Текст книги "На хвосте Техас"

Глава 8

Рыжая наконец заснула.

Митч тихо выскользнул из кровати, подоткнул под Рыжую одеяло и вышел в соседнюю комнату, где налил в стакан сразу из нескольких бутылок, сделав крепкую смесь. Затем со стаканом в руке подошел к окну и глянул на город. Терзаемый тревогой, он смотрел на него невидящими глазами и перебирал в памяти события минувшей ночи.

Конечно, ничего другого не оставалось, как потихоньку покинуть клуб. Лишившись трех тысяч долларов – ощутимая потеря при теперешних-то обстоятельствах! – вдобавок ему оставалось надеяться, что этим все и кончится. Хотя, если верить Фрэнку Даунингу, на благополучный исход дела рассчитывать не приходилось. Тот преждевременно поседевший мужик, как он сказал, был давнишним другом и деловым компаньоном Зирсдейла. А Зирсдейл – из тех, кто горой стоит за друзей и безжалостен к врагам.

Рыжая и Даунинг поджидали у входа в клуб, когда выйдет Митч. Делец с неприкрытым цинизмом потешался над тем, что произошло.

– Может, нам стоит стать партнерами, Митч? Будем зашибать большую деньгу, сдавая тебя в наем в качестве олуха, каких еще свет не видывал?

– Сейчас же прекрати издеваться, Фрэнк! – вступилась Рыжая. – Митч все сделал правильно.

– Еще бы! Только почему же тогда о его рожу разбили сырое яйцо? Да так, что и на мою долю хватило!

– Я очень огорчен, Фрэнк, – произнес Митч. – Надеюсь, не все тебе испортил вконец?

Даунинг ответил, что время покажет. Если члены клуба – пусть даже один из них! – пользуются поддельными костями, то он не уверен, стоит ли ему из кожи лезть, чтобы быть туда принятым.

Митч вновь категорически заявил, что тот мужчина пользовался сфабрикованными костями. Пожав плечами, Даунинг кивнул.

– Охотно верю! Он, наверное, прочитал на твоем лбу, что перед ним олух царя небесного, вот и не удержался...

Рыжая ущипнула дельца за руку, а Митч начал оправдываться:

– Все верно, Фрэнк, но что мне оставалось делать? Что ты сделал бы на моем месте?

– Понаблюдал бы за игрой, прежде чем ставить на кон, а первым делом хорошенько подумал бы перед тем, как соваться туда, где посторонним вообще делать нечего.

– Так что же, по-твоему, мне следовало опасаться быть обжуленным людьми с их-то репутацией?

– Ну, возможно, и нет, – вынужден был согласиться Даунинг. – Но следовало помалкивать после того, как тебя нагрели. Неужели ты ожидал, что Джонни Бордвелл покается и покажет сфабрикованные кости? Или надеялся, что друзья Джонни дружно ополчатся на него и примут твою сторону?

На это Митчу ответить было нечего. Конечно, ему следовало сделать вид, будто он ничего не заметил. А так вышло себе дороже! Вместе с тремя тысячами Митч лишился еще и возможности вернуться в клуб, чтобы с лихвой отыграться, а кроме того, возможно, нажил могущественного врага.

– Ладно, твоя взяла – я олух. – Он тяжко вздохнул. – И что же мне теперь делать?

– Застрелиться! Что еще? – Даунинг засмеялся и протянул руку. – Не принимайте все так близко к сердцу, вы оба! И заходите навестить меня в любое время, когда будете в Далласе.

И сказал он это вполне искренне. Даунингу не было свойственно прикидываться другом, когда он в действительности не питал никаких дружеских чувств. «Хоть какой-то бальзам на рану, – подумал Митч. – Заполучить еще и Фрэнка с камнем за пазухой было бы уж слишком, хватит и того, что денег теперь в обрез, а в обозримом будущем никаких шансов сорвать крупный куш...»

