Текст книги "Безграничная любовь"

ДЖИНКС

16 июля 1886

«Ну, теперь Карр никогда не заткнется», – с отвращением подумала Джинкс. С того момента, как он понял, что его действительно собираются взять в дело, он только и делал, что носился по комнате, рассказывая о том, каким великим магнатом будет.

– Вот увидишь, отец! Ты никогда об этом не пожалеешь. Я буду настоящей находкой для дела. Стоит тебе только сказать одно слово, и я найду отличный лесистый участок земли на севере. Я думаю… – и он пустился в длинные разглагольствования по поводу того, как собирается расширить бизнес и как когда-нибудь станет владельцем дюжины железных дорог и собственником кораблей, на которых сможет путешествовать по всему свету. Он поедет на охоту в Африку, и головы горных львов и диких кабанов будут украшать его библиотеку.

– Только не за столом, Карр, – пробормотала Джо.

Карр будет делать и то и это. «Что ему действительно стоит сделать, – подумала Джинкс, – так это заткнуться!» Она бы обязательно стукнула его под столом по коленкам, если б могла достать! Райль был каким-то очень тихим, но и то, кто смог бы говорить под непрестанную болтовню Карра? Кроме того, Райль уже пропустил возможность высказаться. Он мог бы сказать отцу, что хочет стать художником, но не сделал этого. Теперь вот он уедет в город, а она останется здесь, в Хэрроугейте, совсем одна!

Будет ли он скучать по ней так, как она по нему? Ей не хотелось думать о том, что Райль уедет. Она почувствовала, к своему удивлению, что веки ее защипало, как будто бы она вот-вот заплачет. Джинкс поморгала и взглянула на Кифа, сидящего на другом конце стола. Он тоже не выглядел радостным, бедняга. Она могла поклясться, что он не хочет ехать в эту частную школу. Но что еще мог придумать отец, если Хендерсон уехал?

Джинкс тоже будет скучать по нему, конечно, он старый пень, но такой милый. «И что-то нас теперь ждет? – подумала она. – Какая-то старая дева будет учить их реверансам и рукоделию и внушать им, что следует и чего не следует делать молодым леди».

В основном, конечно же, не следует делать, в этом Джинкс была уверена. Лицемерная Эдит, безусловно, с удовольствием проглотит все это, но Джинкс – она точно знала – все это будет просто ненавистно!

Ее взгляд снова обратился на Райля. Он попытался улыбнуться ей. И что она будет без него делать? Райль был ее лучшим другом.

Веки Джинкс снова закололо, и она отвернулась.

Когда они шли из столовой в гостиную, Райль подошел к Джинкс и прошептал:

– Встретимся в саду, когда уснет Эдит.

Джинкс улыбнулась. Она обожала тайком ночью выходить в сад, в то время как все остальные спали. Но Райль вечно боялся, что с ней при этом что-нибудь случится, и не хотел часто встречаться там.

В спальне Джинкс дождалась, когда Эдит кончит болтать и дыхание ее станет ровным и тихим, – ожидание показалось ей вечностью, – вылезла из кровати и подкралась к лестнице. Мальчики переехали на другую сторону дома два года назад, и теперь весь верхний этаж башни находился в распоряжении девочек. Джинкс на секунду остановилась около двери родительской спальни на втором этаже, но все было тихо. Несмотря на середину июля, каменные ступени показались холодными для ее голых ступней. Она прошла через кабинет матери между кожаными креслами и тихо открыла входную дверь. Джинкс вышла, перемахнула через стену и понеслась по аллее, белая ночная рубашка липла к ее стройным ногам.

Приблизившись к служебному крыльцу, она прислушалась. Пенфилд и кухарка по вечерам часто сидели на крыльце. Но на этот раз она не услышала голосов и вскоре оказалась позади дома в саду, похожая на призрак в своей белой рубашке с развевающимися волосами. Она окунулась в запахи созревающих персиков, магия теплой летней ночи заворожила ее.

– Я здесь, Джинкс. – Голос Райля больше не ломался, как это было пару лет назад. Теперь он был глубоким и звучным, как у литавр в оркестре, выступавшем в прошлом году в Портлэнде. Удивительно, как неожиданно повзрослел Райль! В одночасье из высокого угловатого мальчика он превратился в мужчину с золотыми волосами и глубоким голосом. Иногда ей приходилось напоминать себе, что этот крупный, красивый и самоуверенный человек – ее старый приятель Райль.

