Текст книги "Валюта любви. Отважное путешествие к счастью, уверенности и гармонии"

Витражи

Март 1980 года, Париж

Прошло всего несколько недель с момента моего прибытия в Париж. Много дней по утрам я направляюсь прямо в агентство, если только Пеппер не предоставила мне накануне список просмотров или меня не забронировали для работы. До сих пор мне достаются не те заказы, о которых мечтала, но мне нужно трудиться и надеяться, что даже на нестоящей работе смогу завязать полезные связи и двигаться вверх по скользкой и крутой лестнице модельной карьеры.

Входя в агентство, мгновенно ощущаю в комнате импульс напряжения. Что-то здесь не так.

Вместо лихорадочного жужжания и криков воцарилась гробовая тишина. Настроение мрачное. Пеппер отрывает взгляд от стойки и жестом подзывает меня. Когда я приближаюсь, она шепчет: «Вилли умерла».

– Что? Как? – Не могу в это поверить. Вильгельмине было всего сорок, и она была движущей силой агентства. Как она могла умереть?

– Рак легких. Позвоню тебе позже, – тихо говорит Пеппер.

Спускаюсь по лестнице и направляюсь к Нотр-Дам. Великолепные витражи ярко сияют в огромном тусклом пространстве. Молитвы священников отражаются от известняковых стен и эхом разносятся по всему собору. Я зажигаю свечу и встаю на колени.

Вспоминаю свою единственную встречу с Вилли и не могу избавиться от вида ее костлявых пальцев и пепельной кожи. Я не знала о ее болезни, но она действительно выглядела неважно. Интересно, как сейчас она отнеслась бы к модной индустрии? Рада ли она, что большую часть своей жизни отдала работе в моде? Стоила ли игра свеч? Не знаю, есть ли Бог и слышит ли он меня, но прошу его помочь мне добиться успеха в Париже.

Смотрю на мерцающие свечи и красивые витражи и думаю: здесь нет никого, кто по-настоящему меня знает, даже Скарлетт не в счет. Я на другой половине земного шара, вдали от всех родных и друзей. У меня дома у каждого члена семьи есть мнение о том, кем я должна быть, но здесь никто не имеет ни малейшего представления обо мне. У меня нет контактов со сверстниками. Кажется, измени я свою личность, никто бы даже не заметил. Во мне бушует лихорадка свободы. Я возбуждена. В моем теле легкость. Мое сердце расширяется. Я могу быть грубой. Могу быть своенравной. А может, мне пора начать спать с кем попало или курить. И обязательно начать ругаться. Возможности безграничны.

Я покидаю собор и по дороге в отель покупаю пачку сигар ручной скрутки. Расслабляясь на провисающем гостиничном матрасе, зажигаю сигару и размышляю над своими вариантами с порочной улыбкой.

Скарлетт и я в отеле Andrea, Париж, 1980 год

Отель Andrea – отель Le Bon

Мы со Скарлетт радостно забираем в агентстве наши первые чеки за работу, но, открыв конверты, обе ошарашены. Суммы оказались намного меньше, чем мы ожидали. Сразу же идем на нижний этаж к женщине-бухгалтеру, чтобы выяснить, в чем дело. Мы с трудом понимаем миниатюрную парижанку, которая с невинным видом на ломаном английском говорит что-то вроде: «Ну, вы должны нам за гостиницу и билет на самолет».

– Я думала, что эти расходы оплачивает агентство, – говорю я.

– Non (Нет).

– Но отель такой дорогой! Мы бы ни за что не решились останавливаться там, – говорит Скарлетт.

– Сожалею… pardon, mais (извините, но), мне нужно работать.

– Сколько комиссионных вы берете? Потому что мы получаем только тридцать процентов от выставленных нам счетов, – спрашиваю я.

– Агентство получает двадцать процентов, vous payez (вы платите) пятьдесят процентов французских налогов, а остальное c'est pour vous (причитается вам), – говорит она так, будто это неважно.

