Текст книги "Безграничная любовь"

Джинкс в нетерпении наклонилась, так как Эрик замолчал, чтоб зажечь трубку.

Заклубился сладкий, пахнущий вишней дымок.

– Старый Джон зарыл несколько монет на берегу, там, куда богачи приходили на воды. Потом он сел в сторонке и приготовился наблюдать забавное зрелище.

– И что случилось?

– Ну, по городу поплыли слухи о найденном сокровище. «Это место принадлежало пиратам», – шептали вокруг. «Нет, – опровергал кто-то эту версию. – Здесь был некто иной, как Черная Борода». – Эрик рассмеялся. – Люди могут поверить во что угодно, если речь идет о деньгах. Во всяком случае, все в городе теперь искали золото, для чего перерыли весь берег и порушили все прекрасные лужайки и пляж. А старый Джон просто сидел и посмеивался.

Джинкс не смогла сдержать своего смеха.

– Какой ужасный старик, – сказала она. – Он и вправду это сделал?

– Вправду. Он исключительный прохиндей. Ему удавалось годами получать бесплатную выпивку в маленьком прибрежном бистро в Тулоне за счет рассказа об этой истории с привлечением пары газетных вырезок в качестве доказательства.

– Кузен Эрик…

– Просто Эрик, – мягко поправил он. – Ты не думаешь, что пора уж нам обходиться без этого слова «кузен»?

– Ну тогда Эрик. Что я хочу спросить; из всех мест, где ты был, какое лучшее?

Он долго молчал, а глаза его, изучающие ее, были необыкновенно серьезны.

– Лучшее – несомненно, здесь, – наконец сказал он, – и сейчас. – И он усмехнулся как будто для того, чтобы уменьшить серьезность сказанного. – Самое лучшее – всегда там, где есть ты, Рыжая. Вот такая она – жизнь, и каждый день в ней непременно самый лучший.

Она подумала было, что он сделал в некотором роде заявление, настолько серьезным он выглядел, но его смех и то, что он сказал в конце, разубедили ее. Джинкс не хотела бы, чтоб он влюбился в нее, подобно местным мальчишкам. Но, конечно же, с ее стороны глупо так думать. Кузен Эрик был бывалым человеком, повидавшим мир, на десять лет старше ее, и так как ей в ноябре исполнялось шестнадцать, значит, ему было уже двадцать пять. Она никогда не считала его старым. Но с ее стороны, конечно же, было глупо думать, что он имеет к ней романтический интерес, как и местные мальчики. Уголком глаза она наблюдала за ним. Он был красивым мужчиной ростом примерно 5 футов и 10 дюймов, коренастым, с коричневой бородкой и усами, загорелым дочерна, а в океане его серых глаз таилась какая-то загадка. Когда Эрик поддразнивал кого-то, в глазах его мерцал свет, пляшущий подобно солнечным бликам на волнах. Ей нравился Эрик больше, чем кто-либо, кого она знала, за исключением Райля, разумеется.

Воспоминание о Райле укололо ее.

Наверное, Эрик заметил, как она вздрогнула, потому что его взгляд заострился.

– Кем бы он ни был, – сказал он, – он чертовски везучий парень.

Тем воскресным днем они ускользнули с концерта Эйлин, чтоб глотнуть прохладного воздуха на боковой веранде. Если б кто-то иной, а не Эйлин, устраивал воскресный концерт, он вызвал бы на побережье скандал, но поскольку его устраивал лидер миллтаунского общества, приглашения были приняты с удовольствием. Джинкс томилась в своем бледно-зеленом шелковом платье с огромным турнюром, который уже выходил из моды, из-за чего она чувствовала себя ужасно неудобно. Эрик в своем темно-сером шерстяном костюме стоял у перил с неизменной трубкой в руке. Из гостиной лились звуки Баха в исполнении городского струнного квартета.