– Что это на тебе? – требовательно спросил он. – Ночная рубашка?

– Эдит никак не умолкала, болтая о приезде новой наставницы, и у меня не было никакой возможности надеть сверху платье, – Джинкс присела рядом с ним на траву, но он отвернулся от нее.

– Тебе не следует быть здесь со мной в ночной рубашке, – проворчал он.

– Боже, мне вообще не следует здесь быть, неважно, в ночной рубашке или нет. А что такого необычного в этом вечере? Ты ведь не раз видел меня в ночнушке.

– Ну, с тех пор, как ты повзрослела, – нет, – сурово ответил он.

Джинкс совсем не по-взрослому фыркнула, но бессознательно скрестила руки над грудью. Она все еще не могла свыкнуться с тем, что грудь ее больше, чем у мамы, даже несмотря на то, что мама объяснила ей, что это просто еще одно свидетельство того, что Джинкс стала женщиной.

Ей это совсем даже не нравилось. Она не хотела быть женщиной и не думала, что со стороны Райля нехорошо упоминать об этом.

– Так зачем ты хотел меня видеть? – нелюбезно спросила она его.

– Просто подумал, что мы могли бы с тобой поговорить.

– О твоем отъезде?

Он повернулся к ней, и она увидела, как засветились в лунном свете его голубые глаза.

– Я не хочу идти к отцу в семейный бизнес, я хочу изучать искусство, а потом вернуться в Хэрроугейт и заниматься живописью. Я не хочу покидать Глэд Хэнд… и тебя. – Он запнулся, но на этот раз она не заметила этого.

– Я тоже не хочу, чтоб ты уезжал. Я буду скучать по тебе, – сказала она, забыв прикрыть грудь и всматриваясь в дорогое ей лицо. – О, Райль, ну почему отец так скоро заставляет тебя идти в бизнес? Карру ведь уже восемнадцать, и он так давно умоляет об этом. А тебе в декабре будет только семнадцать.

– Не знаю, почему. – Он так тихо сказал это, что Джинкс пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать.

– Нам бы надо быть вместе по крайней мере год еще до твоего отъезда, ну что я буду без тебя делать? Ведь здесь будет только Эдит, а она ни о чем другом не может говорить, как только о мальчиках, танцах, нарядах и прическах.

– Ты тоже очень скоро начнешь об этом думать.

– Я? Не думаю.

– Слушай, ведь тебе, кажется, очень нравился кузен Эрик пару лет назад.

– Ох, но кузен Эрик – не мальчик, а мужчина. – Ее голос неожиданно стал каким-то певучим. – Как ты думаешь, отец будет меня иногда брать в Миллтаун, когда ты уедешь в сентябре? Может, Эрик будет дома и мы с ним сможем поиграть дуэтом.

– Нам что, так необходимо говорить о кузене Эрике?

– Но ведь это ты начал.

– Но я не ожидал, что ты так ухватишься за эту тему, как будто он для тебя – единственный свет в окошке.

– Почему ты сердишься? Он долго молчал, губы его сжались, а скулы окаменели. Наконец он взорвался:

– Я хочу поговорить о нас!

– Нас? – Сердце ее забилось сильнее, и она не могла понять, почему. – Что о нас?

Райль наклонился к ней, на его загорелый лоб упала прядь волос.

– Джинкс, ты ведь знаешь, что я ненастоящий брат тебе.

– Да, но… – Она замолчала, почувствовав неожиданную слабость.

– Твои родители – единственные родители, каких я когда-либо знал, ведь тебе известно, что моя настоящая мать умерла в родах. Поэтому… ты мне ненастоящая сестра. – Он глубоко вздохнул. – Я люблю тебя, Джинкс, но совсем не так, как люблю отца, мать и Кифа.

Сердце его стучало, как шатун на отцовском поезде. Она вдруг испугалась и заволновалась одновременно.

И тогда Райль схватил ее за плечи, и сквозь ткань рубашки она почувствовала жар его больших сильных рук.

– Я люблю тебя, Джинкс, и хочу когда-нибудь жениться на тебе.

– О, Боже… – Она почувствовала себя так, будто сидит на паровозе и поезд сходит с рельсов, падая в лощину.

– Ты будешь ждать меня, Джинкс? Будешь ждать до тех пор, пока я не смогу добыть себе место в компании? Я прошу тебя только не говорить «да» кому-либо другому.

