Текст книги "Только правда и ничего кроме вымысла"

На Джима и Джорджи сошла такая благодать, что они решили наслаждаться ею вечно: в Центре долголетия в Пасадене они сдали стволовые клетки и синтезировали белки для индивидуальной терапии, чтобы продлить свою совместную жизнь в середине XXI века.

Их убедили, что возраст – это всего лишь болезнь, а значит, ее можно вылечить, как и любую другую.

И все же назревало что-то нехорошее…

Митчелл Сильверс пропал со съемочной площадки «Оксаны», а через три дня вернулся сам не свой, заявив, что его похитил инопланетный телепродюсер Тэн Кельвин. В Лос-Анджелесе у всех периодически едет крыша. Джорджи, как и остальные, предположила, что Митч просто сменил лекарства.

В сентябре, вскоре после церемонии в Малибу, Джим и Джорджи отправились в своего рода свадебное путешествие в Нью-Йорк, где всегда мечтала побывать Джорджи. Они остановились в отеле Mercer в Сохо. Джим хотел бы очутиться тут в период расцвета в 1980-е. Он мысленно любовался остатками от граффити Баскии, думал, как художники, поэты и музыканты-экспериментаторы занимаются любовью на чердаках, прокручивая в голове буйные фантазии богемы. Джорджи предпочитала конкретику чистому искусству. Мерсер, Грин, Вустер… Она бродила по улицам, не вдаваясь в их художественное или промышленное прошлое. Дорогие бутики ласкали взгляд, а папарацци поджидали по утрам у отеля и ходили по пятам все несколько дней. Вне всякого сомнения, ей досталась величайшая роль в карьере, очередное реалити-шоу, но уже без песчаных мух и голода.

Они обедали в Cipriani за столиком на тротуаре, и Джорджи поняла: достаточно выпить воды в присутствии Джима Керри или съесть салат, соблюдая основные правила застольного этикета, чтобы оказаться в театре соцсетей с миллиардом зрительских глаз. В давние времена, чтобы пробиться в высшее общество, приходилось размахивать мечом на поле боя или постепенно богатеть на грузоперевозках, но сейчас – как удивительно! – нужно просто съесть тартар из тунца в соответствующем контексте. Ее подруги по «Оксане» присылали со смайликами ссылки на их фотографии за столиком, сделанные всего пару минут назад. Вскоре Джорджи и сама стала заглядывать на Getty Images в поисках новых снимков себя самой и тщательно планировать гардероб на следующий день для шоу Джима и Джорджи.

Они ужинали в ресторане Chinatown в китайском квартале, необычайно довольные тем, что даже в свете флуоресцентных светильников испытывают взаимное влечение. Дэниел Рэдклифф пригласил их на спектакль, и они смотрели Equus в театре «Шуберт» в первом ряду. Рэдклифф принял их после спектакля в своей гримерке, любезно подыграв Джорджи, которая ради фото вытянула и скрючила пальцы, словно накладывая заклинание. У театра они встретились с Джерри Кархариасом, агентом Керри из Creative Artists Agency, и тот пригласил их на аукцион современного искусства Christie следующим вечером.

Прохладная ночь, дороги поблескивают в моросящем дожде. Джим и Джорджи нарядились, как на церемонию «Золотой глобус», и сели в Escalade. Стереосистема проигрывала Sketches of Spain[18]18
  Студийный альбом Майлза Дэвиса, записанный в 1959–1960 годы. Прим. пер.


[Закрыть], когда они проезжали Лафайет; уличные фонари отражались в мокром асфальте. Керри шептал Джорджи, что слушать Майлза Дэвиса на Манхэттене под дождем, рядом с ней, – самое прекрасное, что может быть. На аукционе они сидели рядом с Кархариасом и его второй женой Зандорой, наблюдая, как богатые собирают сокровища. «Монро» Уорхола ушла за пятьдесят миллионов долларов. «Зебра» великого бальзамировщика Дэмиена Херста – за двадцать пять. Хокни и Раушенберг застряли между пятью и пятнадцатью. Джорджи с трудом скрывала восторг, наблюдая, как российский олигарх тягался с саудовскими близнецами за Баскию, которого продали за восемь миллионов долларов. У Керри тоже слегка перехватило дыхание, когда Джерри Кархариас выложил за Хоппера двенадцать миллионов долларов. Такое впечатление, что у агента больше наличных денег, чем у любого знакомого Керри актера.

