Текст книги "Порочен, как грех"

Глава 13

Два дня спустя, во вторник, Гейбриел мчался в предрассветной мгле обратно в Лондон, оставляя за собой заставы, тихие деревни и всяческие соблазны. Он проснулся до рассвета, посмотрел из окна через свой заросший сорняками сад в сторону дома Элетеи и понял, что ему грозит опасность потерять себя. Когда он был моложе, он знал в точности, против чего он настроен. Его судьба казалась несправедливой, но он хотя бы понимал ее.

Он не сельский джентльмен. Он игрок, солдат, и если обстоятельства придали его характеру нежелательные черты, у него нет оснований изменять свой характер. Он, вероятно, не способен пустить корни даже в ту почву, которая породила его. Одному Богу известно, каким человеком он вырос. Было бы нехорошо по отношению к Элетее оставаться в деревне. На самом деле это знак его истинной любви к ней – исчезнуть из ее жизни.

Он оделся и с шумом сбежал вниз по лестнице, громко приказал привести лошадь, подать завтрак и вызвать кучера. Рявкал на ленивых слуг, которые не пошевелятся до тех пор, пока крыша не рухнет им на голову. Он оседлал лошадь в темноте, и, если говорить честно, его андалусцу так же не терпелось уехать отсюда, как и его хозяину. Кучер, привыкший к беспокойному нраву своего господина, невозмутимо последовал за ним.

Гейбриел не мог оставаться здесь больше ни одного дня, ни часу. Он бежал. Он столько раз говорил себе, что поступит хорошо по отношению к Элетее, если уедет, что сам в это поверил. Вчера ночью, если бы она поощрила его, он доказал бы ей, что он ничем не лучше второго ее гостя. Он наобещал бы ей всего, чего угодно, не собираясь выполнить ничего из обещанного.

Или он выполнил бы обещанное, а это самое худшее, и это говорило о том, что он бежит обратно в Лондон не для того, чтобы спасти честь Элетеи, а для того, чтобы спастись самому.

Это обнадеживающий знак, подумала Элетея. Гейбриел не приехал к ней в следующие два дня, и это означает, что он относится к ее чувствам с уважением. Если бы он снова явился к ее дверям без приглашения после того, как она выразила неудовольствие из-за его нежданного посещения и последовавшего за ним предложения, она могла бы отказаться принять его. Но могла бы и предложить ему чаю.

И позволить ему снова поцеловать себя.

И она могла только надеяться, что он принял ее совет близко к сердцу и приводит в порядок свое поместье. С другой стороны, она отпускала собак бегать вокруг дома без привязи, носила волосы распущенными, точно язычница, и открывала окно по ночам посмотреть, как восходит Венера. То, что новый владелец приехал в Хелбурн-Холл, никак не было связано с ее внезапной страстью к вечернему воздуху или с энергией, которая пробудилась в ней после многих месяцев меланхолии. Она казалась самой себе поздним зимним тюльпаном, который прорастает сквозь толстую корку твердой земли, чтобы насладиться солнцем.

Даже ее брат Робин, вернувшись домой весь в пыли и грязи, но в присущем ему хорошем настроении, заметил, что она воспрянула духом.

– Цыганки, что ли, нагадали тебе счастье, пока меня не было? Давненько я не видел твоей улыбки.

– Неужели я стала такой угрюмой? – спросила она огорченно.

Она вовсе не разучилась смеяться, хотела она добавить, просто все это время она видела мало радостей.

Он с любовью рассматривал ее, пока Элетея шла впереди него в гостиную, где был подан легкий завтрак – бекон, булочки и крепкий горячий кофе.

Робин был всего на дюйм выше Элетеи, стройный, с шелковистыми каштановыми волосами, которые то и дело падали ему на левую бровь.

– Жаль, что ты не поехала со мной в Лондон. Твои подруги так просили меня рассказать о тебе. Кассандра Уэверли только что произвела на свет двойню. Для тебя это было бы очень полезно – навестить ее.

Ничего подобного. Ее посетила бы зависть, потому что ей, похоже, суждено иметь дело с детьми только в качестве гувернантки. А он продолжал свои рассказы. Ее мысли блуждали, пока он не замолчал, а потом, к собственному смущению, она выпалила:

– У нас появился новый сосед. То есть на самом деле старый. Это Гейбриел Боскасл.