– Его длина триста девяносто четыре фута, – сказал Эрик Джинкс, – он из стали, а мачты его – в двести футов высотой, в три фута толщиной у основания.

Когда Эрик рассказывал о «Тихоокеанской колдунье», лицо его светилось гордостью и любовью, и Джинкс подумала, что он говорит о ней как о женщине.

– Она берет на себя пять тысяч тонн груза, – продолжал он, не обращая внимания на аплодисменты, раздавшиеся из комнаты, – и делает в среднем восемь узлов в час, даже в непогоду. Корабль – четырехмачтовый, с квадратными парусами впереди, стакселем и гафельным марселем на четвертой мачте. На нем шестнадцать кливеров, и опорами оснащены и нос, и корма. Площадь его парусности – пять тысяч квадратных футов.

– Ты говоришь о своем корабле как о человеке – как о женщине, – поддела его Джинкс. Но Эрик не рассмеялся:

– Он для меня действительно как женщина, прекрасная и капризная, одна из наиболее волнующих женщин, известных мне. – Глаза его буравчиками впились в глаза Джинкс.

– Поедем со мной во Фриско, Рыжая увидишь мою леди.

Она почувствовала себя заинтересованной.

– А мне можно?

– Почему ж нельзя? Отец едет. Нет причин, по которым тебе нельзя было бы ехать. Может быть, тогда грусть уйдет из этих прекрасных зеленых глаз? – Он сел рядом с ней. – Ах, Рыжая, если б ты хоть один раз почувствовала ветер на своем лице, а под ногами качающуюся палубу, увидела бы великолепную бездонность неба ночью, то…

Неожиданно ей безумно захотелось всего этого.

– Ну, все это мне, к сожалению, недоступно. Но если я поеду во Фриско, то по крайней мере смогу ступить на борт «Тихоокеанской колдуньи». И когда ты снова уйдешь в море, смогу представить тебя на капитанском мостике и в твоей каюте. – Она взглянула на него:

– Я буду скучать по тебе, Эрик, когда ты будешь в море.

– Моя каюта очень хорошо обставлена, – медленно сказал он, глядя ей прямо в глаза, – она в самом деле очень изящная, даже по сравнению с этим домом. Знаешь, немецкие капитаны частенько берут с собой в плаванья жен. Поэтому и моя каюта была оборудована с учетом этого.

Она нервничала, когда Эрик вот так смотрел на нее. Джинкс разгладила волосы.

– Хорошо, – сказал Эрик, неожиданно вскакивая, – если мы не хотим рассердить маму, то нам лучше вернуться внутрь.

После концерта ни разу не представилась возможность обсудить поездку Джинкс в Сан-Франциско. Тетя Эйлин очень плотно распланировала день. За концертом последовал маленький ужин, а за ним – декламация.

Джинкс думала, что умрет от скуки, но Эрик рассмешил ее своими угрозами ущипнуть, если она не перестанет зевать, прикрываясь веером.

– Не посмеешь, – прошептала она в ответ.

– А ты попробуй, – прорычал он, зловеще нахмурившись.

Когда гости разошлись, Джинкс быстро пожелала всем спокойной ночи и устремилась к вожделенной кровати. Но сон не шел к ней, а когда она наконец забылась им, ее посетило видение. Тетя Эйлин в нем давала костюмированный бал. Приехал в красных кальсонах Райль, одетый Люцифером, у него были огромные рога и длинный хвост. Над его золотыми волосами клубился дым, и когда он говорил, то изо рта его выбивалось пламя. Он поманил ее, и она с удовольствием последовала за ним, все глубже и глубже погружаясь в огненную феерию. Вот она как раз собиралась ступить с ним в самый жар пламени и тут услышала зов:

– Рыжая… Рыжая, не ходи туда. Если ты еще хоть раз согрешишь со своим братом, то будешь уже потеряна навсегда.

Она проснулась от собственного крика. Берта склонилась над ней.

– Мисс Джинкс, проснитесь!