И в какой мрак уходили корни благосостояния участников?

Джорджи затаила дыхание, услышав следующий лот – автопортрет Фриды Кало.

– Тебе нравится? – повернулся к ней Керри.

Она давно восхищалась работами Кало, феминистки, которая бесстрашно исследовала свою боль, героически пытаясь выбраться из тени Диего Риверы. Джорджи кивнула.

– Хочешь?

– Стой!

– Но я же вижу.

– Джим!

Керри, нефтяник из Далласа, японский миллиардер-ретейлер и агент шейха из Эмиратов бросились в погоню за бедной Фридой. Керри игриво подмигивал Джорджи после каждой ставки. Миллион, миллион двести, два миллиона – техасец выпал, два двести – японский магнат сдался. Теперь султанскому лакею бросал вызов только Керри, а это не какой-нибудь Керри, а Джим Керри – он не позволит обойти себя какому-то деспоту, отрубающему руки налево-направо.

– Два миллиона восемьсот, – произнес аукционист.

Оба приняли вызов.

– Два миллиона девятьсот.

Керри замахнулся своей карточкой как топором:

– Три миллиона. Три миллиона сто.

Ставка выиграла.

Журналисты запечатлели этот момент в двадцати разных ракурсах, и на каждом без исключения снимке Керри метал на побежденного врага до неприличия злые взгляды. Джорджи растаяла от подарка, стоимость которого превышала все накопления ее семьи за несколько поколений. Они занимались любовью у окна гостиничного номера, оба смотрели сквозь стекло, и все окна города смотрели на них. Пусть видят, мысленно говорили Джим и Джорджи, пусть разделяют с нами это мгновение, наш оргазм, пусть чувствуют восторг духовной связи и победы на аукционе. Каждый верил в жаркие обещания партнера: «Я люблю тебя», «Я всегда буду любить тебя», «Я любил только тебя» – или, по крайней мере, в то, что эти слова произносятся безо всякой задней мысли. Происходящее выходило за пределы мечтаний, и у Джорджи закружилась голова и от Джима, и от предвкушения жизни, наполненной множеством таких моментов. Когда две недели спустя Фрида Кало приехала в деревянном ящике на виллу «Колибри» и курьеры распаковали посылку, Джорджи сочла канцелярской ошибкой запись в сертификате продажи: «Владелец Джеймс Юджин Керри».

Глава 4

Осенью умер Митчелл Сильверс.

В четвертом и последнем сезоне «Оксаны» появилась внеземная сюжетная линия. Героиня Джорджи, Надя Перманова, обнаружила на поле сахарной свеклы под Киевом пространственно-временной туннель. Надя пошла навстречу зовущим ее голосам и на другом конце туннеля встретилась с гибкими прозрачными существами, которые показали Наде ее прошлое. Надя увидела, как пятилетним ребенком убивает своего идентичного близнеца, как тренирует выносливость, бегая по сугробам, и, наконец, как в свой четырнадцатый день рождения подвергается операции в военном госпитале и хирург проводит скальпелем под пупком.

От болезненных воспоминаний жизненные показатели дестабилизировались, и похитители, прервав сеанс, вернули Надю на землю. Эта сцена взбесила руководителей TNT, которые уже вели переговоры по инопланетной франшизе с племянником Ридли Скотта. Они устроили Сильверсу головомойку, пообещав, что отправят его снимать ролики о дорожном движении, даже если дочери Сталина купят воздушный шарик.

В тот же вечер Сильверса дома навестила еще более важная персона – продюсер межгалактической реальности Тэн Кельвин. Люди Кельвина, как узнал Митч, страдали от ужасного бодишейминга. Вселенная щедро одарила их уютным местечком в тихом уголке Галактики и высокоразвитым мозгом, благодаря которому они перескочили от колеса к квантовой физике за одно столетие. Но вот красотой они не отличались. В ответ на эту несправедливость они научились перевоплощаться.

