Текст книги "Чудачка, стоящая внимания"

«Сумасшедший! Грубиян! Невежа! Чудовище!» – клеймила я его, пока немного не остыла.

А! Впрочем, этого надо было ожидать! Он десять лет просидел в тюрьме и, естественно, растерял там хорошие манеры. Теперь у него могут быть срывы. Я старалась быть объективной и совсем успокоилась.

И вообще это даже к лучшему, что сегодня наше рандеву так внезапно и быстро закончилось. Можно еще поработать.

Я так и сделала. Девушка получилась тоненькая, хрупкая, и сразу видно: не жилец на этом свете.

Я сильно вздрогнула, когда, толкнув дверь, в мастерскую буквально ворвался Корсан.

– Вы здесь! – облегченно вздохнул он.

Я пожала плечами: дескать, где же мне еще быть?

– Я заходил к вам, но вас там не оказалось, я подумал, что вы сбежали, как-то совсем забыл про мастерскую. Вы меня простите за мою несдержанность? Сам не знаю, что на меня нашло. И в знак примирения, пойдемте, прогуляемся. Сегодня потрясающая луна!

Он проговорил это быстро, на одном дыхании, схватил меня за руку и повел, нет – потащил, за собой, да так, что я еле поспевала за ним. Удивительно, как еще где-нибудь не растянулась! Но уж по лестнице я отказываюсь так спускаться. Я вырвала руку.

Он стремительно повернулся. Я попятилась и наткнулась на стену. Это ловушка! Мне некуда было деться! В отчаянии, из последних сил я уперлась обеими руками в его ходящую ходуном грудь.

– Нет! – вскричала я, с ужасом понимая, что пропала, что его нельзя остановить, потому что он потерял голову от страсти.

Лицо его было неузнаваемо и страшно! Одни безумные глаза чего стоили! Они одновременно униженно просили и яростно приказывали мне, как и его хриплый глухой голос:

– Почему нет?! Вы же видите, что с ума меня сводите! Вы слишком, непростительно хороши! Вы должны уступить, я хочу вас! Я приказываю! Я доставлю вам удовольствие! Но почему вы не хотите уступить? Не говорите, что вы не любите меня! Вы же уступили Стиву без любви, просто так!

– Он был моим мужем.

– Но это пустая формальность.

– Нет, для меня нет, вспомните, что вы обещали.

– Я могу передумать.

– Но тогда ваш план станет бессмысленным, вы удовлетворите свое минутное желание и ничего не добьетесь, разрушите то, о чем мечтали столько лет.

Это был удар не по правилам, но мне не оставалось ничего другого. Это был единственный довод, который еще мог на него подействовать. И он сработал.

Корсан закрыл глаза и отпустил меня. Я выскользнула из-под его рук. Я еще не верила, что спаслась, и отступала к двери, готовая в любую секунду задать стрекача.

Он стоял, опершись руками на стену, тяжело дышал и мотал головой.

Я застыла на месте.

Но вот он выпрямился. И я поразилась. Его лицо было абсолютно спокойным, и на нем играла его обычная язвительная усмешка!

– Увы, не получилось! А я-то думал, что вы уступите. Хотелось, знаете ли, несколько ускорить ход событий, поддался искушению. Мне казалось, ни одна женщина не устоит против такого натиска, но вы меня удивили. Ну что ж, еще не все потеряно. Что вы стоите? Представление окончено, милая леди! Ступайте.

Я постаралась вложить все презрение, которое отыскала, во взгляд, которым очень тщательно смерила его. Но, верно, этого зелья оказалось недостаточно, потому что он даже не шелохнулся, не говоря уже о том, чтобы убиться наповал, как было задумано.

У себя я еще долго переживала, припоминая происшествие, наконец, обозвав его в заключение бездарным паяцем, стянула платье и пошла в ванную. Когда я легла, внизу опять уехал какой-то счастливец, имеющий возможность беспрепятственно покидать этот провинциальный театр.

