Текст книги "Фурии Кальдерона"

Между ними повисло молчание.

Мечник первым отвел взгляд, приняв свою обычную, чуть расслабленную позу. Он поднял меч, оставленный Ацураком, и снова посмотрел в лес, куда тот ушел. Фиделиас негромко вздохнул и подождал, пока биение пульса не замедлится до обычного. Потом повернулся и сел на коня, сложив руки на луке седла, чтобы те не дрожали.

– Это риск, но необходимый. Мы примем меры предосторожности.

Олдрик мрачно кивнул:

– Какие меры?

Фиделиас мотнул подбородком в сторону меча:

– Начнем с тех двоих, которые видели в долине марата. Если меч принадлежал отставному разведчику, тот может догадаться, что происходит.

Одиана подогнала свою лошадь к лошади Олдрика, взяла ее за поводья и повела через прогалину туда, где стоял мечник. Тот вскочил в седло и спрятал меч в переметную суму:

– Ну найдем мы их. И что?

Фиделиас повернул лошадь и поехал обратно, огибая гору на некотором расстоянии от подножия – в направлении тракта, где у них было больше шансов найти тех, кто спускался с горы. Да и до ближайшего домена добраться проще.

– Мы выясним, много ли им известно.

– А если им известно слишком много? – спросила Одиана.

Фиделиас посмотрел на свои перчатки и стер с правой пятно подсыхающей крови.

– Сделаем так, чтобы они молчали.

Глава 14

– Вот так все и вышло, – вздохнул Тави. – Только раз и соврал по мелочи, а с этого все началось. Я всего-то хотел пригнать своих овец домой. Доказать дяде, что я могу справиться без посторонней помощи. Что я могу вести себя по-взрослому, ответственно.

Он содрал с ярко-оранжевого плода кожуру и бросил ее в растущую у бассейна зелень. Судя по понурой физиономии, он пребывал в полном расстройстве.

– Выходит, у тебя вообще нет фурий? – потрясенно переспросила рабыня. – Ни одной?

Тави ссутулился еще сильнее и плотнее запахнул алый гвардейский плащ, словно ткань его могла защитить от безжалостной правды. В голосе его, когда он заговорил, послышалась горечь.

– Ну да. И что? Я и так хороший пастух. Лучший из подпасков во всей долине – с фуриями или без.

– Ох, – спохватилась Амара. – Я не хотела…

– Никто не хочет, – буркнул Тави. – Но все делают. Смотрят на меня как на… как на калеку. Как на хромого, хотя я бегаю не хуже любого другого. Как на слепого, хотя я вижу все. Что бы я ни делал, как бы хорошо ни получалось, все смотрят на меня одинаково. – Он покосился на нее. – Как ты сейчас, – добавил он.

Амара нахмурилась и встала, поправив на коленях драное платье и позаимствованный плащ.

– Извини, Тави, – сказала она. – Я понимаю, это… это необычно. Я никогда раньше не слышала о таких проблемах. Но ты ведь еще совсем молод. Может, ты просто еще не дорос до этого. Сколько тебе сейчас? Двенадцать? Тринадцать?

– Пятнадцать, – буркнул Тави и вздохнул, упершись подбородком в колени.

Амара зажмурилась:

– Ясно… И ты переживаешь из-за службы в легионах?

– Какая там служба, – огрызнулся Тави. – У меня нет фурий. На кой черт я легионам? Я не могу передавать сигналы, как делают это заклинатели воздуха. Не могу строить заграждения, как заклинатели земли, или жечь врага, как заклинатели огня. Не могу исцелять раны, как заклинатели воды. Не могу ковать или отливать мечи, как заклинатели металлов. Не могу прятаться или стрелять, как заклинатели дерева. А еще я маленького роста. Я даже копья не могу удержать, чтобы биться в строю. Так на что я им такой сдался?

– Но уж в храбрости-то тебе не откажешь, Тави. Ты проявил ее вчера вечером.

– Храбрость… – вздохнул Тави. – Насколько я успел понять, все, чего ты добиваешься храбростью, – так это еще большей трепки, чем если бы ты просто убежал.

– Иногда это нужно, – возразила она.

– Получить трепку?

– Не убежать.

