Текст книги "Архивы Дрездена: Могила в подарок"

Глава 12

У входной двери я задержался. Микки Малон жил в неплохом доме. Его жена преподавала в начальной школе. На одну его полицейскую зарплату такого дома не отстроить, но вдвоем они сдюжили. Паркетный пол сиял лаком. На обращенной к прихожей стене гостиной висел морской пейзаж – оригинал, не копия. В доме было много зелени, которая вместе с деревянными полами придавала интерьеру этакий естественный уют. В общем, это было не просто здание, но настоящий жилой дом.

– Заходи, Дрезден, – буркнул Рудольф. – Лейтенант ждет.

– Миссис Малон дома? – спросил я.

– Да.

– Ступайте и приведите ее. Мне нужно, чтобы она пригласила меня войти.

– Что? – вскинулся Рудольф. – Ну уж уволь. Ты кто, граф Дракула?

– Дракула до сих пор проживает в Восточной Европе – по крайней мере, проживал на время последней проверки, – невозмутимо отвечал я. – Но если вы хотите, чтобы я для вас что-нибудь сделал, мне нужно, чтобы она или Микки пригласили меня.

– Что это ты, черт подери, несешь?

Я вздохнул:

– Послушайте. Дома и вообще все места, где люди живут, любят и строят свою жизнь, обладают собственной силой. Если бы через этот порог день-деньской шлялись толпы незнакомых людей, у меня не было бы никаких проблем, переступая этот порог. Но это не так. Вы, ребята, его друзья, – все верно, говорила ведь Мёрфи: это дело личное.

Столлингз нахмурился:

– Так ты что, войти не можешь?

– Ох, войти-то я могу, – вздохнул я. – Но бо́льшую часть моих способностей придется оставить за дверью. Порог будет мешать мне работать в доме с какими-либо энергиями.

– Ну и дерьмо, – фыркнул Рудольф. – Дракула гребаный.

– Гарри, – вмешался Столлингз, – а мы сами не можем пригласить тебя в дом?

– Нет. Это должен быть кто-то, кто живет в этом доме. И потом, этого требуют простые приличия, – добавил я. – Я не люблю заходить в места, где мне не рады. Я буду чувствовать себя гораздо спокойнее, зная, что миссис Малон не возражает против моего присутствия здесь.

Рудольф открыл было рот, чтобы снова излить на меня желчь, но Столлингз успел опередить его.

– Выходит, ты не можешь заниматься своими волшебными штучками в помещении, если тебя туда не пригласили?

– Не просто в помещении, – ответил я. – В жилом. Две большие разницы.

– А как тогда с домом Виктора Селлза? Я слышал, ты накрыл его там без всякого приглашения?

Я покачал головой:

– Он осквернил свой порог. Он вел там свои грязные делишки, устраивал черные церемонии, оргии. Это был уже не дом.

– Значит, ты не можешь бороться с чем-либо на его территории?

– Со смертными – да, не могу. А у нечисти порогов нету.

– Это почему еще?

– Откуда мне, черт возьми, знать? – устало сказал я. – Нету, и все тут. Не могу же я знать все на свете.

– Пожалуй, верно, – согласился Столлингз и, подумав, кивнул. – Да, теперь я понимаю, что ты имеешь в виду. Это тебя вроде как выключает?

– Ну, не полностью, но делать что-либо становится гораздо труднее. Как будто на тебя надели свинцовый скафандр. Вот почему вампирам так нелегко в нашем мире. У них едва хватает сил просто выжить, а уж пользоваться своими паранормальными способностями и вовсе почти невозможно.

Столлингз покачал головой:

– Все эти магические штуки… Ни за что бы не поверил в то, что буду относиться к этому серьезно, пока не попал в отдел. Да и до сих пор не привык.

– Правда? Что ж, хорошо. Так меньше шансов, что влезешь в эти дела слишком глубоко.