– О, Святая Мадонна! – выдохнула девушка. – Я не говорю ничего никому, Райль. Никто меня ни о чем еще не просил.

– Так я прошу. – Он стиснул свои руки. – Я прошу тебя подождать меня. Ты подождешь меня, Джинкс, да?

Сердце ее стучало, а во рту пересохло.

– Я никуда не уезжаю, – прошептала она, не зная, что еще ему сказать.

Он вздохнул и освободил ее. Она колебалась.

– Тебе лучше пойти в дом. Если кто-нибудь выглянет из окна библиотеки, то сразу увидит тебя в этой белой рубашке, а с твоими рыжими волосами сразу поймет, что это ты.

– Наверно, ты прав. – Но она не шевельнулась.

– Ты… ты не поцелуешь меня на прощание перед отъездом?

– Ты ведь будешь здесь еще до сентября, – сказала она, непроизвольно подняв подбородок. Губы ее таяли, как мороженое.

– Но нам может не представиться другой возможности поцеловаться на прощание. А я должен поцеловать тебя, всего один раз. Только раз, Джинкс. – Его руки обвили ее, и он осторожно прижался к ней губами, так осторожно, как будто она могла разбиться. Ее живот одеревенел, а губы закололо. Он отодвинулся от нее, как будто обжегшись.

– О, Боже, – прошептала Джинкс. – О! – Встав на цыпочки, она обняла его и прижалась губами к его губам. Райль сжал руки и нежно поцеловал щеку и шею Джинкс. Она изогнулась, и его рот соскользнул в расщелину между грудями. Он опустил ее на траву. Над ними на синем бархате неба ярко сверкали звезды. Деревья шелестели на ветру, а трава пахла необыкновенно душисто.

Земля под ночнушкой Джинкс была теплой-теплой. Большое, тяжелое и требовательное тело Райля накрыло ее. Ей показалось, что задрожала земля, но то было биение их сердец, слившихся в одно. В момент их единения Джинкс поняла, что теперь им всегда предстоит быть вместе.

Один последний поцелуй, и он исчез в основном крыле дома. Джинкс остановилась и улыбнулась, все еще не веря происшедшему. У нее было такое ощущение, что внутри нее оркестр начинает играть страстную и волнующую мелодию. Ей хотелось танцевать, петь и кричать всему миру о том, что она – СЧАСТЛИВА! Джинкс не могла дождаться момента, когда сможет рассказать обо всем матери. Сначала Райль сказал ей, что, вероятно, им не стоит говорить о случившемся кому-либо, потому что он молод и не имеет других перспектив, кроме тех, что выбрал для него отец, и потому то, чем они занимались в саду, нехорошо.

– Но я ведь совсем не чувствовала, что мы делаем что-то нехорошее, Райль. – Она прижалась к нему.

– Не знаю, как это случилось, Джинкс, я не хотел… Я хотел только поцеловать тебя на прощание.

– Я знаю, но я рада, что это случилось. Теперь я – навсегда твоя, а ты – мой. Она посмотрела ему в глаза:

– Ты ведь мой, правда? Он нежно поцеловал ее:

– Навсегда, но не думаю, что мать с отцом будут в восторге от этого.

– Им совсем не обязательно знать в деталях о том, что произошло здесь, в саду. Мы должны только сказать им, что любим друг друга и хотим пожениться. Им это понравится, вот увидишь.

– Я поговорю об этом с отцом утром, – ответил Райль, – я скажу ему, что хочу изучать искусство. Джинкс, ты будешь ждать меня, пока я буду учиться?

– Ты ведь знаешь, что да. Я так горжусь тобой, Райль. И меня так огорчило, что ты не сказал о своем желании за ужином, я имею в виду – о желании изучать искусство. – Она сжала его руку. – Ох, Райль, я так хочу рассказать о нас маме, она будет так счастлива.

Ведь именно Джо объяснила Джинкс, что когда-нибудь она полюбит и забросит лазанья по деревьям и рыбную ловлю с мальчишками. Тогда Джинкс не поверила ей. Но разве понимала она, каким это может быть счастьем – любить. В целом мире не существовало слов для выражения ее чувств, чувств удивления и восхищения своей любовью к Райлю и его – к ней. Нет, не может быть плохо то, что они только что делали в саду, думала она. Нет, если это было так чудесно. «Райль, Райль!» – пело ее сердце.