Мы в шоке. По-видимому, мы изначально задолжали агентству Paris Planning. Мы-то думали, что нас рекрутировали с полной оплатой поездки. А французские налоги! Как они могут быть такими огромными?

Мне повезло – меня выручают 2 400 долларов в дорожных чеках, вырученные от продажи моей машины. У Скарлетт нет такого резерва. Мы отправляемся в банк, чтобы открыть счета и вложить наши скудные средства. Заодно я депонирую свои дорожные чеки, чтобы их никто не украл из нашего гостиничного номера.

Хочу купить одежду, которая придаст мне более товарный вид на модельном рынке, но опасаюсь тратить деньги. Разоряюсь на зонтик и дешевые пластиковые сапоги для дождливой погоды, которые похожи на ковбойские сапоги – они такие идиотские, но мне понравились. Байкерская кожаная куртка, белая футболка без рисунка, джинсы покруче и какие-нибудь сапоги из натуральной кожи сильно повлияли бы на мой имидж, но я была слишком ответственна. Здесь все гораздо дороже, чем дома, и я не могу спустить свои деньги на одежду, когда мне нужны еда, жилье, фотографии и обратный билет. Нам надо переехать в отель подешевле.

Нахожу нам маленькую комнату в отеле Andrea. В ней есть шкаф для одежды и трехфутовая квадратная ванная комната с раковиной и туалетом. Душ в коридоре. Наша кровать немного шире, чем односпальная из двойного комплекта, стоит напротив радиатора и окна, выходящего во внутренний двор, расположенный четырьмя этажами ниже. Темная комната с грязными ободранными обоями, дырками в полу и ржавой раковиной меня не беспокоит. Я привыкаю и даже начинаю наслаждаться ветшающим Парижем. Распаковываю вещи в свою половину шкафа и кладу чемодан Скарлетт на кровать.

Мы решили отпраздновать переезд в ресторане Les Bains Douche. Поскольку мы модели, вышибала направляет нас прямо в темный клуб. Когда мои глаза привыкают к темноте, вижу парней, одетых как девушки, и девушек, одетых в винтаж, как сама делала это дома. Одна девушка одета в розовое платье пятидесятых годов с открытыми плечами и в черную кружевную вуаль, закрывающую ее лицо. Она курит через длинный черный мундштук, ее руки в розовых резиновых перчатках для мытья посуды Playtex. Ужасно завидую ее внешности.

Мы со Скарлетт прыгаем на танцпол, но, когда делаем перерыв и пытаемся сесть, подходит женщина и начинает кричать на нас. В конце концов выясняется, что нам не разрешают присаживаться, если мы не покупаем напитки, которые не можем себе позволить.

Мы бредем в другую сторону комнаты и видим пузырьки, вспенивающиеся в джакузи. Мужчина и женщина снимают одежду, залезают внутрь и начинают заниматься сексом. Никто, кажется, не обращает на них внимания. Мы стараемся не подавать вида, что шокированы этой сценой.

В три часа ночи мы на цыпочках поднимается по скрипучей лестнице отеля. Я поворачиваю ключ и открываю дверь в настоящее тепло. Какое облегчение. В другом нашем отеле отопление никогда не работало.

Скарлетт стягивает свой чемодан с кровати и забирается под одеяло. Когда я следую за ней, середина матраца полностью опускается на пол. Мы скатываемся в середину, смеясь и хныча одновременно.

– Теперь понимаю, почему здесь так дешево! – вопит она.

– Извини, следующее жилье ищешь ты. Я, очевидно, в этом не сильна!

Я перебрасываю ногу через край, цепляясь за боковину кровати, в то время как Скарлетт спит в середине. Но мы всегда просыпаемся в канаве.