Он нахмурился и промолчал. Рабыня тоже помолчала немного, потом подсела к нему, завернувшись в плащ. Они сидели, прислушиваясь к шуму дождя. Когда Амара заговорила снова, слова застали Тави врасплох.

– А что бы ты сделал, будь у тебя выбор?

– Какой? – Тави дернул головой и посмотрел на нее.

– Если бы ты мог поменять что-то в своей жизни? Поехать куда-нибудь, – пояснила Амара. – Как бы ты поступил? Куда бы подался?

– В Академию, – ответил он, не колеблясь. – Поехал бы в Академию. Там не обязательно быть заклинателем. Там достаточно ума, а с этим у меня все в порядке. Я умею читать, и писать, и считать. Меня тетя научила.

Она удивленно подняла брови:

– В Академию?

– Знаешь, там ведь учат не только рыцарей, – сказал Тави. – Там готовят легатов, и архитекторов, и строителей. Советников, музыкантов, художников. Не обязательно ведь быть искусным заклинателем, чтобы проектировать здания или выступать в суде.

Амара кивнула:

– Ну, ты можешь еще стать курсором.

Тави сморщил нос и фыркнул:

– И провести остаток жизни, доставляя почту? Хорошенькая перспектива.

Рабыня кивнула, лицо ее оставалось серьезным.

– Что ж, тоже верно.

Тави сглотнул: горло вдруг перехватило.

– Здесь, в домене, заклинания спасают тебе жизнь. Нет, правда. А в городах это не так уж и важно. Там ты не будешь считаться таким уродом. Там можно самому устроить свою жизнь. Академия – единственное место в Алере, где это можно сделать.

– Похоже, ты немало думал об этом, – негромко заметила Амара.

– Мой дядя побывал там разок, когда их легион попал на смотр к Первому консулу. Он мне и рассказал. А еще я говорил с солдатами, когда они приезжали к нам из гарнизона. И с торговцами. Прошлой весной дядя пообещал мне, если я докажу, что могу относиться к делу ответственно, он даст мне овец. Вот я и рассчитал: если я выращу их как следует и продам через год, да еще отложу деньги, заработанные в легионе, мне должно хватить на один семестр в Академии.

– Один семестр? – переспросила Амара. – А потом что?

Тави пожал плечами.

– Ну, не знаю. Попробую придумать что-нибудь, чтобы остаться. Может, удастся найти какого-нибудь покровителя или… Не знаю. Что-нибудь.

С минуту она молча смотрела на него.

– Храбрый ты человек, Тави, – сказала она наконец.

– Но не ловкий. Теперь, после всего этого, дядя ни за что не даст мне овец. Если он жив, конечно. – Ком в горле стал еще больше, он низко опустил голову, зажмурился, но предательские слезы все равно катились по щекам.

– Я уверена, с ним все в порядке, – сказала рабыня.

Тави кивнул, но не смог выдавить из себя ни слова. Тревога, которую он все это время пытался отгонять прочь, захлестнула его с головой, и слезы полились из глаз уже безо всякого удержу. Дядя Бернард не может умереть. Ну не должен – и все тут. Как может Тави жить с этим?

И как посмотрит в глаза тете?

Тави поднял сжатые в кулак пальцы и сердито смахнул слезы со щек.

– По крайней мере, ты жив, – утешала его Амара, положив руку ему на плечо. – А это немалое достижение, если учесть, через что ты прошел вчера. Ты выжил.

– Сдается мне, когда я вернусь домой, я еще пожалею об этом, – буркнул Тави. Он выдавил из себя улыбку.

Девушка улыбнулась в ответ:

– Могу я задать тебе один вопрос?

Он пожал плечами:

– Да, пожалуйста.

– Зачем ты поставил под угрозу все, ради чего трудился? Зачем ты согласился помочь этой Беритте, если знал, что из-за этого у тебя могут быть неприятности?

– Да не думал я о неприятностях, – признался Тави. – То есть я думал, что успею и то и другое. Ну, только к вечеру до меня дошло, что мне придется выбирать между овцами и этими чертовыми бубенцами, которые я ей обещал.

– А… – не без сомнения в голосе протянула рабыня.

Тави почувствовал, как заливается румянцем, и опустил глаза.