Она пролетела как на крыльях через комнату, где больные ожидали приема, открыла дверь, ведущую в мамин кабинет, где должно было быть сейчас, по ее представлениям, темно и пусто.

Но комнату заливал свет.

За столом в ночной рубашке сидела Джо, руки ее были сложены на груди, а лицо хранило выражение какой-то зловещей пустоты.

Улыбка Джинкс потухла. Конечно, она собиралась сказать матери о Райле и о том, что он будет разговаривать с отцом о них. Но она вовсе не хотела рассказывать матери об этом свидании с Райлем и о том, что при нем она была в одной ночной рубашке! Увидев выражение маминого лица, она поняла, что ей следует рассказывать о них с Райлем как можно меньше.

– Закрой дверь, Джинкс.

– Да, мама. – Послышался щелчок. Она никогда не видела мать столь ледяной в своем спокойствии. Когда она сердилась, то обычно кричала. Мама никогда при этом не становилась такой белой и напряженной. Становиться таким в разгневанном состоянии было свойственно Райлю, но маме – такого Джинкс не могла припомнить.

Но все же Джинкс сразу распознала ее гнев. Гнев и что-то еще – столь глубокое, что не позволяло матери кричать.

– Я знаю, что ты была на свидании с Райлем, я уже проверила его кровать, так что даже не пытайся мне врать.

Джинкс с облегчением вздохнула.

– О, я и не собиралась врать тебе, мама. Мне очень жаль, что пришлось выйти к нему в одной ночной рубашке, но Эдит все говорила-говорила, и я никак не могла от нее избавиться. – Слова так и текли из нее ручьем. – О, мама, я так счастлива, ты никогда не догадаешься, что произошло. И за миллион лет не догадаешься. Райль любит меня. Он просил, чтобы я подождала его, пока он будет учиться, чтоб стать знаменитым художником и иметь возможность содержать жену. Он собирается говорить с отцом о нашей помолвке и о том, чтоб изучать искусство. Райль попросит у отца разрешения на это завтра утром.

Радость уже не слепила глаза Джинкс, и она постепенно стала осознавать странность молчания Джо.

– Мама?

Лицо матери было белее полотна. Боже! Каким образом удалось матери догадаться о том, что произошло в саду? Неужели это видно по Джинкс? Мама выглядела так, словно вот-вот упадет в обморок. Джинкс поспешила было к ней, но голос матери остановил ее:

– Сядь!

Мама никогда не говорила с ней таким тоном. Джинкс села.

– А теперь я кое о чем спрошу тебя и хочу, чтобы ты сказала мне правду. Понятно?

Джинкс кивнула. Так мама все-таки знала? Но откуда?

– Он… Райль делал что-нибудь с тобой сегодня ночью? Он трогал тебя?

Так мама не знает. Джинкс глубоко вздохнула.

– Мы целовались, – сказала она. – О, мама, я не понимаю, почему ты так расстроилась. Ты ведь сама говорила мне, что я вырасту и когда-нибудь влюблюсь, и вот я влюбилась, вот и все.

– Так насколько же ты повзрослела за сегодняшнюю ночь? – спросила мать грубо. – Что он с тобой делал? Он касался твоих… твоих интимных мест? Твоей груди? – Мать выглядела такой необыкновенно измученной. – Как далеко ты позволила зайти ему, Джинкс? Что он делал с тобой там, в тени деревьев?

Свет погас в зеленых глазах Джинкс, на смену ему пришло выражение злого возмущения. Мама говорила об этом как о чем-то необыкновенно грязном.

– Мы целовались. И я пообещала ждать его. А он обещал поговорить с отцом. – Она отбросила со лба рыжие волосы и вздернула подбородок. – Я не понимаю, почему ты так расстроилась. Ты говоришь так, как будто любить – это грязно! Но это не грязно! И не может быть грязно!

Даже несмотря на то, что Райль сказал, что им не следовало делать то, что они делали, – он ведь еще сказал, что любит ее. Навсегда, сказал он. И поэтому все, что они сделали, было правильным и прекрасным. Они любят друг друга и собираются пожениться.

– Мы любим друг друга, мама! – взорвалась она. – Ты ведь говорила, что любовь прекрасна, и ты была права!