Сон был таким реальным, что она боялась засыпать снова. «О Райль, Райль… – рыдало ее сердце. – Наша любовь была такой чистой. Как могло случиться, что она превратилась в такую муку? Как могло это быть грехом, если было столь прекрасно?»…

К утру она снова задремала, и когда Берта разбудила ее, чтобы идти к завтраку, Джинкс пришлось в спешке одеваться, что было нелегко, так как она опять чувствовала тошноту, и даже большую, чем раньше.

Она пришла в столовую как раз тогда, когда все сели завтракать, но от вида густого желтого масла, тающего на слоистых бисквитах, ей опять стало плохо.

Все обсуждали возможность ее поездки в Сан-Франциско.

– Ты не сможешь поехать с ними, – сказала Эйлин, поворачиваясь к Джинкс. – Мне очень жаль, дорогая, но утром мы получили телеграмму от твоей мамы. Твои родители привозят к нам Райля, чтоб он начал работать с Уилли, а тебе мама велит упаковывать вещи и готовиться к возвращению домой с ней.

До Джинкс только сейчас дошло, что ведь сейчас сентябрь и, следовательно, Райль должен приехать в Миллтаун.

«Я не готова к тому, чтоб увидеться с ним», – пронеслось у нее в голове.

Джинкс взглянула на Эрика, прекрасно понимая, что он ничего не сможет сделать, но надеясь на что-то. Он подмигнул ей:

– А почему бы нам не послать тете Джо телеграмму и не попросить у нее разрешения на поездку Джинкс в Сан-Франциско?

– Да, это можно сделать, – ответила его мать, – но, может быть, лучше просто отложить поездку? В конце концов, они ведь уже скоро будут здесь. Почему бы не подождать их?

Сердце Джинкс сдавило. Сейчас ее вытошнит. Она встала, как сквозь туман видя, что Эрик поднялся и обошел вокруг стола. Он так медленно подошел к ней, что она даже удивилась, когда почувствовала его руку на своей. Джинкс встретилась с ним глазами – с его стальными серыми глазами. Они приказывали ей стоять и не давать той пропасти, что разверзлась перед ней, увлечь себя. Эрик держал ее за руку.

– Может быть, пойдем прямо сейчас и пошлем телеграмму? Хорошо, мама? Мы можем послать тете Джо телеграмму и попросить у нее разрешения на то, чтобы Джинкс поехала с нами.

– Ты что, не можешь дождаться субботы? «Нет, скажи „нет“«, – молили глаза Джинкс.

– Дело не в этом. Просто мы скоро будем загружать «Тихоокеанскую колдунью», и я хочу к семнадцатому быть во Фриско.

– Безусловно, вы можете попросить у нее разрешения, но я очень сомневаюсь в том, что Джо позволит Джинкс поехать в Сан-Франциско без соответствующего сопровождения.

Эрик рассмеялся:

– Но ведь с нами будет отец! Разве можно придумать лучшего сопровождающего, чем он? – Он повернулся к Джинкс. – Почта на другом конце двора. Ты можешь даже не надевать шляпки. – Он повел ее к дверям.

Снаружи Эрик обнял ее за талию.

– Ты чуть не упала в обморок, Рыжая. С чего бы это? Может быть, нам стоит немного поговорить, прежде чем послать ту телеграмму?

Он отвел ее в сад к укромной скамейке за изгородью.

– Ну, а теперь, красавица, я хочу узнать, почему ты в таком волнении из-за приезда своей семьи.

Она попыталась было отвернуться, но он взял ее за подбородок и притянул к себе.

– Скажи мне, Рыжая, ты можешь мне довериться.

Рыдания охватили ее – совсем как в ту ночь, когда мать сказала ей, что Райль – ее брат.

– Я так отчаянно люблю его, – всхлипывала она, – мы хотели пожениться, но теперь… мы не можем. О, Эрик, я хотела бы умереть.

Его руки накрыли ее словно одеялом, мягкая борода коснулась щеки.