Теперь, произнеся наконец-то его имя вслух, она поняла, что не изгнала его из головы, но, напротив, именно он занимал все ее мысли. Тем временем озадаченное выражение исчезло с лица ее брата, и он уставился на нее с веселым ужасом.

– Ты ведь помнишь его? – спросила она. – Его отец умер…

– Гейбриел и его братья дубасили всех мальчишек в школе. Кажется, его даже как-то поставили к позорному столбу за…

Элетея пододвинула к нему тарелку с булочками:

– Ты очень похудел за это время. Что, в Лондоне нельзя было как следует поесть?

Он посмотрел на стол:

– Я только что съел три штуки. Давай вернемся к…

– Ну так съешь еще. Они быстро зачерствеют. Или возьми еще кусочек бекона. Я попрошу миссис Садли сварить яйца.

– Его поставили к позорному столбу, – продолжал Робин, отодвигая тарелку. – Не забывай, он…

– Но тебя-то он никогда не бил, не так ли? – заметила она. – То есть я не помню, чтобы ты когда-нибудь вернулся из школы в синяках и царапинах. Насколько я помню, вы с ним никогда не дрались.

Робин постучал по столу пальцами, с подозрением глядя на сестру.

– Нет, не дрались. И меня всегда удивляло почему. Нет ли у тебя ответа?

Элетея взяла чашку, притворившись, что не замечает его настороженного проницательного взгляда.

– Может быть, ты ему нравился. Ты довольно славный человек, хотя и мой брат. Я знаю, что Эмили так считает. Кстати, об Эмили, ты, случайно, не навестил ее в Лондоне? И не сделал ли ей предложения, как обещаешь вот уже пять месяцев? Или пять лет? Нехорошо заставлять ее ждать так долго. Думаю, ты вообще не собираешься жениться.

Он продолжал внимательно смотреть на нее.

– Думаю, что в следующий раз тебе придется поехать со мной.

– А когда это будет? – спросила она, вздыхая с облегчением оттого, что разговор об их прославленном соседе сменился разговором о марьяжных интересах Робина.

Всякий раз, когда он собирался с духом сделать предложение Эмили, с ним случался нервный приступ. Элетея уже начала бояться, что они с братом состарятся и останутся оба холостяками, и не будет рядом с ними детей, чтобы скрасить им будущее. Быть может, ей предстоит вечно кормить брата булочками.

– Я уеду утром в пятницу, – сказал он с усмешкой. – И если все пойдет хорошо, я сделаю предложение вечером. Не хочешь ли спрятаться за диваном и понукать меня, если решимость мне изменит?

– В пятницу? Я собиралась… я пригласила миссис Брайант и кое-кого из подруг к обеду. Мы так давно не приглашали гостей.

Он вздохнул.

– Хорошо, – сказал Робин некоторое время спустя. – Я понимаю. Ты скучаешь по нему и все еще в трауре.

«По нему». То есть по Джереми. По этому отъявленному мерзавцу, канонизированному в памяти местных жителей.

Она почувствовала, как слезы обожгли ей глаза. Не слезы горя, но скорее горького удивления и отчаяния. Как ей хотелось бы сказать Робину правду! Но если она скажет, это станет для брата вечным укором. Он станет винить себя за то, что не сумел защитить ее, за то, что не стал на пути Джереми в тот вечер в Лондоне. Однако слова кипели у нее в душе, точно медленно отравляющий яд, и ей мучительно хотелось выпустить их на волю.

И тогда она сказала – потому что это был легчайший способ отвлечь его:

– Я пригласила на ужин также и Гейбриела Боскасла. Я думала, что ты будешь дома и будешь хозяином, иначе я не сделала бы этого. Но теперь будет невежливо объяснять, что он не должен приезжать. Я его пригласила, и с этим уже ничего не поделаешь.

Глава 14

Катящийся камень не обрастает ни мхом, ни воспоминаниями. Гейбриел привык к поспешным уходам и незапланированным отъездам как с поля боя, так и от сцен в спальнях. Теперь это стало практически его привычкой – бросаться в седло и уезжать полусонным неведомо куда.

Но он не провел и трех часов на большой лондонской дороге, как понял, что стеснение в груди означает не обычное в таких случаях облегчение, а сожаление. До конца своих дней он будет спрашивать себя, что он утратил, сбежав.