Со всеми вычетами, которые агентство удерживает из моей зарплаты, я должна заработать втрое больше денег, чем зарабатывала в Лос-Анджелесе, – просто чтобы выжить. Заказные съемки для каталогов легче и оплачиваются лучше, чем работа в журналах, которой я, впрочем, и не получаю много. В каталогах мне платят около тысячи долларов в день, – хотя и получаю лишь небольшой процент от этой суммы. Журналы платят только двадцать пять долларов в день, даже Vogue. Меня не волнует, что я получу большой жирный ноль, если это съемка для Vogue! Но меня там нет.

Самая крупная компания почтово-посылочной торговли в Европе, 3 Suisses, отправляет меня на работу в города по всей Франции и Бельгии. Встаю до рассвета, когда Скарлетт еще спит. Она допоздна читает любовные романы в крошечной ванной, чтобы не мешать моему сну. Нелегко жить в такой непосредственной близости, особенно когда приходится спать друг на друге. Стараюсь не разбудить ее, когда ухожу.

Леденящий зимний воздух бьет мне в лицо. Единственные люди, достаточно безумные, чтобы выйти из дома в такую рань, это официанты кафе, которые моют тротуары водой из шланга, и проститутки, околачивающиеся возле железнодорожной станции. Кроме них, на улице никого.

Я рассматриваю массивное здание Гар-дю-Нор, Северного вокзала, пытаясь представить, как оно будет выглядеть, если счистить въевшуюся грязь. В моем воображении рисуется красивый кафедральный собор, украшенный огромными окнами и конструкциями из металла.

Билет первого класса до Брюсселя немного дороже обычного тарифа, но это того стоит и включает место в вагоне-ресторане, за столом с белыми льняными скатертями. Поезд трогается, и официант подает мне café crème (кофе со сливками) и теплый слоистый круассан на сливочном масле. Я пишу открытки и любуюсь красотами за окном. Луга ярко-зеленой, высокой, мокрой травы и очаровательные сельские домики выглядят как в сказке.

Единственная проблема работы с каталогами – это огромное количество одежды, которую нужно отснять. Две женщины трудятся в течение всего дня, устав до полусмерти, отпаривая и утюжа одежду, в то время как на мне вещи скалывают булавками и подклеивают скотчем, чтобы скрыть дефекты посадки. Затем я позирую – живот втянут, плечи назад – и жду, пока затвор щелкнет и свет погаснет.

Посмотри налево; посмотри направо; смотри прямо в камеру, словно я чертовски наслаждаюсь уродливой одеждой. Эти фотографии не попадут в мой бук, но я люблю своих клиентов. Они мне хорошо платят, кормят меня и даже поселяют меня в прелестный отель, в котором не могла бы позволить себе остановиться самостоятельно.

После пяти дней работы возвращаюсь на поезде из Брюсселя и прибываю на Северный вокзал Парижа около полуночи. Потом вместе со всеми другими иммигрантами сажусь на автобус и еду в свой район. Я измучена, и все тело болит от держания этих тупо неестественных каталожных поз, тем не менее ощущаю собственную продуктивность после завершения большой работы вместо пустого хождения по бесконечным просмотрам. Испытываю чувство выполненного долга, а деньги позволяют мне жить без лишней тревоги. Когда я наконец погружаюсь в канаву нашей кровати и заворачиваюсь в тонкое красное одеяло, то понимаю, что действительно счастлива. Я творю собственную жизнь в Париже и, хотя она не идеальна, делаю это по-своему, и мне это нравится.

Скарлетт задается целью найти нам гостиницу получше, даже разоряется на настоящие банные полотенца для нас обеих. Наше новое место, Le Bon Hôtel, находится рядом с Сеной, с видом на Нотр-Дам, если высунуться в окно. Комната светлая и солнечная, но главное – две отдельные кровати. Туалета нет, поэтому мы возвращаемся к тому, чтобы писать в биде.

Больше двух месяцев по заданиям Пеппер я занимаюсь кастингами второго эшелона и съемками для каталогов. Думала, что к этому времени уже уеду. И поскольку не имею желания ходить на их вечеринки, Жеральд отказывается помочь мне получить публикацию в журнале. Я решаюсь серьезно поговорить с ним. Власть у него в руках, а не у Пеппер. Мучительно думаю, что ему сказать, пока занимаюсь стандартными утренними процедурами.