– Счастливчик, – пробормотал он.

Джинкс почувствовала его губы на своих волосах, щеках, веках. Она подчинилась ему и постепенно расслабилась в нежной теплоте его ласк, пропитанной знакомым вишневым запахом.

«По крайней мере хоть кто-то любит меня, – подумала она. – Хоть кто-то еще хочет прижать меня к себе».

Рыдания ее прекратились, и она затихла, прижавшись к нему.

– Лучше? – прошептал он. Она кивнула, и медные пуговицы его пиджака оцарапали ее щеку.

– Твоя семья не одобряет твоего молодого человека?

– Да. – Джинкс было проще, чтобы он так думал. Она ведь не могла рассказать ему, что Райль – наполовину брат ей, не могла поведать правду об отце и Гейл Толмэн. Джинкс уставилась на аккуратно подстриженную изгородь и поздно цветущие розы. Если она останется здесь, то все обо всем узнают. Она не может смотреть на Райля так, чтобы не обнаружить своих чувств к нему. Как сможет она удержаться от того, чтоб не броситься к нему в объятия и не объявить во всеуслышание, что любит его? Джинкс знала, что не сможет этого сделать.

Эрик непременно должен увезти ее в Сан-Франциско. Должен! Все что угодно, только бы не видеть Райля! Может быть, потом, когда-нибудь, но не сейчас. Эрик протянул ей платок.

– Не хочешь открыться, кто этот счастливчик?

Джинкс вытерла нос, удивленная тем, что не выболтала имя Райля, и обрадованная тем, что Эрик не догадался.

– Какое это имеет значение, – наконец сказала она.

– Наверное, никакого.

Она села, пригладила волосы и расправила смявшуюся юбку.

– Я намочила тебе рубашку. Эрик испытующе смотрел на нее:

– Он живет в Глэд Хэнде? Да? Она кивнула.

– И ты не хочешь возвращаться в Хэрроугейт, где тебе все время придется видеть его, да?

– Я не могу находиться рядом с ним и вести себя так, чтобы никто не догадывался о моих чувствах.

– А почему ты не хочешь просто-напросто остаться в Миллтауне? Мама была бы рада.

– Нет, я не могу, – прошептала она, – у твоей матери на руках будет новорожденный. И еще Райль тоже будет жить здесь, знаешь, когда будет учиться бизнесу у дяди Уилли. Джинкс сама удивилась тому, как просто из ее уст прозвучало имя Райля. – Твоей матери будет трудно, если здесь будут жить еще два человека. О, Эрик, давай просто пошлем маме телеграмму и попросим у нее разрешения на мою поездку в Сан-Франциско!

– Но ведь раньше или позже ты все равно увидишь его.

– Я знаю. Но я хочу поехать с тобой.

– И я хочу, чтоб ты поехала. – Он осторожно коснулся ее щеки.

– Если б только у меня было побольше времени, я заставил бы тебя позабыть того парня, кем бы он ни был. Если б только побольше времени… – Неожиданно он поставил ее на ноги и прижал к себе. – Ах, ты прекрасна. Я забываю о том, что ты все еще ребенок. Черт побери, Рыжая, от тебя у меня по жилам струится не кровь, а огонь. – И он закрыл ее рот своим.

Поцелуй его был совсем непохожим на поцелуй Райля, и все же тело ее отозвалось на него, и, когда он высвободил ее из своих объятий, она закачалась. Наконец Джинкс пришла в себя:

– Кузен Эрик, ты не джентльмен, ты знаешь об этом?

Он усмехнулся:

– Вокруг тебя хватает джентльменов, Рыжая. Что тебе больше всего нужно, так это чтобы кто-нибудь показал тебе наконец, что такое настоящая жизнь.

Сдержанность оставила ее, и она прижалась к нему, воспоминания о той ночи затопили ее.

– Ты опоздал, – прошептала она, уткнувшись ему в грудь.