Он выпустил из ноздрей две струйки дыма.

– Может, все еще изменится. За последнюю пару дней у нас пропало несколько человек. Из этих, уличных, бомжей, известных нашему брату, копу.

Я нахмурился:

– Да?

– Да. Ну, пока все на уровне слухов. Это ведь народ такой – сегодня здесь, а завтра где-то еще. Но с тех пор, как я начал работать в специальных расследованиях, это как-то меня нервирует.

Я нахмурился еще сильнее и подумал, стоит ли говорить Столлингзу о приеме у Бьянки. Вне всякого сомнения, ради такого события в город понаедет уйма нездешних вампиров. Может, это она со своими приспешниками запасается продовольствием для пирушки. Однако никаких доказательств этому у меня не имелось, и потом, все эти исчезновения, если это действительно были исчезновения, могли иметь отношение к беспорядкам в Небывальщине. И если Бьянка к ним непричастна, я оказался бы в неприятном положении. Я не хотел натравливать на нее копов без крайней на то нужды. Я совершенно не сомневался в том, что у Бьянки достаточно возможностей испортить мне жизнь – и она запросто могла бы обставить все так, будто я это заслужил.

И потом, в кругах сверхъестественного сообщества до сих пор действуют законы чести Старого Света. Если у тебя проблема, решай ее лицом к лицу в рамках этого сообщества. Самое последнее дело использовать в качестве оружия копов и прочих смертных. В сверхъестественном мире это все равно что ядерное оружие. Стоит показать людям хоть капельку сверхъестественных страстей, как они перепугаются до такой степени, что начнут палить без разбора в каждого встречного и поперечного. Большинству людей начхать на то, что один жуткий тип, возможно, и не прав, но другой, не менее жуткий, – прав. Оба страшилы хоть куда – значит мочи обоих и спи спокойно.

Так повелось с начальных лет Эры Разума, с тех пор, как племя смертных окрепло. И по мне, так оно и правильно. Терпеть не могу всех этих жутиков, вампиров, демонов и прочих кровожадных духов, рыскающих вокруг так, словно мир принадлежит им. И плевать мне на то, что всего несколько столетий назад так и было.

В общем, я решил не распространяться насчет приема у Бьянки, пока не узнаю о нем побольше.

Мы со Столлингзом поболтали еще немного, пока в дверях не появилась Соня Малон. Соня была среднего роста, уютно пухленькая и какая-то вся надежная. В юности лицо ее, должно быть, поражало красотой, да и сейчас сохраняло ее, а годы только добавили ей, так сказать, огранки. Глаза ее покраснели, и макияж она сегодня не накладывала, но держалась неплохо. На ней было простенькое платье в цветочек; из украшений – только обручальное кольцо на пальце.

– Мистер Дрезден, – вежливо произнесла она, – Микки говорил мне, что вы спасли ему жизнь тогда, в прошлом году.

Я кашлянул и опустил взгляд. Хотя с формальной точки зрения, подозреваю, это выглядело именно так, сам я смотрел на это совсем по-другому.

– Мы делали все, что могли, мэм. Ваш муж вел себя отважно.

– Детектив Рудольф сказал, что мне нужно пригласить вас войти.

– Мне не хотелось бы входить туда, где меня не хотят видеть, мэм, – ответил я.

Соня наморщила носик и покосилась на Столлингза.

– Выньте это изо рта, сержант.

Столлингз выплюнул сигарету и затоптал ее.

– Хорошо, мистер Дрезден, – сказала она. На мгновение она чуть утратила контроль над собой, и губы ее дрогнули. Она зажмурилась и сделала глубокий вдох, потом снова открыла глаза. – Если вы сможете помочь моему Микки, пожалуйста, заходите. Я вас приглашаю.

– Спасибо, – совершенно серьезно произнес я и шагнул в дверь.

