Текст книги "Фурии принцепса"

Глава 13

Амара твердо удерживала стрелу на тетиве, напряженной ровно настолько, чтобы, не слишком утомляя руку, быстро и уверено натянуть ее для выстрела. Это искусство давалось на удивление трудно, пока она не наработала мышцы, необходимые, чтобы управляться с луком, изготовленным мужем по ее мерке. Она медленно шагнула вперед, беззвучно опустила ступню, глядя не вдаль и не вблизь, а посередине, ни на что в особенности – как ее учили. Предрассветный лес был тих, но Циррус, ее фурия ветра, доносил самые слабые звуки так ясно, как если бы голоса звучали совсем рядом.

Поскрипывали под легкими дуновениями ветра деревья. Шевелились сонные птицы, шуршали перьями. Что-то шмыгнуло по ветке наверху – может быть, проснувшаяся спозаранку белка или возвращавшийся в гнездо ночной грызун. Что-то прошелестело – возможно, олень пробирался сквозь заросли…

Или не олень.

Амара навела Цирруса на звук и вновь уловила шелест – терлась ткань о ткань. Значит, не олень, а ее мишень.

Она совершенно бесшумно развернулась на звук: двигалась медленно, сосредоточилась на том, чтобы остаться невидимкой. Заклинанием тканевых фурий она овладела неожиданно легко – это всяко было проще, чем создавать ветряную вуаль. Нужно было лишь не терять легкой сосредоточенности, воспринимать цвета вокруг и стягивать увиденное в материю одежды, которая, впитав их, превращалась в почти неотличимое от фона пятно. Конечно, создательница ткани, модная ткачиха из Аквитании, взвилась бы до небес, узнав, как используют ее изобретение – непревзойденную вершину моды.

Амара улыбнулась этой мысли. Совсем чуть-чуть.

Она ничего не видела в том месте, куда указывал слух, но это ничего не значило. Медленным отработанным движением она оттянула тетиву и выпустила стрелу.

Стрела полетела прямо и быстро, и тотчас из пустоты проявилось размытое пятно, сгустившееся в облик ее мужа. Затупленный наконечник не грозил смертью, однако Бернард, откинув за спину плащ-невидимку и морщась, растирал ребра. У Амары от сочувствия тоже закололо в боку.

– Ух, – пробормотала она, тоже откинув плащ и тем обнаружив себя. – Прости.

Он стал озираться, наконец увидел ее и покачал головой:

– Не извиняйся. Молодец. Что думаешь?

– Без Цирруса я бы тебя не услышала. Увидеть так и не смогла, даже когда поняла, где искать.

– И я тебя не видел, даже фурии земли не помогли. Будем считать, плащи свое дело делают, – заключил Бернард, и гримаса боли на его лице сменилась ухмылкой. – Может, Алера, если смотреть на нее глазами Инвидии Аквитейн, и не стоит вороньего пера, зато в наших модах есть немалый прок.

Амара с улыбкой покачала головой:

– Та портниха, услышав просьбу распороть платья и перешить их в дорожные плащи, чуть на пену не изошла – тем более что один плащ предназначался тебе.

Грузный Бернард тихо раздвинул кустарник, прошел так, что ни одна ветка не хрустнула и листочек не зашумел.

– Ручаюсь, щедрое вливание серебра и золота облегчит ее страдания.

– Все за счет Гая, – самодовольно заметила Амара. – Я получила гарантийное письмо, заверенное коронной печатью. Ей оставалось только надеяться всей душой, что я – это я, а не заклинатель воды, придавший себе облик Амары Кальдеронской.

Бернард помолчал, моргая глазами.

– Ой…

Она склонила голову к плечу:

– Что такое?

– Это же… имя моего Дома.

Амара, наморщив нос, тихонько рассмеялась:

– Ну да, господин супруг. Так оно и есть. Ведь все ваши письма подписаны: «Доблестный граф Бернард Кальдеронский». Не забыли?

Он не улыбнулся в ответ, а, наоборот, ушел в себя и всю дорогу до лагеря пребывал в глубокой задумчивости. Амара шагала рядом, не нарушая молчания. Она давно знала, что бесполезно торопить Бернарда, пока мысль у него не сложилась. Ее мужу порой требовалось время, чтобы перековать мысли в слова, но ожидание, как правило, того стоило.

– Для меня это всегда было работой, – заговорил наконец Бернард. – Мой титул. Так же, как положение доминуса. Способ заработать на жизнь.

– Да, – кивнула Амара.

