlands Erneuerung) среди военных офицеров в том же году, когда Rundschau предупредила, что неназванный генерал понимал под «обновлением». Во-вторых, идеология чистой расы, поклонение войне и видение военного социализма были идеями Людендорфа. Другие ведущие немецкие генералы, такие как Гинденбург, их не разделяли. В-третьих, Людендорф в конце войны создал миф об «ударе в спину», согласно которому Германия проиграла из-за предательства в тылу, а не из-за поражения на поле боя. Механизмом войны против евреев было не массовое движение снизу, а команда, исходящая от могущественной группы заговорщиков. В-четвертых, явное самодовольство секретного письма. Это именно то, чего можно ожидать от расово-нарциссического теоретика заговора, который внезапно взял в свои руки рычаги государственной власти.

Поддержка Людендорфа означала, что группа, которую вскоре назвали нацистами, не была разношерстной мюнхенской группой начала 1920-х годов, возглавляемой бедным уличным проповедником Гитлером, как иногда представляла популярная история. Уже во время войны расисты, ненавидящие евреев, управляли Германией за кулисами через Людендорфа, генерала-диктатора, который осуществлял почти полный контроль над армией, правительством, экономикой и прессой. Позже он был одним из первых сторонников Гитлера, что объясняет, почему мюнхенская организация так быстро набрала силу.

Людендорф – один из самых ужасающих, но наименее известных диктаторов в истории. В последние годы он оставался практически неизвестным публике, пока не стал злодеем в фильме «Чудо-женщина» 2017 года. Одной из причин этого упущения является то, что он был диктатором де-факто, а не официальным. Он правил за кулисами, указывая кайзеру Вильгельму II, номинальному главе правительства, что делать.

Людендорф не был похож на стереотипного диктатора со стальным взглядом. Он был похож на грустного ребенка-переростка с пухлыми щеками. Его рот опустился в суровом постоянном недовольстве; глаза, казалось, всегда были на мокром месте. Во время войны он почти не спал, и его боевые планы становились все более запутанными и отчаянными. К 1918 году он был в бешенстве. Очевидцы сообщали о приступах плача и пене изо рта.

В первые годы войны он был так же безумен, но умел выражать свое безумие спокойно и настойчиво. Его приказам подчинялись десятки миллионов немцев, военных и гражданских, и он был полностью уверен в своем успехе. Но другие начали видеть признаки того, что Германия не сможет выиграть войну. Сначала ему бросили вызов коммунисты, а затем и социал-демократы и католический центр. Он ненавидел их всех, но они были слишком могущественны, чтобы противостоять им всем сразу. Евреи составляли небольшое меньшинство, поэтому он сосредоточил свою огневую мощь на них.

Людендорф ненавидел евреев, католиков, демократов, социалистов и масонов за то, что они были «интернационалистами», а не националистами. Позже он воображал себя жрецом бога войны Одина. Он служил богу, далекому от «трусливого» еврейского и христианского бога мира. Людендорф не изобрел эту теологию – в XIX веке Ницше высмеивал немецкий расизм и национализм как религию, – но у него были военные средства, чтобы попытаться навязать эту теологию миру.

Основная причина его влияния на правительство во время войны, помимо успеха на Восточном фронте (который, вероятно, во многом был обязан плохому состоянию российской армии), заключалась в том, что он нес простое оптимистическое послание: немцы скоро одержат победу. Его безумие было идеей фикс. «Тотальная война», настаивал он, пробьет дыру в рядах Союзников и завоюет огромные новые территории. Затем он изгонит вражеское население и заменит его немцами. Несмотря на то что шансы страны на победу уменьшались, ее население голодало, а людей убивали и ранили, Людендорф обещал немедленную победу последним ударом.

То же самое сделал и его протеже Гитлер 27 лет спустя, когда армия Германии развалилась в конце Второй мировой войны. Неудивительно. Гитлер был одним из первых членов Антисемитской лиги Людендорфа [10].

4
Секретная база

Война рассматривалась как часть борьбы за расовое превосходство.