Ну один-то шанс все-таки, пожалуй, оставался – Уинфилд Лорд-младший. Но очень уж сомнительный. Митча грызло предчувствие, что неприятности нынешней ночи повлекут за собой и другие беды. Но какие? Зирсдейл? Ну что, положим, может ему сделать Зирсдейл? Этот нефтяной магнат, несомненно, найдет, что нос Митча Корлея ничем не замаран. Митч чист, гораздо чище, нежели многие из тех, кто трудится в поте лица изо дня в день. Подобные Митчу Корлею не могут позволить себе даже самых малых шалостей и грешков – ничего такого, на что принято закрывать глаза, снисходительно пожимая плечами. Кража полотенец в отелях, встречи на стороне с чужими женами? Ни в чем подобном Митча Корлея упрекнуть было нельзя по той причине, что в таких мелочах таится опасность, а профессиональному игроку и без них с лихвой хватает риска. Следовательно, Зирсдейлу, если он вознамерится свести счеты с Митчем, придется потратить много времени и основательно попотеть, чтобы найти его ахиллесову пяту.

Конечно, Митч уязвим, если вдруг станет известно, чем он промышляет и в какой связи находится с Рыжей, а еще если всплывет наружу...

Рыжая перекатилась на кровати и обняла его.

– Не надо больше беспокоиться, дорогой, – прошептала она. – Все будет хорошо.

– Конечно. – Он погладил ее по атласному животу. – Извини, что разбудил тебя своим расхаживанием.

– Все нормально. Хочешь, я сделаю так, чтобы ты заснул?

Он хотел, да и она тоже, и это помогло им уснуть. Но сон оказался коротким, как и средство от бессонницы. Минуту Митч спал, а уже в следующую – или это так ему показалось? – Рыжая начала его трясти, приговаривая, чтобы он поторапливался, так как вот-вот принесут завтрак.

Митч покорно вылез из кровати и направился в ванную. Недовольно размышляя, чего ради его так рано разбудили, он пришел наконец к выводу, что у Рыжей, видимо, были на то свои причины. Митч давно усвоил: если Рыжая думает, что он что-то знает или должен вспомнить, то самое лучшее – притвориться, будто так оно и есть. Иначе потом окажешься повинен в худшем, по ее мнению, из преступлений – неведению нечто такого, что представляет для нее огромную важность, а следовательно, и для него тоже.

Он побрился и уже стоял под душем, когда Рыжая просунула голову в дверь. Скоро ли? Завтрак уже принесли. Митч отозвался – он вот-вот выйдет, надеясь, что Рыжая все же обмолвится хоть словом и тем даст толчок его памяти. Когда же его ожидания не оправдались, а она уже стала закрывать дверь, поспешно спросил:

– Сколько еще времени в нашем распоряжении, дорогая?

– Ну, надо постараться быть там в полдень.

«Быть там? Где там?»

– Как тебе будет угодно! – Он выключил душ и начал обтираться полотенцем. – Уф, а где у нас будет ленч?

– Ну... впрочем, знаю! Возьмем с собой. Я распоряжусь, чтобы на кухне нам уложили все необходимое.

– Прекрасно, здорово! – отозвался Митч, отчаянно напрягая память в тщетных попытках припомнить, из-за чего весь этот переполох.

– Может, мне позвонить заранее? Тогда мы не свалимся как снег на голову, – поинтересовалась Рыжая.

– О да, конечно, так будет лучше, – на всякий случай согласился Митч.

Дверь закрылась. Он вышел из душевой кабинки, потянулся за халатом. И неожиданно вспомнил. Ну конечно же! Сегодня они едут в школу к его сыну Сэму. Надо же, у него совсем выскочило из головы! Какой же он плохой отец, если забыл о посещении собственного сына!

Позавтракав, они оделись. Митч облачился в твидовый костюм и темную спортивную рубашку, Рыжая – в желтовато-коричневую пару и шелковую косынку цвета слоновой кости. Пока они спускались на лифте, Митч попросил Рыжую напомнить ему, что подходит срок уплаты подоходного налога. Она пообещала непременно напомнить и взяла с него слово, что весь оставшийся день они не будут говорить ни о чем неприятном.