Безмолвное напряжение порога обволокло меня на мгновение морозной бахромой и сразу же отпустило. Мы миновали гостиную, где сидели, негромко переговариваясь, несколько копов, знакомых мне по отделу. Атмосфера в помещении напомнила мне похороны. При моем появлении они подняли на меня взгляд, и разговоры стихли. Я кивнул им, и мы прошли дальше, на лестницу, ведущую на второй этаж.

– Он вчера допоздна не ложился, – сказала она мне негромко. – Иногда он не может заснуть, поэтому ложится очень поздно. Я встаю рано, но мне не хотелось его будить, и я дала ему поспать подольше. – Миссис Малон задержалась на верхней ступеньке и махнула рукой в сторону двери в дальнем конце коридора. – Т-там, – сказала она. – Извините. Я н-не могу… – Она сделала еще один глубокий вдох. – Я пойду посмотрю насчет ланча. Вы голодны?

– А? Да, конечно.

– Хорошо, – сказала она и ретировалась обратно вниз.

Я собрался с духом, посмотрел на дверь в дальнем конце коридора и шагнул к ней. Шаги отдавались в ушах гулким эхом. Я осторожно постучал в дверь.

Мне открыла Кэррин Мёрфи. Она никак не походила на командира полицейского подразделения, которому вменялось в обязанность разбираться со всеми странными, не укладывающимися в рамки уголовного кодекса преступлениями. Она никак не походила на человека, который, широко расставив ноги, сажает одну серебряную пулю за другой в несущийся на нее товарный состав… или в оборотня. Не походила – но всаживала ведь!

Кэррин воззрилась на меня снизу вверх, с высоты своих пяти с хвостиком футов. Глаза ее, обыкновенно ясные и лучистые, казались погасшими. Она собрала свои золотые волосы под бейсбольную кепку, завершавшую наряд из джинсов и белой футболки, замятой на плече – там, где ее сбил ремень от кобуры. У глаз и уголков рта собрались трещинами на выжженном засухой поле морщинки.

– Привет, Гарри, – сказала она. Голос ее тоже звучал погасшим.

– Салют, Мёрф. Неважно выглядишь.

Она попыталась улыбнуться. Получилось так себе.

– Я… Я не знала, к кому мне еще обратиться.

Я встревоженно нахмурился. В любой другой день Мёрфи отозвалась бы на мое оскорбительное замечание с неподдельным энтузиазмом. Она отворила дверь пошире, пропуская меня в комнату.

Я знал Микки Малона как энергичного мужчину среднего роста, с намечавшейся лысиной, широкой улыбкой и носом, гордо торчавшим вверх, когда он по утрам выходил за газетой. Хромота и трость появились слишком недавно, чтобы врезаться в память неотъемлемо от его образа. Микки носил старые, но добротного покроя костюмы и всегда прилагал максимум усилий, чтобы не перепачкать пиджак во избежание конфликтов с женой.

Я не знал Микки таким: с застывшей на лице оскаленной ухмылкой; с выпученными, совершенно безумными глазами; с телом, сплошь покрытым царапинами от собственных ногтей, под которыми запеклась кровь. Запястья и лодыжки его были прикованы наручниками к железной раме кровати. В воздухе стоял густой запах пота и мочи. Лампа в комнате не горела, и свет, пробиваясь сквозь задернутые занавески, окрашивал комнату в бурые цвета.

Он повернул голову ко мне, и глаза его округлились еще сильнее. Он со свистом втянул в себя воздух, запрокинул голову и вдруг испустил протяжный, визгливый вой, похожий на койота. Потом он начал смеяться, мотая головой из стороны в сторону, туго натягивая наручники, сотрясая кровать с каждым качком.

– Соня позвонила мне сегодня утром, – пояснила Мёрфи лишенным выражения голосом. – Она заперлась в шкафу с мобильным телефоном. Мы успели вовремя: он как раз кончал ломать дверь шкафа.

– Она позвонила в полицию?