– Ладно, – вздохнул он. – Она меня поцеловала, и у меня все мозги из головы сразу вытекли.

– Вот теперь верю, – кивнула Амара. Она вытянула ногу и бездумно потрогала поверхность воды кончиками пальцев.

– А ты? – спросил Тави.

Она склонила голову набок:

– О чем это ты?

Он пожал плечами и неуверенно покосился на нее:

– Ну, пока только я рассказывал. Ты про себя ни слова не сказала. Рабы обычно не разгуливают в такой глуши. Вдали от дороги и доменов. Тем более в одиночку. Ну я и подумал… гм… Ты, должно быть, сбежала.

– Да нет, – решительно заявила она. – Просто я заблудилась в грозу. Я торопилась в гарнизон – передать письмо от моего господина.

Тави хмуро уставился на нее:

– Он послал тебя вот так? Женщину? Одну?

– Я не оспариваю его приказания, Тави. Я просто повинуюсь.

Тави нахмурился еще больше, но кивнул:

– Ну… Да ладно. Но если так, может, тебе лучше дальше идти со мной? Поговорить с моим дядей? Уверен, он поможет тебе благополучно добраться до гарнизона. Ну и заодно поешь, оденешься потеплее.

К уголкам глаз рабыни сбежались морщинки.

– Очень вежливый способ, Тави, взять кого-то в плен.

Он вспыхнул:

– Прости. Тем более, что ты спасла мне жизнь… и все такое. Но если ты и впрямь сбежала, а я с этим ничего не смогу поделать, закон может ударить по моему дяде. – Он откинул волосы с глаз. – А я и без того наворотил достаточно.

– Ясно, – кивнула она. – Хорошо, я пойду с тобой.

– Спасибо. – Он покосился на входной проем. – Похоже, дождь перестал. Как думаешь, идти уже не опасно?

Рабыня задумчиво нахмурилась и выглянула наружу.

– Сомневаюсь, что ждать дольше было бы безопаснее. Лучше вернуться в твой домен, пока гроза не началась снова.

– А ты полагаешь, она вернется?

Амара кивнула:

– Похоже на то.

– Ладно. Ты как, идти сможешь? – Он покосился на ее ногу: колено вокруг ссадины заметно распухло.

Амара поморщилась:

– Ну, это всего лишь колено. Болит, конечно, но, если идти осторожно, терпеть можно.

Тави вздохнул и поднялся на ноги. Все царапины и синяки протестующе взвыли, мускулы тоже отозвались на это движение болью. Ему пришлось опереться рукой о стену, чтобы не упасть.

– Вряд ли будет легче.

– Вряд ли, – согласилась Амара и тоже охнула, вставая. – Хорошенькая из нас вышла парочка. Ладно, веди.

Тави вышел из мавзолея на холодный северный ветер с гор и лежавшего за ними Ледового моря. Даже в алом плаще, взятом у каменного часового, он с трудом преодолел соблазн вернуться обратно, в теплый уют мавзолея. Замерзшие травинки с хрустом ломались у него под ногами, и их тут же уносил ветер. Сомнений не оставалось: в долину Кальдерона вторглась зима и ждать первого снега осталось совсем недолго.

Он оглянулся на ковылявшую следом за ним рабыню. Лицо Амары хранило отсутствующее выражение, но шагала она решительно, несмотря на хромоту и побелевшие от холода босые ноги. Тави невольно поежился.

– Придется остановиться через некоторое время – надо же тебе согреть ноги. Я могу отдать тебе плащ: если его разорвать, может, ты сумеешь хотя бы замотать их?

– Обмотки промокнут и заледенеют, – возразила она, немного подумав. – Босиком будет теплее. Тут важно не останавливаться. Отогреемся, когда доберемся до домена.

Тави нахмурился, но не потому, что ему не понравился ее ответ, а потому, что мысли ее витали где-то далеко. Он решил не оставлять ее без внимания: обмороженные ноги не шутка, а если она из городских, то может просто не понимать, насколько это опасно здесь, в приграничной глуши. Холод способен запросто лишить ее ног, а может, и жизни. Он чуть замедлил шаг и пошел с нею рядом.