Уинтроп Белл премьер-министру Роберту Бордену, декабрь 1918 г.

Уинтроп Белл блестяще прошел интервью с британскими офицерами. Во вторник, 3 декабря он получил приглашение на встречу с премьер-министром Робертом Борденом, который находился в Лондоне, чтобы помочь Британии в планировании дальнейших действий. Военный крах Германии был настолько внезапным, что у ее врагов не было возможности продумать послевоенный мир. И сейчас, спустя несколько недель после перемирия, им по-прежнему нужен план.

У Белла план был. Он пошел в Claridge’s, один из лучших отелей Лондона, и направился в номер Бордена. По пути он видел «внутренний зал с белыми колоннами и стенами и отраженным светом… очень удобная гостиная, в которой можно посидеть после ужина и послушать оркестр, и из нее выходят две открытые комнаты: одна веджвудского синего с узорами, а другая старого золота» [1].

Он нашел впечатляющий, хорошо обставленный номер и вскоре увидел дружелюбное лицо старого друга семьи: самого премьер-министра. Борден был высоким, приветливым импозантным мужчиной с густыми усами и настолько красивыми волосами, что даже некоторые женщины, не являющиеся его женой, тянулись их взъерошить.

Борден уважал Британию. Он также стремился сыграть свою роль в превращении Канады из ребенка империи в независимого, но преданного взрослого. Огромные военные жертвы Канады уже помогли ему добиться успеха. Сможет ли Белл стать его гидом в мире информации?

Два новошотландца обменялись любезностями, но вскоре стало ясно, что сэр Роберт не заинтересован в светской беседе. Мужчины сидели во временном кабинете премьер-министра и почти два часа говорили о демократической революции, которая захватила контроль над Германией месяцем ранее, и о том, что она означает для настоящего и будущего. Даже мировые лидеры не знали, что происходит внутри Германии.

Белл описал ситуацию. В первую очередь хорошие новости: большинство немцев по-прежнему поддерживали демократию. Плохие новости: все остальное. Хуже всего было то, что мощная группа военных, только что свергнутая из правительства, но теперь строившая козни в тени, рьяно готовила расовую войну. Они считали себя германскими воителями, сражающимися за победу над другими народами, особенно славянами. Для них вступление Британии в войну было не просто тактическим неудобством. Это было предательство. Англичане вели свое происхождение от бывших германских племен англосаксов. Как смеют родственники по расе вставать на сторону ненавистных славян? Секта жаждала мести.

Эта милитаристская группа имела хорошие рекомендации и связи среди профессорского класса Германии, что дало им платформу для вербовки молодых умов не только посредством преподавания, но и путем публикации книг, которые жадно поглощал молодой Адольф Гитлер, заядлый читатель. Эти профессора, как объяснил Белл, учили, что «Англия желает сокрушить немецкий народ и уничтожить конкуренцию немецкой промышленности». Расизм был вполне реален и в англоязычном мире, но очевидно, что «в Германии он сильнее, чем любое соответствующее чувство в англосаксонских странах».

Однако у либеральной демократии еще было достаточно времени, чтобы справиться с людьми, которые впоследствии стали нацистами. Возможности снова захватить власть в ближайшие дни или недели у них просто не было. Но будущее оставалось открытым вопросом. Продолжающийся хаос в стране дал им уникальную возможность подняться. Это также означало, что существует простой способ свести шансы террористов к нулю. Белл предположил, что финансовая помощь демократической Германии от других стран могла бы гарантировать, что экстремисты не смогут победить.

Борден терпеливо слушал, как Белл обрисовывал ситуацию. Информация о расистском заговоре, несомненно, была новой, но у премьер-министра уже были причины согласиться с экономическим диагнозом Белла. Союзники по перемирию, по мнению Бордена, взяли с Германии слишком много. Например, они захватили немецкие поезда, и теперь стране не хватало транспорта, необходимого для снабжения городов продовольствием и демобилизации войск. Между тем экономика Германии находилась в худшем, чем просто депрессивном, состоянии. Она была почти разрушена, что порождало опасность – голодных и дезорганизованных солдат можно было легко завербовать в экстремистские ополчения. Даже если новые наемные войска не разделяли идеологию, им нужны были деньги. Борден был согласен с Беллом, обременительные требования по перемирию ставят крест на стремлении Союзников получать репарационные выплаты от Германии в будущем.

