Текст книги "Долина лошадей"

Глава 10

Эйла с трудом заставила себя слезть с лошади. Катание на носящейся галопом молодой кобыле доставляло ей несказанную радость. С этим ничто не могло сравниться. Похоже, эта игра доставляла удовольствие и Уинни, быстро привыкшей к присутствию седока. Вскоре долина стала слишком маленькой для молодой женщины и ее резвого скакуна. Тогда они стали выезжать за ее пределы – в степи, лежавшие к востоку от реки.

Эйла знала, что в скором времени придется заняться собирательством и охотой, обработкой и заготовкой даров дикой природы, без этого она не смогла бы пережить весь цикл смены времен года. Ранней весной, когда земля только-только пробуждалась от долгой зимней спячки, ее добыча оставалась достаточно скудной. К их обычной зимней снеди – сушеным продуктам – добавилась кое-какая зелень, но ею все и ограничивалось: не было ни почек, ни кореньев, ни жестковатых стеблей. Впрочем, Эйла нисколько не тяготилась вынужденной праздностью, свойственной этой поре, с раннего утра и до позднего вечера она каталась на своей лошадке. Вначале она играла в этом катании пассивную роль – лошадь шла, как ей вздумается. Эйла даже не пыталась направлять кобылицу, ибо общалась с ней главным образом с помощью жестов. Лошадь попросту не могла внимать ей. Но верховая же езда обеспечивала им теснейший контакт.

После того как миновал период первоначальной нервозности, Эйла стала обращать внимание на игру лошадиных мышц. Уинни тоже научилась чувствовать ее состояние, которое могло быть как расслабленным, так и напряженным. Они пытались распознавать чувства и желания друг друга и сообразовывать с ними свое поведение. Если Эйле хотелось отправиться в каком-то определенном направлении, она бессознательно склонялась в эту сторону, что отражалось на тонусе ее мышц. Лошадь откликалась на это, изменяя либо скорость, либо направление движения.

Период взаимного обучения способствовал их дальнейшему сближению. Вскоре Эйла действительно научилась управлять лошадью, пусть вначале она и не осознавала этого. Сигналы, связывавшие женщину и лошадь, были столь слабыми, а переход от пассивного согласия к активному взаимодействию столь естественным, что Эйла могла лишь смутно ощущать это. Непрестанная езда превратилась в напряженный и интенсивный курс обучения. Чувствительность обеих участниц этого действа постоянно росла. Эйле достаточно было помыслить о том, куда и с какой скоростью она хочет поскакать, для того чтобы животное вняло ее воле. Порой Эйле казалось, что оно стало продолжением ее тела. Молодая женщина не понимала, что все сигналы ее нервов и мышц моментально воспринимаются донельзя чувствительной кожей ее скакуна.

Эйла не собиралась учить Уинни. Успех объяснялся той любовью и вниманием, с которыми она привыкла относиться к животному, и природными особенностями лошади и человека. Уинни отличалась любопытством и сообразительностью, она поддавалась обучению и обладала хорошей памятью, однако мозг ее имел иное устройство и был не столь развит, как мозг человека. Лошади относятся к числу стадных животных, тяготеющих к тесному теплому общению с себе подобными. Именно по этой причине чувство осязания играет в их жизни столь важную роль. Инстинкт молодой кобылы понуждал Уинни следовать командам, идти туда, куда ее направляла Эйла. В минуту опасности даже вожак боится отбиться от своего табуна.

Действия женщины отличались целесообразностью, ибо направлялись мозгом, в котором знанию и опыту сопутствовали предвидение и анализ. Осознание уязвимости собственного положения приводило к обостренному чувствованию и рефлекторному реагированию на все поступающие в мозг сигналы, что способствовало ускорению процесса обучения. Даже во время прогулок Эйла при виде зайца или гигантского тушканчика невольно тянулась за пращой и устремлялась в погоню. Уинни, стремившаяся выполнять все желания Эйлы, улавливала и такие импульсы. Эйла осознала свою власть над лошадью только после того, как ей удалось убить гигантского тушканчика.