Эрик отодвинул ее и посмотрел на нее проникновенным взглядом:

– Сомневаюсь, дорогая. Очень сомневаюсь в этом.

Телеграмма Эрика была длинной, подробной и ужасно убедительной: «Из Уилли получится великолепная дуэнья, – писал он. – А Джинкс вернется через две недели».

– Ты будешь там и проводишь меня в море, – прошептал он, подписавшись под телеграммой. Глаза его так и буравили Джинкс. – Если б только ты была на пару лет старше, клянусь, я бы взял тебя с собой.

Сердце ее подпрыгнуло. Что, если… правда? Неужели он и вправду взял бы ее с собой?

Если она поедет с ним, ей не придется встречаться в субботу с Райлем, но если она уплывет с Эриком на «Тихоокеанской колдунье», то ей вообще не придется видеться с Райлем – и долго. Она умрет, если не увидит его, и все же никогда больше не должна она его видеть!

Уплыть с Эриком – это все бы решило.

– Ты ведь хотела бы уплыть на «Колдунье», правда?

Он подмигнул ей, когда она отдавала телеграмму, и громко сказал служащему:

– Пошли это прямо сейчас, Абнер. И принеси ответ сразу же, как только он будет. – Он взял Джинкс за руку.

На улице Эрик затащил ее под навес и посмотрел прямо ей в глаза:

– Сколько тебе лет, Рыжая?

– Шестнадцать. – Она почти не соврала ему.

– Ты поехала бы со мной, если б была старше?

Сердце ее сжалось:

– Ты спрашиваешь меня, вышла бы я за тебя замуж, если б была старше? Он рассмеялся:

– Я не из тех, кто женится, не хочу, чтоб у тебя были какие-то иллюзии на этот счет. Я спрашиваю тебя о том, уплыла бы ты со мной на «Колдунье», если б была старше, – хотела бы ты быть со мной, чувствовать на своем лице дыхание океана, ветер и меня – в своей постели.

– Не знаю, поехала бы я с тобой, если бы была старше, – ответила она. Сердце ее сильно забилось. – Но я поеду с тобой сейчас, если ты попросишь меня об этом.

В глазах Эрика сверкнула молния. Джинкс в замешательстве отступила.

– Если ты поедешь со мной, то будешь в глазах света погибшей женщиной, ты ведь знаешь это, правда? Ни один приличный мужчина никогда уже не женится на тебе.

Она горько рассмеялась:

– Ни один приличный мужчина и сейчас не женился бы на мне, если б знал.

Что-то промелькнуло в его глазах, но он быстро отвернулся и посмотрел на берег залива, туда, где разгружались подводы с лесом. Внизу, в крошечной бухте, болталась «Лесная нимфа», сильные волны раскачивали ее. Джинкс едва удерживала юбку, колышущуюся под свежим ветром Тихого океана, и смотрела на чаек, снующих над побережьем. На маленьком песчаном пляжике искала чем бы поживиться одинокая цапля. Сердце Джинкс защемило.

– Так ты возьмешь меня с собой, Эрик? Я знаю, что по сравнению с тобой я все еще ребенок, но я не… ну, я не… так уж невинна.

Глаза Эрика теперь были прикрыты.

– Твой отец закует меня в кандалы в первом же порту.

Она пожала плечами:

– Ты можешь сказать ему, что мы женаты. А потом, когда устанешь от меня, скажешь, что я просто сбежала, как говорит Карр о первой жене Уилли. Она тоже сбежала с морским капитаном.

– Ах ты маленькая дурочка, ты понимаешь, что говоришь? Ты предлагаешь мне загубить всю твою жизнь. – И он встряхнул ее – грубо и зло. – Кем бы ни был этот мальчишка, он не стоит этого! – Он уронил руки:

– Ах, забудь то, что я сказал тебе! Выбрось это из головы! Мой Бог! И о чем я только думал!