Таркелсон собственной персоной стоял возле их машины, чтобы вручить им вместительный термос-корзинку с едой. Митч назвал его «парнем» и вручил десять центов на чай. Менеджер принял чаевые, поклонился, насколько позволяла ему его тучность, а затем, когда машина тронулась с места, разразился громким смехом.

На то, чтобы выбраться из Хьюстона, ушло около часа – настолько плотным был поток машин. И только уже на шоссе Митчу удалось набрать более-менее приемлемую скорость. День был теплым, но в стремительно летящей машине скоро стало довольно прохладно. Рыжая придвинулась ближе к Митчу и плотно прижалась к его плечу. Глянув в переднее зеркальце, он с удивлением увидел в ее глазах такую любовь и преданность, что к его горлу подкатил клубок.

– Митч, – произнесла она с нежностью. – Ты для меня самый дорогой и любимый мужчина на всем свете.

– Да, немало понадобилось сил, чтобы заставить тебя прийти к такому выводу, – ухмыльнулся он.

– Я знала это с самого начала. Правда, иногда забываюсь и тогда случается нечто подобное тому, что произошло сегодня утром. Скажи, ты ведь забыл, что мы собирались сегодня повидать Сэма? Верно?

Митч кивнул с виноватым видом.

– Вполне заслуживаю хорошего пинка в задницу.

– Ты просто душка! – констатировала Рыжая. – Надо же, притворился, что помнишь, и только потому, что, я этого от тебя ожидала. И все затем, чтобы меня не разочаровать и не огорчить.

Митч признал, что она угадала все в точности. И тут в его голове возникла не слишком оригинальная мысль: чем больше разнятся между собою женщины, тем больше на поверку они оказываются одинаковыми. Сколько раз Тидди, его мать да и Рыжая тоже делали прямо противоположное тому, чего он от них ожидал! Тидди могла запросто улыбнуться, когда он ждал от нее пощечины. Мать – отвесить оплеуху, когда, исходя из логики, должна была его приласкать. Рыжая... а Рыжая вознаградила его за забывчивость глубокой нежностью, признанием в любви. Конечно, все это совсем не говорит о том, что женщина всегда поступает вопреки ожиданиям мужчины. Просто женщины, как правило, стараются вести себя так, чтобы их было нелегко понять. Всех их роднит свойственный только им вообще дух противоречия.

От своих абстрактных размышлений Митч оторвался за несколько миль до школы, когда они остановились, чтобы заправиться. На бензоколонке красовалась эмблема "3" (от фамилии Зирсдейла). Он и прежде не раз видел этот знак, но тогда не придавал ему никакого значения. А вот сейчас, увидев, задумался – ведь, чтобы стать значимой фигурой в нефтяном бизнесе, от человека требуются совершенно особые качества.

Такой человек неизбежно войдет в конфронтацию с гигантом, носящим множество имен и имеющим девятьсот девяносто тысяч девятьсот девяносто девять шансов из миллиона стереть его в порошок. Этот гигант повсюду по границам своих владений развесил знаки с грозным предостережением: «Держитесь подальше!» И повсюду на всей огромной территории разбросаны переломанные, выбеленные временем кости многих и многих смельчаков, все же рискнувших пересечь запретную черту. Однако постоянно появляются новые жертвы.

Такой жертвой стал, например, Гидзен – человек большого ума и обаяния, вдобавок ко всему пользующийся поддержкой некоторых самых богатых семей на востоке. Но вот его уже нет, словно и не было.

Был еще такой Харланд, который, в отличие от Гидзена, обладал еще и большим политическим весом. И его тоже не стало. И этот список можно продолжать до бесконечности.

Чтобы драться на равных с многоименным гигантом, надо использовать те же самые приемы, что и он. А это не то, чему можно научиться. Это должно быть неотъемлемой частью натуры, войти в плоть и кровь. Надо обладать врожденным инстинктом вцепляться в глотку так, чтобы сразу же перекусывать яремную вену. Надо проникнуться убеждением, что уничтожение врага – насущная необходимость. Надо пренебречь правилами морали, принятыми в обществе, смотреть на ближнего как на законную добычу и считать, что нож в спину – лучший путь к человеческому сердцу.