Это произошло ранней весной. Они случайно вспугнули зверька. Эйла, едва завидев его, склонилась в ту сторону и потянулась за пращой. Уинни же, почувствовав ее безмолвный призыв, понеслась вслед за тушканчиком. Когда они приблизились к нему, Эйла слегка изменила положение тела, желая соскочить на землю, и кобыла тут же остановилась, дав ей возможность встать на ноги и поразить зверька точным броском из пращи.

«Давненько я не ела свежего мяса… – думала Эйла, направившись к ожидавшей ее лошадке. – Хорошо бы поохотиться еще, но уж лучше я покатаюсь на Уинни… Как здорово все вышло! Она поскакала за тушканчиком и остановилась, едва я этого захотела!» Эйле вспомнился тот день, когда она впервые села на спину кобылы, обхватив руками ее мохнатую шею. Уинни тем временем принялась щипать молодую нежную траву.

– Уинни! – воскликнула Эйла.

Лошадь вскинула голову и, вопросительно подняв уши, посмотрела на женщину. Эйлу переполняли восторженные чувства. Мало того что она научилась скакать на лошади, теперь она умела и направлять ее в нужную сторону!

Кобыла подошла к Эйле.

– Уинни… – повторила молодая женщина, чувствуя, что еще немного, и она заплачет.

Уинни шумно выдохнула воздух через ноздри и, изогнув шею, положила голову ей на плечо.

Эйла хотела было вскочить на лошадку, но неожиданно почувствовала себя на удивление неуклюжей. Ей мешал убитый тушканчик. Тогда она подвела лошадку к большому камню и влезла ей на спину уже с него. Немного помедлив, Уинни неуверенно направилась к пещере. Теперь, когда Эйла пыталась управлять кобылой сознательно, сигналы, подаваемые ее телом, утратили свою определенность и однозначность, на что не могла не отреагировать и Уинни. Ведь Эйла до сих пор не понимала того, как именно она управляет лошадью.

Отметив про себя это обстоятельство, она стала больше полагаться на рефлексы, но при этом сумела выработать и несколько полезных сигналов. Теперь Эйла стала охотиться чаще. Она останавливала лошадь, спешивалась и только после этого метала камень в цель. Вскоре она решила сделать то же самое, не сходя с лошади. Разумеется, ее постигла неудача – она промахнулась. Эйла восприняла этот промах как вызов и тут же приступила к отработке бросков. Владение любым оружием предполагает долгие тренировки. Именно этим и занялась Эйла, помня о том, что в свое время она смогла самостоятельно освоить обычное метание (никто не учил ее этому, ибо женщинам возбранялось иметь дело с оружием). Она помнила и о своем промахе, когда она оказалась совершенно безоружной один на один с рысью. Именно этот случай и побудил ее заняться освоением техники двойного броска.

С той поры прошло много лет. Теперь ей вновь пришлось заняться забавной и одновременно крайне серьезной игрой: «попала – не попала». Скоро она научилась попадать в цель и из этого необычного положения. Теперь она могла разить дичь, не сходя с лошади, но это было еще не все.

Вначале Эйла складывала дичь в заплечную корзину. Вскоре она сообразила, что тушки убитых животных можно укладывать и перед собой – поперек лошадиной спины. Затем она поместила на нее специальную корзину, а после заменила ее парой корзин, висевших по бокам и связанных друг с другом широким ремнем. Это открыло замечательную возможность: ее четвероногая подруга могла таскать на себе непосильные для женщины тяжести.

Все эти открытия изменили не только отношение Эйлы к лошади, но и весь строй ее жизни. Вылазки стали не только более продолжительными, но и куда более успешными, чем бы она при этом ни занималась – сбором кореньев и плодов или же охотой на мелких животных. Затем в течение нескольких дней она занималась переработкой своей добычи.