Они могли принять любой облик, чтобы потешить себя эскапистскими фантазиями и не травмировать колонизированные народы. Ради Сильверса Кельвин перевоплотился в гребца-чемпиона из Оксфордской команды 1913 года. Современники посвящали стихи этому человеку с густыми вьющимися волосами и алебастровой кожей, пока крупповский снаряд не разнес его в клочья на Сомме.

Кельвин опустил тяжелую руку на плечо Сильверса:

– Ты, как никто другой, понимаешь, что на первом месте всегда успех проекта. Нам нужны новые идеи.

На столе лежала черная беретта.

– Дай мне немного времени, – молил Сильверс. – Мне нужен хотя бы один сезон.

Кельвин изобразил звук пердежа.

– Пожалуйста, – упрашивал Сильверс, бросившись к своему обеденному столу из секвойи, еще юного деревца в те времена, когда Кельвин создал миф о Христе – компиляцию из языческих верований.

– У меня есть идеи, – уверял Митч. – Много идей!

Он развернул на столе свое последнее творение: визуальную диаграмму на двух метрах оберточной бумаги, тысячи сюжетных линий, которые спрячут дочерей Иосифа Сталина от всех врагов в далеких галактиках, а высокие рейтинги Нильсена сделают Митча великим.

– Дело не только в тебе, Митч. Мы сворачиваем земное производство. Мы переключаемся на внутренних триангуланцев.

– Кто это?

– Неважно. Земляне давно уже исчерпали себя. Вымирание – это судьба, это ни для кого не секрет. Я желаю тебе добра, Митч. Грядут темные дни. Крах всего, геенна огненная. Детский каннибализм.

– Детский?

– Как только прорежутся зубы. Межзвездный рынок развлечений переполнен. Чтобы пробиться, нужно очень постараться.

– Кельвин.

– Да?

– Покажи, какой ты на самом деле.

– Думаю, не стоит.

– Пожалуйста!

– Когда-то очень давно я показался девушке. До сих пор жалею и до сих пор помню эту клевету. У вас такой узкий взгляд на прекрасное!

– Кельвин, ну прошу тебя.

В глазах Кельвина мелькнули искры, и Сильверс вдруг обмяк и утратил всякий интерес. Из стереосистемы послышались славянские завывания, унылей которых может быть только снег в пятнах мочи. Громкость нарастала, пока Кельвин не сказал:

– Возьми гребаный пистолет, Митчелл.

Сильверс сжал оружие в ладони, на лбу проступил пот; Кельвин облизал свои ровные зубы и бесстрастно произнес:

– Встань со стула, отбрось страх и медленно подойди к окну.

Сильверс повиновался и шагнул в яркий свет, внезапно заливший комнату, – золотой, расслабляющий, освобождающий от непосильного бремени. Что бы это ни было – это прекрасно. Так предначертано. Такой момент не может таить в себе угрозу.

– Митчелл Сильверс. Ты готов к прощальному подарку?

– Да, – срывающимся голосом ответил Сильверс. – Да, Кельвин, готов.

В сознании замелькали последние картинки, хлынули ложные воспоминания, которые Сильверс принимал за чистую монету и комментировал вслух.

– Я вижу Джорджи… – шептал Сильверс. – Я вижу Джорджи, она прекрасна.

– Да.

– Ее лицо рядом. Я чувствую ее дыхание на своей коже, ее губы нежно касаются моего уха. Она что-то шепчет. Она признается мне в любви…

– Следуй за ней.

– Она любит меня, – сказал Сильверс. – Кельвин, меня любили.

– Конечно! А теперь подними пистолет.

Сильверс повиновался со слезами радости и приставил пистолет к голове.

– Она любила меня.

– Браво!

– Меня любили!

– Брависсимо!

Затем мозги Митчелла Сильверса забрызгали окна и три дня пеклись на солнце на глазах у восхищенных соседей, принимавших их за произведение искусства.

Глава 5

Тело обнаружила Джорджи.