Не все, конечно, успешные соперники гиганта были именно такими людьми. Всегда есть исключения. Но Митч сильно сомневался, что Зирсдейл относится к числу последних.

«Какого черта? – мысленно спросил он себя. – Я же для него мелкая сошка. Чего ради он станет стараться вывернуть меня наизнанку?»

Сэм ожидал их у ворот школы. Сердце Митча учащенно забилось, когда черноволосый, сероглазый, кажущийся несколько официальным в своей кадетской форме мальчик направился к ним. Точная копия самого Митча Корлея, каким он был давным-давно до того, как стал профессиональным игроком в кости.

Сэм обменялся с ним рукопожатиями, поцеловал Рыжую и рассыпался в комплиментах по поводу ее наряда. Затем бросил жадный и просящий взгляд на приборную доску автомобиля и, выгнув вопросительно бровь, воззрился на отца.

– О'кей, – засмеялся Митч. – Если только твоя тетя Рыжая не станет возражать.

– Конечно не стану, – улыбнулась она. – Я сяду к тебе на колени, Митч.

Митч сдвинулся на сиденье, а Сэм уселся за руль. «Сколько же ему: тринадцать или четырнадцать?» Мальчик повозился с рычагом переключения скоростей, затем плавно повез их мимо ворот, к ближайшему месту для пикника. Митч похвалил его за то, как он водит машину, пока они выгружали содержимое термоса, и сказал, что осталось не так уж много времени подождать, когда Сэм начнет водить свой собственный автомобиль. Мальчик небрежно пожал плечами:

– В таком месте, как это, от машины проку мало.

– Конечно, но когда ты получишь право голосовать, тебя уже здесь не будет.

– Конечно.

Митчу это слово показалось точным отголоском того, как он только что сам его произнес. Он глянул на Рыжую и обнаружил, что она многозначительно смотрит на него.

– Думаю, Сэм, остается не так уж долго до того, как ты покинешь пансион, – услышал он как бы со стороны свой собственный голос. – Рыжая... твоя тетя Рыжая и я, мы надеемся, что сможем через год или два управиться с делами, больше не будем мотаться с места на место и тогда станем жить все вместе.

– Ну, – возразил Сэм, – я не больно-то стремлюсь к оседлому образу жизни. По мне, можно и попутешествовать, хотя и не обязательно.

Митч передал сыну бумажную тарелку с жареным мясом, пробормотав, что прежде, чем пускаться в странствия, ему надо получить образование. Сэм заметил, что Митч, по-видимому, в свое время совмещал и то и другое.

– Нет, я не получил должного образования, – серьезно сообщил Митч. – Мои предки не могли позволить себе поместить меня в пансион, не то, уж можешь мне поверить, они обязательно так и поступили бы.

– А как насчет тети Рыжей?

– Что? О, ну, тетя Рыжая была еще малышкой, когда предки мотались со мной по дорогам. Ее семья прочно обосновалась на одном месте, когда она достигла школьного возраста.

Мальчик перевел печальный взгляд с отца на Рыжую, затем кивнул как бы сам себе и принялся намазывать хлеб маслом.

– Хорошая пища, – похвалил он. – Это ты приготовила, Рыж... тетя Рыжая, я хотел сказать.

– Ну, нет, не сама. В том месте, где мы остановились, самим готовить не разрешают.

– Держу пари, что ты умеешь хорошо готовить, ведь так? Могу поспорить, ты многое можешь делать не хуже, чем любая жена.

– Ч-что? – запинаясь, произнесла Рыжая. – Я, ох, почему ты так говоришь?

– Потому что па больше не женился. Я имею в виду, снова. Ты так хорошо о нем заботишься, что ему не нужна никакая жена.

Густая краска растеклась по лицу Рыжей. Она закусила губу, рука дрожала, когда она тянулась за фруктами. В гнетущей тишине Сэм с невинным видом, даже слишком невинным, посмотрел на отца.

– Меня отпустили на весь вечер, па. Не хочешь, чтобы я показал тебе окрестности или что-нибудь еще?

– Почему бы тебе не показать пока окрестности тете Рыжей? А я присоединюсь к вам позже, – отозвался Митч. – Сейчас, по-моему, самое подходящее время нанести визит вежливости полковнику.