Заметив в траве несколько спелых земляничек, она дала широкий круг по степи, пытаясь собрать как можно больше ягод. В эту пору спелой земляники было еще немного. Когда Эйла повернула назад, уже начинало смеркаться. Она ехала по степи, отыскивая взглядом характерные приметы местности. Когда она подъехала к долине, на землю опустилась ночь. Ей не оставалось ничего иного, как только положиться на инстинкты Уинни. Во время последующих путешествий она частенько позволяла животному самостоятельно отыскивать путь домой.

После этого она стала брать с собой шкуру. Однажды она заехала так далеко, что решила переночевать прямо в открытой степи, под звездным небом. Она не мерзла, ибо лежала рядом с мохнатой теплой Уинни, однако из соображений безопасности решила развести костер. Степные обитатели более всего на свете страшатся запаха дыма. Ужасные степные пожары порой полыхают несколько дней кряду, опустошая огромные пространства.

После первой проведенной в степи ночи Эйла стала относиться к подобным ночевкам куда спокойнее. Она начала осваивать обширный регион, лежавший к востоку от долины.

Эйле не хотелось признаваться себе в том, что она делает все это в надежде встретиться с Другими. С одной стороны, она жаждала этой встречи, с другой – страшилась ее. Помимо прочего, такие дальние поездки позволяли ей отложить окончательное решение вопроса о том, покидать или не покидать ей долину. Эйла понимала, что тянуть с отправлением не стоит, однако она успела привыкнуть к долине, ставшей ее домом. Кроме того, ее по-настоящему волновала судьба Уинни. Она не знала, как отнесутся к ней Другие. Если бы эти люди жили где-то поблизости, она смогла бы изучить их обычаи и привычки, не вступая в непосредственное общение с ними, ведь она в любой момент могла бы скрыться на своем быстроногом скакуне.

Она происходила из Других, однако помнила только то, что было с ней уже в клане. Эйле рассказали, что ее нашли на берегу реки. Исхудавшее крошечное тельце девочки было исполосовано когтями пещерного льва. Они занимались поисками новой пещеры, и Иза решила взять девочку с собой – она надеялась, что ей удастся выходить несчастную малютку. Когда Эйла пыталась вспомнить о том, что случилось с ней до этого, ею овладевал тошнотворный ужас, земля под ногами начинала ходить ходуном.

Землетрясение, сделавшее пятилетнюю девочку сиротой, которой оставалось надеяться лишь на милость судьбы, землетрясение и скорбь утраты были столь ужасны для ее неокрепшего сознания, что она постаралась забыть и о землетрясении, и о семье, где она родилась и воспитывалась. Для нее родители стали тем же, чем являлись для прочих членов клана, – Другими.

Подобно нерешительной весне, которая то радует теплым солнышком, то пугает зимней пургой, Эйла склонялась то к одной, то к другой крайности. Впрочем, эти дни она проводила совсем неплохо. Это напоминало то время, когда она бродила возле пещеры, собирая травы для Изы или охотясь, – во время этих походов она и привыкла к одиночеству. Утром и днем, когда она была поглощена работой, ей хотелось остаться в этой укромной долине вместе с Уинни. По ночам же, когда она сидела возле горящего очага в своей маленькой пещере, ее страшно тянуло к людям. Весной одиночество переносится куда тяжелее, чем долгой холодной зимой. Она постоянно думала о клане, о людях, которых она так любила, представляла, как бы она прижала к себе сыночка… Каждый вечер она исполнялась решимости завтра же начать готовиться к отправлению, однако, едва наступало утро, она забывала обо всем и спешила выехать на Уинни куда-нибудь в восточные степи.

Осмотр этих территорий позволил ей ознакомиться не только с особенностями местности, но и с ее животным миром. Пришла пора миграции огромных стад травоядных, и Эйле захотелось вновь заняться охотой на крупных животных. Желание было столь сильным, что она на какое-то время забыла о своем одиночестве и проблеме поиска себе подобных.

Она встречала в степи и лошадей, но ни одна из них так и не вернулась в ее долину. Охотиться на лошадей Эйла не хотела. Она решила избрать какое-нибудь другое животное. Скакать верхом с копьями было неудобно. Пришлось выдумать для них специальные подвески, крепившиеся к вьючным корзинам.