Они вышли на тракт и зашагали дальше по брусчатке, однако не прошло и часа, как Тави ощутил содрогание земли – такое слабое, что он на всякий случай пригнулся и приложил ладонь к камню.

– Погоди-ка, – сказал он. – Мне кажется, кто-то идет.

Лицо у Амары сразу застыло, и Тави заметил, как она плотнее запахнулась в плащ, спрятав под ним руки. Взгляд ее настороженно шарил по сторонам.

– Ты можешь определить, кто это?

Тави прикусил губу:

– Похоже на Брутуса. На фурию моего дяди. Должно быть, это он.

Рабыня помолчала мгновение, прикрыв глаза:

– Да, теперь и я чувствую. Земляная фурия, и она приближается.

Не прошло и минуты, как из-за поворота показался Бернард. Брусчатка под его ногами колыхалась волной, и земля несла его вперед, как листок по океанской глади. На нем был зимний охотничий наряд – плащ из шкуры танадента, покрытый черными, похожими на шерсть перьями, не позволявшими холоду забраться внутрь даже в самую морозную ночь. В руке он держал самый тяжелый лук с наложенной на тетиву стрелой, а глаза, запавшие сильнее обычного на потемневшем лице, настороженно обшаривали взглядом окрестность.

Доминус приближался к ним со скоростью бегущего человека. Только когда он подошел к двум путникам, земля под его ногами улеглась и последние несколько шагов он проделал сам.

– Дядя! – крикнул Тави и бросился к нему, раскинув руки для объятия. – Благодарение фуриям! Я так боялся за тебя!

Бернард положил руку Тави на плечо, и пареньку показалось, будто дядя немного успокоился. Потом тот мягко, но решительно отстранил Тави от себя.

Тави уставился на него, и в животе его неприятно похолодело.

– Дядя? С тобой все в порядке?

– Нет, – негромко буркнул Бернард, не сводя взгляда с лица Тави. – Я был ранен. И еще несколько человек пострадало – все из-за того, что я гонялся с тобой за овцами.

– Но, дядя… – начал было Тави.

Бернард взмахом руки остановил его, и голос его стал жестким, почти сердитым.

– Я знаю, ты не нарочно. Однако из-за твоей оплошности пострадали мои люди. Твоя тетя чуть не умерла. Мы возвращаемся домой.

– Да, дядя, – подавленно пробормотал Тави.

– Мне жаль поступать так, но про тех овец, Тави, можешь забыть. Похоже, кое-каким вещам ты так пока и не научился.

– Но я же… – сделал еще одну попытку Тави.

– Помолчи, – угрожающе рявкнул рослый доминус, и Тави ссутулился, стараясь сдержать слезы. – Все решено. – Бернард отвел наконец взгляд от Тави. – Это еще кто, во`роны меня побери?

Тави услышал шелест платья – рабыня присела в почтительном реверансе.

– Меня зовут Амара, господин. Я спешила из Ривы в гарнизон с посланием от моего господина и заблудилась в грозу. Мальчик нашел меня. Он спас мне жизнь.

Тави испытал короткий прилив благодарности к рабыне и с надеждой посмотрел на дядю.

– Ты оказалась в лесу в эту грозу? Что ж, судьба милостива к дуракам и детям, – заметил Бернард. Потом хмыкнул и посмотрел на нее внимательнее. – Ты у нас, случайно, не из беглых, нет?

– Нет, господин.

– Ладно, там видно будет, – буркнул Бернард. – Ступай со мной, красотка. И не вздумай бежать. Я могу стать очень неприятным и раздражительным, если мне еще и тебя придется выслеживать.

– Да, господин.

Бернард кивнул и снова повернулся к Тави. Голос его стал суровее.

– Как только вернемся домой, парень, марш к себе в комнату и сиди там, пока я не решу, что с тобой делать. Ясно?

Тави потрясенно уставился на дядю. Тот никогда еще не вел себя так. Даже когда он задавал Тави порку, в голосе его не звучало такой ярости. Бернард всегда полностью владел собой. Глядя на него снизу вверх, Тави невольно испытывал трепет перед его фигурой, перед жестким сердитым блеском в глазах, перед силой его здоровенных лапищ. Он не осмелился говорить, но не прекращал молча молить дядю о прощении, всем своим видом показывая, как раскаивается, как хочет, чтобы все было по-прежнему. Он смутно понимал, что плачет, но теперь ему было все равно.