ГЛАВА 29. НОВЫЕ ДРУЗЬЯ

Корсан отсутствовал три месяца. Начался четвертый, но он не появлялся.

За это время я определила длину своей цепи, она оказалась что-то около трех миль. Всякий раз, стоило мне переступить эту невидимую границу, объявлялись два головореза, которые без разговоров давали предупредительные очереди у меня над головой. Это уже был не театр!

Я приуныла, поплакала, взбодрилась, взяла себя в руки и окончательно положилась на авось и другие случайности, могущие изменить мою участь к лучшему.

А пока я завязывала контакты со своим окружением. С Алиссией мы давно сдружились, она сочувствовала мне и охотно болтала о чем угодно, кроме обстоятельств моего пленения и всего, что касалось ее хозяина, впрочем, как и все остальные. У меня сложилось впечатление, что он у них вызывает сложное чувство, схожее с религиозным. Они, несомненно, любили и боялись его и были преданы ему до крайности.

Главными моими друзьями стали повар Ван, конюх Джо, дворецкий Жорж и постреленок Билли.

Выяснив как-то в разговоре, что я не знаю, что такое… и даже… и вообще ничего не смыслю в приготовлении таких широко известных во всем цивилизованном и не очень цивилизованном мире блюд, как… которые надлежало знать каждой особе женского пола, независимо от чина, звания и толщины кошелька ее мужа, Ван соболезновал мне целых двадцать минут, причем в очень изысканных выражениях, которые я записала, чтобы впоследствии щегольнуть ими в обществе знающих людей. После чего вознамерился рассеять мрак моего невежества. И поскольку времени у меня было хоть отбавляй, я неожиданно согласилась и даже вошла во вкус в прямом и переносном смысле. Особенно мне нравилось вырезать разные фигурки из овощей и фруктов. Пожалуй, в этом я превзошла самого мэтра, а также придумывать новые блюда и давать им названия. Здесь приходилось как следует пошевелить мозгами, если еще с самим блюдом мэтр, скрепя сердце, соглашался, ссылаясь на то, что при определенных обстоятельствах можно съесть что угодно, то уж к названию был особенно придирчив. Так же, как Джо к своим портретам в моем исполнении.

Его уже не устраивал ни поясной портрет, ни во весь рост. Подавай на коне, потому что тщеславие Джо не имело границ. Он был самым лучшим в мире наездником и вдобавок самым красивым парнем. И чем больше он смотрелся в зеркало, тем больше в этом убеждался. Его не могли смутить ни маленький рост (а куда больше), ни кривые ноги (зато сильные), ни вся его нескладная фигура (вот уж неправда – ловкая и жилистая), ни рябое рыжее лицо с косящим глазом (всякому видно, соколиным). Короче, конфетка! Так бы и расцеловал сам себя. Послав последний воздушный поцелуй, Джо наконец оторвался от созерцания своего зазеркального двойника, вывел вороного, и, не касаясь стремян, взлетел на него и застыл каменным идолом. Ну, как здесь отказать? Тем более что наездник он был действительно замечательный. Каких только штук не выделывал: и стоя, и лежа, и под брюхом, и все это на полном скаку. В его исполнении мне особенно нравилась одна вещь, когда, не слезая с несущейся лошади, он исхитрялся нарвать букет и точно бросить восторженно ревущей публике, которую обычно составляли я и Билли. Вот здесь наступала моя очередь показать ловкость, так как если я не успевала поймать летящий букет, его перехватывал мой соперник и, зажав его зубами, колесом укатывал прочь. Цирк, одним словом.