В дверях моего любимого кафе дремлет огромный сенбернар. Я глажу его, разговариваю с ним по-французски, но он игнорирует меня. Перешагиваю через него, чтобы войти внутрь. Официанты, которые пару месяцев назад разозлились на меня за то, что я не говорю по-французски, теперь каждый день учат меня новым словам. Они великодушно пишут их на моей бумажной подставке для столовых приборов, по нескольку раз произнося их для меня. Я вырываю клочок и держу обрывки со словами в бумажнике, пока не запомню их. Моя грамматика отстает от моего словарного запаса, но теперь я преодолеваю трудности гораздо легче.

Сижу с моим café au lait (кофе с молоком) и яйцом вкрутую, репетируя свою речь – миллион версий фразы «вы не воспринимаете меня всерьез». И повторяю свой монолог всю дорогу до агентства. Вхожу в дверь и жду перед его рабочим местом. Наконец он отключается от телефона.

– Pardon, Gerald? (Простите, Жеральд?) Puis, je-vous parler? – я спрашиваю, могу ли поговорить с ним.

– Oui, qu’est-ce que vous voulez chérie? – он спрашивает меня, что я хочу, таким сладким тоном, какого никак не ожидала.

– Жеральд, ничего не имею против Пеппер, но я не была на просмотрах в журналах несколько недель. Не могли бы Жаклин, Ивлин и вы бронировать меня снова?

– Oui, chérie (Да, дорогая), почему бы и нет? Я снова отправлю тебя в крупные журналы. Нет абсолютно никакой причины, почему ты не могла бы добиться успеха в Париже, Жиль. Готов загружать тебя очень плотно до конца апреля. Если к тому времени у тебя все еще не будет нужного объема работы, отправлю тебя в Милан. Я поддержу тебя, chérie.

Он улыбается такой широкой улыбкой, что даже мимические морщинки по сторонам его голубых глаз тоже улыбаются.

Он наложил на меня взыскание за то, что я пожаловалась на вечеринки. Или, может быть, дело в том, что мои волосы переросли безобразную стадию. Сразу же попадаю на съемку для Jardin des Modes («Сад мод»), одного из лучших модных журналов Франции.

Рискуем своими жизнями ради совершенной редакционной съемки! В верхнем левом углу – это я. Журнал Jardin des Modes

«Сад мод»

Восемнадцать моделей, включая меня, собрались в офисе журнала Jardin des Modes в доме 10 по улице Тенара в пять утра. В комнате находятся модели, стилисты, визажисты и парикмахеры. Обожаю всю эту обстановку. Смотрю на стойки на колесиках, переполненные красочными нарядами, и польщена тем, что могу увидеть каждый из них. Остальные, похоже, не одержимы этой одеждой так, как я. Просматриваю каждый ярлык на стойке – Yves Saint Laurent, Jean-Paul Gaultier, Claude Montana, Thierry Mugler, Issey Miyake, Sonia Rykiel… Не могу в это поверить – наконец-то. Парижская мода – Paris Couture!

Следующие два часа – шквал активности. Редактор моды выбирает, в какую дизайнерскую модель будет одета каждая из нас, и тут же нас окружает по меньшей мере дюжина художников по прическе и макияжу, с тональным кремом, цветными тенями, подводкой для глаз, помадой, щипцами для завивки, шпильками, гелем и лаком для волос.

Мне нравится платье, которое редактор выбирает для меня, – кружевная балетная пачка с корсетом и желтой вышивкой из коллекции couture от Жан-Клода де Лука (Jean Claude de Luca). Когда завершены последние штрихи, мы все втискиваемся в белые фургоны и проезжаем по тихим, темным, туманным улицам. Нас выпускают на высшей точке площади Трокадеро между двумя крыльями Дворца Шайо, которые создают идеальную рамку для Эйфелевой башни, находящейся позади.