Это случилось днем в среду. Они с Сильверсом договорились встретиться и обсудить спин-оффы. Джорджи выехала из Брентвуда на серебристом порше в 14:07, миновала Санта-Монику, затем Линкольн-бульвар и Венис-Бич. В 14:24 прошла мимо ресепшен кондоминиума, а в 14:28 вышла из лифта в пентхаусе Сильверса, где природа, как всегда прагматичная, уже выводила в его трупе мясных мух. Джорджи стало дурно от зловонного запаха, но тело Митчелла она созерцала недолго, заметив на столе последний продукт его измученного разума, его незаконченную симфонию, разрозненные сюжетные линии приключений Оксаны в космосе. Сильверс погубил не только себя, но и надежду Джорджи, что наконец-то она станет первой в списке обзвона, уничтожил все ее шансы на спин-офф. ТNТ быстро свернул «Оксану». Дочерей Сталина заморозили в конце четвертого сезона, когда они обнаружили труп своего отца в московской канализации и узнали, что он приказал стерилизовать дочерей, чтобы не разбрасывались его генами где попало. Накануне своего сорокового дня рождения, пересматривая последний эпизод, посвященный исключительно фертильности, Джорджи поняла, что хочет ребенка. Ее охватило вполне естественное желание вернуть себе право материнства, которое она перечеркнула, подписав соглашение с Джимом. Она вернулась к этой теме однажды вечером, когда они с Джимом ели севиче на заднем дворике виллы «Колибри». Искусственный водопад соревновался с ударами отбойных молотков в соседних особняках, и от нарастающего шума раскалывалась голова.

– Ты никогда не думал, что нам чего-то не хватает?

Джим притворился, что не слышит.

– Что?

– Разве ты не хочешь маленькую девочку или маленького мальчика?

– Мы это обсуждали. Мне казалось, мы поняли друг друга.

– Люди меняются. Я изменилась.

– Ты можешь изменить все, что захочешь.

– Кроме…

– Но ты не можешь снова сделать меня отцом.

– Почему ты отказываешь мне в праве материнства?

– Ты сама пошла на это.

– Когда?

– С самого начала. Мы подписали договор.

Пока он холодно смотрел сквозь Джорджи, она думала о Блюберри-9000, японском секс-роботе, которого видела в интернете: женщину из стали и пластика, рот, анус и вагина которой оснащены новейшими сжимающимися механизмами. Она может вздыхать, стонать, кричать. Как сказал токийский техно-обозреватель, «скоро – это лишь вопрос времени – киборги и люди сольются в совместном танце на землях с молочными реками и кисельными берегами, “зловещая долина” забудется, и любовь превратится в петлю обратной связи между всем, чего мы когда-либо желали, и всем, чего когда-либо достигли». Эти слова засели у Джорджи в голове.

– Кто я для тебя?

Ее щеки пылали.

– Хочешь знать? Сейчас ты нарушитель контракта, вот кто. Многие женщины не хотят детей. Ты же сказала, что ты одна из них. – Керри помедлил и жалобно спросил: – Ну что ты творишь?

Жесткое напоминание, да, но честное. Керри нуждается в материнской любви – это основа их отношений. Джорджи нужно думать об этом в первую очередь. Разве она сможет выдавать на-гора требуемое в нужных объемах, если будет воспитывать собственного ребенка? А как же жить без него? Джорджи вышла из дома и поехала к Люнестре дель Монте в Пасадену. Керри расценил ее поступок как плевок в безусловное материнское принятие, равнодушную небрежность. Он умолял Джорджи вернуться, и его тоска сменялась злостью. Она вернулась через две недели, когда закончились деньги. С тех пор они перестали доверять друг другу. Джим считал ее противозачаточные таблетки, и постоянная тревожность отразилась на эрекции. Он глотал виагру, Джорджи лежала под ним и, пока Керри пытался кончить, думала, что идея с японским секс-роботом не так уж и плоха: по крайней мере, робот избавил бы ее от супружеского бремени, которое теперь выглядело принудительным, механическим и даже (она не хотела признавать) рабским. Однажды она вытащила из ящика в кабинете Джима брачный контракт, и при мысли, что пройдет еще три года, прежде чем она хоть что-то получит в случае развода, к горлу подступила тошнота.

И когда Судьба отвернулась от Керри, мучая его, конечно, несравненно меньше, чем в свое время Джорджи, она злорадствовала, не испытывая ни капли вины.