Билли в свои неполных десять лет был проказлив, лукав как бес и солидных женщин, вроде меня, ни в грош не ставил. Например, когда Джо разрешил нам покататься на какой-нибудь лошадке, вороной был священен и неприкосновенен как его личная собственность, ну и хозяина тоже, то этот мальчишка претендовал именно на Крошку, серую в яблоках красавицу, мою любимицу, на которой мне складнее всего было ездить. Приходилось подбрасывать монетку, которая непостижимым образом всегда опускалась не той стороной, и в результате он не только забирал Крошку, но и ставил мне щедрый щелчок. На равных мы резались только в ножички, – очень азартная и увлекательная игра, особенно, если на деньги. Правда, в наших карманах не очень бренчало, но нам хватало. Капитал у меня был весь заемный, одолжила несколько у Алиссии до лучших времен. А еще в обмен на краски и прочее Билли разрешал мне покататься на его плоту и, уж если совсем расщедрится, брал на рыбалку, и скоро я сама могла накопать наживку и умело насадить ее на крючок. Вставать только рано, но уж если он сказал, то, будьте покойны, обязательно свистнет под окном. И вообще у нас с ним оказалось много общего, он даже стал нос задирать в последнее время, про покровительственный тон я уже не говорю. Он им всегда грешил с первого дня нашего знакомства. Правда, это, может, оттого сталось, что был моим основным учителем местного диалекта, притом строгим, больше двух раз не исправлял, на третьем выписывал жирную единицу. У меня в тетради из них целый частокол образовался. И никаких поблажек, несмотря на мою математику, в которой он делал определенные успехи, с тех пор как я начала с ним заниматься, а вот с чтением было похуже, полная катастрофа.

Джо приходился Билли родным дядей и единственным родственником. Четыре года назад их обоих Корсан привез сюда вместе с вороным из Австралии. Джо беспечно предоставил племяннику полную свободу действий, нимало не заботясь ни о его пропитании, ни о его обучении, справедливо полагая, что с добряком Ваном трудно умереть с голоду или мало-мальски похудеть. А что читать и писать – то, конечно, нужно. Парень уже знает алфавит и читает некоторые слова, через год-другой начнет читать все остальные. А куда торопиться?

Единственным врагом Билли был дворецкий Жорж. У них наблюдалось что-то вроде игры: один не пускает и ловит, другой все равно проскальзывает и прячется. Чистюля и аккуратист, Жорж приходил в ужас от одного только вида патлатой, не чесанной с прошлого года и столько же специально немытой головы этого исчадья ада. Об одежде и говорить не приходится: одна мерзость и фуй. И этот-то фрукт так и норовил пробраться на хозяйскую половину, пробежать, а где и прокатиться по зеркальной глади паркета или мрамора. Прокатиться эдак чертом, да и схорониться где-нибудь в укромном месте. Ищи его потом, надрывайся. Не было такого закутка, который не ознакомился с ним. В шкафах был, в каминах сидел, на портьерах висел, в рыцарских доспехах ножку ставил, даже фонтан осчастливил, распластавшись на дне на манер краба какого-то. Вот раз случилось, ну, все подчистую обыскали, а он, змей, в рояль заполз; когда выносили, передразнивал ноту ре, которую, по несчастию, придавил. Вот такой занятный паренек, чтоб ему ни дна, ни покрышки. Один хозяин на него влияние имеет, да и то только когда находится в непосредственной близости. Стоит отойти ему на несколько ярдов, нет уж того эффекта. Так обычно говаривал Жорж, скорбно покачивая в такт седой головой, когда мы с Алиссией заходили к нему поболтать и выпить по чашечке чая.

Жорж начал служить в этом доме лет с семнадцати, и если учесть, что сейчас ему шестьдесят пять, то становится понятна его преданность семейству Корсанов и стенам, в которых прошла вся его жизнь и представителей славного рода, о которых он знал множество историй и охотно их рассказывал.