Лицо Бернарда оставалось жестким, словно высеченным из гранита – и таким же беспощадным.

– Ты понял, парень?

Все надежды, которые еще оставались у Тави, рухнули под этим взглядом, испарились от жара, излучаемого дядиным гневом.

– Понял, дядя, – пролепетал он.

Бернард отвернулся и зашагал по тракту обратно к дому.

– И пошевеливайся, – бросил он, не оборачиваясь. – Я и так слишком много времени потратил на всю эту чепуху.

Тави понуро поплелся за ним. Накануне, поймав пытавшегося удрать на поиски овец Тави, дядя и вполовину не был так зол. Что случилось с тех пор? Что могло так разъярить дядю? Ответ пришел почти мгновенно. Кто-то, кто был ему дорог, тоже пострадал из-за этой истории. Его сестра Исана. Неужели она и впрямь чуть не умерла? Ох, фурии, неужели все так ужасно?

Только тут до Тави начало доходить, что он лишился чего-то куда более важного, чем овцы или статус опытного подпаска. Он лишился дядиного уважения. Бернард никогда не обращался с ним так, как остальные: он не выказывал к нему жалости из-за отсутствия у него фурий, никогда не презирал его за неопытность. Особенно заметно это стало в последние месяцы. Их отношения превратились в своеобразную дружбу, какой у Тави не было ни с кем другим, в ненавязчивую взаимную привязанность двух почти равных людей. Это не были отношения взрослого и ребенка. Это медленно, исподволь складывалось несколько последних лет – с тех пор, как Тави стал подпаском.

И это ушло. Тави и не задумывался о том, что это у него было, – и оно ушло.

И овцы тоже.

Как и его шансы на будущее, на жизнь где-нибудь вдали от этой долины, от положения лишенного фурий урода, ублюдка, плода случайной связи с солдатом из легиона…

Слезы слепили его; ему удавалось, правда, не всхлипывать громко. Он не видел дяди, хотя услышал его нетерпеливый окрик:

– Тави!

Он не слышал, как Амара тоже двинулась за ними. Он переставлял ноги, и боль в душе терзала его куда сильнее, чем полученные накануне синяки и царапины.

Тави брел, не поднимая глаз. Ему было все равно, куда несут его ноги.

Все равно он не попадет никуда.

Глава 15

Для Амары дорога в домен Бернарда превратилась в долгое и изощренное испытание на способность переносить боль. Что бы она там ни говорила Тави утром, колено, разбитое в ночную грозу при безумном приземлении, распухло, болело, как фурии знают что, и почти полностью отказывалось выдерживать ее вес. Да и порез на плече, полученный от Олдрика в лагере мятежников, тоже добавлял острых ощущений. При этом одна боль не заглушала другую; обе лишь складывались в едва переносимую пытку, отнимавшую почти все ее силы и внимание, – и даже так у нее еще оставались силы испытывать боль за ковылявшего перед ней паренька.

Сначала она решила, что его дядя реагировал на происшедшее еще довольно мягко. Многие на его месте начали бы с порки и лишь потом снизошли бы до объяснений – за что, если вообще снизошли бы. Однако чем дольше они шли, тем яснее становилось ей, как глубоко ранили мальчика дядины слова… или отсутствие слов. Он привык к мягкому обращению, даже к своего рода уважению. Выказанная доминусом холодная отстраненность застала Тави врасплох и причинила ему гораздо больше боли, чем любое другое наказание. К тому же это похоронило его надежды на будущее, на Академию, на жизнь без постоянных напоминаний о его неполноценности. «Он снова превратился в беспомощное дитя, – подумала она. – В угрозу для себя и окружающих. Как знать, может, здесь – на дальних рубежах государства и цивилизации, где жизнь или смерть каждый день зависят от борьбы с враждебными фуриями и зверьем, – так оно и есть?»

Амара тряхнула головой и снова уставилась на брусчатку под ногами. Конечно, она испытывала сострадание к этому мальчику, но не могла позволить, чтобы это отвлекло ее от главной задачи: выяснить, что происходит в долине, и в зависимости от этого предпринять те или иные действия, всё, что в ее силах для защиты страны. Кое-что она уже узнала, и это кое-что нужно собрать воедино и обдумать хорошенько – вот этим ей и стоило бы заняться.