– Нет. Она позвонила мне. Она сказала, что не хочет, чтобы Микки видели в таком виде. Это бы его погубило.

Я покачал головой:

– Черт. Храбрая женщина. И что, с тех пор он в таком виде?

– Угу. Он… он совершенно рехнулся. Визжит, плюется и кусается.

– Он что-нибудь говорил?

– Ни слова, – ответила Мёрфи. – Только животные звуки. – Она зябко охватила себя руками и на мгновение заглянула мне в глаза. – Что с ним случилось, Гарри?

Микки хихикнул и принялся колотить бедрами по кровати, заставляя пружины скрипеть так, словно на ней совокупляется пара подростков. У меня похолодело в желудке. Ничего удивительного, что миссис Малон не хотела возвращаться в эту комнату.

– Ты бы дала мне хоть минуту разобраться, что к чему, – сказал я.

– Он не… ну, ты понимаешь… одержимый? Как в кино?

– Я ничего еще не знаю, Мёрф.

– Это не может быть что-то вроде заклятия?

– Мёрфи, да не знаю я!

– Черт подрал, Гарри, – рявкнула она. – Так выясняй, и быстрее, черт возьми! – Она стиснула кулаки. Ее всю трясло от сдерживаемой злости.

Я положил руку ей на плечо.

– Я обязательно выясню. Ты только дай мне побыть с ним немного. Наедине.

– Ну, Гарри, если ты только не поможешь ему… – У нее перехватило голос, и в глазах блеснули слезы. – Он ведь один из моих, черт подери…

– Спокойно, Мёрф, – сказал я как мог мягче и отворил ей дверь. – Ступай узнай, как там насчет кофе, ладно? А я пока соображу, что могу сделать.

Она посмотрела на меня, потом снова на Малона.

– Все нормально, Микки, – произнесла она. – Мы все здесь, чтобы помочь тебе. Ты не один.

Микки ответил ей своей безумной ухмылкой, потом облизнул губы и снова разразился хихиканьем. Мёрфи вздрогнула и, низко опустив голову, вышла из комнаты.

Я остался один на один с безумцем.

Глава 13

Я подвинул стул к кровати и сел. Микки посмотрел на меня выпученными глазами. Я порылся во внутреннем кармане плаща. Там у меня всегда лежит кусок мела на случай, если нужно очертить круг. Еще свеча и пара коробков спичек. Два-три старых рецепта. С магической точки зрения не так уж много материала для работы.

– Эй, Микки, – произнес я. – Ты меня слышишь?

В ответ Микки захихикал еще громче. Я внимательно следил за тем, чтобы не встречаться с ним взглядом. Блин-тарарам, в ту минуту мне, мягко говоря, очень не хотелось заглядывать Микки Малону в душу.

– Ладно, Микки, – продолжал я негромким, ровным голосом – таким говорят с домашними животными. – Я до тебя дотронусь, хорошо? Мне кажется, так я смогу определить, есть ли внутри у тебя что-то такое. Я не причиню тебе вреда, так что не бойся. – Говоря, я протянул руку и положил ее Микки на локоть.

Кожа его была на ощупь почти обжигающе горячей. Я ощутил следы какой-то энергии – не покалывающую ауру практикующего чародея, не глубокую, как океан, силу Майкловой веры, но все же что-то этакое там присутствовало. Какая-то ледяная, ползучая энергия обволакивала его невидимым коконом.

Какого черта?

Это не напоминало ни одно из известных мне заклятий. И это не был вселившийся в него дух – в этом я не сомневался. Такие вещи я наверняка ощутил бы при прикосновении.

Мгновение Микки смотрел на меня, потом голова его дернулась к моей руке. Я отшатнулся, и зубы его лязгнули в воздухе. Когда кто-то пытается укусить тебя, реагируешь быстрее, чем на удар. Укус примитивнее, ближе к природе. Жуть.