Возьмем хотя бы дона Хосе, того чернявого, третьего слева. Злодеем числился, упокой господь его грешную душу, истинным злодеем. Уж и набедокурил он на своем веку, восемь жен извел, на девятой споткнулся, вон на той добренькой старушке в чепце и жемчугах. И ведь ничего не представляла собой поначалу пигалица эдакая: ни тебе фигуры, ни росту, ни характеру особенного – полный штиль во всем. За богатства и сиротство взял, думал, как и с остальными: запугает, а сам в разгул пустится. Ругнул он ее первый раз для острастки за пустяк какой-то. Она на него глазами зырк-зырк да в пол опустила и тихо так говорить с ним начала, и почувствовал он какое-то беспокойство, вроде как смущение, – отродясь такого не испытывал. А намерения у него были самые решительные – прибить ее, как всегда делал с ее предшественницами, когда они огрызаться станут иль неповиновение окажут, да как теперь прибить, вроде не за что. Настроение не то, с горя дома остался, а уж она рада стараться, не знает, чем угодить, личико сияет, глазки звездочками горят. Вот лучик один в левый глаз попал и в самом сердце застрял. Ну дело известное – влюбился насмерть злодей. Пошло от них три сына и две дочки, за всю жизнь супруги ни разу так и не поссорились и умерли, как водится, в глубокой старости – в один и тот же день. Вот такая байка занятная.

Но о последнем Корсане Жорж ничего существенного не рассказывал, скажет только: господин нынешний небезгрешен, но вполне достоин благородного имени своего. Когда же я особенно наседала, он вставал, поправлял бабочку, сбрасывал пару несуществующих пылинок, провожая их взглядом до самого успокоения, и вспоминал о срочном деле в буфетной.

Вот кого я старалась совсем не замечать, так это охранников: не могла себя преодолеть. Я как бы рассеивала их взглядом, чтобы не расстраиваться. Правда, они были ненавязчивы и старались не мелькать перед глазами без нужды. Но все-таки!

ГЛАВА 30. КОГДА ДО НЕБА ДАЛЕКО И ДО ЗЕМЛИ НЕ БЛИЗКО

К этому утру я уже многое умела, одного лазанья по деревьям еще не освоила, если на них ветки не торчат через каждые десять дюймов. К сожалению, низ этого совсем не ветвился, до безобразия голый ствол, а лезть надо. На самой верхушке этот негодник запрятал, вон висят мои кисти, в отместку за то, что вчера я весь кон у него выиграла.

На стуле не достанешь, вот если подставить стол, стул и табурет сверху, то, если чуть подскочить, ухватишься. Но Жорж не даст портить мебель. Тогда, тогда – эврика! Голова моя садовая, бывают затмения, но не до такой же степени. Лестница! Именно! Та, что у Джо в конюшне стоит.

А она ничего, не такая уж тяжелая, как кажется.

Я дотащила ее, поставила и, оглянувшись вокруг (разумная предосторожность: среди моих многочисленных туалетов не сыскать ни одних брюк, даже таких незначительных, как шорты), полезла наверх, борясь с душой, которая норовила от страха дезертировать в пятки и там отсидеться в безопасности.

По веткам карабкаться ничуть не хуже, чем по лестнице, а даже и ловчее.

Я благополучно достигла нужной высоты, отвязала свое имущество и уже освоилась, с победным видом озирая окрестности. Последним в поле моего зрения должно было попасть окно на втором этаже дома, его я собиралась рассмотреть особенно хорошенько, поскольку за ним простиралась терра-инкогнито – комната Корсана. Я повернула голову и не поверила глазам своим – прямо на меня в упор смотрел сам Корсан. Я зажмурилась и замотала головой: дескать, сгинь нечистая сила, но сгинуть пришлось мне, и немедленно. Это обычно случается, когда теряешь равновесие, но земли я не достигла, потому что каким-то чудом успела ухватиться руками за толстую ветку. Открываю глаза и вижу – до неба высоко и до земли не близко, да еще ветка качается и сомнения одолевают. Привиделось, или нет? Одним словом, ситуация отчаяния и звать на помощь неудобно: спят еще все. Я первая проснулась, чтобы росу нарисовать. А еще говорят: тем, кто рано встает, тому бог подает. Мне бы сейчас совсем не помешало подать небольшой стог сена или хотя бы пруд. Но бог все-таки бог, он не оставил меня и подал Корсана. Значит, не привиделось, а жаль.