В долину Кальдерона вернулись мараты, чего не случалось почти семнадцать лет. Воин-марат, с которым столкнулись Тави и его дядя, вполне мог оказаться разведчиком надвигающейся орды.

Впрочем, при свете дня эта угроза казалась все менее вероятной. Если они и правда встретились с маратом, почему дядя мальчика не выказывает особого облегчения по поводу того, что его пропавший племянник нашелся? И если уж на то пошло, как это доминус так быстро встал на ноги? Если раны его были такими серьезными, как описал мальчик, столь быстрое исцеление требовало вмешательства исключительно одаренного заклинателя воды, а Амара сомневалась, чтобы такие нашлись вдали от столицы или хотя бы крупного города. Значит, рана не была такой серьезной, как утверждал паренек, и поэтому вся эта история с маратом может быть сильно им преувеличена.

Зато как выдуманная история вчерашние приключения Тави укладывались в картину гораздо лучше. Страдающий от неполноценности паренек мог сочинить все это, чтобы произвести впечатление более значимой фигуры. Что ж, это вполне логично объясняло все, что он ей наплел.

Амара нахмурилась. Это было куда более понятное объяснение, однако она не могла отрицать и несомненной отваги и изобретательности мальчика. Он не только выжил во вчерашнюю чудовищную грозу, но сумел спасти и ее, причем рискуя жизнью, тогда как мог бы без особого труда спастись, бросив ее на произвол стихий. Подобная отвага, убежденность и самоотверженность как-то мало сочетались с обманом…

В конце концов Амара решила, что для серьезных выводов у нее слишком мало информации. Ей нужно было бы поговорить еще и с дядей мальчика – но тот, похоже, пребывал не в лучшем расположении духа для беседы. Во`роны, ей просто необходимо знать больше… Если мараты и правда готовят нападение, оборона от них потребует всеобщей мобилизации – это в конце-то года. О том, во что это обойдется казне консула Ривы, да и всего государства, она боялась и думать. Подобные новости наверняка встретят активное сопротивление, поэтому, если она явится к здешнему графу, имея на руках всего лишь сбивчивый рассказ пастушка, ее будут без конца кормить притчей о мальчишке, то и дело пугавшем всех волками. Ей необходимы показания вызывающего доверие землевладельца, одного из доминусов, – только в таком случае она может надеяться на серьезное отношение к ее словам.

Впрочем, самое большее, на что она может рассчитывать, – это уговорить графа выслать навстречу врагу своих разведчиков. И даже если те сумеют вернуться с такого задания живыми, орда маратов может нагрянуть прямо по их следам. Мараты запросто, одним ударом захватят долину и начнут разорять окружающие Риву земли, а ее консулу, запертому в городских стенах зимними снегами, останется лишь бессильно смотреть на то, как гибнут его люди.

В идеале, если показания Бернарда подтвердят ее опасения, она могла бы заставить графа организовать более активную оборону гарнизона и послать в Риву за подкреплением. Возможно, даже нанести опережающий удар, который рассеял бы волну наступающей орды прежде, чем та обрушится на берега государства.

С другой стороны, если вторжение так и не состоится, если действия агента Короны напрасно поднимут местные легионы и опустошат казну провинции, это вызовет резко отрицательную реакцию остальных консулов и Сената. Репутация Гая может не перенести и нынешних нападок, а новое возмущение и без того беспокойных консулов может иметь поистине трагические последствия.

Амара задумалась. Гай назначил ее представителем его интересов в долине. Конечно, он будет нести моральную и этическую ответственность за ее действия, и все же консулы запросто могут потребовать покарать ее за злоупотребление полномочиями – и Гаю придется пойти на это. Тюрьма, ослепление, распятие – это еще самый мягкий приговор, который она могла ожидать от этого суда.

Репутация верховной власти, безопасность государства и ее собственная жизнь зависели теперь от ее решений. И принимать их ей лучше как можно осторожнее.

Ей отчаянно не хватало информации.

Они добрались до домена Бернарда вскоре после того, как солнце миновало верхнюю точку небосклона.