Однажды она заметила неподалеку большое стадо самок северного оленя и задумалась о деталях предстоящей охоты уже всерьез. Девочкой, в ту пору, когда она только-только начинала осваивать азы охотничьего мастерства, Эйла, едва заслышав разговор об охоте, всеми правдами и неправдами старалась подсесть поближе к беседующим мужчинам. Естественно, в первую очередь ее интересовали рассказы об охоте с использованием пращи, однако она внимательно прислушивалась и к другим историям. Заметив над головами оленей небольшие рожки, она сперва решила, что это самцы, но вскоре увидела в стаде оленят и вспомнила о том, что у самок северного оленя тоже есть рога (этим они отличаются от всех прочих видов оленей). В ее памяти возник целый ряд ассоциаций, не последней из которых было воспоминание о вкусе оленины.

Она вспомнила и слова охотников-мужчин о том, что весной олени отдельными группами идут на север по только им ведомым тропам, не отклоняясь ни в одну, ни в другую сторону. Первыми идут самки и оленята, за ними следуют молодые самцы. Последними же идут старые многоопытные олени, которые обычно разбиваются на группы.

Эйла неспешно ехала вслед за стадом рогатых самочек и оленят. Появившиеся с началом лета тучи кровососущих комаров и мошек досаждали оленям, облепляя нежную кожу возле глаз и ушей, и это заставляло их уходить на север, где гнуса было заметно меньше. Эйла отмахнулась от нескольких жужжащих возле ее головы насекомых. Она выехала ранним утром, когда в низинах и распадках все еще стояла рассветная дымка. Олени, привыкшие к присутствию других копытных, не обращали внимания на Уинни и ее седока, державшихся на некотором расстоянии от стада.

Эйла продолжала обдумывать план охоты. «Самцы пойдут той же дорогой, что и самки. Стало быть, я смогу на них поохотиться. Я знаю их тропу, но мне нужно подобраться к оленю на такое расстояние, чтобы я смогла вонзить в него свое копье… Может, мне следует вырыть яму? Впрочем, они ее просто-напросто обойдут, а сделать такое ограждение, через которое они не смогут перескочить, я, конечно же, не сумею… Даже страшно подумать, сколько для этого понадобилось бы кустов! Конечно, если погнать на эту яму все стадо, один из оленей туда вполне может свалиться…

Ну и что из того? Как я его оттуда достану? Разделывать убитое животное на дне грязной ямы я больше не хочу. Да что там разделывать – мне и мясо сушить здесь придется! Разве я смогу перетащить его к пещере?»

Весь этот день они так и ехали вслед за стадом, время от времени останавливаясь для того, чтобы отдохнуть и перекусить. Эйла подняла глаза на розовеющие облака. Она оказалась в совершенно неизвестных ей северных землях. Вдали виднелись какие-то заросли, за которыми поблескивала отражавшая алый свет небес полоска воды. Олени один за другим проходили через узкие проходы между деревцами и останавливались, выстроившись в ряд у самой кромки воды, чтобы утолить жажду перед переправой.

Серые сумерки лишили свежую зелень ее яркости, небо же внезапно засветилось так, словно ночь поворотила вспять, решив уйти до времени в иные земли. Немного подумав, Эйла пришла к выводу, что перед ней находилась та же самая река, через которую они уже не раз переправлялись. Она неспешно текла, поражая обилием заводей, плесов и излучин. Эйла решила, что с той стороны реки они смогут добраться до долины, не совершая новых переправ. Впрочем, Эйла могла и ошибаться.

Олени принялись поедать лишайник. Судя по всему, они собирались заночевать на том берегу реки. Эйла решила остаться здесь. Возвращаться назад было уже поздно, к тому же ей все равно пришлось бы переправляться через эту реку, а мокнуть в преддверии ночи ей не хотелось. Она соскочила с кобылы и сняла с ее спины копья и корзины. Прошло совсем немного времени, и на берегу запылал костер, сложенный ею из плавника и сухостоя. Поев крахмалистых земляных орехов, запеченных в листьях, и зажаренного на углях гигантского тушканчика, фаршированного зеленью, она расставила свою низкую палатку, после чего подозвала свистом Уинни и, завернувшись в шкуру, легла под кожаный полог головой наружу.