Эрик резко повернулся и пошел через двор, усыпанный листьями. Джинкс смотрела ему вслед, а в зеленых ее глазах была тоска. Теперь она твердо решила, что будет на борту «Тихоокеанской колдуньи», когда та отплывет от берегов Сан-Франциско. Ведь Эрик хочет, чтобы она была там, так же сильно, как и она сама, пусть по другой причине, но это ровным счетом ничего не значит. Она помнила, как Эрик целовал ее волосы, лицо, рот, и прекрасно понимала, что если сможет попасть с ним во Фриско, то сможет уплыть с ним 17 сентября.

Через пять часов пришел ответ от матери. По мере того как Джинкс читала его, в ней нарастало волнение от того, что весь мир рушился для нее. Если она уедет с Эриком, мосты будут для нее сожжены. Возможно, она никогда больше не увидит мать с отцом, не увидит Хэрроугейта. И, о Господи, никогда не увидит Райля!

С другого конца комнаты Эрик смотрел, как она читает телеграмму. Она медленно подняла на него глаза. И улыбнулась.

РАЙЛЬ

13 сентября 1886

И вот наступила суббота – день, когда Райль должен был ехать в Миллтаун, чтобы начать учебу, – день, когда он увидит Джинкс. Он нащупал у себя в кармане маленькую коробочку. Внутри нее в гнездышке из ваты лежали сережки, сделанные из орегонского нефрита, – подарок для его возлюбленной. Эти кусочки жада он нашел в русле Гремучей реки еще два года назад. Он хотел подарить их ей, но не осмеливался. В последние два месяца он работал над ними постоянно, изготавливая для них оправу из серебра. Мысленно он видел серьги на Джинкс, видел, как они раскачиваются и сверкают в ее ушах, видел в них отражение ее смеющихся зеленых глаз. Нефрит был таким живым камнем, и серьги из него очень подошли бы смелой и стремительной Джинкс. Райль ждал-недождался, когда сможет подарить их ей. Он не знал, что случилось с ней в тот последний день, но что бы там ни было, Джинкс никогда долго не сердилась на него.

Они сидели в лодке и плыли по течению к Миллтауну, и тут Митч сказал то, что заставило Райля вскочить.

– Надеюсь, Джинкс нравится во Фриско, – сказал он. – По крайней мере она, вероятно, справилась со своими проблемами.

Джо улыбнулась.

– Я же говорила тебе, что она нуждается только в смене обстановки. Наконец Райль обрел голос:

– А что Джинкс делает в Сан-Франциско?

– А разве мама не говорила тебе? Она поехала туда с Эриком и Уилли, чтобы посмотреть на новый немецкий парусник.

– Ну вот, все Джинкс да Джинкс, только она развлекается, – пробормотала Эдит.

– Ничего, дорогая. – Джо потрепала дочь по руке. – Мы поедем в декабре за подарками к Рождеству, и ты сможешь купить себе новые платья. Ну как, вдохновляет тебя такая перспектива?

– А Карр приедет? Он приедет на Рождество домой, мама?

Райль, занятый борьбой со своими чувствами, не слышал, что ответили Эдит на этот вопрос. Целых два месяца он ждал сегодняшнего дня. Это помогало ему сохранить разум в течение мучительнейших пятидесяти девяти дней – и вот теперь это.

Он не увидит ее. Она уехала.

– А когда Джинкс вернется? – несколько грубовато спросил он.

Он увидел, что отец как-то странно смотрит на него, и только тут заметил, что судорожно сжимает и разжимает кулаки на коленях.

Он глубоко вздохнул и вытянул их. Райль почувствовал, как напряжены мышцы его ног.

– Она пробудет в Калифорнии две недели, – ответил Митч. Он выглядел озадаченным и встревоженным.