– Я должна кое о чем рассказать тебе, Джинкс, и хочу, чтоб ты внимательно выслушала меня. – Мама выглядела внезапно состарившейся. Она оперлась о стол и держалась за него так, как будто нуждалась в опоре. – Ты не должна позволять когда-либо Райлю Толмэну прикасаться к тебе! Ты не должна даже думать о нем таким образом. – Она облизала губы. – Мне нелегко говорить об этом. И я не хочу, чтобы ты плохо думала о своем отце…

С тяжестью на сердце Джинкс ждала продолжения маминого рассказа. Она не представляла, какое отношение может иметь отец ко всему этому, и не хотела даже слушать об этом. Она хотела говорить о Райле и о том, как сильно они любят друг друга. Конечно, не о том, что они делали в саду, а о том, как они скоро поженятся. Может быть, она даже сможет уехать с Райлем, когда тот поедет учиться! Джинкс не собиралась слушать маму, когда та говорила, что она не должна даже думать о Райле. Как она может не думать о нем? Райль был абсолютно всем для нее.

– Когда Карр был маленьким, твой отец сошелся с другой женщиной, Джинкс. – Джо прикрыла глаза, как будто от нестерпимой боли.

Джинкс насторожилась:

– Другой женщиной?

– Это случилось в Сан-Франциско. Ее звали Гейл Толмэн.

Толмэн? Что значит «отец сошелся с ней»? Толмэн?

– Я так бы никогда и не узнала о Райле, но мать его умерла в родах, и твой отец привез своего незаконного ребенка, чтобы я вырастила его.

– Ты говоришь, отец… имел ребенка от той женщины? Ты говоришь, Райль – мой… – Джинкс встала и попятилась в ужасе.

– Нет, нет, я не верю тебе. Ты все это придумала, ты не хочешь, чтоб я выходила за Райля, вот и все. Не знаю, зачем, но ты все это придумала, просто чтоб я не была счастлива.

– Ноги ее стукнулись о кресло, оно опрокинулось. Джинкс наткнулась на смотровой стол. – Райль не настоящий брат мне, нет! Мы сегодня говорили об этом.

Глаза Джо были полны жалости к ней.

– Неужели ты думаешь, что я стала бы наводить напраслину на отца? Врать о Райле? – Она с ожесточением потерла лоб. – Мне очень жаль, детка. Ты ведь знаешь, что я люблю этого мальчика. Он мне как родной. – Она встала, и Джинкс отметила, что глаза у нее карие.

– Но Райль наполовину брат тебе, Джинкс, – продолжила мать, – даже если твой отец не захочет этого признавать. Поэтому ты никогда не сможешь выйти за него замуж. Никогда не сможешь быть с ним.

Она обогнула стол и попыталась обнять Джинкс, но та отпихнула ее. Глаза ее были словно сгустки зеленого пламени. Джинкс даже чувствовала, как они горят. И еще она чувствовала биение своего сердца и пульсирующую боль в висках.

– Я не хочу, чтоб ты затаила злобу против отца. Ведь все эти случилось много лет назад. Он не мог знать, что так случится, что ты и Райль… Вы переживете это, дорогая. Это просто детская влюбленность, поверь мне. Но ты не должна говорить об этом отцу, ладно? Его бы ужасно ранило, если бы он узнал, что я сказала тебе.

Джинкс покачала головой, не в силах произнести ни слова.

– И Райлю, ему ты тоже не должна ничего говорить. Его бы это только еще больше ранило.

И снова эта боль в висках.

Мать все говорила о том, как ужасно было бы, если бы они когда-либо были вместе.

– Ты понимаешь, дорогая? Инцест – делить постель с таким близким родственником, как брат.

Джинкс наконец обрела голос.

– О, оставь меня! – крикнула она. – Я не хочу ничего больше слушать – и не буду. Просто оставь меня в покое!

Она метнулась к выходу из комнаты, но как только дотронулась до ручки, дверь распахнулась.

На пороге стоял отец.

– Я услышал голоса, – сказал он. Не видя перед собой ничего от боли, Джинкс пронеслась мимо него и взлетела по лестнице. Она услышала, как мать спокойно объясняет отцу:

– У нее месячные, только и всего. Я дала ей таблетку от боли.

На следующий день ни к завтраку, ни к обеду Джинкс не спустилась. В два часа пополудни Сюзанн принесла ей записку: «Мистер Райль просит встретиться с ним на веранде. Он хочет вам сказать что-то очень важное». Джинкс отвернулась, пряча свои заплаканные глаза. Она-то думала, что выплакала все слезы, но записка Райля снова вызвала у нее приступ рыданий.