Облака отползли к самому горизонту. От количества звезд, высыпавших на небо, у Эйлы захватило дух. Казалось, что сквозь черное, испещренное мириадами мелких дырочек покрывало ночи до нее долетали лучи чудесного светила. Креб называл звезды огнями, крайне смущая этим юную Эйлу, силившуюся представить очаги мира духов и тотемов. Она стала искать взглядом знакомое созвездие.

«Дом Медведицы, а над ним мой тотем, Пещерный Лев. Как странно… Они постоянно кружат по небу, но всегда остаются одними и теми же. Может быть, они даже ходят на охоту, а потом возвращаются в свои пещеры… Я хочу убить оленя. Надо спешить – не сегодня завтра самцы будут здесь. И переправляться через реку они будут в этом самом месте…»

Неожиданно она услышала храп Уинни, почувствовавшей присутствие какого-то четвероногого хищника. Животное отступило к костру.

– Уинни, что там такое? – спросила Эйла, используя звуки и жесты, неизвестные членам клана.

Она умела издавать звук, неотличимый от тихого ржания Уинни. Умела тявкать по-лисьи, выть по-волчьи и с недавнего времени свистеть, копируя пение самых разных птиц. Многие из этих звуков стали составной частью созданного ею языка. Она уже не вспоминала о клане, где люди предпочитали молчать и посматривали на нее с явным осуждением. Она действительно сильно отличалась от них – для нее произношение звуков являлось совершенно естественным средством самовыражения.

Желавшая обезопасить себя лошадка встала между костром и Эйлой.

– Эй, Уинни! А ну-ка отойди! Ты от меня тепло заслоняешь!

Она поднялась на ноги и подбросила в костер дров. Почувствовав волнение животного, она ласково потрепала его по холке. «Посижу-ка я, пожалуй, около костра, – подумала она. – Хотя этот хищник – если, конечно, причина в нем – с тем же успехом мог бы напасть и на оленей, тем более что там огня нет… И все-таки неплохо бы подбавить дров…»

Она опустилась на корточки и, бросив в костер несколько поленьев, проводила взглядом сноп взметнувшихся искр, которые постепенно гасли в темноте небес. Звуки, послышавшиеся с того берега, говорили о том, что один или даже два оленя пали жертвой неведомого хищника, который мог принадлежать и к семейству кошачьих. Это напомнило ей о том, что и она собиралась охотиться на оленей. Эйла отогнала лошадь в сторонку, чтобы взять новую порцию дров, и тут же ей в голову пришла неожиданная мысль.

Немного позже, когда Уинни заметно успокоилась, Эйла вновь улеглась возле костра, завернувшись в свою теплую шкуру, и принялась размышлять. План был настолько необычен и смел, что она не смогла сдержать улыбки. Прежде чем заснуть, она успела продумать все его детали.

Утром они перебрались на другую сторону реки. Оленей там не было уже и в помине. Однако Эйла не стала преследовать их, вместо этого она развернула Уинни и галопом направила ее в направлении долины. Ей следовало позаботиться о массе самых разных вещей, без которых ее план терял бы всяческий смысл.

– Вот и все, Уинни. Разве тебе тяжело? Конечно нет… – подбадривала Эйла кобылку, тащившую за собой тяжелое бревно, что было привязано ремнями и жилами к широкой полоске кожи, охватившей грудь лошади.

Вначале она пыталась надеть эту полоску на голову животного, вспомнив о шлейке, которую использовала для переноски тяжелых грузов. Однако она тут же поняла, что голова лошади должна оставаться свободной, шлейку следует надевать ей на грудь. Это явно не понравилось молодой степной лошадке, то и дело норовившей сбросить с себя стеснявшие ее ремни. Эйла же исполнилась решимости довести задуманное до конца, поскольку от этого в конечном счете зависел успех предстоящей охоты.