Он неопределенно указал куда-то на северо-восток, в сторону Ривы и родного Кальдерона:

– И Гарнизон был просто местом. Крепостью, селением, живущими там людьми. Задачи, которые надо решить, и так далее. Ты за мной поспеваешь?

– Кажется, да.

– Бернард Кальдеронский был просто тот, кто обязан обеспечить всем убежище от грозовых фурий, – бубнил Бернард. – И не дать тем, у кого времени больше, чем здравого смысла, мешать работающим людям; и кто пытается продлить мир с соседями на востоке, вместо того чтобы время от времени становиться для них пищей. – (Тут Амара засмеялась и сцепила его пальцы со своими.) – Но Амара Кальдеронская… – Он покачал головой. – Я впервые услышал, как это произносится вслух. Ты понимаешь?

Амара насупилась, обдумывая его слова:

– Нет. Может, это потому, что у нас так долго все было… неправильно?

– Преступная любовь, – подтвердил Бернард не без удовлетворения. – Затянувшаяся незаконная любовь.

У Амары порозовели щеки.

– Да. Ну… твои люди – а мы большей частью живем среди них – и не думали тыкать этим тебе в лицо. Они просто называли меня твоей женой.

– Вот именно. А теперь я совсем другой человек. Амара Кальдеронская.

Она покосилась на мужа:

– И кто же она?

– Искусительница, соблазнившая женатого мужчину на развернутой скатке, на виду у всех звезд ночи.

Она снова рассмеялась:

– Я тогда озябла. А остальное, помнится, затеял ты сам.

– Не припомню ничего такого, – серьезно возразил он, но глаза у него сияли. И пальцы нежно пожимали ее руку. – А еще она – жена того кальдеронца. Основателя Дома Кальдерон. Это… это, может быть, останется очень надолго. Это может устоять, может вырасти. И принести добро многим людям.

Что-то дрогнуло в груди Амары, но она справилась с собой.

– Дому для этого нужны дети, Бернард, – тихо сказала она. – А я не… а у нас… – Она передернула плечами. – Я пока не уверена, что это возможно.

– Всякое может быть, – произнес Бернард. – В этом деле спешить не приходится.

– А если не выйдет? – без ожесточения и без грусти в голосе спросила она. И сама удивилась, что не испытывает ни того, ни другого. Во всяком случае, не так сильно, как раньше бывало. – Я не напрашиваюсь на сочувствие, любимый. Чисто деловой вопрос. Если я не сумею родить тебе наследника, что будешь делать?

– Усыновим, – не задумываясь, ответил Бернард.

Она подняла брови:

– Бернард, законы о гражданстве…

– К во́ронам эти законы! – с ухмылкой бросил Бернард. – Читал я их. Они не позволяют гражданам передавать деньги и положение кому-либо, кроме родных детей. Великим фуриям ведомо: будь это вопрос крови, нажитые на стороне дети вроде Антиллара Максимуса свободно наследовали бы гражданство.

– Или усыновить побочного ребенка гражданина… – задумчиво протянула Амара.

– Власть над фуриями у такого не меньше, чем была бы у нашего родного, – сказал Бернард. – И… во́роны! Если вспомнить, как ведут себя иные граждане, в таких детях недостатка не будет. Почему бы не направить их жизнь на добрую дорогу? Ставлю все мечи из моей оружейной, что почти все рыцари, нанятые Аквитейном, – незаконные дети граждан.

– Предположим, с этим мы справимся, – сказала она. – А дальше что?

Он взглянул вопросительно:

– Вырастим.

– Вырастим…

– Да. Из тебя выйдет отличная мать.

– А… Вот так просто?

По лесу раскатился его теплый, басовитый смешок.

– Растить детей – дело нехитрое, любовь моя. Не простое, но и не сложное.

Он склонила голову к плечу:

– Как же это делается?

Он пожал плечами:

– Просто любишь их больше воздуха, больше воды и света. А дальше все выходит само собой.

Он остановился, ласково потянул ее за руку, повернул к себе лицом. И коснулся ее щеки – совсем легонько, кончиками пальцев.

– Пойми, – тихо, искренне сказал он, – я не отказываюсь от мысли, что ты выносишь моего ребенка, и никогда не откажусь.

Она тихо улыбнулась:

– Тут слово за природой. Если она против, придется нам уступить.

– А ты послушай, от чего я не отступлюсь, Амара Кальдеронская, – пророкотал он. – Я строю будущее. В этом будущем есть ты. И мы в нем счастливы. Тут я не уступлю ни пяди.

Она поморгала, ответила почти шепотом:

– Любимый, мы со дня на день приступаем к исполнению задания, которое, по всей вероятности, прикончит нас обоих.