Экономическое отчаяние вносило вклад в создание атмосферы гражданской войны, продолжал Белл, даже во время затишья в боевых действиях. Городские и промышленные классы презирали и завидовали сытым фабрикантам и помещикам, мечтали об обобществлении их собственности. А те нанимали ультраправых ополченцев, зародышей будущей нацистской партии, чтобы защитить свою собственность.

Это разделение вскоре привело к большему распространению левых и правых теорий. Но поначалу это был во многом вопрос выживания в неожиданно отчаянной экономической ситуации. Белл описал, как было израсходовано сырье Германии. Стране «нужно было срочно импортировать сырье и продукты питания, а на экспорт у нее почти ничего не было. Валюта обесценилась, иностранный кредит исчез. В то же время в ее руки в течение двух-трех месяцев были брошены миллионы демобилизованных мужчин, которым нужно было найти работу, иначе произойдет голод и анархия».

Все выливалось в серьезную политическую опасность. Немцы считали, что «условия перемирия сами по себе не только были очень жесткими, но и указывали на намерение Союзников диктовать Германии условия мира, которые будет невозможно выполнить».

Борден спросил Белла о последствиях. Белл ответил, что массы пока остаются апатичными. Опасность возникнет позже, если страна будет продолжать голодать. Другая причина затишья заключалась в том, что большинство людей боеспособного возраста не станут сражаться, какой бы плохой ни была ситуация. Они истощили свой боевой дух в последние дни войны. Но это тоже представляло опасность. Если тенденция к апатии сохранится, народ «примет переворот без всякого сопротивления». Тогда террористический захват правительства Германии может увенчаться успехом, если в его пользу выступит даже небольшое меньшинство экстремистов.

Несмотря на тяжелое положение, Белл был уверен, что, если временное правительство Германии сможет предотвратить полный крах поставок продовольствия до созыва демократически избранного Национального собрания в феврале 1919 года, «ситуация будет спасена». Большинство немцев, включая либералов, консерваторов и большинство социалистов, поддерживали демократию. Даже во время войны среднестатистический немец не страдал от беспричинной расовой ненависти. Большинство рассматривало войну как самооборону от французов и британцев. Позже во время войны многие немцы стали скептически относиться к пропаганде своего правительства. Они поддержали «14 пунктов»[45]45
  «14 пунктов» – проект мирного договора, изложенный в форме тезисов о послевоенном мировом устройстве и суверенитете европейских стран.


[Закрыть] президента Вудро Вильсона и заявления премьер-министра Дэвида Ллойда Джорджа, что Союзники борются не за уничтожение Германии, а против немецкого милитаризма.

По большому счету, немцы теперь были друзьями демократии и любили Великобританию, но Британия этого не осознавала. Соединенное Королевство было зациклено на коммунистах. Белл отметил, что, хотя крайне левые социалисты-экстремисты, примкнувшие к российскому коммунизму, занимали немало места в британских газетах, по сути они по-прежнему были бессильны. И хотя крайне правые воинствующие расисты надеялись отомстить за себя в новой войне, Белл обнаружил «отсутствие аппетита к войне у широкой общественности». Таким образом, на данный момент демократия твердо взяла верх. К сожалению, это означало, что вина за бедность Германии ляжет на демократию.

Это была опасная ситуация. Но послевоенная Германия для многих британских чиновников не стояла в приоритете. Они были озабочены новой войной Союзников против коммунизма в России, мировой войной в миниатюре в Архангельске и Мурманске. Подобно модели Великой войны в масштабе 1:133, в Гражданской войне участвовали чисто символические британские, канадские, французские, американские, сербские и итальянские войска, сражавшиеся вместе со своими русскими союзниками (белыми монархистами) против своих русских врагов (красных коммунистов). Оказавшись между пацифистскими требованиями ничего в России не делать и требованием Уинстона Черчилля начать полномасштабное вторжение, британцы пошли на компромисс: начали совсем небольшое вторжение. Этого было достаточно, чтобы разозлить коммунистов в России, но недостаточно, чтобы победить их. Белл в одном из своих отчетов пошутил, что британская политика в отношении России подобна писателю, который не знает, ставить ли запятую, и ставит совсем крошечную.