Две лучшие роли Керри, в «Шоу Трумана» и в «Вечном сиянии чистого разума», киноакадемия не заметила. Керри сделал ставку на «Я люблю тебя, Филип Моррис», историю про образцового семьянина Стивена Расселла, который после серьезной аварии перестает скрывать гомосексуальность, уходит из дома, проворачивает аферы и наслаждается жизнью на всю катушку. Попав в тюрьму, Расселл влюбляется в сокамерника и симулирует запущенный СПИД, чтобы выйти на свободу и поселиться с возлюбленным в Ки-Уэсте. Керри вложился в фильм по полной, горячо отстаивал сцену однополой любви своего героя, которую собирались вырезать, и проигнорировал мнение социолога, нанятого актерским агентством, что «у Америки проблемы с восприятием гомосексуальности». Между тем оно оказалось пророческим.

«Фильм, в котором мистер Керри занимается анальным сексом в первом же гей-эротическом эпизоде, напрашивается на проблемы», – написали в обзоре New York Times.

Так и вышло.

От Библейского пояса[19]19
  Библейский пояс – метафорическое название преимущественно южных штатов, в которых сильны традиции евангельского протестантизма. Прим. пер.


[Закрыть] изначально не ожидали ничего хорошего, но его мстительность сильно недооценили. Преподобный Реджи Лайлс – младший, двадцатидевятилетний сторонник нового возрождения, метр с кепкой на восьмисантиметровых каблуках, избрал Керри мишенью для своих проповедей. Его пятичасовое шоу на радио слушали три миллиона человек, и каждую неделю Лайлс обвинял Джима Керри в нравственном разложении американской семьи, пропаганде супружеской неверности, разводов и гомосексуальности. Дистрибьюторы отказались от фильма, но прислужники Реджи не думали прекращать свой крестовый поход. По данным службы безопасности, однажды в 4:13 к вилле «Колибри» подъехал пикап с тремя пассажирами в масках. Они написали спреем на воротах «Бог ненавидит пидоров» и, повернувшись к камерам наблюдения, процитировали строки из Откровения: «И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульные». Затем вылили из бочек на подъездную дорожку кровавые внутренности и в приступе фанатизма умудрились забросить в бассейн головы трех свиней, чьи кишки валялись на дорожке.

– Свиньи всегда свиньи, – сказал начальник службы безопасности Керри, бывший израильский коммандос Ави Аялон, наблюдая, как покачиваются в воде раздутые головы. – Если кто-то хочет сделать намек, он использует свинью. Грязные животные. Очень умные. Ты знал, что они едят сородичей?

Охрану виллы усилили. Ави временно перебрался в домик у бассейна и, благодаря связям с МОССАДом, приобрел Иофиилов, ротвейлеров с мертвой хваткой, в будущем единственных друзей Керри. Собаки приехали дрессированными.

– Лесть, – прочитал Керри команду из списка. – Лесть!

И пока ротвейлеры елозили у ног, Керри улыбался своей широкой рекламной улыбкой. Он чувствовал, что собаки полностью оправдывают свою стоимость в сто тысяч долларов, и мысль о том, что деньги заставят плясать под дудку даже саму смерть, приятно согревала.

Вместе с Джорджи они увлеклись вечерним ритуалом, во время которого, согласно режиму дрессировки, бросали во двор ягнячью голень с криком «Вор!» и, глядя, как звери набрасываются на нее и разрывают на части, отслеживали время реакции.

Теперь собаки могли защитить от разгулявшихся религиозных фанатиков, но предложений от большой киноиндустрии не поступало. Прокат «Я люблю тебя, Филип Моррис» обернулся миллионными убытками. Керри охватило чувство полного бессилия. Ему почти пятьдесят, поклонники тоже стареют. Но у него особый талант. Голливуд не сможет провернуть свое привычное дельце по подмене тел и заменить его, как Линдси Лохан на Эмму Стоун, а Ривера Феникса на Леонардо Ди Каприо. Но укрощать, контролировать и наказывать еще как может. Disney и Paramount отложили запланированные проекты; третий, в Sony, тихо свернули. И горячая любовь зрителей по всему миру, «от Ганга до Анд», как говорили агенты, не имела никакого значения. Котировки Керри упали так резко, что менеджеры, Винк Мингус и Эл Спилман II, тут же устроили созвон, чтобы обсудить проблему.

– Нужно обновить имидж Керри, – считал Эл Спилман II.