Похоже, здесь идет стройка, потому что высится конструкция наподобие строительных лесов. Фотограф Мишель Моми берет мегафон и дает команду всем подниматься по лесам. Эта команда встречена многочисленными выкриками: «Черта с два!», «Я туда не полезу!», «Он с ума сошел?». Но мне не терпится влезть наверх.

Понимая, что ему нужен именно этот кадр и иного выхода нет, девушки наконец смягчаются, и мы лезем на металлическую конструкцию, на каблуках и в платьях, в то время как Мишель настраивает свою фотоаппаратуру. В туманном воздухе моросит, стоит леденящий холод. Все визжат и скользят по перекладинам, цепляясь крепче, чтобы не упасть. Мы парим в воздухе на высоте не менее пятидесяти футов. Одна из девушек, родом из Луизианы, кричит своим южным американским акцентом: «Я замерзаю и истекаю кровью! Это металлическое платье всю меня изрезало!» «Королева из мелодрамы», – ловлю себя на мысли.

Мишель расставляет нас по местам, крича в мегафон, а мы взбираемся и карабкаемся на нужную позицию. Наконец он начинает съемку. Когда дело сдвинулось, появляется команда сердитых мужчин с комплекцией мачо. Они машут руками в лицо Мишелю, пытаясь заблокировать его камеру. Они явно разозлены. Он увертывается, пытаясь снимать в обход их. В конце концов он поднимает свой мегафон и приказывает нам спуститься. Мы слезаем по мокрым скользким перекладинам и, оказавшись на твердой почве, с облегчением разражаемся нервным смехом.

Набиваемся обратно в фургон и жмемся друг к другу, чтобы унять дрожь. У бедняжки из Луизианы из-под платья из золотой парчи «ламе» капает кровь.

Я на Сене в наряде от Jean Claude de Luca для книги Люсиль Хорнак Fashion-2001, 1980 год

Ночной клуб «Палас»

В то время я ничего не знала о репутации Жеральда.

То, что мне известно теперь, – совсем другая история. Существует кипа статей, книг и рассказов, которые вы можете легко найти, о его поведении, достойном сожаления, включая обвинения в изнасиловании. Но тогда я всего этого не знала.

Я очень обрадовалась, когда он пригласил Скарлетт и меня потанцевать в Le Palace, популярный ночной клуб. Когда мы приходим, массивный танцпол уже переполнен. На сцену выкатывается светящаяся тридцатифутовая русалка, при этом с потолка спускаются мыльные пузыри. Пытаюсь изучить новые танцевальные движения восьмидесятых, но Жеральд полностью их освоил и выглядит чертовски сексуально в своей черной косухе (рокерской куртке).

Втроем мы возвращаемся в квартиру Жеральда около четырех часов утра, где он ублажает нас негромкой музыкой и напитками. Где мой капризный босс? Я наслаждаюсь нежной заботой и вниманием.

Внезапно Скарлетт встает и говорит, что уходит.

– Ты идешь, Джилл? – спрашивает она, делая акцент на моем имени.

– Нет, иди одна. Увидимся дома.

Я целую ее в щеки, и она шепчет:

– Пойдем со мной. Шутки в сторону. Прямо сейчас.

Тогда я не оценила ее мудрость и дальновидность, только подумала про себя: как она смеет говорить мне, что делать?

– Я собираюсь задержаться на некоторое время. Скоро вернусь, – шепчу я в ответ.

Жеральд не встал, чтобы попрощаться со Скарлетт или предложить вызвать такси.

Я убеждаю себя, что с ней все будет в порядке. В конце концов, мы все время ходим поодиночке по ночам.

Мы с Жеральдом сидим, разговаривая, на ступеньках между его гостиной и холлом, когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня своими теплыми мягкими губами. Меня не целовали месяцами – и, конечно, не так. Его поцелуи заставляют меня чувствовать себя хмельной, хотя не выпила ни капли алкоголя. Через некоторое время он встает.