Идея эта пришла к ней в тот момент, когда она решила подбросить в костер дров, чтобы отпугнуть хищников. Она отогнала Уинни в сторонку. Ее чрезвычайно умиляло то, что такое крупное и сильное животное искало помощи и защиты у нее, молодой слабой женщины. Она пожалела о том, что не обладает лошадиной силой, и тут возникло решение главной проблемы. Оленя могла вытащить из ямы Уинни!

Эйла принялась развивать эту мысль. Если она станет разделывать животное прямо в степи, на запах крови тут же явятся хищники. Возможно, этой ночью на оленей напал и не пещерный лев, но в том, что это сделала гигантская кошка, Эйла нисколько не сомневалась. Тигры, пантеры и леопарды серьезно уступали в размерах пещерным львам, но что это меняло? С помощью пращи она могла убить разве что рысь. С крупными кошками совладать было попросту невозможно, тем более что встреча с ними произошла бы на совершенно открытом месте. Находись она возле своей пещеры, они повели бы себя совсем иначе. Пара точных бросков – и хищник удалился бы восвояси. Так если Уинни сможет вытянуть оленя из ямы, то почему бы ей не перетащить его в долину?

Впрочем, прежде всего ей надлежало превратить Уинни в тягловую силу. Вначале Эйле казалось, что главное в этом деле – правильно выполнить связку. Ей и в голову не приходило, что Уинни может заартачиться. Объездка лошади происходила достаточно стихийно, сейчас же речь должна была идти о куда более обстоятельном и осмысленном ее обучении. Эйла поняла это достаточно скоро. После нескольких неудачных попыток она полностью пересмотрела избранный подход, и вскоре кобылица начала понимать, чего именно от нее хотят.

Молодая женщина посмотрела на лошадку, тянувшую бревно, и покачала головой. «Представляю, что подумали бы обо мне сейчас мужчины из клана, они ведь и без того считали меня странной… С другой стороны, их было много, да и женщины помогали им не только разделывать и сушить мясо, но и перетаскивать его в пещеру. Попробовали бы они сделать все это в одиночку…»

Она обняла лошадку и прижалась лбом к ее теплой шее:

– Какая ты у меня помощница… Я, признаться, этого даже не ожидала. И вообще, что бы я без тебя делала, Уинни? О-хо-хо… А если Другие окажутся такими же, как Бруд? Все равно я не дам тебя в обиду… Если бы только я знала, что мне делать…

На ее глаза навернулись слезы. Смахнув их тыльной стороной ладони, она сняла с Уинни упряжку.

– Впрочем, дело у меня есть. Скоро сюда придет стадо молодых оленей.

Молодые самцы появились уже через несколько дней. Они двигались на север достаточно неспешно. Едва завидев их, Эйла убедилась в том, что они идут той же тропой, что и самочки. Собрав все необходимое, она отправилась вперед и остановилась на берегу реки немного ниже оленьей переправы. После этого она направилась к самой оленьей тропе, прихватив с собой палку для рыхления грунта, заточенную тазовую кость, которой она собиралась выбирать землю, и шкуру для перетаскивания земли.

Через кустарник проходило целых четыре тропы – две главные и две запасные. Эйла решила вырыть яму на одной из главных троп, не слишком близко, но и не слишком далеко от реки: с одной стороны, яма не должна была наполняться водой, с другой – в этом месте олени должны были идти уже не скопом, а поодиночке, один вослед другому. Она успела вырыть яму засветло, после чего свистом подозвала к себе лошадку и отправилась назад – посмотреть, на каком расстоянии от реки находится оленье стадо. По ее расчетам, оно должно было подойти к берегу на следующий день.

Когда она вернулась к реке, свет уже начинал меркнуть, но вырытая ею огромная зияющая ямища была отчетливо видна. В такую ловушку можно было попасть разве что сослепу. Это крайне расстроило Эйлу, решившую отложить решение до утра.