– Придумаем что-нибудь с пингвинами или белыми медведями, – предложил Винк. – Зрители любят животных. Люди скучают по прошлому, когда жили в джунглях и узнавали свою душу в звуках животных. Вот почему пошел «Эйс Вентура».

– А я думал, им нравился герой, – заметил Керри.

Винк Мингус пробормотал под нос:

– «Эйс Вентура» пошел, потому что Эйс Вентура любил животных. Как и другие люди. Они разглядели в нем свою любовь к животным.

– Нам нужно что-то четырехчастное, – добавил Эл. – И как можно быстрее.

Он вздохнул, подражая отцу-кардиохирургу, Элу Спилману – старшему. Этот вздох означал, что героические усилия сотворят чудо и они выберутся из задницы. Как правило, Керри соглашался, но сейчас Эл с ужасом обнаружил, что его идеи не произвели никакого эффекта.

– Я не сделал ничего плохого, – произнесла звезда в своем внутреннем дворике, пока Иофиил грыз кости ягненка у его ног. – Зачем мне сниматься в каком-то дурацком семейном фильме?

– Второй, можешь объяснить ему? – спросил Винк.

– Сейчас сформулирую, – откликнулся Эл.

– Валяй.

– Такой фильм – извинение перед публикой, после которого ты не закончишь карьеру в Вегасе, – в лоб заявил Эл.

Выступления в клубах Вегаса в начале карьеры изматывали Керри. Он боялся состариться там или умереть. В ночных кошмарах он видел свое лицо, иссушенное пустыней, и теперь этот образ снова ожил: отвисший подбородок, отбеленные зубы, пересаженные волосы. Проституция ради толпы, играющей в бинго.

Он замер в ужасе.

– Я бы прислушался к нему, Джимбо. Ты же не хочешь снова оказаться в Вегасе и выступать перед туристами с автобусных экскурсий? Старушками, сжимающими в руках кошельки с мелочью.

Призраки наседали: оранжевое от спрея-автозагара лицо крупным планом, усталый герой, угодивший со своими хитами в вечную ловушку посетителей казино. Откуда взялся такой четкий образ? Неужели ему уготован такой конец? Он шепотом рассуждал вслух.

– Что ты там бормочешь? – спросил Винк Мингус. – А?

– Как ты думаешь, тебя пригласили бы сниматься прямо сейчас, Джим?

– Если Роберта Дауни – младшего пригласили, значит, и меня пригласят.

– Дауни никогда не трахал парня в задницу в фильме!

– Что плохого в том, чтобы играть гея?

– Это не коммерческий ход. Он вводит людей в заблуждение. Несколько моих приятелей по гольфу уже интересовались тобой.

– Правда? И какие они? Симпатичные?

Связь оборвалась.

– Второй? – позвал Винк. Тишина. – Молодец, Джимбо!

– Не хочу сниматься в семейной дорожной комедии, Винк. Это все равно что пропагандировать войну. Не хочу распыляться, пока…

– Я захожу в подземный паркинг. Не слышу тебя.

Винк Мингус тоже ушел, и Керри остался наедине со своими страхами.

Он вышел из внутреннего дворика, пересек лужайку, поднялся по склону ущелья к молитвенной платформе из кипарисового дерева. Сел в позе полулотоса, с Иофиилами по бокам, закрыл глаза и обратился ко Вселенной:

– Направь меня. Открой мне глаза. Сделай меня своим орудием.

И, как и на многие свои молитвы, он получил ответ.

Спустя две недели, когда небо, наконец, прояснилось после затяжных дождей, к воротам особняка «Колибри» подъехал бледно-голубой универсал «Вольво-240» 1988 года с заниженной подвеской и подгнившим заржавелым кузовом. Джорджи спала, Керри в гостиной смотрел на YouTube ролик о влиянии сыроделия на возвышение Чингисхана. Ави Аялон, услышав лай ротвейлеров, посмотрел в мультивьюер. У ворот стоял человек, который беспрерывно бормотал: «Это небезопасно!» – и требовал впустить его. Керри оторвался от дивана, чтобы посмотреть на фигуру в монитор ночного видения. Засаленные неопрятные волосы, ввалившиеся щеки, злобный взгляд. Похож на заплутавшего наркомана. Но голос! Чарли Кауфман, самый оригинальный сценарист и режиссер! Ему Керри обязан лучшей своей ролью в «Вечном сиянии чистого разума».