– Он всю неделю пролежит в лазарете, – сообщил Сэм. – Но мне думается, ты можешь зайти к его адъютанту. Он сидит в кабинете полковника, пока его замещает.

– Хорошо. Я так и сделаю, – решил Митч.

Он оставил их в машине и направился пешком к увитому плющом зданию администрации. Пересекая голый плац, открытый солнечным лучам, Митч обогнул небольшую группу кадетов, марширующих под надзором краснолицего сержанта. По-видимому, это были штрафники или неуспевающие в учебе. Пот струился по их напряженным лицам, стекая каплями на серую форму. Они выглядели автоматами, когда синхронно двигались строем. Однако зоркому оку сержанта их действия не казались удовлетворительными. Хриплым, нечленораздельным воплем он приказал кадетам остановиться, превратив их в застывшие, обливающиеся потом статуи. Затем, расхаживая взад-вперед перед строем и время от времени приближаясь к предполагаемому ослушнику настолько близко, что кончик его носа оказывался не далее дюйма от лица провинившегося, разразился такой грозной и оскорбительной тирадой, что даже видавшего виды Митча едва не бросило в дрожь.

Но это была хорошая школа. «Одна из самых лучших», – вспомнил он, поднимаясь по ступеням административного корпуса. Здесь были собраны сыновья самой что ни на есть элиты юго-запада, и ему удалось добиться, чтобы Сэма сюда приняли, только с помощью некоторых его высокопоставленных отельных друзей. Школа была хорошей, как можно это отрицать? Как можно возражать против строгой дисциплины одной из самых лучших частных школ, если твоя собственная юность прошла в служебных коридорных клетушках?

Определенно, Сэм никогда не возникал по этому поводу. Митч ни разу не слышал от сына ни одной жалобы на тяготы казарменной жизни.

Майор Диллингхем, адъютант полковника, вероятно, был сотворен по образу и подобию той же самой модели, что и краснорожий сержант на, плацу. Его оплывшее лицо цвета сырой говядины, казалось, колыхалось над письменным столом, не укрывавшим пузо весьма внушительных размеров. Он протянул пухлую ладонь, которая, как подумал Митч, наверное, могла до бесконечности сжиматься под нажатием его пальцев. Затем выкатился к двери и закрыл ее. При этом хилые ноги майора, казалось, вот-вот подогнутся, настолько нелепыми выглядели сапоги, надетые на нечто такое, что просто не могло служить подпорками для столь рыхлого тела.

Усевшись вновь, Диллингхем удостоил Митча пристальным, проницательным взглядом, если, конечно, так можно было сказать, поскольку его глаз почти не было видно – их практически полностью закрывали заплывшие жиром веки.

– Мистер Корлей, – выдохнул он с присвистом. – Мистер Корлей! Мистер Митчелл Корлей!

Молча глядя на него, Митч ждал. Он словно учуял здесь что-то еще, кроме слабого аромата талька и тяжелого запаха выделений нездоровых почек.

– Вот только что нечто всплыло, мистер Корлей. Такое, что нуждается в объяснении, хотя, на мой взгляд, их просто не может быть. Я собирался обсудить это с полковником, и мне придется это сделать. Боюсь, другой альтернативы просто нет. Но услышав, что вы сегодня собираетесь навестить Сэмюеля... Он прекрасный юноша, мистер Корлей, один из наших лучших воспитанников...

– Мне это известно, – прервал его Митч. – А вот чего не знаю, так это к чему вы клоните и когда перейдете к самой сути.

Такое заявление, казалось, ошарашило адъютанта. На это оно и было рассчитано. Митч всегда считал, что атака – лучший вид защиты. Он небрежно откинулся на спинку стула, пока майор, пыхтя, приходил в себя.

– Это, уф, пришло с сегодняшней почтой, мистер Корлей. Адресовано, разумеется, полковнику, но раз уж я временно его замещаю... Я... Мне трудно это понять, просто невозможно понять!

– Продолжайте, – холодно проронил Митч. Но он знал, что беда уже не за горами. – Я человек дела. Надеюсь, вы тоже?