Было широко распространено подозрение, что Союзники «желают продолжения беспорядков в России без решительной победы какой-либо стороны». Если бы они либо остались в стороне, либо начали полномасштабную войну, они могли бы добиться успеха, но вот эта вялая война только разожгла беспорядки, а также усилила правых Германии. Они получили поддержку со стороны немцев среднего и высшего класса, напуганных российской угрозой.

Но скорый коммунистический захват страны был преувеличением. Сами основания Ноябрьской революции в Германии делали ее дружественной социал-демократическому центризму, но не коммунизму. Во-первых, в конце войны общественность была недовольна старым правительством. Близкие союзники немецкой бюрократии стали богаче, а почти все остальные стали беднее. Во-вторых, люди, которые позже стали сторонниками революции, до падения правительства ясно предупреждали о необходимости реформирования коррумпированной системы. Они были умеренными реформаторами, а не радикалами или оппортунистами. После падения милитаристов эти реформаторы стали новым правительством.

Победившие демократические немцы не понимали, что в конце ноября, через две недели после установления нового режима, английские политики и газеты все еще считали их врагами. Белл настаивал на том, что все доказательства указывают на демократическую добросовестность революционного правительства. Типичные немецкие социалисты хотели социального прогресса там, где это имело смысл, но только законными, демократическими средствами.

Центристский путь сразу же поставил демократически-социалистическую революцию в Германии в противоречие с воинствующим коммунизмом левой группы Спартакистов, возглавляемой Карлом Либкнехтом, которая выступала за революцию в русском советском стиле и немедленное перераспределение собственности. Советский – это русское слово, от существительного «советы» (Rat по-немецки). Белл обычно использовал слово «советский», потому что оно было знакомо британцам, но изначально коммунизм был немецкой идеей, а не российской.

Дружественные отношения коммунизма Карла Маркса и немецкой демократии в среде левых социалистов могут смущать современных людей, учитывая геноцидальные обороты, которые принял коммунизм в Советском Союзе, Китае, Камбодже и других странах[46]46
  Автор имеет в виду массовый террор в отношении собственных граждан, который принял ужасающие масштабы: Большой террор в СССР, «Большой скачок» и «культурная революция» в Китае, уничтожение трети населения Камбоджи режимом «Красных кхмеров».


[Закрыть]. Может сложиться впечатление, что Маркс и политические убийства обязательно связаны. Но Маркс, писавший в прошлом столетии, призывал к миру и был вдохновлен американским примером революции, целью которой было представительство, а не геноцид. Поэтому неудивительно, что многие немецкие социалисты не видели противоречия между Марксом и демократией.

Белл продолжал объяснять Бордену сложную политическую ситуацию. Во время революции, сказал он, Советы были созданы по всей Германии, параллельно с демократизацией Национального собрания. Вопрос теперь заключался в том, будут ли Советы или Национальное собрание верховенствовать или сложится компромисс.

Яростные спартакисты Либкнехта тоже представляли собой отдельную силу, но все еще были маргинальными. Когда они предложили создать «Красную гвардию труда для защиты революции», почти все ораторы Солдатских советов решительно осудили это. Эти советы представляли собой совещательные органы рабочих, вдохновленные теорией Маркса. Они должны были стать новыми руководящими структурами страны или, по крайней мере, войти в органы управления. Большинство солдат хотели, чтобы демократия победила, а советы стали ее частью. «Их решимость не подвергаться давлению со стороны экстремистов остается такой же сильной, как и прежде», – настаивал Белл.