– Кауфман? – Керри ахнул. – Впустите его.

Иофиилы зарычали на гостя. Кауфман смотрел исподлобья и нервничал. Он натянул толстовку на лицо, закрываясь от камер видеонаблюдения в холле, и настаивал на том, чтобы говорить на улице. Собаки потрусили за ними во внутренний дворик, где Керри и Кауфман сели на скамейку из тикового дерева под бездонно синим небом. В ночном воздухе разливалась сладость от гниющих на деревьях манго.

– Мобильник при тебе? – спросил Кауфман.

Керри достал телефон из кармана. Кауфман выхватил его из рук и зашвырнул в бассейн, удерживая Керри от вопросов, пока телефон не осядет на дно.

– Да что с тобой, Чарли?!

– Да-да. Их нужно бояться. Это страшные люди.

– Кто?

– Они добрались до моей горничной, Магды. Она снялась пару раз в писсинг-порно, сразу после падения стены, когда еще жила в Берлине. Ну ты знаешь… Присела у Рейхстага, задрала юбку и выпустила бурный золотой душ. Довольно креативненько… Но как бы там ни было, господи, Джимми, она же была ребенком! Она пыталась справиться с этим. Пописала. Оросила оставшиеся квадратные метры истории. Эти люди шантажировали ее прошлым. Они подговорили ее отравить моих домашних бабочек, Яна и Дина! Когда я увидел их, они безвольно покачивались в своей сладкой водичке. Я вытащил их за крылышки, едва касаясь. Я дул на них, Джимми. Я молил, чтобы мое дыхание вернуло их к жизни.

Кауфман замолчал, утирая слезы.

– Чарли, что за…

– Они сожгли жесткие диски. Они взломали все системы в доме, так что все замерцало и замигало, а стереосистема включила засекреченные записи Ричарда Никсона, его исповедь психоаналитику. Ты знаешь, что снилось Дику Никсону? В детстве ему снилось, как он раскачивается на ржавых качелях и прыгает к грузовому поезду Wabash: тот мчится, насвистывая песню свободы, и обещает увезти далеко-далеко. Мальчик отталкивается от качелей, взлетает высоко, маленький Дикки, устремляется к поезду, а потом падает туда, где должна быть его тень, но ее там нет. Пустота. Они отправили мне сообщение. Ясно дали понять. Кто они? Эти люди сотрут тебя в порошок. Изобразят как сердечный приступ. Или самоубийство. Подвесят за яйца, шокер в задницу…

– Что за бред!

– На меня охотятся. Меня преследует монстр!

– Чарли! Что за монстр?

– Примерно как Крюгер! Больше нельзя скрываться. Я должен вырвать его из своих кошмаров. Вывести на божий свет. Это искусство. Только ты можешь мне помочь.

– Как?

– Уничтожь его, прежде чем он убьет меня!

– Кого?

Кауфмана накрыло двойной волной озноба – от страха и ночной прохлады, – и он прошептал имя своего мучителя:

– Мао Цзэдун.

– Мао Цзэдун… деспот, отец современного Китая?

– Тише!

– Но он же мертв.

– Мертв? Это Мао. Режиссер крупнейшей и самой губительной театральной постановки из когда-либо задуманных. Что такое революция, Джимми? Зрелище. Свет, музыка, костюмы. Шикарный сет-дизайн в широком масштабе. Это идеальное сочетание жанров: романтика, приключенческий боевик, детективное убийство, триллер, история взросления. Фантазия. Мао, обещавший покончить с буржуазными привилегиями, женился на сексуальной шанхайской актрисе. Мао, который морил голодом миллионы, бездельничал у бассейна, толстел и сочинял бездарные стихи. Скрытая кругообразность – не в этом ли дело? Почему эти чудовища тянутся к красоте? Ты когда-нибудь ходил без партнера на званые вечера? Когда-нибудь говорил, что тебе нужно в туалет, и в это время осматривал комнаты в доме? Я все время так делаю. Знаешь, сколько пейзажей Гитлера висит в частных коллекциях Голливуда? За фальшпанелями? Я насчитал семнадцать. Ты еще не собираешься полностью сбрить бороду? Оставь маленькие усики. Уверяю, ты тут же начнешь говорить на коверканном немецком и маршировать по ванной. Это сидит в каждом из нас, парень!