Майор пережил еще один шоковый момент. Затем со злорадным блеском, едва различимым в заплывших щелках глаз, вытащил конверт из ящика стола и послал его по столешнице. Митч открыл конверт.

Внутри оказалась фотокарточка, вернее, одна из многочисленных ее копий, явно изъятая из полицейского досье – лицо женщины анфас и в профиль. На обратной стороне был перечень ее «подвигов» – шестнадцать арестов и шестнадцать приговоров, и все за одинаковые преступления.

Имя было написано правильно. Эта женщина всегда им пользовалась, не пытаясь укрыться вымышленным, – миссис Митчелл Корлей!

Глава 9

Форт-Уэрт...

Там, где начинается Запад.

Принимайте здесь все как есть, и местный люд окажет вам ту же самую услугу. Одевайтесь, как вам нравится. О вас никогда не будут судить по одежде. Этот неряшливо одетый малый в сапогах и помятых джинсах стоит на самом деле сорок миллионов баксов! Делайте все, что вам заблагорассудится. Поступайте так, как вам диктует совесть. Вот только не стоит переоценивать свою значимость.

Соседний Даллас пустил было злой слушок о своем сопернике. Форт-Уэрт, мол, это такая глушь, что по его улицам при лунном свете рыщут в поисках добычи пантеры. Тогда Форт-Уэрт без колебаний окрестил себя Пантерным городом и объявил ложь святой правдой.

На улицах есть пантеры – это уж точно! Детишкам ведь надо с кем-то играть, не так ли? Кроме того, эти кошки выполняют весьма полезную службу. Каждое утро их сгоняют к текущей на запад реке Тринити, где они и опорожняют свои мочевые пузыри в поток, который снабжает питьевой водой Даллас.

Вот, возможно, в чем кроется причина, почему у людей в Далласе случаются заскоки. Несколько глотков мочи пантер, и вскоре им начинает казаться, что и они ничем не хуже прочих нормальных людей.

Митч с Тидди прибыли в Форт-Уэрт за месяц до рождения сына. И он, как она того желала, стал вести домашнее хозяйство.

Митч чувствовал себя вынужденным временно пойти на это под давлением обстоятельств. Заработок Тидди намного превышал его, а семья из трех человек нуждается в очень многих вещах для нормальной жизни. Митч не мог в столь ответственный для жены период вступать с нею в споры ради удовлетворения своего мужского тщеславия. Кроме того, понимал, что если начнет сам содержать семью, то станет требовать от нее не тратить лишнего, довольствоваться самым необходимым.

Проживая до женитьбы в меблированных номерах за счет отеля, он имел самое смутное представление о расходах, связанных с ведением домашнего хозяйства и содержанием жены, да еще такой жены, как Тидди, и хозяйства, руководимого ее прихотями, капризами. Не узнал он этого и потом, пока Тидди сама делала все покупки, платила по счетам, и всегда принимала часть его заработка, которую он ей выделял, со словами «вполне достаточно». Но теперь до Митча стало постепенно доходить, что Тидди транжирила деньги понапрасну, и это выливалось в огромные суммы.

Она должна была иметь все самое лучшее: еду, напитки, мебель, тряпки, жилье. Но это было еще только начало. Тидди могла заплатить за платье сто долларов и, раз надев, больше его не носить. Покупала новые украшения, затем решала, что они ей не подходят, и сбывала их за гроши. Позволяла себе в высшей степени экстравагантные, с точки зрения Митча, выходки: например, приобретала дюжину шелковых пижам, а затем морщила нос и говорила, что они ей не идут.

Иногда Митчу даже приходила дикая мысль, что Тидди ненавидит деньги, чувствует себя виноватой, когда они у нее есть, и делает все, чтобы избавиться от них как можно скорее.

«Вскоре положение должно в корне измениться, – убеждал он себя. – После рождения ребенка вся эта блажь, связанная с беременностью, выскочит из ее головы, и Тидди быстро начнет приходить в норму».

Так всегда думает мужчина, но так никогда не происходит.