– Могу ли я приготовить тебе ванну, chérie? – предлагает он, открывая дверь, чтобы показать красивую мраморную ванну.

– О боже, да! – говорю я.

Я сонная, не говоря о том, что наивная. И действительно хочу принять горячую ванну. Когда он включает воду, опускаюсь на бархатную кушетку с мыслью: вот так живет состоятельный француз – хорошая квартира, бархатная мебель, камин, стереосистема и даже холодильник. Меня соблазняет эта роскошь.

– Жиль, твоя ванна готова, иди.

В ванной пахнет лавандой и медом. Пена поднимается выше края и искрится при свечах. Не могу в это поверить. Он идет в свою спальню рядом с ванной.

– Я буду смотреть телевизор. Вот халат. Почему ты стоишь? Тебе это не нравится?

– Нет, мне это очень нравится. Просто не могу в это поверить. Это прекрасно, я вхожу.

Он наблюдает, как я снимаю одежду. Стараюсь притворяться, будто нахожусь на фотосессии, где мне комфортно быть голой. Погружаюсь в ванну и чувствую, как каждый дюйм моего тела расслабляется. Лежу, погрузившись по самый подбородок, и едва не засыпаю.

Медленно встаю, и кровь приливает к моей голове. Вытираюсь и заворачиваюсь в белый махровый халат.

– Иди смотреть со мной американское телевидение. Это вестерн. Ты знаешь Джона Уэйна?

– Что? Вы шутите!

– Нет, смотри!

Я бочком проскальзываю в его спальню, с волос капает, мое тело теплое и розовое. Его ложе устроено на полу, с белыми простынями и пушистым белым пуховым одеялом. Груды подушек вытянулись вдоль стены, где покоится его голова. Он приоткрывает для меня одеяло, и я нервно забираюсь внутрь, пытаясь сосредоточиться на фильме Джона Уэйна на французском языке. Это черно-белое кино, и высокий французский голос, который дублирует Джона Уэйна, просто смешон. Не могу удержаться от хихиканья.

Через несколько минут Жеральд поворачивается и целует меня, и я снова таю, наслаждаясь его нежностью. Растворяюсь в романтичной дымке своей фантазии, как вдруг он хватает мои бедра и переворачивает меня на живот. Он быстро оказывается позади и тянет меня, так что я стою на локтях и коленях. Все происходит настолько быстро, что, прежде чем могу перевести дыхание или произнести хоть слово, он внедряется в меня резкими толчками, вонзая ногти в мою плоть, сильно мотая мое тело и причиняя мне боль. Его руки так крепко сжимают мой таз, что не могу двинуться или заставить его остановиться.

«Ой-ой-ой! Остановитесь!» – кричу я, но он не останавливается, пока не проникает внутрь меня. Затем он переворачивается и лежит, удовлетворенный. Я парализована. Мое тело гудит, даже мои уши гудят. Моя первая мысль: о боже, я беременна.

Жеральд отключается, пока я лежу в оцепенении и смущении, с широко раскрытыми глазами, и слезы стекают прямо мне в уши. Проходят часы, и подушка намокает. Наконец через окно у нас в изголовье начинает проникать свет.

Я выкатываюсь из постели и крадусь в ванную, чтобы найти свою одежду. Мне очень нужно помочиться, но не могу расслабить мочевой пузырь. Жеральд крепко спит, когда я на цыпочках выхожу из его квартиры.

Я иду домой, страдая от боли, и даже не знаю, что страдает сильнее: мой мочевой пузырь, влагалище или рассудок. Солнце еще не встало, и все вокруг серое: воздух, здания, улицы, даже деревья и те серые. Я серая. Ничего не слышу. Не чувствую холода. Едва могу сфокусировать взгляд. С трудом переставляю ноги. Пытаюсь отделиться от своего тела. Не паникуй, молчи, оставайся внутри себя и продолжай идти.