Глаза Райля были устремлены в сторону долины, но не видели ни шершавых скал, ни бегущей воды. Митч снова заговорил, но Райль не повернулся к нему. В ушах его звучали слова Карра, которые тот произнес, зайдя в комнату Райля перед отъездом в лагерь на лесозаготовки:

– Полагаю, теперь-то ты думаешь, что унаследуешь весь бизнес? – съязвил Карр. – Ты думаешь, что из-за того, что отец злится на меня, он оставит тебе компанию? Так можешь не рассчитывать на это, приятель. Моя мать хоть и растила тебя как сына, от этого ты не перестал быть незаконнорожденным.

– Уходи, Карр. У меня и так слишком много проблем, чтоб разбираться еще и с твоими.

– Да уж, проблем у тебя хватает. Хочешь узнать, почему Джинкс уехала посреди ночи? Так я скажу тебе.

Теперь Райль внимательно слушал его.

– Она узнала про отца и его шлюху в Сан-Франциско – твою мать. Джинкс поняла, что ты – наполовину брат ей. Вот почему она сбежала.

– Ты лжешь! Карр зло засмеялся:

– А если отец когда-либо узнает, что ты путаешься со своей собственной сестрой, он оставит тебя без гроша.

Райль был ошеломлен услышанным. Он настолько ужаснулся от мысли, что может быть братом Джинкс, что не слышал больше ни слова из змеиных речей Карра.

И теперь, работая над сережками для Джинкс, Райль жил в страхе, что Карр сказал правду. «О, пусть это будет ложью, – молил он. – Она не может быть настоящей сестрой мне. Карр солгал. Карр всегда врет».

Но что, если это было правдой? И что, если Карр сказал об этом Джинкс, и это заставило ее уехать?

Сначала Райль хотел поехать к отцу и прямо спросить его об этом, но последние слова Джинкс, в которых она умоляла не говорить с отцом, остановили его. Теперь для того, чтобы поговорить с кем-то об этом, или даже для того, чтобы начать поиски истины, ему необходимо было снова увидеться с Джинкс.

Она любит его. Он знал это. Он знал также, что может сломать все препятствия на пути к их браку. Если он действительно наполовину ее брат, то нет никакой надежды.

Он не мог смотреть на отца. Ему едва удавалось спокойно сидеть в лодке. Он так рассчитывал увидеться сегодня с Джинкс. Теперь он должен ждать еще две недели, пока она вернется из Сан-Франциско.

В гостиной Эйлин собирались гости на воскресный концерт, когда Митч знаком показал Райлю проследовать за ним.

– С тех пор, как мы здесь, мы ни на миг не оставались одни, – сказал Митч, закрывая за ним дверь. – Садись, сын. Думаю, нам надо поговорить.

Райль уселся в черное кожаное кресло, а Митч вынул сигару и облокотился на каминную полку.

– Ведь тебя что-то гложет, сын, и я очень хочу помочь тебе, если только могу. Комок застрял в горле Райля.

– Так ты хочешь поговорить со мной о твоих проблемах?

– Я бы рад, отец, но…

– Что-то связанное с Джинкс? Вы поссорились?

– Нет, не ссорились. – Райль не знал, что сказать. Джинкс заставила его пообещать не говорить с отцом об их помолвке, но неожиданно он понял, что должен сказать о ней. Ведь она убежала от него и тем самым нарушила все обещания, ведь так?

– Я люблю Джинкс, сэр. Я хочу жениться на ней.

Лицо Митча засветилось от удовольствия. Он быстро пересек комнату и схватил Райля за руки.

– Ты не мог бы обрадовать меня больше, – заявил он, сжимая руки Райля. – А что она думает по этому поводу?

Райль заколебался;

– Точно не знаю.

Ему пришла в голову мысль, что если бы то, что сказал Карр, было правдой, то отец не радовался бы этому, – наоборот, он был бы в ярости. В момент, когда он осознал, что Карр, как обычно, солгал ему, Райль почувствовал себя так, как будто перед ним расступилось море.

Он улыбнулся.