Первое, что поразило Амару, – это основательность, с которой все здесь было выстроено. Она сама родилась и выросла в домене, поэтому знала, какой должна быть крепкая усадьба, тем более в неспокойных местах. Стены центральных построек домена превосходили высотой иные военные укрепления: почти в два человеческих роста, старательно выращенные из серого каменного массива каким-то искусным заклинателем земли. Ворота из окованного железом дубового бруса были чуть приоткрыты, и у входа стоял, вглядываясь в окрестности, коренастый селянин с древним мечом в руках.

Остальные постройки находились недалеко от стен: одноэтажные здания, в число которых входили, судя по всему, кузница, крытый загон для гаргантов, хлев, объединенный с конюшней, и еще несколько помещений для скота и домашней птицы. Амбар и кладовые, как она знала, должны находиться в укрепленной части усадьбы, где-то рядом с кухней и жилыми помещениями, а также несколькими загонами поменьше, обыкновенно используемыми только в критических ситуациях. Пара гаргантов в упряжи стояла под навесом и терпеливо ждала, пока высокий симпатичный черноволосый юноша с обветренными щеками уложит несколько мотков тяжелого каната в мешок и приторочит его к упряжи.

– Фредерик! – окликнул его Бернард, когда они подошли ближе. – Куда это ты собрался?

Юноша – уже не мальчик, но и недостаточно взрослый, чтобы вступить в легион, подергал себя за чуб и поклонился доминусу.

– Вот, гоню их на южное поле, чтобы выдернуть тот большой камень, господин.

– Справишься с тамошней фурией?

– Вдвоем с Тампером справимся как-нибудь. – Паренек перевел взгляд на спутников Бернарда. – Привет, Тави. Рад, что ты вернулся целым и невредимым.

Амара покосилась на подпаска, но Тави едва приподнял голову, вяло махнув рукой в ответ.

– Надвигается новая гроза, – буркнул Бернард. – Я хочу, чтобы вы вернулись через два часа, не позже, Фред, – выдернете вы этот камень или нет. Мне не нужны новые пострадавшие.

Фредерик кивнул и вернулся к работе. Бернард подошел к воротам, кивнул сторожу-часовому и первым вошел во двор.

– Тави, – произнес он, когда и остальные двое оказались внутри.

Не дожидаясь дальнейших распоряжений, мальчик побрел к самой большой постройке – залу, поднялся по тянувшейся вдоль стены снаружи лестнице и скрылся за дверью верхнего этажа – Амара знала, что обычно там располагаются жилые помещения.

Бернард, морщась, смотрел ему вслед. Потом тяжело вздохнул и оглянулся на нее:

– А ты иди за мной.

– Да, господин, – пробормотала Амара и попыталась изобразить реверанс. Именно этот момент выбрала ее коленка, чтобы окончательно отказать, и Амара, негромко охнув, пошатнулась.

Рука Бернарда мгновенно метнулась вперед и подхватила ее, не дав упасть. При этом он задел нанесенную Олдриком рану, она охнула, и все поплыло у нее перед глазами.

Бернард шагнул вперед и легко, как ребенка, поднял ее на руки.

– Во`роны, девочка! – буркнул он. – Если ты ранена, могла бы и сказать об этом.

Амара молча кивнула: облегчение смешалось со странным чувством от внезапной близости его тела. Подобно Олдрику, он был почти великаном, но его не окружала та аура угрозы, которая окружала мечника. Сила его казалась совсем другой: теплой, успокаивающей, полной жизни. От него пахло выделанной кожей и сеном. Амара попыталась что-то сказать, но так и не нашла подходящих слов, пока он нес ее через большой зал на кухню, где блаженное тепло и аромат выпекаемого хлеба окружили ее, словно обернув мягким одеялом.

Он донес ее до ближайшего к очагу стола и бережно усадил на гладко оструганные доски.

– Господин, правда же… – пробормотала она. – Со мной все в порядке.

– Черта с два, – фыркнул Бернард.

Он повернулся, придвинул к столу стул и сел сам, осторожно взяв ее ногу обеими руками. Прикосновения его были теплыми, уверенными, и она почувствовала себя маленьким ребенком, которого утешают, словно часть его уверенности передалась через это прикосновение ей.