– Чарли. Да что с тобой?

Кауфман опустил капюшон и рассказал о том, как побывал в аду.

Той осенью по совету психотерапевта он отправился в путешествие, чтобы избавиться от тревожных снов, в которых ребенком в костюме ковбоя катался на карусели на Кони-Айленде. Кауфман согласился стать членом жюри Шанхайской биеннале вместе с Тейлор Свифт и Джеффом Кунсом. После биеннале они отправились в тур по роскошным кондоминиумам в северных провинциях Китая с представителями главных спонсоров – «Луи Виттона», «Моргана Стэнли» и Народно-освободительной армии. В деревне Хэнань, гуляя по крутому склону холма, они попали под первые весенние дожди. Вокруг с ревом понеслись сели. Пока Тейлор Свифт пыталась одной рукой спасти шарф от «Пуччи», а другой – айфон, большой палец ноги увяз в земле. Она дергалась во все стороны, но палец прочно засосало в грязь. Посмотрев вниз, Тейлор разглядела свою ловушку – глазницу человеческого черепа. От ужаса она издала идеальный ми-бемоль, зависший в воздухе. Отовсюду появлялись человеческие останки. Ребра, перемешанные с позвоночниками, торчащие бедренные кости, цепляющиеся руки. Всё с подмытого склона холма.

Нэшвилл был очень далеко, а Тейлор стояла посреди братской могилы – напоминании о великом китайском голоде, сорока миллионах погибших в результате «большого скачка» Мао.

Однако множество мертвых крестьян вредили имиджу компании «Морган Стэнли», китайского правительства и бренда «Луи Виттон». Дело замяли. Тейлор Свифт в обмен на молчание получила возможность вывести свой модный бренд на китайский рынок и устроить показ на подиуме из Великой Китайской стены; Кунсу разрешили изваять гигантскую скульптуру из стальных воздушных шариков на ступенях Запретного города в Пекине. Кауфману предложили щедрое финансирование фильма, но он единственный отказался от сотрудничества. Чарли всегда считал, что кинематограф представляет жизнь в виде набора разрозненных образов, которые благодаря магии последовательности и скорости превращаются в обобщенный опыт. В братской могиле Кауфман разглядел настойчивое воспоминание – кадр из прошлого, вытесняющий настоящее. И когда штормовой ветер пронесся сквозь полости скелета, раздался страдающий голос, неподвластный времени и пространству. Он молил:

– Помни нас, Чарли! Поведай миру о чудовище, из-за которого мы попали сюда. Не позволь забыть о нас, когда военные снова утрамбуют нас в землю бульдозерами!

В Шанхае Кауфман остановился в Rias. Он думал, как средствами кино лучше всего передать преступления Мао, и записывал идеи. Кажется, хоррор – подходящий жанр. Что-то вроде «Омена» и «Экзорциста». Что, если дух Мао зародился – нет, возродился? Например, как алчный призрак, не захотевший умирать и вселившийся в какого-нибудь кошмарного современника. Да, именно так. Взяв «Ксанакс», Кауфман пошел прогуляться по берегу Хуанпу, а спустя несколько часов обнаружил, что номер перерыли, украли ноутбук, а на блокнот положили бумажку со словами: «Молчание – золото». Кажется, писал своей рукой сотрудник Министерства государственной безопасности Китая, следивший за Кауфманом.

Тот бежал только с паспортом и созревшей идеей, четко представляя масштаб проекта и необходимость найти звезду.

– Ты мне нужен, Джимми, – сказал Кауфман. – Ты станешь моим Мао.

– Безумие! – фыркнул Керри. – Меня повесят за то, что я взялся играть азиата!

Но Кауфман уже все решил. Если показать Мао как есть, в стиле Дэниела Дэй-Льюиса, получится сатира. Но что, если пропустить его через призму гротеска? Возможно, это передаст весь кошмар. Мао Кауфмана возродится в сознании исстрадавшегося актера Джима Керри. Страх небытия пробуждает в знаменитости те же нечистые помыслы, что и в Мао: желание, чтобы его вечно боготворили, стремление преодолеть смертность, управляя историей.