Следующие три дня – это размытое пятно, когда я слой за слоем удаляю шок. Не могу смотреть правде в глаза, поэтому прокручиваю сюжетную линию в своей голове. Я профессионал в этом из-за особенностей своего детства. Говорю себе: он действовал так, потому что был возбужден или, возможно, слишком взволнован. Это может означать, что французы просто паршивые любовники. Он хорошо целовался… Может быть, я ему действительно нравлюсь.

В агентстве Пеппер сообщает мне отличную новость: я получила рекламный ролик минеральной воды Vittel и буду сниматься в Сен-Тропе. Когда поворачиваюсь, Жеральд подходит ко мне со своей широкой улыбкой, голубыми глазами и великолепными загорелыми изломами у рта. Он смотрит мне прямо в глаза, целует меня в щеки медленно и страстно, крепко обнимает и берет в руки мои плечи, притягивая меня и говоря:

– Знаешь, Жиль, я думал о том, чтобы у меня появилась подруга, да? Как ты думаешь? Я готов иметь подругу, нет?

В агентстве безлюдно. Только он, я и Пеппер позади меня.

– В самом деле? Вам нужна подруга?

Я смеюсь, но мое лицо вспыхивает от его лестных слов. Что, если бы он был моим парнем? У меня был бы любовник, друг и очаровательный мужчина, чтобы ходить на свидания. Тогда в голову влетает эгоистичная, расчетливая мысль. Жеральд Мари – самый влиятельный модельный агент во Франции.

– Пойдем прогуляемся, поедим и попьем чаю.

Он кладет руку на мою поясницу и выводит меня наружу. Сердце у меня колотится, когда мы прогуливаемся вниз по улице Троншу в сторону Елисейских Полей. Я счастлива и чувствую себя такой особенной! Представляю, как могла бы измениться моя жизнь с появлением в ней Жеральда. Прежде всего, я не буду одинока. И вся рабочая ситуация будет решена мгновенно. Он будет бронировать меня для лучших работ в Париже – обложек Vogue, Elle… Я взвинченна и нервничаю. Он, к тому же, чертовски красив! Насилие той ночи исчезло, отошло перед лицом внезапной принадлежности и чувства комфорта от того, что нужна ему.

Весна, воздух еще свежий, но солнце уже пригревает. Мы сидим в открытом кафе на Елисейских Полях, пьем вместе одну чашку чая и наблюдаем за прохожими.

– Люди на самом деле уродливы, не так ли? – вопрошает он, поморщившись.

– Что вы имеете в виду?

– Ты только посмотри на них! – говорит он. – Они просто люди. Я провожу столько времени в агентстве, что, пожалуй, никогда не вижу обычных людей… они выглядят ужасно.

– Думаю, вам нужно чаще выбираться, – отвечаю я, смеясь.

– Может быть. – Он пожимает плечами и продолжает: – Знаешь, возможно, у меня должна появиться подруга. Ты можешь быть моей подругой, Жиль. Готов стать моногамным. Одна женщина. Что думаешь?

– Конечно, думаю, мы могли бы попробовать.

– Oui, ладно, официант…

Он оплачивает счет, и мы встаем. Он крепко обнимает меня и прижимает к себе всю обратную дорогу к агентству. Пока получаю почту, я шепчу Пеппер и прошу дать телефон врача, который мог бы порекомендовать мне средства контрацепции. Когда иду к выходу, Жеральд вручает мне записку, которая гласит:

Будь хорошей, когда тебя не будет!

С любовью,

Жеральд

Я иду к врачу Пеппер, который выписывает мне рецепт на противозачаточную диафрагму. У меня не было менструации с момента прибытия в Париж, так что он дает мне еще таблетку, которая должна восстановить менструации. В это время думаю, что нарушение цикла связано с изменением питьевой воды, но на самом деле я недостаточно ем.