Бернард фыркнул:

– Такое я уже слышал. Да и ты тоже.

Он, склонившись, поцеловал жену в губы, и ее вдруг накрыла огромная теплая нежная сила его поцелуя и касания его руки. Она, отвечая на поцелуй, чувствовала, что тает – медленно и неуклонно, как предрассветная серость переплавляется в золото восхода. Когда все закончилось, у нее голова шла кругом.

– Люблю тебя, – тихо сказала она.

– Люблю тебя, – сказал он. – И не уступлю ни пяди.

* * *

Последний хребет между ними и местом действия переходил в длинный пологий склон. Конь Амары на несколько шагов обогнал второго – тому туго приходилось под тяжестью Бернарда, и в нем милю за милей копилась усталость.

Сверху Амара оглядела широкую долину, лежавшую несколькими милями южнее Цереры. Ветер дул с севера, но холод его был скорее приятен – в южных областях страны даже глубокой зимой редко случались настоящие морозы. Она подставила ветру лицо, постояла немного, наслаждаясь. До Цереры отсюда было несколько миль по проложенной фуриями земли дороге, что тянулась по долине внизу и позволяла им с Бернардом, дождавшись появления ворда, проскользнуть в него.

Ветер вдруг показался ей знобким. Вздрогнув, Амара завертела головой, оглядывая всю долину.

Небо на юге затянула темная дымка.

Резко вздохнув, Амара вскинула руки, вызывая Цирруса. Фурия замерцала между ее ладонями, преломляя свет и позволяя видеть все гораздо отчетливее.

Далеко на юге поднимались к небу бесчисленные дымы – во́роны, как их много! Они сливались в тучу черного дыма, клубились, затягивали долину.

Амара с помощью Цирруса увидела незамеченное прежде – дорога была забита людьми. Все спешили, выбиваясь из сил. Это были жители доменов: мужчины, женщины, дети, подчас полуодетые, босые, тащившие с собой, что успели схватить из домашнего скарба, а многие с пустыми руками. Кое-кто гнал перед собой скотину. Кто-то правил телегами – и кажется, на них лежали раненые легионеры.

– Как быстро, – выдохнула Амара. – На много дней раньше срока!

Она не замечала догнавшего ее Бернарда, пока тот не пророкотал за плечом:

– Что это, Амара?

Вместо ответа она наклонилась так, чтобы Циррус позволил видеть и ему.

– Во́роны! – выдохнул Бернард.

– Как же это вышло? – спросила Амара.

Бернард помолчал, и вдруг у него вырвался горький смешок:

– Конечно!

Она подняла бровь:

– Нам ведь говорили, что они стали заклинать фурий?

– Да.

Он кивнул на дорогу внизу:

– Вот они и пользуются дорогами.

Озноб пробежал по спине Амары. Такое простое объяснение, но оно ей и в голову не пришло. Созданные фуриями дороги позволяли алеранцам быстро и не зная усталости преодолевать больше расстояния. Дороги вросли в землю, стали ее частью. И давали Алере самое надежное, если не единственное, преимущество против численно превосходящих врагов. Легионы проходили по этим дорогам за день до сотни миль, а если заставит нужда, и больше того. Иначе говоря, легионы всегда успевали собрать главные силы там, где они нужнее всего.

Но никто из прежних врагов не умел подчинять себе фурий.

Если Бернард не ошибся, ворд научился пользоваться дорогами. И чему еще они научились? Перехватывать донесения, передаваемые водяными фуриями по всей державе? Влиять на погоду? Кровавые во́роны, а если они сумеют пробудить одну из Великих фурий, как Гай в прошлом году пробудил Калус?

Глядя на бегущих, на столбы дыма и кружившихся ворон, Амара твердо, без тени сомнения поняла: того, что надвигается, Алере не пережить.

Возможно, начни они действовать раньше и дружнее, не заводя препирательств и междоусобиц, могли бы что-то сделать. Может быть, если бы люди прислушались к предостережениям Бернарда и не пожалели средств на создание дозорной сети, все можно было бы задавить в зародыше.

А теперь Амара знала – не опасалась, не подозревала, а знала: они опоздали.

Ворд здесь, и Алера погибнет.

– Что делать? – прошептала она.

– Выполнять задание, – ответил Бернард. – Они идут по дороге, значит их заклинатели с ними. Тем проще будет их найти. Просто пойдем по дороге.