– Я думал… ну… когда она убежала в середине ночи… я думал, что когда мы приедем в Миллтаун… Но теперь она уехала…

– Черт подери! Почему ты не сказал нам, откуда дует ветер? Джо не стала бы так настраивать Джинкс, если бы знала о ваших взаимоотношениях!

Митч засмеялся счастливым смехом.

– Так вот в чем было дело!

– Так вы не возражаете против того, чтобы я ухаживал за Джинкс? И против того, чтобы… если она согласна?

– Возражаю? Черт, сын, я не мог бы быть более обрадованным.

Райль вытер влажные ладони.

– Есть только еще одна вещь, которую я хотел бы выяснить, если вы не возражаете, сэр. Ходят сплетни… то есть… я слышал, что…

Митч нахмурился.

– Что ты слышал?

Он отщипнул кончик сигары, зажег ее и пристально посмотрел на Райля – О вас и… моей матери.

– Твоя мать была замечательной женщиной, Райль. О да. – Он выдохнул дым. – Наверное, мне следовало бы рассказать тебе то немногое, что я знаю, но ты никогда не спрашивал меня.

Райль в тревоге смотрел на то, как Митч выпустил облако дыма.

– Я познакомился с ней во Фриско на одной из вечеринок Лилли Койт. Гейл – твоя мать – пела на ней. – Он усмехнулся. – Не то чтобы она была очень хорошей певицей, но миссис Койт старалась помочь ей. Видишь ли, твоя мать тогда уже носила тебя, а ее муж – твой отец – ушел от нее.

– Так это не правда, что вы – мой… мой…

– Что я твой настоящий отец? – Митч закинул голову и рассмеялся. – Неужели кумушки все еще судачат об этом?

– Но если вы не отец мне, зачем же привезли меня в Хэрроугейт? Почему я не остался жить с дядей Алексом?

– Потому, что жена Алекса очень болезненно тебя воспринимала. И потому, что в то время у нас был только один ребенок. И потому, что мне очень нравилась твоя мать. – Он положил Райлю руку на плечо. – Я был бы очень рад быть тебе настоящим отцом, но ведь тогда вы с Джинкс не смогли бы пожениться, правда? А я очень хочу этого.

Райль с облегчением вздохнул, он почувствовал, как напряжение последних дней отпускает его.

– Я боялся, что это правда… что, может быть, Джинкс узнала об этом и потому уехала.

– Ну, если она и слышала что-то об этом, то я скоро сумею ее разубедить. Не знаю даже, с чего начались эти слухи, но, наверное, просто люди любят судачить. Я только воспитал тебя, Райль, так что не волнуйся больше об этом.

– Есть еще одна вещь…

– Какая?

– Есть ли какая-нибудь причина, по которой мать стала бы возражать против того, чтобы я женился на Джинкс?

– Джо? – Митч рассмеялся. – Боже, конечно, нет. Она будет рада до смерти. Она любит тебя так же сильно, как и я. Черт, мы не могли бы любить тебя больше, если бы ты был нашим собственным сыном. – Он нежно обнял Райля. – А теперь ты и будешь им. Если, конечно, тебе удастся убедить мою упрямую дочь, чтобы она сказала «да».

– О, я сумею убедить ее, не стоит беспокоиться об этом.

Теперь Райль знал наверняка, что случилось. Карр добрался до Джинкс. Он соврал ей так же, как соврал и Райлю. И она поверила этим глупостям об отце и матери, поверила, что она – его сестра! Бедная Джинкс! Дорогая… Что ж она, должно быть, выстрадала за последние два месяца!

– И еще одно, сэр, – не могли бы мы сохранить наш разговор в тайне до того, как я поговорю с Джинкс?

– Как скажешь, сын. Я не скажу никому ни слова – даже Джо не скажу. Мне будет трудно смолчать, но я это обещаю.

Теперь Райль ждал, когда Джинкс приедет из Сан-Франциско, ждал с радостью, уверенный в том, что все у них будет хорошо.