Микки снова начал хихикать, раскачивая кровать.

– Что ж, – вздохнул я. – Знаешь, мне обидно. Не будь ты моим другом, Микки… – На мгновение я зажмурился, собираясь с силами, потом сосредоточил всю свою волю в точке между бровями, чуть выше их. Я ощутил там сгустившееся напряжение, этакое давление, и когда я открыл глаза, я видел все по-другому. Я включил свое магическое Внутреннее Зрение.

Зрение – дар и проклятие разом. Оно позволяет вам видеть то, что вы обычно не видите. Пользуясь Зрением, я вижу самых эфемерных из духов. Я вижу энергию жизни, подобно крови бегущую по всему миру, между небом и землей, между водой и огнем. Заклятия представляются мне нитями оптоволоконного кабеля, а может, неоновой вязью почище Лас-Вегаса – это в зависимости от того, насколько они сильны. Порой так можно увидеть демона, разгуливающего по земле в человечьем обличье. Или ангела. Вы видите вещи такими, какие они есть на самом деле, в духе и во плоти.

С этим есть только одна проблема: все, что вы увидели, остается с вами. Вне зависимости от того, насколько это ужасно, насколько отталкивающе, насколько сводит с ума, – это остается с вами. Навсегда. Это остается в вашей памяти во всем богатстве красок, не выцветая и не стираясь, и со временем вы не свыкнетесь с этим. Ну, правда, кое-что из того, что вы видите, столь прекрасно, что вам и не хочется расставаться с этим.

Однако при моем роде занятий гораздо чаще видишь совсем другие вещи. Вроде Микки Малона.

Он был одет в семейные трусы и белую футболку, всю в пятнах крови, пота и дел похуже. Однако, направив на него свое Зрение, я увидел нечто другое.

Его терзали. Рвали на части. По всему телу зияли чудовищные раны. Что-то напало на него и зубами откусывало от него большие куски. Я видел фотографии людей, подвергшихся нападению акул. Именно так выглядел и Микки Малон. Этого не было заметно во плоти, но кто-то рвал его рассудок и, возможно, душу на мелкие кровавые ошметки. Он истекал кровью… нет, не кровью, но ее духовным аналогом.

И вокруг всего его тела, начиная с горла и до лодыжки, обвивался отрезок черной проволоки. Огромные острые шипы впивались в его плоть; оба конца словно вырастали из кожи.

В точности как у Агаты Хэгглторн.

Борясь с накатившей тошнотой, я в ужасе смотрел на него. Микки посмотрел на меня и, должно быть, почувствовал какое-то изменение, поскольку разом стих. Его улыбка не казалась мне больше безумной. Она превратилась в гримасу невыносимой боли, от которой сводит мышцы лица.

Губы его шевельнулись. Черт, да теперь все лицо его сделалось относительно осмысленным.

– О-ох, ох! – простонал он.

– Все в порядке, Микки, – сказал я, крепко сцепив руки вместе, чтобы они не дрожали. – Я здесь, с тобой.

– Больно, – выдохнул он едва слышным шепотом. – Больно, больно, больнобольнобольноболь… – Он повторял это, сколько у него хватало дыхания. Потом смолк и зажмурился. Слезы катились по его лицу, и он снова беспомощно захихикал.

Что я, черт подери, мог сделать с этим? Колючая проволока наверняка представляла собой какое-то особое заклятие, но с таким мне сталкиваться еще не доводилось. Большинство магических заклятий буквально пульсирует жизнью и светом, даже если их и используют с недобрыми целями. Магия вообще исходит из жизни, от энергии, заключенной в нашем мире, в людях, в их страстях и эмоциях. Так, во всяком случае, меня учили.

Однако эта колючая проволока была тусклой, матово-черной. Я протянул руку дотронуться до нее, и она почти обожгла мне кончики пальцев ледяным холодом.

«Боже мой, Микки», – подумал я.