– Падайте! – крикнул он. – Я вас поймаю!

– Не могу! Руки не расцепляются! – ответила я.

Он молчит, соображает, что посоветовать, и я молчу, пока до меня наконец доходит, что это он с таким интересом разглядывает. От этого любые руки расцепляются сами собой, даже такие упрямые, как мои.

Корсан меня поймал, красную как рак, готовую провалиться куда-нибудь подальше, хоть в Австралию, только чтобы не с ним вместе.

– Почему вы смеетесь? – заносчиво спросила я – единственно, что мне осталось в этой плачевной ситуации.

– Потому что приключение вышло забавное!

– Отпустите меня!

– Руки не расцепляются, – ехидно ответил он.

– Я серьезно вам говорю, – самым строгим учительским тоном сказала я.

– И я серьезно. Когда вы падали, я боялся, что не удержу вас, вот и сцепились они намертво.

А может, он не шутит? Мои-то, правда, не расцеплялись.

– Что же, мы так и будем стоять?

– Некоторое время придется. А пока давайте поболтаем. Как вы жили здесь без меня, милая леди? Не скучали?

– Нет! Жила прекрасно!

Я уже поняла, что сморозила глупость и он, конечно, не преминет ее подчеркнуть. Так и вышло.

– Что я слышу! Я не смел надеяться, и вдруг такой подарок. Вам нравится мой дом, может, вам теперь понравится и его хозяин?

– Бросьте паясничать! Вы прекрасно знаете, что я хотела ответить на ваш дурацкий вопрос.

Он тотчас наклонился и поцеловал меня. Ну вот! Все начинается сначала.

– Это вам за дурацкий вопрос, – пояснил он, чтобы я не терялась в догадках. – Кажется, вы забыли, что являетесь моей добычей? Кто привязал ваши кисти?

– А зачем вам знать?

– Я должен наказать виновника. Он подверг вас неоправданному риску. Я мог бы не приехать сегодня, и вы бы сломали себе шею.

– Я сама их повесила… сушиться.

– М-да! Врать вы совсем не умеете, и вот же вам за это и за то, что вы стали еще очаровательнее.

Он опять меня поцеловал, и гораздо дольше, чем в первый раз. Понятно, за две провинности сразу.

Наконец он оторвался от моих губ и как-то медленно, ну, как в замедленной съемке, разжал руки и отступил, серьезно и немного отстраненно глядя на меня; нет, у него был взгляд глубокий, как будто он решал что-то очень важное про себя. Он шел и все время оглядывался именно таким взглядом, пока не скрылся в дверях, а я вместо того, чтобы собирать с земли рассыпавшиеся кисти, глядела ему вслед и думала, что он решал.

Но, ни до чего не додумавшись, вздохнула, собрала последние кисти, встала, отряхнула их и пошла ловить радужные блики.

ГЛАВА 31. ВАРИАНТЫ

Я уже наносила последние мазки и, кажется, не совсем бездарные, как меня по-свойски в бок толкнул грязноватый маленький кулачок. По манерам, грязи и размеру он мог принадлежать только Билли.

– Привет, – сказала я. – Что так рано?

– Рыбалил, – солидно ответил Билли. – Во, видишь?

– Что там у тебя?

– Ты что, слепая?

– Как сказать.

– Ну ясное дело! Опять малюешь и ничего не видишь и ничего не слышишь. Достала-таки! Шустрая. В следующий раз нипочем не сможешь, я так подвешу, так подвешу, что тебе придется до самого неба лезть!