Однако утро так и не принесло ничего нового. Небо за ночь затянулось тучами. Она проснулась оттого, что на ее лицо упало что-то холодное и мокрое. Предыдущим вечером она не стала расставлять свою палатку, поскольку небо было совершенно ясным, шкура же – влажной и грязной. Желая подсушить шкуру, Эйла расстелила ее на земле, отчего она отсырела еще сильнее. Капля дождя, упавшая на лицо Эйлы, была первой среди многих. Эйла завернулась в шкуру и стала рыться в своих корзинах. Обнаружив, что она забыла захватить с собой накидку из росомахи, она натянула шкуру на голову и, присев возле потухшего костра, печально уставилась на черные отсыревшие головешки.

Над восточными равнинами сверкнула молния, осветившая все земли от края и до края. В следующее мгновение послышался угрожающий рокот далекого грома, и тут же хлынул ливень. Эйла поспешила подобрать с земли отсыревшую шкуру, служившую ей палаткой, и набросила ее поверх шкуры-одеяла.

Стало светать. Наступающее утро было на удивление хмурым и бесцветным.

Дождь уже пропитал насквозь тонкий верхний слой почвы, находившийся над вечной мерзлотой, которая не уступала ледяной стене на севере, и вода выступила на поверхности. Летом земля немного отогревалась, однако тепло обычно проникало очень неглубоко. Вода не могла уйти под землю – ей мешал водонепроницаемый монолит вечной мерзлоты. В ряде случаев насыщенные влагой земли превращались в чрезвычайно опасные зыбучие топи, которые могли поглотить и взрослого мамонта. Если же это происходило вблизи изменчивой границы ледниковой зоны, тело мамонта могло промерзнуть насквозь и, избегнув тления, пролежать в земле несколько тысячелетий.

Костер давно превратился в черную лужу, а дождь все лил и лил. Эйла смотрела на то, как образующиеся вокруг тяжелых капель воронки расходятся кругами по луже. Как ей хотелось оказаться в своей уютной сухой пещере… Эйла почувствовала, что у нее заледенели ноги, хотя она смазала их жиром и натолкала в кожаные чулки сухой осоки. Ее охотничий энтузиазм совершенно угас. Раскисла не только земля, раскисла и сама Эйла.

Увидев неподалеку небольшой холмик, она подняла с земли свои тяжелые корзины и направилась к его вершине. Ручьи, сбегавшие с возвышенности, несли веточки, палочки, травинки и жухлую прошлогоднюю листву. «Может, мне стоит вернуться? – подумала она и, поставив корзины на землю, заглянула под их крышки, сплетенные из листьев рогоза. Содержимое корзин осталось сухим. – В любом случае у меня ничего не выйдет. Нужно погрузить корзины на Уинни и ехать назад. Какие тут олени… Не такие они глупые, чтобы лезть в эту ямищу. Остается дожидаться дряхлых старых животных. Правда, мясо у них жесткое, да и шкура не из лучших…»

Эйла устало вздохнула и попыталась получше укутаться в свои шкуры. «Как обидно… Я так все продумала и подготовила, и вот какой-то дождь срывает все планы… Нет, отступать нельзя. Пусть даже мне и не удастся добыть оленя – охотники часто возвращаются с пустыми руками. Но если я сдамся сейчас, то в любом случае останусь ни с чем».

Она забралась на большой валун. Мутные потоки грозили смыть холмик с лица земли. Эйла прищурилась и принялась разглядывать окрестности. Не приходилось и мечтать о каком-то убежище – здесь не было ни скал, ни высоких деревьев. Им с лошадкой не оставалось ничего другого, как только пережидать ливень. Эйла надеялась на то, что он задержит оленей. Она еще не подготовилась к их приходу. К середине утра ее решимость вновь стала угасать, однако она уже не думала уезжать отсюда до появления оленьего стада.

Через некоторое время дождь неожиданно стих, а поднявшийся ветер стал разгонять тяжелые свинцовые тучи. К полудню от них не осталось и следа. Юная свежая поросль, омытая потоками дождя, ярко засверкала в лучах щедрого светила. От земли стал подниматься пар – она спешила вернуть влагу атмосфере. Разогнавший тучи суховей с жадностью поглощал ее, словно знал, что ему придется платить водный оброк ледяному исполину.