Черт побери, но разве можно утратить то, чего никогда не имел? Ведь у него никогда не было романов с женщинами, подобными Элетее. Кто скажет, не была бы она последней для него, если бы он остался? И потом, Гейбриел не мог себе представить, что, ужиная у нее в доме, он не совершил бы чего-то такого, за что заслужил бы изгнание навечно.

Проще расстаться, каким бы грубым это ни показалось, чем унижать себя в ее присутствии.

Проще мечтать о ней, зная, что эта жажда никогда не будет утолена, чем увидеть конец его самых дорогих фантазий.

По крайней мере таковы были его мысли, которыми он утешал себя, когда прибыл в Мейфэр, в лондонский особняк своего старшего кузена подполковника лорда Хита Боскасла. Он, точно бездомная кошка, мог подойти к дверям любого из лондонских Боскаслов и получить приглашение остаться. Он делал это уже столько раз, что и счет потерял, с тех пор как помирился с родственниками по отцовской линии.

Из всех его родственников мужского пола лорд Хит был меньше других склонен судить или задавать вопросы. Надо полагать, что даже самые замкнутые из Боскаслов навострили бы уши в ту минуту, когда Гейбриел вдруг оказался в кабинете кузена.

Это была особая комната, тихая и скромная, полная старинных знаний и неразгаданных тайн, замкнутая, как и сам бывший шпион с волосами цвета воронова крыла, сидящий в полумраке за своим рабочим столом и молча наблюдающий за ним. Книги с рваными корешками кожаных переплетов, многие на древних языках, стояли на полках вдоль стен. Несколько карт Египта и Европы и рельефные схемы баталий висели в простенках между занавешенными окнами с эркерами.

Гейбриел понял, что Хит не только читает эти редкостные, мало кому доступные книги, но скорее всего сам обладает достаточными познаниями, чтобы написать их. Он был сфинксом семьи Боскасл, невозмутимым и способным, как о нем говорили, одними только разговорами добиться признаний от самых упрямых противников. Его молчание действовало на нервы.

Гейбриел рассмеялся:

– В чем я успел провиниться? В чем дело? Я уезжал всего на несколько дней. Что могло случиться за неделю?

– В этой семье? – Хит насмешливо улыбнулся. – И так понятно. Боскаслам хватит и одного только часа, чтобы опозорить себя.

– Верно. Разве это не часть их очарования?

– Где ты был, Гейбриел?

– В Энфилде, разбирался с поместьем, которое выиграл в карты.

– Энфилд? Это там, где ты родился?

Что за память, черт побери! Гейбриел никогда никому не рассказывал о своем прошлом.

– Да.

Хит посмотрел на аккуратные стопки писем и документов на рабочем столе.

– И нашел ли там блудный сын то, что искал? Спасение? Развлечения?

– Едва ли, – ответил Гейбриел удивленно.

– И никаких тайных отъездов обратно в Лондон?

Он выпрямился.

– Никаких – за последнюю неделю.

Хит поднял глаза.

Много лет назад, когда Гейбриел вел войну против своих личных демонов, он отдалился от добродетельных Боскаслов, лондонской ветви известного родословного древа. Но в недавнем прошлом он нашел для себя удобное дупло в фамильном древе, и хотя правила поведения Гейбриела все еще, возможно, и вызывали недоумение в самых пуританских домах, он ни разу не обманул доверия своих родственников и не был замешан ни в каком предательстве по отношению к ним.

– Какого рода тайные поездки мы обсуждаем, Хит? – спросил он, почувствовав себя свободнее после того, как мысленно проверил, нет ли на его совести какого-либо неведомого проступка.

Это не могло быть связано с Элетеей. Тысяча чертей, он вел себя наилучшим образом – по крайней мере по его прошлым меркам негодяя. Он поцеловал ее. В книге грехов Боскаслов это не было черной меткой. Это было только началом… И простая мысль о том, что неплохо было бы поцеловать ее еще раз, усилила его желание вернуться.

Хит только улыбнулся.

– Черт меня побери! – раздраженно воскликнул Гейбриел. – Я совсем забыл об этом бале у Грейсона в честь его дня рождения. О том, на котором должны были выставить на аукцион билеты для одного из благотворительных приютов Джейн. Не думаю, что кто-то заметит мое отсутствие в такой толчее. Я заглажу свою вину. Что я могу купить Джейн? Она любит туфли и драгоценности. А что, если у меня найдется пара туфелек, специально сшитых по ее изящным ножкам, с бриллиантами на носках?