Амара хотела ответить, но тут ее лошадь прижала уши и заплясала, отскочив на несколько шагов в сторону и испуганно фыркая. Амара, натянув поводья и тихо приговаривая, с трудом успокоила своего скакуна. Так же повел себя конь Бернарда, хотя тот справился с ним куда быстрее. Прикосновение ладони, легкое касание земной магии и негромкий рокот его голоса почти мгновенно успокоили коня.

Амара метнула взгляд вправо, влево, высматривая, что напугало лошадей.

Она сперва почуяла гнилостный запах тухлятины. И только через вздох увидела показавшегося из тени корявой сосны травяного льва.

Зверь был длиной в восемь или девять футов, его золотистая шкура, расписанная зеленоватыми полосками, неразличимо сливалась с высокими травами долины Амарант. Огромный зверь, слишком мощный, чтобы напоминать домашнего кота, из верхней челюсти торчали кривые клыки, даже при закрытой пасти выдающиеся над нижней губой.

Вернее сказать, они торчали бы у живого травяного льва. У этого нижней губы не было. Оторвана или откушена. Вокруг нее жужжали мухи. Мех отваливался клочьями, открывая вздувшееся гнилое мясо, шевелящееся от движения червей или иных насекомых. Один глаз затянула белая пленка. Другого в глазнице не было. Текущая из ноздрей и ушей темная жидкость пятнами застывала на шерсти.

И все же он двигался.

– Захвачен, – выдохнула Амара.

Самым страшным оружием ворда была способность засылать в среду врагов мелких юрких созданий. Захватчики проникали в тела добычи, убивали ее и овладевали трупами, управляя ими, как человек управляет марионетками. Амаре с Бернардом при первом прорыве ворда в долину Кальдерон довелось уничтожить десятки таких захваченных. Тот ворд они успели остановить, не дав ему слишком разрастись. Захваченные им жители переставали чувствовать боль, делались невероятно быстрыми и сильными, но при этом абсолютно тупыми.

Травяной лев, вздохнув, остановился, разглядывая людей. Еще вдох.

И вот он с проворством, недоступным живому существу, развернулся и прыжком скрылся за деревьями.

– Разведчик! – прошипел Бернард, ударом пятки подгоняя коня следом. – Его надо остановить.

Амара моргнула разок-другой и, спохватившись, хлестнула лошадь поводьями по шее, чтобы не отстать от Бернарда.

– Зачем? – окликнула она.

– Мы тогда убили царицу ворда, – крикнул через плечо Бернард. – Хорошо бы та, что правит этим, не узнала о нас и не начала охоты.

Амара рукой заслонилась от хлещущих веток.

– Так не догнать, – бросила она. – Я наверх.

– Давай!

Амара взяла лук и колчан. Вытащив ступни из стремян, она задрала ноги на седло, плавно выпрямилась и, продолжая движение, поднялась в воздух. Повинуясь ее безмолвному приказу, Циррус ворвался в пространство между ней и седлом, подхватил ее и вознес к небу. Фурия ветра отбрасывала преграждавшие дорогу ветви деревьев, пока Амара не очутилась на просторе над хребтом и не свернула к югу, вслед убегавшему разведчику ворда. Бернарда она увидела сразу и скользнула взглядом по земле перед ним, В трех-четырех десятках шагов мелькнуло стремительное тело.

Захваченный травяной лев бежал иначе, чем живой. Того среди трав и кустарника не высмотрела бы даже Амара: в своей естественной среде эти звери двигались легко и бесшумно. Но лев, одержимый вордом, тупо бежал по прямой. Он вваливался в гущу зарослей, не замечал шипов и сучьев. Он ломился сквозь кусты, втискивался между молодыми деревьями, сворачивая только от толстых стволов и валунов, которых не мог отбросить или перепрыгнуть.

Да, грации ему недоставало, зато он был быстр. Настоящие травяные львы – бегуны не из лучших, хотя способны на короткий рывок. Захваченный вордом мчался неутомимо и мало-помалу оставлял коня Бернарда позади.

Остановить его должна была Амара. Бернард верно сказал: порученное им задание и без того опасно. Если же ворд узнает об их присутствии и отправит на охоту хоть малую долю своих сил, оно станет невыполнимым. Только этим утром Амара доказывала Бернарду, что, если ворд проведает об их приближении, им не удастся долго скрываться.

Поднявшись немного выше, Амара стала видеть дальше и обнаружила, что прямая, по которой бежал лев, вскоре должна пересечь лесную поляну. Там его и надо встретить. Для человека, не владеющего лесной магией, она неплохо стреляла, но нечего и думать попасть в быстро движущуюся мишень, целясь в ураганной струе ветра.