* * *

Мало где мне так хорошо думается, как в самолетах, и во время полета в Сен-Тропе размышляю о Жеральде. Одну минуту я в радостном волнении, а следующую мне интересно, действительно ли он серьезно относится к отношениям. Мысленно возвращаюсь к ночи, проведенной в его постели, в надежде, что со временем он может стать хорошим любовником.

Участник съемочной группы отвез меня из аэропорта в отель в теплом, солнечном Сен-Тропе. Открываю деревянные ставни в своей комнате, чтобы взглянуть на гавань, наполненную лодками, и на склоны холмов, покрытые оранжевыми и фиолетовыми полевыми цветами. Даже постельное белье с цветочным узором выглядит солнечным и ярким.

Плюхаюсь на кровать, чтобы насладиться моим великолепным окружением, и тут назойливые вопросы вторгаются в мой мир: Я беременна? Какую же таблетку дал мне доктор? Если беременна, моей карьере конец. Как я выживу? На кого могу опереться? Я не могу бежать домой к родителям. Будет ли Жеральд рядом со мной?

В тот вечер я встречаюсь со съемочной группой и другими актерами в ресторане отеля внизу. Пока сижу среди них, чувствую, что мой мир медленно провисает. Мной овладевает синдром «туннельного зрения», и моей навязчивой идеей становятся разговоры, смысл которых не в состоянии уловить.

Я становлюсь параноиком, думая, что меня обсуждают. Неуверенность берет верх, и когда они смеются, начинаю думать, что смеются надо мной. Чувствую себя полным аутсайдером и не могу преодолеть это ужасное душевное состояние. В довершение ко всему у другой актрисы есть все физические данные, для меня не просто желанные, но необходимые – от узких бедер и длинных волос до идеально белых зубов. Это сводит меня с ума. Когда начинается съемка, я проглатываю все это и работаю профессионально, пою и танцую в этом глупом черно-белом костюме официантки. Но внутри меня смятение.

После недели съемок с облегчением возвращаюсь в серый дождливый Париж. Когда захожу в наш гостиничный номер, Скарлетт стоит перед открытым окном и курит. Она курит, только когда у нее стресс. Она оборачивается и говорит:

– Послушай, я не должна тебе этого говорить, но пока тебя не было, Жеральд попытался переспать со мной. Я устояла, но в следующий раз могу сдаться. Просто предупреждаю тебя.

Она отворачивается лицом к городу.

Честность Скарлетт моментально обнажает нрав Жеральда, и в долю секунды мое сердце рикошетом отскочило от радостного предвкушения встречи с ним к желанию никогда больше не видеть его мерзкое лицо.

– Знаешь, Скарлетт? – фыркаю я. – Если он таков, то я не хочу его. Угощайся им сама.

Как она могла поставить мужчину выше нашей дружбы? Ей нужен секс или помощь в модельной карьере? А Жеральд пытался сыграть с обеими одновременно? Может быть, он думает, что забавно попробовать стравить нас? Это не имеет значения в любом случае.

Я здесь не ради любви. Я здесь ради вырезок из Vogue Paris.

В следующий раз, оказавшись в агентстве, даю понять, что не буду участвовать в играх Жеральда. Продумав различные варианты, решаю полностью проигнорировать его, потому что у меня нет ни мужества, ни уверенности в себе, чтобы рассказать ему, что действительно чувствую. Моя внутренняя ярость, должно быть, заполнила все пространство комнаты.

На следующий день Пеппер жестом приглашает меня к своему столу и говорит:

– Я буду тобой заниматься. Освободи свой бук.

– Что? Зачем?

– Убери свои фотографии. Ты получаешь бук «Талантов».

«Таланты» – это название их любительского агентства. Я перехожу из яркого белого портфолио Paris Planning к дешевому коричневому от «Талантов». Я унижена и чувствую, будто меня ударили в грудь ножом. Жеральду явно не нравится, когда его игнорируют. Теперь мое собственное агентство работает против меня. Ощущаю свое бессилие.

В парижском дворике, 1980 год