Что ждет Германию в будущем? Многое зависело от Великобритании. Белл сказал, что двое из его знакомых работали в немецкой национальной электроэнергетической службе и срочно оформляли необходимые документы, чтобы покинуть страну. Эти люди считали, что страну ждет безрадостное будущее.

Поводов для пессимизма было предостаточно. Германию сокрушали голод, болезни, безработица, долги и обязанность производить репарационные выплаты без национального дохода. Но немецкой демократии нужно было что-то делать. Излюбленным решением было остановить банковскую панику, включив печатные станки и выпустив огромное количество «сомнительных бумажных денег». Это вызвало сильную инфляцию. Несмотря на то что сама Германия никогда не была полем сражений Великой войны, невидимый пожар пронесся по стране, уничтожая богатство и сжигая ценность денег. Инфляция быстро привела к обеднению патриотически настроенных немцев, таких как философ Гуссерль, который вложил все в теперь уже бесполезные военные облигации. Между тем она вознаграждала граждан, которые делали ставку на падение своей страны, открывая короткие позиции на фондовой бирже. Крепкий средний класс разорялся, а безрассудные спекулянты богатели.

Выглядела ситуация плохо, но Белл, сидевший в богато обитом кресле напротив Бордена, обратился к оптимистичному варианту. Премьер-министр внимательно слушал. Канада получит гораздо больше выгоды от свободной демократической Германии, с которой у нее были хорошие торговые отношения, чем от обездоленной страны, вынужденной расстаться с последним. Канада отказалась от своей доли репараций. Но этого недостаточно, ведь остальные враги Германии военного времени выстроились в очередь за своей.

Белл предложил схему финансового спасения Германии, которая в то же время стала бы спасением для Европы. Во-первых, он призвал платить немецким рабочим за восстановление разрушенных территорий в Бельгии и Франции. У бывших солдат не будет соблазна стать наемниками-террористами, если у них будет оплачиваемая работа. В то же время вид бывших врагов, устраняющих ущерб, нанесенный войной, был бы хорошим пиаром, помогающим стране реабилитироваться в глазах международного сообщества.

Во-вторых, Союзники должны получить временный контроль над некоторыми крупными горнодобывающими и промышленными концернами, такими как Krupp и Thyssen. Союзники должны, продолжил Белл, предоставить процентные облигации, чтобы эти компании могли покупать сырье для работы, что, в свою очередь, позволит им нанимать рабочих, производить и продавать товары и получать прибыль. Налоги на эту прибыль пойдут на будущие репарации и в то же время поддержат восстановление страны.

Белл знал, что Германия с радостью согласится с этим планом. Он уже обсуждал свою идею с людьми всех социальных слоев, включая высших деятелей правительства, военных и бизнесменов. Гениальные друзья Белла из Гёттингена быстро заняли важные посты. Благодаря этим связям он знал, что ответственные люди не найдут в плане ничего предосудительного и посчитают его весьма выгодным. Временная передача контроля над крупнейшими отраслями промышленности превратится в рабочие места, прибыль и налоговые поступления. Альтернативой был полный контроль над обанкротившимися отраслями промышленности в голодающей и отчаявшейся стране. Единственными, кто выступит против плана спасения, будут антидемократические маргинальные милитаристы, которые возненавидят эту схему, потому что она положит конец беспорядкам – их единственному пути к власти. Но экстремисты пока были слабы.

Это был блестящий план. Он обеспечил бы Союзникам репарации, помог немецким гражданам и не позволил милитаристам захватить власть и начать новую войну. Оглядываясь назад, мы видим, что у Белла была одна из лучших политических идей XX века. После двух часов общения с Беллом Борден стал самым информированным мировым лидером по германскому вопросу. Правящий демократический центр страны оставался стабильным. Тем не менее перспективы не были радужными. Германия столкнулась с безвыходной ситуацией и нуждалась в международной помощи. Рьяные коммунисты стремились прийти к власти, хотя их поддержка все еще была жестко ограничена. Но они были не единственными убийцами с оружием, ожидающими своего часа. Группа хорошо зарекомендовавших себя расистских милитаристов сможет легко стать более могущественной, если экономическая ситуация не изменится.