Правда, только безумец или отчаявшийся встал бы на пути бегущего травяного льва с небольшим охотничьим луком – куда меньше этого льва в длину. Амара полагала, что подходит по меньшей мере под одно из этих определений, и предпочитала не задумываться, под которое. Добавив себе скорости, она стремглав подлетела к поляне и опустилась в траву.

Времени было немного. Она достала из колчана две стрелы: одну воткнула в землю у ноги, вторую наложила на тетиву. Сделала глубокий вдох, успокаивая дыхание, подняла лук – и тут разведчик ворда вывалился из кустов.

Она одолжила у Цирруса стремительность фурии ветра, и время замедлилось, подарив ей целую вечность для прицеливания.

Одержимый лев бежал, высунув полусгнивший язык. Уши, раньше стоявшие торчком, обвисли и болтались на бегу, как вялые капустные листья. На клыках у него наросла зеленоватая плесень или лишайник. Вырвавшись на поляну, он с такой силой ударил плечом поваленный ствол, что из него дождем посыпалась щепа. Мертвое тело как будто не ощутило удара.

Амара выпустила стрелу. Та легко прыгнула на сорок шагов между ней и львом, ударила в его череп прямо над глазами и, отскочив от твердой кости, погрузилась в мощное выпуклое плечо.

Разведчик ворда даже не дернулся.

Амара подхватила вторую стрелу.

Из-под львиных лап комьями летела земля. Амара отогнала мысль, что будет, если этот таран из гнилого мяса и твердых костей с разгона врежется в нее. Пока лев выпугивал из травы птиц, разгоняя замедленный переполох из перьев, бьющихся крыльев и стеклянных глазок, она наложила стрелу.

Упав на колено, она до отказа натянула тетиву и застыла, измеряя каждый рывок разлагающегося тела, отслеживая движение, выжидая точное время для удара.

Двадцать шагов. Пятнадцать. Десять.

На десяти шагах она выпустила стрелу и повалилась на бок.

Древко вошло в открытую пасть и скрылось в ней. Широкий наконечник целиком погрузился в глотку.

Передние лапы зверя разом подогнулись, лев с размаху ткнулся носом в землю, проехался по ней, ероша короткую шерсть под челюстью. Хребет скрутился, вывернув круп, задние лапы задергались и тоже подломились, вынудив Амару подтянуть колени к груди, чтобы их не придавило сокрушительной тяжестью.

От удара у травяного льва порвалось брюхо, и Амару захлестнуло омерзительное зловоние. У нее свело живот, она перевернулась, выплескивая на землю его содержимое.

Покончив с этим неприятным делом, она подняла глаза к еще подергивавшейся туше и поняла, что слышит что-то… слабое, болезненное повизгивание. Захватчик ворда. Такие, проникая в тело, поселялись обычно в черепе. Должно быть, ее стрела ранила эту тварь.

Дело еще не сделано. Травяной лев и раньше не был опасен – опасен захватчик. Нельзя, чтобы он возвратился к ворду.

Она пошарила глазами по сторонам, нашла камень немногим меньше своей головы. Подняв его, заставляя себя не шарахаться от вони, вернулась к еще содрогавшемуся трупу травяного льва, подняла камень и с силой обрушила на череп зверя.

Болезненное повизгивание оборвалось.

Она подняла взгляд к вылетевшему на поляну Бернарду, который рывком удержал коня. Он, еще сжимая лук, посмотрел на нее, потом молча подвесил лук к седлу и пустил лошадь шагом. Следом за ней показалась вторая, оставленная Амарой.

Амара пошла ему навстречу, подальше от смрада.

Он протянул ей фляжку с водой. Прополоскав рот, она сплюнула и стала пить.

Он сосредоточенно разглядывал льва:

– Славный выстрел.

В его устах это было не пустой похвалой.

– Спасибо, – отозвалась она.

Бернард поцокал ее лошади, и та кротко потянулась к его раскрытой ладони. Подобрав поводья, он протянул их Амаре:

– Давай двигаться. Где был один разведчик, могут быть и другие.

– Бернард, – сказала она, оглянувшись на труп, – я не хочу кончить вот так. Не хочу, чтобы меня использовали против моего народа. Лучше умереть. – Она повернулась к нему. – Прошу тебя, позаботься об этом, если до такого дойдет.

– Нет, – сказал он.

– Но если…

Взгляд его стал жестким.

– Этого не будет, – отрезал он и чуть не швырнул поводья ей на грудь. – Я не уступлю, графиня. Никому. И ворду в том числе.