К Эйле тут же вернулась прежняя решимость. Теперь она чувствовала себя куда увереннее. Молодая женщина встряхнула тяжелую от воды шкуру зубра и разложила ее на высоких кустах, надеясь, что на сей раз она действительно просохнет. В ее кожаных чулках хлюпала вода, но она решила не обращать на это внимания и уверенным шагом направилась к оленьей переправе. Внезапно она поймала себя на том, что не видит своей ямы, и остановилась как вкопанная. Эйле понадобилось немалое время, чтобы найти ее взглядом. Яма была до краев наполнена грязной водой, по поверхности которой плавали веточки, листья и всевозможный мелкий сор.

Решительно вздернув подбородок, молодая женщина вернулась к своим корзинам, достала из поклажи короб для хранения воды и направилась к яме. Внезапно лицо ее озарилось улыбкой. «Если уж я не смогла найти ее сразу, то бегущие олени не заметят яму и подавно. Вот только надо вычерпать из нее воду… Может, ее чем-то прикрыть? Поперек можно положить ивовые прутья – они ведь длинные… Да, в самом деле! Я накрою яму ивовыми прутьями и засыплю их жухлой листвой! Оленя-то они не выдержат!»

Она громко рассмеялась. Лошадка ответила молодой женщине нежным ржанием и поспешила к яме.

– Видишь, как бывает, Уинни! Нам этот дождь даже помог!

Эйла принялась вычерпывать воду из ямы и вскоре поняла, что уровень грунтовых вод сильно поднялся, что серьезно осложнило дело. Поднялся и уровень воды в реке, ставшей грязной и едва ли не бурной. Эйла, разумеется, не ведала о том, что теплый дождь, помимо прочего, привел к подтаиванию подземного слоя мерзлоты.

Укрыть яму ветвями оказалось совсем непросто. Эйле пришлось немало пройти вниз по реке, прежде чем она смогла наломать ветви чахлых низкорослых ив, к которым добавились высокие стебли тростника. Широкий растительный мат сильно прогибался в центре, пришлось закреплять его по краям. Покончив с этим, она прикрыла его маскировочным слоем веточек и листьев, однако осталась недовольна конечным результатом. И все-таки она надеялась, что ее ловушка сработает.

Грязная и усталая, она побрела к своей стоянке, находившейся ниже по течению реки, и свистом подозвала к себе Уинни. Расстояние, отделявшее оленей от реки, оказалось куда большим, чем она полагала вначале. В сухую погоду они уже давно достигли бы переправы, сейчас их продвижению мешали многочисленные лужи и ручейки, возникшие словно ниоткуда. По прикидкам Эйлы, животные могли подойти к броду лишь на следующее утро.

Вернувшись в свой лагерь, она с величайшим облегчением сбросила с себя грязную одежду и обувь и погрузилась в холодные воды реки. К холоду Эйле было не привыкать. Она смыла с себя грязь и занялась стиркой, после чего разложила мокрые шкуры на прибрежных камнях. От долгого пребывания в воде кожа на ее ногах побелела и сморщилась, жесткие мозолистые пятки стали непривычно эластичными и мягкими. Эйла с наслаждением опустилась на согретый солнечными лучами валун и тут же решила, что лучшего места для костра не найти.

Нижние омертвевшие ветви сосен остаются сухими даже в самый сильный ливень. В этом смысле не были исключением и карликовые сосенки, росшие по берегам реки. Эйла достала из корзины сухой трут и кремни и уже через несколько минут развела небольшой костерок. Она стала подбрасывать в него тонкие веточки и прутики, когда же огонь разгорелся получше, составила над костром шалашик из более массивных и толстых ветвей, горевших куда медленнее и дольше. Она умела разжигать и поддерживать костер даже в дождливую погоду (разумеется, речь идет именно о дожде, а не о ливне). Главное – разжечь огонь и поддерживать его до той поры, пока не займутся толстые поленья или коряги, от жара которых будет испаряться попадающая в костер влага.