Я и представить себе даже не мог, каково ему, должно быть, приходилось.

Самым разумным из всего, что я мог сделать, было бы вернуться домой. Я мог бы подрядить Боба изучить этот вопрос и придумать, как снять с Микки эту проволоку, не причиняя ему новой боли. Однако эта штука мучила его уже несколько часов – не факт, что он смог бы продержаться еще пару. Рассудок его и так подвергался чудовищной перегрузке, вынося эту духовную пытку. Еще несколько часов мучений – и он запросто мог бы оказаться в месте, откуда нет возврата.

Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

– Надеюсь, Микки, что я не ошибаюсь, – сказал я ему. – Попробуем сделать так, чтобы это больше не делало тебе больно.

Он всхлипнул, не сводя с меня глаз.

Я решил начать с лодыжки. Я собрался с духом, сосредотачиваясь, и сунул пальцы между обжигающе-холодной проволокой и его кожей. Мне пришлось стиснуть зубы, собирая волю в кулак, чтобы коснуться обвивавшего его змеей заклятия. Потом я потянул – сначала медленно и осторожно, потом сильнее.

Ледяной металл жег пальцы. Они не онемели – просто болели все сильнее и сильнее. Проволока сопротивлялась, цепляясь шипами за Миккину плоть. Бедняга кричал от боли во все горло, потом к воплям снова добавился этот жуткий, полный муки смех.

От боли, от визга несчастного Микки на глаза мои наворачивались слезы, но я продолжал тянуть. Конец проволоки наконец вырвался из ноги. Я продолжал тянуть. Щип за щипом, виток за витком отрывал я от него проволоку-заклятие. Порой я тянул ее прямо сквозь его тело, но все меньше этой смертоносной, ледяной энергии терзало Микки. Он кричал, пока не охрип, и к крику его примешивалось чье-то еще всхлипывание. Наверное, мое. Теперь я орудовал уже обеими руками, пытаясь одолеть эту жуткую, холодную магию.

Наконец и второй конец проволоки вырвался у Микки из шеи. Глаза его открылись широко-широко, и он с негромким, изможденным стоном обмяк. Я охнул и, держа проволоку в руках, отшатнулся от кровати.

Проволока вдруг дернулась, изогнулась змеей, и один конец ее устремился мне в горло.

Лед. Холод. Бесконечный, жгучий, мучительный холод пронзил меня всего, и я вскрикнул. Я услышал за дверью шаги, чей-то голос. Проволока билась и извивалась у меня в руках; другой конец ее метнулся вниз, к полу, и я едва сумел помешать ему впиться мне в ногу. Тот конец, что врезался в шею, рвал плоть, ледяные шипы впивались в одежду, в тело – темная энергия пыталась прикрепиться теперь уже ко мне.

Дверь распахнулась. В спальню ворвалась Мёрфи – глаза ее горели ослепительным синим огнем, волосы соткались в золотую корону. В руке она держала сияющий меч, и от всей ее фигуры исходил такой яркий, прекрасный, полный устрашающего гнева свет, что глазам было больно смотреть на нее. Внутреннее Зрение, сообразил я сквозь пелену боли. Я видел ее такой, какова она на деле.

– Гарри! Какого черта?

Я сражался с проволокой. До меня дошло, что она не видит ее.

– Окно, – прохрипел я. – Открой окно, Мёрф!

Она не колебалась ни секунды. Бегом бросилась она через комнату к окну и распахнула створки. Шатаясь, я устремился за ней, на ходу сматывая отчаянно сопротивляющуюся проволоку в кольцо. Могу себе представить, что за физиономия была у меня в тот момент. Собрав воедино всю свою злость, всю боль, я направил их энергию в руки, рывком оторвал проволоку от горла и изо всех оставшихся сил швырнул ее в окно.

Проволока, извиваясь, мелькнула в воздухе. Я нацелил на нее палец, швырнул в нее остатком сил и прорычал: «Fuego!»