– Я не слышу, что сказать ему, мисс?

– Что я не могу, – простонала Джинкс, – скажи ему, что я не могу! – Она спрыгнула с кровати и побежала на другой конец комнаты.

– Вы и вправду нездоровы, мисс Джинкс? Доктор Джо сказала.

– Да, я больна. Разве ты этого не видишь? – Она закачалась, слезы хлынули из ее глаз, а лицо исказилось от боли.

– О, вы правда больны. Сходить за доктором Джо? Вам нужна ваша мама?

– Нет, не нужна! Я хочу только одного – чтоб меня оставили в покое! Скажи это Райлю, слышишь? Я больна и хочу, чтоб меня оставили одну.

РАЙЛЬ

17 июля 1886

Что такое могло произойти плохое? Джинкс весь день не выходила из своей комнаты. Райль был вне себя от тревоги – тревоги, что она переменила свое решение, что она ненавидит его за то, что он сделал прошлой ночью, или ненавидит себя за то, что позволила ему это сделать. Он так хотел объяснить ей, почему утром не сказал ничего отцу. Но больше всего на свете он хотел просто увидеть свою возлюбленную!

Наконец он послал ей с Сюзанн записку, прося встретиться с ним на веранде. Но Сюзанн вернулась со словами:

– Мисс Джинкс больна, мистер Райль. Она просит вам сказать об этом, а также сказать, что она не сможет сойти вниз.

– Но ведь вчера вечером с ней все было в порядке. Что с ней?

– Я не слишком хорошо знаю. Она ужасно выглядит и все время плачет. И целый день не выходит из комнаты.

– Я пойду наверх. Сюзанн испугалась.

– Я бы не стала этого делать, мистер Райль. Не думаю, что доктору Джо это понравится. Перед тем как утром уехать, она дала мне четкие указания. Она сказала: «Мисс Джинкс сегодня нездоровится, Сюзанн. Пожалуйста, проследи, чтобы ее никто не беспокоил – и в особенности мистер Райль». Вот что она сказала. Она не сказала мне, чтоб я не передавала записку, но не думаю, что ей понравится, если вы пойдете туда и будете докучать мисс Джинкс. Особенно если принять во внимание то, что она специально упомянула вас.

Он было повернулся, чтобы уйти, но тут в голову ему пришла неожиданная мысль.

– А где Эдит? – спросил он.

– Пошла, как обычно, прогуляться после обеда.

– Спасибо, Сюзанн.

Он поспешил к боковой двери, обогнул веранду со стороны озера, прошел мимо конюшен, сараев и сада. Райль знал, где может найти Эдит – с Карром, конечно же. Но ему необходимо поговорить с Джинкс, и только с помощью Эдит можно было устроить это. Он прошел через луг и остановился на опушке леса.

– Эдит! – позвал он.

Райль слышал, как где-то среди деревьев шепчутся брат и сестра. Он обернулся и посмотрел назад – туда, где вздымались пальцы горы Глэд Хэнд. Он снова позвал:

– Эдит! Ты здесь?

Ему было так тошно от мысли, что он – причина несчастий его прекрасной Джинкс. Ведь он хотел только поцеловать ее на прощанье. Он не хотел, чтобы случилось что-то еще, не хотел делать ей больно.

– Что, Райль? – послышался сзади него голос Эдит. – Что ты здесь делаешь?

– Джинкс больна. Она плачет в своей комнате, а мне не позволяют пойти туда, чтоб узнать, в чем дело.

– О, и это все? – Эдит поправила выбившуюся кудряшку. – Откуда ты знаешь, что она плачет, если не видел ее?

– Сюзанн сказала.

Он слышал, как Карр тихонько зовет лошадь.

– Ну что ж, давай поразмыслим, – быстро сказала Эдит. – По-моему, я слышала, как Джинкс ночью плакала. Я тогда подумала, что мне это снится, но может, и нет.

– Так она плакала прошлой ночью? – Райль подумал, что от тревоги, охватившей его, потеряет рассудок. Что произошло в тот промежуток времени, между тем, как она ушла от него и добралась до своей комнаты? Когда они целовались на прощание, она была такой счастливой!