Митч сразу полюбил крошку Сэма – мальчика назвали в честь деда. Но Тидди вовсе не радовалась ребенку. Он ее раздражал. Она рассматривала сына как досадного пришельца, разрушившего ситуацию, которая, по ее мнению, до его рождения складывалась наилучшим образом.

– Моим беби был ты, – не раз повторяла она Митчу. – Ты был тем, в ком я нуждалась.

– Но ты же его мать, – пытался объяснить Митч. – А мать должна заботиться о своем ребенке.

– Что я и делаю! Мне нравится заботиться о тебе.

– Да будь я проклят! Я хочу сказать, дорогая, зачем же ты его завела, если не испытываешь к нему никаких чувств?

– Потому что это ты его хотел. Ты хотел беби, вот я и дала его тебе.

– Но, Тидди...

– Поэтому сейчас это твоя работа – заботиться о нем, – сладко продолжала она. – Ты заботься о своем беби, а я буду заботиться о моем.

Этот разговор состоялся через десять дней после рождения Сэма, и Тидди уже успела вновь выйти на работу. Он проснулся среди ночи и обнаружил, что она уже ушла, оставив на подушке записку. Митч так разозлился, что чуть было не позвонил ее работодателям, и удержался только потому, что в последний момент решил не ставить жену в неловкое положение.

А те даже и не знали, что она замужем. Ее беременность, едва не ускользнувшая от глаз Митча, для них так и осталась незамеченной. Время, требуемое для родов, Тидди взяла под предлогом долгой поездки на похороны близкого родственника. Компания, в штате которой она состояла, твердо придерживалась правила не брать на работу замужних женщин. Поэтому Тидди строго-настрого запретила Митчу звонить ей или появляться у нее в конторе.

Как бы то ни было, он решил пока все оставить так, как оно есть. Митч любил находиться с малышом и заботиться о нем. Кто-то же должен зарабатывать деньги, а у него в это время не было работы.

Митч взвалил на себя бремя хозяйства и стал бессменной нянькой у сына. Он много читал, упорно и долго работал с игральными костями. В погожие дни усаживал Сэма в детскую коляску и вывозил дышать свежим воздухом. Через некоторое время эти прогулки стали приводить Митча в особые номера отелей, задние комнаты бассейнов, бакалейные лавчонки – словом, туда, где можно было найти азартную игру в кости.

Он все больше и больше преуспевал в этом занятии. Правда, ему было еще далеко до того, каким асом он сделался впоследствии, но все же был уже довольно искусным игроком. Часть своих выигрышей Митч помещал в банк, а остальное пускал на хозяйственные расходы. Это давало ему чувство некоторой независимости: по крайней мере, он сам себя содержал. Но до полного удовлетворения было еще далеко.

Митчу нравилось быть с ребенком – это уж точно, но карьеры из этого не сделаешь. Он неплохо управлялся с костями, но оставался нерешенным главный вопрос: где и с кем?

Места, в которых Митч околачивался, вызывали у него отвращение. Это были притоны, а их посетители – дешевая, грубая публика. Еще лет десять посещения таких мест и, чего доброго, начнешь привыкать к этим людям, находить их привлекательными.

Это были мелкие биржевые игроки, нечистые на руку бездельники, перебивающиеся случайными заработками, словом, отстои общества. Митч понимал, что, вращаясь в их среде, он неизбежно рано или поздно станет точно таким же. Но если вы не хотите выйти в тираж, то надо быть там, где ворочают большими деньгами и играют по-крупному.

Однако что было делать с Тидди? Митч любил ее и хотел, чтобы она была счастлива. Он не боялся жены в прямом смысле этого слова, но его бросало в дрожь при одной мысли разозлить ее по-настоящему.

Однако вышло так, что ему ничего не пришлось делать, потому что Тидди тоже перестала устраивать та жизнь, которую они вели. Однажды утром она объявила, что они снимают дом и в нем будет домработница – она же и нянька, так что Митч может устроиться на работу.

– Меня не волнует, какая это будет работа, – сварливо уточнила она, – лишь бы ты нашел ее побыстрей.