Эта нешуточная угроза заставила меня взглянуть на него. Опираясь на локти и пятую точку опоры, он полулежал на траве, закинув нога за ногу, качая верхней, босой и пыльной, не забывая вызывающе посматривать на меня: мол, ну что ты против меня можешь сделать, малявка.

Я присела перед ним на корточки и, заглядывая в его лукавые глаза, начала:

– Билли!

– Да, милая леди.

Это он подражает Корсану, и небезуспешно.

– Знаешь, Корсан приехал. Он рассердился, когда увидел, как я лезу за кистями, и хочет наказать того, кто их туда повесил.

– И ты разболтала ему обо мне?!

Билли вскочил, он не мог поверить в такое подлое предательство.

– Нет, я сказала, что сама это сделала.

Я встала, собрала пожитки. И мы пошли: я по траве, а Билли по середине дороги, там пыли погуще.

– Ладно, – сказал он, усиленно загребая то левой, то правой, чтобы она столбом стояла. – Я не буду привязывать твои кисточки так, чтобы ты лазила за ними, я привяжу пониже, разбежишься посильнее, подпрыгнешь и сцапаешь.

– А нельзя их совсем не привязывать? – робко спросила я.

– Нет! – категорически отрезал он. И таким тоном, что сразу понимаешь, что предложение сие несуразное, и скажи спасибо, что так легко отделалась.

– Слышь? – это он мне опять.

– Да.

– Я тебе Крошку дам.

Я остановилась и забеспокоилась.

– А ты?

– Веселую возьму, только давай сразу – кусок в зубы. И айда, смотри, ждать не буду.

– Хорошо.

– Я пойду их седлать, а ты к Вану смотайся.

Ван все понимает с полуслова, и пара лепешек у него всегда имеется, да еще обязательно сверху что-нибудь подкинет для питательности и красоты. Удивительно это у него получается, как на полотнах Бонара. Надо будет попросить еще такие же сделать. Натюрморты у меня никогда не выходили. Может, с этими что-нибудь получится?

Я бы их, несомненно, выронила, потому что как же удержишь, если идешь с вытянутыми, притом разведенными руками, на которых лежат эти Вановы бугорки, любуешься им, и тут – хлоп: на повороте натыкаешься на ничего не подозревающего человека. Хорошо, реакция у Корсана оказалась такая, как надо, поймал один, а я другой не упустила.

– Спасибо! – потянулась я за первым, ну да у него так просто не получишь, а подпрыгивать не буду: не поможет.

– Отдайте! Я тороплюсь.

– Куда?

– Ну там, – неопределенно махнула я.

– Хорошо, возьмите.

Странно! Но черт с ним. Если я не поспешу… Я не стала додумывать, что стрясется, а просто припустила что есть мочи и еле успела.

Билли грозно ходил взад и вперед большими шагами, уперев руки в бока, маленький и сердитый. Он ничего не сказал, кроме короткого и выразительного: «Эхма!». Но я сразу почувствовала себя кругом виноватой и, более не мешкая, отдала ему бутерброд, и зацепив зубами свой, вскочила на Крошку. Да, именно, вскочила! Я здесь за эти месяцы сделалась лихой наездницей и вообще почти сорвиголовой. Что ножик кинуть, да так, чтоб непременно воткнулся, что в банку из-под пива попасть с двадцати шагов, что другие необыкновенности совершить, – это теперь раз плюнуть, наверно, воздух повлиял деревенский, здоровый, ну и отсутствие телевидения, радио и всех остальных средств массовой информации сказалась. Корсан тогда говорил, что у них в семье замкнутый образ жизни, и в эти пределы не допускается мерзость реальной действительности, и заодно вся она целиком как таковая. В этом, безусловно, есть что-то привлекательное.

– Эй, Лиз, смотри, к нам кто-то едет.

Я обернулась. Из-за поворота показался всадник на вороном. Но с такого расстояния не видно, кто это.