– Ты поговоришь с ней для меня, Эдит? Попросишь ее спуститься ко мне?

– Ты же знаешь, что Джинкс всегда делает только то, что хочет. – Эдит сняла с лифа травинку и потрогала пуговицы на нем. – Если она не спускается по твоей просьбе, то, конечно же, не спустится из-за того, что об этом попрошу ее я.

На тропинке появился Карр. Он осадил лошадь и уставился на Райля с неприязненным выражением лица.

– Смотри-ка, что выползло из сусликовой норы.

Райль не обратил на него внимания.

– Прошу тебя, Эдит! Ты ведь можешь попытаться.

Сердце его рвалось из груди, когда он стоял в холле, глядя на то, как Эдит пересекает балкон по дороге к верхней комнате – уравновешенная, преисполненная чувства собственного достоинства девочка, которую Джинкс не слишком-то жаловала. Как может он надеяться на то, что Джинкс послушается младшую сестру? Ждать ему пришлось недолго.

Эдит вернулась с надутым и нахмуренным видом.

– Она говорит, что сойдет вниз к ужину. Она просто сумасшедшая: кинула в меня туфлю и устроила в комнате ужасный кавардак из-за того, что рассердилась на меня. Ты и не поверишь… Райль, куда ты?

Она смотрела, как он бежит наверх. – Слушай, мама тебя просто оскальпирует заживо! Она сказала мне… – но он уже скрылся из виду.

Райль прошел через классную и заколебался, дойдя до двери спальни. Он тихо постучал.

– Джинкс, Джинкс. Впусти меня, мне надо поговорить с тобой.

– Уходи.

– Если ты больна, может быть, я могу чем-то помочь? Ты больна, дорогая? – Он постучал сильнее. – Джинкс! Мне позвать маму?

– Нет!

– Так ты не больна?

– Нет!

– Тогда впусти меня. Я хочу только поговорить.

– Уходи!

– Что случилось? Что я такого сделал?

– Ничего. – Теперь он слышал, как она рыдает.

– Это из-за прошлой ночи, да? Я сделал тебе больно, дорогая? Я не хотел этого. О, Джинкс, я люблю тебя. Ни за что на свете я не сделал бы тебе больно.

– Тогда уйди.

– Так ты меня больше не любишь?

– Уйди и оставь меня одну.

– Дай войти, Джинкс, хоть на одну минутку, чтоб я мог убедиться, что с тобой все в порядке.

– Все хорошо.

– Я вхожу! – Его рука схватила ручку двери. Дверь была заперта! По-настоящему встревоженный, он подергал ручку. Ни одна дверь в Хэрроугейте никогда не закрывалась.

– Открой, Джинкс Хэрроу. Если ты не откроешь, я сломаю ее.

– О, не глупи, Райль. Даже ты не сможешь выломать эту дверь. – Послышался истерический смех.

Он приставил рот к дубовой панели.

– Что я сделал? Прошу, скажи, что я сделал? – Он снова подергал ручку и толкнул дверь плечом. – Я люблю тебя, Джинкс. Почему ты не впускаешь меня? – Сердце его свело от боли и тоски.

– Райль, – раздался совсем близко, по ту сторону двери, ее дрожащий голос.

Он застонал и прижался горячим лбом к прохладному дереву.

– Да?

– Ты… ты еще не говорил с отцом?

– Я хотел – но они с матерью уехали куда-то рано утром, пока еще никто не встал, а обратно еще не вернулись. Я поговорю с ним сразу же, как только он приедет, Джинкс.

– Нет, нет, не надо этого делать, – попросила она. – Пожалуйста, обещай мне, что не будешь говорить с отцом.

– Открой дверь! – Если Джинкс не хочет, чтобы он говорил с отцом, значит, она передумала. Теперь он понял, что случилось нечто ужасное. Рушились все его мечты о жизни с Джинкс, а он даже не знал, почему. Райль всем весом налег на дверь. – Открой! Открой дверь! – О, если б он только мог видеть ее глаза!

– Райль, – от двери классной раздался спокойный голос. Он обернулся. В дверях стояла мать. Ее лицо находилось в тени, поэтому он не мог понять, о чем она думает.

– Дай я поговорю с Джинкс, – сказала она, – а ты иди вниз. Я тут все улажу.

Она плавно подошла к нему, взяла за руку и осторожно убрала ее с дверной ручки.