– Но... но это именно то, что я все время порывался сделать, – взорвался Митч. – Не ты ли постоянно настаивала, чтобы я оставался дома и...

– А теперь не настаиваю! Какой толк держать тебя дома, если мне никогда не удается побыть с тобой? Когда я на работе, ты спишь, а когда я готова для постели, ты или убираешься, или идешь гулять с ребенком, или делаешь еще что-нибудь в этом роде.

– Я знаю, но...

– Лучше бы тебе не спорить со мной, Митч Корлей! Найди-ка себе работу, как у меня, по ночам. Тогда мы, может, будем видеться всю неделю, а не только по уик-эндам.

Митч сделал так, как ему было велено. Работа швейцара в отеле, которую он нашел, была не слишком обременительной, хотя и не очень прибыльной. Но деньги на тот момент не были самым важным фактором: нехватка наличных компенсировалась другим.

Митч хоть и носил ливрею, но на самом деле работал на гараж, обслуживающий отель. А так как таксомоторная компания, имеющая здесь свой филиал, не могла себе позволить держать в штате лишнего начальника, который руководил бы всего одним человеком, то Митч в некотором роде был сам себе хозяином. К тому же (и это в высшей степени льстило его самолюбию) его больше не называли «парнем». Будучи изъятым из категории безликих служащих, он стал личностью – человеком с именем, с которым консультировались и к которому не без уважения обращались по таким важным вопросам, как содержание ультрадорогих машин.

От двух до шести утра работы было мало, а то и вообще никакой. Митч мог спокойно сидеть в своей клетушке и читать или болтать с постояльцами отеля, которых одолевала бессонница. Одним из наиболее частых его собеседников был коротышка неопределенного возраста, с глазами, таращившимися за толстыми линзами очков, и копной жестких, словно проволока, волос серо-стального цвета. В самом начале работы Митча он озадачил его вопросом.

– Если вы привратник, – поинтересовался коротышка, говоря со слабым акцентом, – то почему вас называют стартером?

– Я это выясню, – ухмыльнулся Митч. – Спросите меня завтра утром.

– Ладно. – Мужчина кивнул, как бы соглашаясь, а затем едва ли не втиснулся в клетушку Митча. – Зачем вы читаете книгу по современному искусству? Вас кто-нибудь спрашивал о нем?

Митч ответил, что выбрал ее сам. Просто слышал, как какие-то важные особы рассуждали о современном искусстве, и решил, что и ему неплохо бы узнать о нем побольше.

– Все-таки получается, что вы делаете это не по собственной инициативе, а с чужой подачи?

– Ну что ж, может быть. Хотя не совсем. Как можно узнать, интересно это тебе или нет, если не имеешь понятия, о чем идет речь?

Мужчина пристально посмотрел на него, затем качнул копной волос.

– Мы должны будем побеседовать снова, – высказал он пожелание.

Такой была первая встреча Митча с доктором медицины, доктором психиатрии, членом федерации ученых Америки, выпускником Сорбонны Фритцем Стейнхопфом. Точно так же доктор перезнакомился со всеми остальными сотрудниками отеля, от управляющего, надменного главы хозяйственных служб, занимающего немаловажную должность в отельном табеле о рангах, до коридорных, уборщиц и прочей обслуги.

Его манера общения была такова, что, будь на его месте кто-то другой, ему непременно указали бы на дверь. Но Фритц Стейнхопф занимал особое положение. В дополнение к своим жилым апартаментам он оборудовал в мезонине приемный кабинет, а среди его пациентов были самые видные, богатые представители юго-запада, включая двух крупных поставщиков, занимающихся снабжением отеля.

Митч не понимал, почему столь значимая личность не концентрируется целиком на своей практике, а лезет еще и в дела таких людей, как он. Однако ответ, который наконец нашел, во многом помог ему разобраться в самом себе. Никому не дано, осенило его, верно оценить личность за один короткий разговор и найти к ней подход. Объективная оценка появляется только на основе широкого спектра субъективных восприятий, а интерес и любопытство – неотъемлемые черты любого исследователя. Ничего из узнанного не остается мертвым грузом – приобретенные знания всегда пригодятся.