Хит покачал головой:

– День рождения Грейсона приходится на конец месяца. Ты приглашен. Тебя всегда приглашают.

– Не всегда, – проговорил Гейбриел, прежде чем понял, что проговорился.

В этом-то и заключалась трудность общения с Хитом. Достаточно просто сидеть наедине с ним и обмениваться какими-то незначительными замечаниями, и вдруг то, что скрываешь, само начинает литься через край и бить фонтаном.

А было время, когда Гейбриел не пребывал в такой гармонии со своими родственниками. Он нарочно старался оттолкнуть их на тех нескольких семейных собраниях, которые посетил. Казалось, среди всей этой боскасловской кастовости легче делать вид, что его семья не отпала от них и что сам он не смотрит с завистью на все это сердитое сборище.

– Это твой выбор, Гейбриел, – сказал Хит без всякого намека на осуждение. – Мы с радостью встретим тебя в любое время. Насколько я помню, тебя приглашали на все важные приемы. Ты и твои братья почти всегда отказывались.

– Это были трудные годы для моей семьи. Я не годился для светского общества.

Хит посмотрел ему в глаза:

– Так я и понял. Но ты никогда не говорил нам об этом. И твоя мать тоже.

Что еще знает Хит о его прошлом? То, что сам Гейбриел забыл, или то, о чем ему самому никогда не рассказывали?

– Я не понимаю, – сказал он, – Если это не семейное торжество, которое я пропустил, почему я нахожусь у тебя под подозрением?

– Не у меня под подозрением. Но не скрою – у меня есть знакомые в Лондоне, которые приходили ко мне конфиденциально и спрашивали, где ты теперь находишься.

За этими сведениями Хит мог бы отослать их к любому из великого множества осведомителей среди тюремных сидельцев, а также констеблей и сыщиков, политиков и проституток. В качестве вышедшего в отставку офицера разведки Хит имел список верных помощников, которые доныне поддерживали с ним дружеские отношения.

– Ну так ты скажешь мне, зачем кому-то понадобилось выяснять, куда я уехал? Или этот разговор – разновидность пыток, принятых у Боскаслов? – спросил он добродушно.

Гейбриел не мог поверить, что его карточная игра вызвала подозрения у короны. И впервые за многие годы его совесть была действительно чиста, если не считать желания, которое вызвала в нем Элетея.

Хит взял в руку перо.

– Я надеялся, что об этом мне скажешь ты.

– Я сказал бы, будь у меня хотя бы малейшее представление, о чем идет речь.

– Мужчина, походивший по описаниям на тебя, был замешан в кражах со взломом в Лондоне – грабили спальни в Мейфэре.

Гейбриел пожал плечами:

– Это не новость. Я не ищу папского отпущения грехов.

– Кажется, ты все-таки чего-то ищешь. Посмотри вот на это, пожалуйста. – Хит пододвинул к нему лежащую на столе карикатуру, которая ходила по лондонским улицам и салонам.

– О нет, не нужно, – сказал Гейбриел, подняв руку. – Если это очередной нескромный рисунок, сделанный твоей женой, я не желаю этого видеть.

– Здесь изображен не я, – раздраженно возразил Хит.

– Ну конечно. Это не… – Он бросил взгляд на оттиск и вдруг замолчал.

На нем был изображен человек, который вылезает из окна, держа в зубах дамские панталоны; несколько шелковых чулок были обмотаны вокруг его шеи.

Что до самой карикатуры, Гейбриел видывал и более грубые, включая ту, которую нарисовала Джулия Боскасл, изобразив детородный орган Хита в виде огромной пушки.

Нет. В этой карикатуре тревожило то, что изображенный имел явное сходство с Гейбриелом. Но это был не он. На самом деле его позабавило, что Хит счел такое возможным.

– Ты считаешь, что этот красавец повеса – я? – спросил он, мрачно нахмурившись.

– Ты считаешь себя красавцем? – парировал Хит. – Ты хочешь сказать, что этот человек – не ты? Я не стану сомневаться в твоем слове, но вопрос остается.