– Иди, Райль. Я поговорю с Джинкс. Ее прохладные карие глаза следили за тем, как он выходил из комнаты. Потом Джо тихо сказала:

– Открой дверь, дорогая. Нам надо поговорить.

Больше он не увидел Джинкс. Весь день он прослонялся по холлу, глядя на дверь в торце верхнего балкона, но никто не выходил из нее – ни Джинкс, ни даже мать. Вместо этого туда вошли Сюзанн, а за ней – Пенфилд. Сюзанн вышла оттуда с охапкой платьев Джинкс. Райль ждал ее внизу, у служебной лестницы.

– Что происходит? – спросил он. – Что ты делаешь с ее одеждой?

Сюзанн бросила на него сердитый взгляд:

– Вы и не поверите. Я должна выгладить их – и немедленно! Эта чертовка разбросала свою одежду по всему полу, и теперь я должна все почистить и погладить. И почему-то это не может ждать до утра. Нет, необходимо сделать все сей же момент!

Райль понесся обратно на свой пост, находившийся около камина, но, должно быть, он пропустил что-то, потому что, когда Пенфилд появился, чтобы объявить о готовности ужина, тот вышел из буфетной.

Карр, Эдит и Киф спустились одновременно. Райль немедленно зажал Эдит в угол!

– Что происходит там, наверху? Она сойдет к ужину?

– Не знаю, – ответила Эдит, явно раздосадованная. – Мама даже не пустила меня в мою же комнату. Она заставила меня спуститься к ней и там приготовиться к ужину. Больше того, она и платье мне взять не позволила.

Карр встал между ними и взял сестру за руку:

– Ничего, Эдит, ты выглядишь просто великолепно. – Она улыбнулась ему, смягчившись. Райль все смотрел на дверь, ведущую на третий этаж.

– Ужин подан, – провозгласил Пенфилд.

– Но ведь Джинкс еще не пришла, и мама тоже.

– Доктор Джо и мисс Джинкс поужинают сегодня наверху. Доктор Джо просила вас сегодня извинить их. Она сказала, кроме того, что мистер Хэрроу задержался сегодня на одной из лесопилок и, вероятно, не приедет.

Райль не знал, как ему удалось выдержать ужин и бесконечный вечер. Он чувствовал на себе глаза остальных: Карр смотрел на него с удовлетворением, Эдит – с неодобрением, а Киф – озадаченно. Райль прождал отца до полуночи, но тот так и не пришел домой. А дверь на другом конце балкона так и оставалась весь вечер плотно закрытой.

Райль спал урывками и однажды проснулся от звука колес. «Должно быть, мать едет по срочному вызову», – подумал он. Голова его кружилась от тревоги и отчаяния.

Утром, спустившись к завтраку, он обнаружил, что все семейство обсуждает случившееся ночью. Оказывается, Джинкс и Джо встали в четыре часа утра, собрались и уехали в Миллтаун. Джо приедет завтра, сказал им Пенфилд, а мисс Джинкс будет наслаждаться продолжительным пребыванием у тети Эйлин и дяди Уилли.

Мир Райля взорвался, а он даже не знал, из-за чего уехала Джинкс. Он мог только предположить, что мать догадалась о том, что произошло в саду, и запретила Джинкс видеться с ним. Но разве Джинкс не сказала ей, что они любят друг друга, или, может быть, она больше не любит его? Что произошло? Мать, кажется, не думала о том, чтоб устроить брак Джинкс с кем-то еще, или думала? Ведь Джинкс не позволила бы ей это! Что, если она выйдет за кого-нибудь замуж и уедет, а Райль никогда больше ее не увидит? Сама мысль о том, что Джинкс может выйти за кого-то еще, была непереносимой, но мысль о том, что он может никогда больше ее не увидеть, – непереносимой втройне! Не видеть больше, как зажигается ее лицо, когда он входит в комнату, не слышать ее счастливого смеха, не наблюдать за сменой ее настроений, не обмениваться мыслями с ней, не писать больше ее портреты и не держать в своих объятиях? О, она так умела радоваться жизни и сама была такой живой! «О, Джинкс, – рыдало его сердце, – прошу, не уходи от меня!» В сентябре он поедет в Миллтаун учиться семейному ремеслу. В сентябре он снова увидит Джинкс. В сентябре он заставит ее сказать ему, что произошло. Он сумеет доказать ей свою любовь, и они будут вместе.