Комок жаркого огня вырвался из моего пальца и поглотил проволоку. Она изогнулась в последний раз и взорвалась с грохотом, сотрясшим весь дом до основания и опрокинувшим меня на пол.

Некоторое время я лежал, оглушенный, пытаясь понять, что происходит. Чтоб его, это Зрение. Оно начинает размывать черту между настоящим и ложным. Этак и с катушек съехать недолго. Очень даже недолго. Стоит только подержать его открытым, впитывая все встречное и зная при этом, что оно из себя представляет на деле. На первый взгляд это неплохая мысль. Всю красоту, весь ужас – пить их взахлеб, купаться в них, позволив им размывать все остальное, все, что тревожит и огорчает тебя, всю жалость к тем, кому больно и кому небольно…

* * *

Я очнулся сидящим на полу. Руки болели от холода, порожденного иным, не реальным миром. До меня дошло, что я хнычу тоненьким голоском, раскачиваясь взад и вперед. Отчаянным усилием я закрыл свое Зрение, и, стоило мне сделать это, как все улеглось, сделалось яснее. Задыхаясь, я поморгал, стряхивая с ресниц мешавшие смотреть слезы, потом огляделся по сторонам. По всему кварталу заливались лаем собаки, которым вторило несколько сирен автомобильной сигнализации. Ну да, был же взрыв…

Мёрфи стояла надо мной, широко раскрыв глаза. В руке она держала пистолет, направленный дулом в сторону двери.

– Гарри? Что случилось?

Губы мои отказывались слушаться, да и весь я как-то совсем закоченел. До дрожи.

– З-заклятие. К-кто… Кто-то напал на н-него… Н-наложил на него з-заклятие… П-пришлось сжечь. Огонь жжет д-даже в потустороннем мире. П-прости.

Не сводя с меня взгляда, она убрала пистолет обратно в кобуру.

– Ты сам как, в порядке?

Я подрожал еще немного.

– К-как Микки?

Мёрфи подошла к кровати и положила руку Микки на лоб.

– Жар спал, – выдохнула она. – Мик? – негромко окликнула она. – Эй, Малон. Это я, Мёрф. Ты меня слышишь?

Микки пошевелился и открыл глаза.

– Мёрф? – чуть слышно спросил он. – Что происходит? – Глаза его снова устало закрылись. – Где Соня? Она мне нужна.

– Сейчас ее приведу, – прошептала Мёрфи. – Подожди, я быстро. Отдыхай.

– Запястья болят чего-то, – пробормотал Микки.

Мёрфи оглянулась на меня, и я кивнул.

– Теперь с ним все будет в порядке.

Она сняла с него наручники, – впрочем, похоже, он этого даже не заметил, провалившись в сон.

Мёрфи накрыла его одеялом и убрала мокрые волосы со лба. Потом опустилась на колени рядом со мной.

– Гарри, – сказала она. – У тебя вид, словно…

– Знаю, – буркнул я. – Словно я побывал в аду. Ему нужен отдых, Мёрф. Покой. Кто-то терзал его изнутри – какая-то изрядная пакость.

– Что ты хочешь этим сказать?

Я нахмурился.

– Это вроде как… ну, словно умирает кто-то очень тебе близкий. Или когда ты порываешь с кем-то. Это рвет тебя изнутри. Эмоциональная боль. Примерно это случилось с Микки. Что-то разрывало его изнутри.

– И что именно? – спросила Мёрфи. Говорила она негромко, но голос ее оставался твердым как сталь.

– Пока не знаю, – признался я. Я зажмурился и привалился затылком к стене. Проклятая дрожь все не унималась. – Я называю это Кошмаром.

– И как нам его убить?

Я покачал головой:

– Я над этим работаю. Но пока эта штука опережает меня на пару шагов.

– Черт, – сказала Мёрфи. – Меня порой тошнит от этой игры в догонялки.