Борден попросил Белла напечатать его план. Премьер-министр лично вручит отчет военному кабинету Великобритании. Идея Белла помогла бы обосновать заинтересованность Канады в справедливом и милосердном послевоенном мире.

У него было предложение к Великобритании – остановить следующую мировую войну. Страна могла сформировать план и помочь воплотить его в жизнь, но она не могла сделать это в одиночку. Ей не хватало веса на международной арене. Канаде необходимо было привлечь Великобританию на свою сторону.

Белл знал, что потребуется немалая доля благородства, чтобы протянуть руку побежденному противнику, который и начал военные действия. Но он также помнил исторический прецедент. Самоуверенная современность породила тотальную войну, в то время как средневековая Европа практиковала рыцарскую традицию, запрещавшую убивать или унижать сдавшихся врагов. Великодушный жест был не просто актом доброты. В нем заключен явный корыстный интерес. Павший рыцарь сможет стать другом на всю жизнь, если его недавний враг проявит милосердие.

Белл применил этот урок к ситуации в Германии. В его последующем отчете объяснялось то, что он наверняка уже упомянул в разговоре с Борденом: «Союзные правительства имеют сейчас необычайную возможность укрепить Временное правительство Германии и умеренных революционеров вообще, не беря на себя тяготы прямого вмешательства во внутренние дела другой страны». А если спасительная рука не будет протянута? Тогда экстремистский милитаризм со временем может «показаться народным массам предпочтительнее».

Борден, уроженец Новой Шотландии, как и Белл, понимал деловую логику. Новошотландцам нужно было пробиваться наверх через торговлю и дружбу. Провинция висит на восточном краю континента, почти как остров. Каменистая почва возле Галифакса неплодородна, что делает город зависимым от соседей в плане продовольствия. Зажатая на восточном побережье среди трех великих соперников в лице США, Великобритании и французской Канады, Новая Шотландия должна была быть дипломатичной, чтобы выжить.

На следующий день после встречи с премьер-министром Белл посетил Военный кабинет в Уайтхолл-гарденс. Там он встретился с главными советниками Бордена, в том числе с его военным советником полковником Оливером Моватом Биггаром, которого дипломат Хью Кинлисайд позже описал так: «Ведет себя скромно, одет аккуратно, тихо говорит… дотошный, осторожный, точный и сдержанный. Однако под довольно сухой наружностью горит огонь» [2]. Он также встретился с весьма уважаемым юрисконсультом Лорингом Кристи, который стал близким другом Франклина Делано Рузвельта. Затем Белл и Биггар отправились на обед в модный светский ресторан Claridge’s. Фирменными блюдами были рыба по-тоскански и по-каталонски.

Белл втайне был рад, что ему не придется платить по счету. Это место было намного шикарнее, чем Pinoli’s. Канада оплатила ему обед в качестве гонорара за бесценный разведывательный подарок сэру Роберту. Информация Белла укрепила позиции Канады в предстоящих важных переговорах в Версале.

Вскоре Беллу предоставили номер в первоклассном отеле Strand Palace, расположенном среди дворянских резиденций. Новые высокопоставленные политические друзья обо всем позаботились. Массовые переезды в конце войны затруднили поиск приличного места в Лондоне или в любом другом месте. Теперь Белл жил в роскоши. Другой мог бы подумать: я заслуживаю перерыва и комфортной жизни после всех этих лет в Рухлебене. Но Белл был не из тех, кто отвлекался от по-настоящему важных дел и своих обязательств. Он помнил тяготы Рухлебена и ценил роскошь нового обиталища, но не позволял этому влиять на свои принципы. Он начал готовить заметки для доклада Военному кабинету в уютном рабочем кабинете отеля.

На следующее утро, в понедельник, 9 декабря, полковник Биггар отвез Белла в Уайтхолл. Философ уже не был обычным человеком. Теперь он был агентом Канады. Он также выступал за демократическую Германию и дело мира. И если он преуспеет в своем докладе, он сможет стать агентом Великобритании.