– Признаться, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Что именно натворил этот негодяй в Мейфэре?

Хит глубже уселся в кресле.

– Ворвался в спальни нескольких молодых леди…

– Званый или незваный?

– Определенно незваный.

– Ну, так это не я. Я никогда не врываюсь в спальни без приглашения.

– И он рылся в их комодах в поисках какого-то неустановленного предмета.

– Это точно не я, – заверил Гейбриел. – Я никогда не рылся в дамском белье, не зная в точности, что я ищу.

– В действительности никто тебя и не обвиняет. Никто даже не назвал тебя.

Гейбриел сложил на груди руки.

– Это неудивительно, учитывая, что это не я.

– Я и не говорил, что это ты.

Гейбриел взглянул на дверь, поскольку что-то привлекло его внимание. Ему показалось, что там, за дверью, прозвучали шаги, и это не было странно, поскольку Хит приютил у себя небольшую школу для молодых леди, ожидающих своей судьбы. Его сестра Эмма открыла эту школу, и хотя теперь она вышла замуж за герцога Скарфилда, она не бросила своих подопечных. Он встал, возмущенный, в нем нарастала обида.

– Ты действительно полагаешь, что я могу ворваться в спальню женщины?

– Без особых оснований – нет. Кстати, были обысканы еще и несколько кабинетов джентльменов. Это, очевидно, совпадение, Гейбриел, что преступник похож на тебя. Прошу принять мои извинения.

– Кто бы он ни был, надеюсь, он получил удовольствие.

– Куда ты направляешься? – спросил Хит.

Гейбриел обернулся.

– Получать удовольствие. Быть может, мне удастся изобрести какой-нибудь новый тип преступления, чтобы не быть обвиненным огульно.

Хит проводил его до дверей.

– Я готов на пару часов составить тебе компанию.

Гейбриел рассмеялся:

– То есть проследить за мной. Твои сыщики, должно быть, очень осведомлены.

– Не во всем. Но на них можно положиться, и, как они говорят, там, где дымится…

– …там обычно оказывается кто-то из Боскаслов, – закончил Гейбриел. – А то и не один. Оставайся дома с женой, Хит. Цени покой, который ты заслужил. Я прекрасно управлюсь сам. Можем встретиться завтра на «Таттерсоллз», если у тебя найдется время.

– На ярмарке новых экипажей?

Гейбриел замолчал, потому что дворецкий Хита открыл перед ним дверь в лондонскую ночь. Больше чем когда-либо Гейбриелу хотелось вновь увидеть Элетею.

– Я решил, что мог бы разводить породистых лошадей.

Хит одобрительно кивнул:

– Кавалерист мог бы сделать и худший выбор для своего будущего.

Глава 15

Он провел два часа в клубе Артура на Сент-Джеймс-стрит, но сам не играл, а только давал советы нескольким старым друзьям. У него не было настроения играть. Он был рассеян. И порадовался тому, что никто не заметил, как он ушел из клуба и, наняв извозчика, поехал в пользующееся дурной репутацией заведение на Пэлл-Мэлл, которое обслуживало игроков высокого ранга. Это был такой же притон, в каком он выиграл Хелбурн.

Несколько джентльменов подняли головы, приветствуя его. Официант принес ему стакан портера и принял плащ.

– Рады вашему возвращению, сэр.

– Разве я отсутствовал так долго?

– Столы скучали о вас. И многие леди в Лондоне тоже, как говорят.

– И это всего лишь за две недели? – насмешливо спросил Гейбриел.

– Разве этого мало, сэр? – Официант нагнулся к уху Гейбриел а и понизил голос: – Ваш голубок возвращался каждый вечер домой, чтобы провести всю ночь на своем пустом насесте.

– Ему везло?

– Нет, сэр. Говорят, из-за того, что он проиграл Хелбурн-Холл, у него начались семейные неприятности, и он хочет отыграть его обратно.

– Он играет сегодня?

– Он побывал у своего поверенного, чтобы выяснить, что можно продать, – заметил человек, подошедший к Гейбриелу.

Это был старый друг, лорд Ривердейл, счастливо женатый отец пятерых детей, разделявший пристрастие Гейбриела к карточным столам.

– Полагаю, он выяснил, что документ, подтверждающий право на собственность, нерушим и что я в действительности являюсь владельцем этого несчастного имения?