– Угу. Меня тоже.

В коридоре снова послышались шаги, и в спальню ворвалась Соня Малон. Она увидела неподвижно лежащего Микки и двинулась к нему так, словно боялась потревожить его хотя бы движением воздуха. Она дотронулась до его лица, до редеющих волос. Она все-таки разбудила его, и он потянулся к ее руке. Она крепко сжала его пальцы, поцеловала их и, низко склонив голову, прижалась щекой к его щеке. Я услышал, как она всхлипывает.

Мы с Мёрфи переглянулись и, не сговариваясь, встали, чтобы оставить их вдвоем. Мёрфи пришлось помочь мне. Все тело болело так, словно его проморозили до костей. Идти оказалось пыткой, но с помощью Мёрфи я с этим справился.

Я в последний раз оглянулся на Соню с Микки и осторожно закрыл дверь.

– Спасибо, Гарри, – произнесла Мёрфи.

– Всегда пожалуйста. Ты же мой друг, Мёрф. И ты же знаешь, я всегда готов помочь попавшей в беду леди.

Она покосилась на меня, и в глазах под козырьком бейсбольной кепки блеснули искорки.

– Ты гнусная шовинистическая свинья, Дрезден.

– Если свинья, то голодная, – заявил я. – Умираю с голода.

– Тебе надо чаще есть, глиста несчастная. – Мёрфи усадила меня на верхнюю ступеньку лестницы. – Посиди пока здесь. Я пойду, найду чего-нибудь.

– Только недолго, Мёрф. У меня уйма работы. Тварь, которая все это натворила, выходит резвиться с заходом солнца.

Я привалился к стене и закрыл глаза. Я думал об убитых животных, о разбитых машинах и о ледяной пытке, которой терзали душу бедного Микки Малона.

– Черт, я не знаю, что это за Кошмар такой. Но узнаю. И тогда убью гадину.

– Мне нравится ход твоих мыслей, – кивнула Мёрфи. – Если потребуется моя помощь, можешь на нее рассчитывать.

– Спасибо, Мёрф.

– Пока не за что. Да, кстати…

Я открыл глаза. Она смотрела на меня как-то неуверенно.

– Тогда, когда я вошла. Ты на меня смотрел. У тебя было такое чертовски странное выражение лица. Что ты такого увидел?

– Ты посмеешься мне в лицо, если я скажу, – буркнул я. – Ступай, найди чего-нибудь жевнуть.

Она возмущенно фыркнула и слетела вниз по лестнице, сразу попав в кольцо толпившихся внизу копов из отдела. Я улыбнулся, вспомнив то яркое и отчетливое видение. Мёрфи, ангел-хранитель, вступающий в дверь в ореоле царственного гнева. Что ж, хранить в памяти такую картину я не против. Случается, что и везет.

А потом я подумал об этой колючей проволоке, о жуткой пытке, свидетелем которой я стал и которую недолго испытал сам. Все взбудораженные призраки последних дней страдали от такой же. Но кто проделывает это с ними? И как? Силы, использованные для этого заклятия-пытки, не напоминали ничего из того, с чем мне приходилось встречаться прежде. Я ни разу не слышал еще о чарах, которые с одинаковой эффективностью действовали бы на смертных и духов. Я вообще считал такое невозможным. Выходит, ошибался. Но как это сделали?

И, что важнее, кто это сделал? Или что?

Так я сидел, дрожа и охая. Я начинал относиться к этому делу как к личному. Малон был моим союзником – тем, кто бился с плохими парнями бок о бок со мной. Чем больше я думал об этом, тем больше злости я ощущал. Злости и уверенности.

Я найду этот Кошмар, эту тварь, которая шляется, где ей не позволено, и уничтожу ее к чертовой матери.

А потом найду того, кто ее сотворил.

«Если только, Гарри, – подумал я, – они не найдут тебя первыми».