– Холодная, – сказал он. – Но не так плохо, как могло бы быть. Ты использовала заклинание, чтобы нога не замерзала?

Она удивленно уставилась на него и молча кивнула.

– Доброй пары вязаных носков это все равно не заменит. – Он нахмурился, осторожно ощупывая ее ногу. – Так больно?

Она помотала головой.

– А так?

Боль пронзила ее ногу до самого бедра, и она не удержалась, чтобы не поморщиться. Прикусив губу, она кивнула.

– Перелома нет. Растяжение. Теперь надо согреть тебе ноги.

Он встал, подошел к полке и взял с нее небольшой медный таз. Потом коснулся пальцем торчавшей из стены над умывальником трубы и не отнимал его до тех пор, пока текущая из него вода не начала пыхать паром, а палец не покраснел от жара. Только тогда он наполнил таз водой. Амара осторожно прокашлялась:

– Вы доминус, господин?

Бернард кивнул.

– Тогда вам не обязательно делать это, господин. Я имею в виду, возиться с моими ногами.

Бернард хмыкнул:

– Все эти городские штучки, девочка, нас здесь волнуют очень мало.

– Ясно, господин. Как вам будет угодно. Могу я еще спросить?

– Как хочешь.

– Мальчик, Тави. Он рассказал мне, что на вас напали воин-марат и одна из их птиц. Это правда?

Бернард хмыкнул, и лицо его помрачнело. Излишне резким движением он хлопнул по задвижке, и струя воды, булькнув, словно извиняясь, иссякла.

– Тави любит порассказать всякого.

Она склонила голову набок:

– Но это все-таки случилось?

Он поставил таз на стул, на котором только что сидел, и снова взял ее за ногу – на этот раз выше щиколотки. Несколько секунд Амара чувствовала только, как он держит ее ногу, как плащ и подол платья сдвинулись, обнажив ногу почти до колена. Она почувствовала, как лицо ее заливается краской, но, если Бернард и заметил это, он не подал виду. Он сунул ее больную ногу в воду и жестом приказал поставить туда же и вторую. Замерзшие пальцы немилосердно заныли, из таза поднимался пар.

– Как ты ухитрилась повредить ногу? – поинтересовался он.

– Поскользнулась и упала, – ответила она и повторила свой рассказ насчет послания в гарнизон от ее хозяина, добавив при этом, мол, она упала как раз перед тем, как ее нашел Тави.

Лицо Бернарда помрачнело еще сильнее.

– Надо сообщить ему о тебе. Ты не сможешь ходить еще день, если не два. Ладно, подождем, пока ноги не согреются. Потом вытри их и садись сюда.

Он повернулся к ларю у стены, открыл его и достал оттуда домотканый мешок с овощами. Небрежно бросив его на стол, он поставил рядом с ним большую миску и положил небольшой нож.

– У меня в доме все работают, красотка. Когда согреешься, почистишь вот это. Я вернусь, посмотрю, что у тебя с рукой.

Она невольно подняла руку и положила ее на повязку.

– Вы оставите меня здесь?

– С такой травмой ты далеко не уйдешь. И потом, надвигается новая гроза. Ближайшее укрытие – это мавзолей принцепса, и сдается мне, ты это место уже обчистила. – Он кивнул в сторону алого плаща. – На твоем месте я бы уже сейчас призадумался над тем, что я скажу графу Грэму: охрана мавзолея входит в его обязанности. Я не уверен, что этот твой поступок придется ему по душе. Как, кстати, и твоему хозяину, кем бы он ни был. – Бернард повернулся и шагнул к двери.

– Господин, – взмолилась Амара. – Вы ведь так и не сказали мне, правда это или нет. То, что говорил Тави про марата.

– Ты права, – бросил он, не оборачиваясь. – Не сказал.

И вышел.

Мгновение Амара смотрела ему вслед в совершеннейшей ярости. Потом опустила взгляд с захлопнувшейся за ним двери на свои ноги, на исходящий паром таз. Потом снова посмотрела на дверь. Ноги ее понемногу оттаивали, и ощущение это было не из приятных. Она тряхнула головой и принялась ждать, пока боль в ногах не станет терпимее.