– Неужели вы хотите вместе с этим домом погрязнуть в деревенском болоте? – спросил Ривердейл с шутовской ужимкой.

Гейбриел пожал плечами:

– Он может мне когда-нибудь пригодиться. Я собираюсь разводить чистокровных лошадей.

– Поместье для разведения лошадей, – задумчиво проговорил Ривердейл. – Почему же…

– Что выберет сэр Гейбриел – разврат или деревню? – донесся с другого конца стола невнятный мужской голос. – Мы заключали пари. Я рад, что разврат победил.

Гейбриел с раздражением поднял взгляд. Это был, черт бы его побрал, Оливер Уэбстер, тот самый пустозвон, что проиграл Хелбурн-Холл.

– Что вы собираетесь проиграть на этот раз?

Уэбстер воспринял вопрос Гейбриела как приглашение вызвать его на игру в экарте за его столом. Гейбриел согласился, и они тянули жребий, чтобы решить, кто будет сдавать. Уэбстер проиграл.

– Мне бы хотелось отыграть Хелбурн, – заявил он. – Я скучаю по этой старой летучей мыши.

– Миссис Минивер?

– Нет. По той, что на стене.

Гейбриел усмехнулся:

– Интересно. Должно быть, в этом фамильном склепе запрятаны какие-то сокровища.

Уэбстер нахмурился.

– Там нет ничего ценного, насколько мне известно. Это отвратительный старый дом, но я утратил его и кажусь теперь самому себе идиотом.

– Хелбурн не стоит на кону, – сказал Гейбриел. – Как насчет трех тысяч?

Уэбстер пожал плечами, глядя, как Гейбриел сдает каждому по пять карт.

– Почему вы не идете домой? – спросил Гейбриел мягко, глядя на стол.

Уэбстер вспыхнул.

– Легко вам говорить, когда вы можете это сделать. Вряд ли меня там встретят сейчас с радостью.

Гейбриел рассмеялся, хотя уже не обращал внимания на слова партнера. Он выложил короля – одиннадцатую карту – на стол. Уэбстер фыркнул.

– Очко, – сказал он без всякого выражения.

Уэбстер попросил еще карт и жестом велел официанту подать еще бутылку. Гейбриел выигрывал. Игра продолжалась, Гейбриел выиграл большую часть взяток, сосредоточившись, пока не оглянулся, почувствовав, что за ним наблюдают.

Двое знакомых джентльменов, демонически усмехаясь, стояли по обе стороны дверного проема. Это были его двоюродные братья Дрейк и Девон Боскаслы, и, очевидно, в этом притоне они оказались не по случайному стечению обстоятельств. Он насмешливо приветствовал их кивком:

– Только не говорите мне, что ваши жены отпустили вас на ночь.

Первым подошел Дрейк, цинично улыбаясь:

– Именно они послали нас следить за тобой.

– Он выиграл у меня дом, – пожаловался Уэбстер. – И было бы вполне справедливо, если бы я получил возможность отыграть его.

Гейбриел покачал головой. Он утратил интерес к игре и был рад своим кузенам куда больше, чем хотел показать. В свои холостяцкие дни эта парочка предавалась безумствованиям во многих притонах, но Гейбриел понимал, что сейчас их скорее всего послал Хит, – неужели тот на самом деле подозревает, что это он, Гейбриел, набедокурил в Мейфэре?

– Я еду завтра на «Таттерсоллз». Я присмотрел араба для улучшения моей деревенской конюшни.

Девон, самый молодой из Боскаслов лондонской ветви, прислонился к окну с тяжелой драпировкой и расслабился.

– Это правда, что ты поселился в деревне?

– Поверьте мне, – сказал Ривердейл, изучая свою рюмку, – здесь замешана женщина.

Уэбстер энергично покачал головой:

– Уверяю вас, в Хелбурне нет ни одной соблазнительной женщины. Ни одной, о которой стоило бы говорить, – ну, кроме Элетеи Кларидж, а она могла бы с таким же успехом жить на Олимпе.

Дрейк Боскасл обошел вокруг карточного стола. Они с Гейбриелом были схожи своей мрачной задумчивостью и недюжинной силой.

– Почему она не в счет? Она замужем?

– Она была обручена с беднягой Хазлеттом, – ответил Уэбстер, – пока ему не разорвало живот пушечным ядром. С тех пор она не в себе, судя по тому, что я слышал о ней. Единственное, чем она занималась, когда я был там, – это верховая езда и прогулки с собаками. У нее не нашлось для меня времени. Не знаю почему.

Дрейк рассматривал склоненное лицо Гейбриела.

– Временами все, что нужно погруженной в траур леди, – это немного утешения, сочувственное плечо, на котором можно выплакаться.

Уэбстер грубо фыркнул:

– Мы играем в карты или присутствуем на чаепитии в пользу сирот?

– Пять очков. Выигрыш. – Гейбриел откинулся на спинку стула. – А можно, я переменю тему разговора?

Уэбстер сузил глаза.

– Не говорите мне, Гейбриел, что Элетея Кларидж привлекла ваше внимание. Она выше всех мужчин, присутствующих здесь.

Гейбриел поднял от стола тяжелый взгляд. Он понял, что его кузены ждут от него реакции, как и все, кто слышал этот разговор.

– Леди Элетея – всего-навсего моя соседка и старинная знакомая. Я бы не стал говорить о ней как о женщине легкого поведения.

– Возможно, именно этим она и кончит в один прекрасный день, – сказал стройный барристер, который неторопливой походкой подошел к столу. – В прошлом году я видел эту леди, когда она наносила визит миссис Уотсон поздно вечером. Она привлекла мое внимание. Какая красавица!

Гейбриел встал. Его лицо было напряженным от гнева.

– Вам дорога жизнь, не так ли?

На плечо ему легла рука Дрейка.

– Осторожнее, кузен, – пробормотал он. – Если ты вызовешь этого идиота на дуэль из-за указанной леди, это приведет только к тому, что все станут говорить, будто в его словах есть доля истины.

– Но если я его убью, он ничего не будет говорить, – заметил Гейбриел. – И не разыгрывай из себя лицемера, кузен. В свое время ты не один раз дрался на дуэли из-за чести женщины.

Глаза у Дрейка сверкнули.

– Конечно, дрался. Но гораздо легче давать советы другому, когда твое собственное сердце не задето.

Гейбриелу показалось, что все тело его содрогнулось.

– Мое сердце вовсе не задето, – быстро проговорил он. – Я слишком мало знаю эту леди, чтобы рисковать жизнью ради нее.

– А мне казалось, будто вы с ней встречались много лет назад. – заметил Девон с бесхитростной улыбкой.

Гейбриел нахмурился. Эти дьяволы слишком хорошо его знают.

– Мы обменялись всего лишь несколькими словами.

Девон кивнул с проницательным видом:

– Нередко бывает, что влюбленным не нужны слова. Я научился мудрости держать язык за зубами, когда Джослин в плохом настроении.

– Слушайте, вы оба, может быть, хватит учить меня? Я хочу, чтобы этот разинувший рот тип взял свои слова обратно. И никогда больше не произносил их.

Дрейк и Девон обратили всю свою устрашающую мощь на этого человека, потому что, вне зависимости от того, были ли они согласны с Гейбриелом или нет, человек этот бросил им вызов, а кровь Боскаслов была погуще, чем бренди.

Над губой у барристера появилась тонкая пленка пота. Он вынул из кармана шелковый носовой платок. Теперь глаза всех присутствующих были обращены на него.

– Возможно, я… я ошибся.

Гейбриел с шумом выдохнул.

– Возможно?

– Да, там было темно.

– По ночам обычно бывает темно, – заметил Дрейк.

Голос барристера слегка надломился.

– Дайте подумать. На женщине, которую я видел, была шляпа с вуалью.

– А вы вообще уверены, что это была женщина? – спросил Девон, скрестив руки на груди.

Барристер помолчал.

– Ну конечно, я уверен. – Он сглотнул, сила их объединенных взглядов действовала ему на нервы. – Нет. Вы совершенно правы, и как правовед я должен был прежде подумать. Теперь, вспоминая, я полагаю, что это была жена премьер-министра…

– Или сам премьер-министр, – сказал Девон.

– Возможно, – согласился барристер.

Дрейк выдавил смешок.

– Ну, вот тебе, Гейбриел. Все в порядке, да? Ты выиграл. Не провести ли нам остаток ночи как-нибудь повеселее? Я не часто провожу время вне дома с тех пор, как женился.