– Хозяин, – первый узнал Билли. – Ты оставайся, тебе нельзя, а я улепетываю.

Я с завистью смотрела ему вслед, как он бесследно исчезает в придорожных кустах. А может, и мне последовать его примеру? В случае чего можно придумать оправдание немудрящее, вроде того, что он мне ничего не говорил. А-а! Уже поздно! Надо было раньше решаться.

– Как любезно с вашей стороны, что вы не удрали, как вам того хотелось, и правильно сделали, потому что я бы все равно вас догнал и наказал.

– Вы что, мысли читаете?

– Некоторые удается. Мне кажется, за время моего отсутствия вы изменились.

– Я думаю, это от воздуха и затерянности. Вы сами не скучаете здесь?

– Нет, а теперь тем более.

– Но как же вы обходитесь без газет, радио и прочего?

– А зачем они мне?

– Ну, я не знаю, новости там, сплетни разные, происшествия, политика, бизнес.

– Вот видите, ничего привлекательного для человека, у которого достаточно средств к существованию, и познавшего изнанку жизни. Я почти уверен, что и вам этот бред не нужен. Я прав?

– Да, но как же вы обходитесь без книг?

– Почему вы думаете, что обхожусь?

– Но я не видела их у вас.

– Странно, у меня обширная библиотека, и я люблю читать.

– А телефон? Узнавать – так все.

– Не надейтесь, его нет.

– Жаль! – призналась я.

– Кажется, я был плохим хозяином и не ознакомил вас с домом, заставив питать напрасные иллюзии, придется по возвращении исправить это упущение.

– А зачем вы уезжали, если не скучаете здесь и ничего вас не связывает с тем миром?

– Ну, не совсем ничего, кое-что есть, женщины, например.

– Значит, вы из-за них уезжали?

– Не только, из-за вас тоже. После поражения, которое вы мне нанесли, я должен был, скажем так, зализать раны. Когда тебе отказывает одна женщина, нет ничего лучше, как найти другую.

– И нашли?

– Конечно, и, должен признаться, не одну.

– Мистер Корсан, – начала я, но он поморщился и перебил меня:

– Это слишком официально и не по-дружески. Я бы предпочел просто Доминик.

– Хорошо, Доминик, вы ничего не передумали в отношении меня?

– Нет, милая леди, наоборот, укрепился в своих намерениях, я же не бесчувственный чурбан, ваше неотразимое обаяние действует на меня, и очень сильно, я почти влюблен в вас.

– Значит, у меня нет никаких шансов? И отсюда я могу выйти или вперед ногами, или вашей любовницей?

– Точно так! Но будем надеяться, что первое не произойдет, поскольку подписывает смертный приговор вашему мужу, верные супруги должны умирать в один и тот же день.

– Предположим, если я вам уступлю, вы отпустите меня сразу или я буду вашей любовницей еще какое-то время?

– Вот здесь в моих планах произошли изменения. Для Стива достаточно самого факта вашей добровольной неверности, он чудовищно ревнив по отношению к вам. Вначале и для меня этого было бы достаточно, но сейчас я не в силах отпустить вас так скоро, вы будете у меня до тех пор, пока не надоедите мне, но должен вас огорчить: я очень непостоянен.

Я все равно огорчилась, но виду не подала и плакать больше не стану! Я выпрямилась в седле и с вызовом ему так улыбаюсь самой обольстительной улыбкой, дескать, смотри, ирод, на свою погибель, и бойко говорю:

– Но есть еще варианты!

– Какие же?

– Вы в меня почти, влюблены, сами говорили.

– Не буду отрицать.

– Ага! Ну так вот! Вы влюбитесь в меня совершенно и по доброй воле отпустите и будете просить прощение за причиненное зло. А если вы влюбитесь, но не раскаетесь и возьмете меня силой, то, погубив меня и Стива, погибнете сами, потому что я изведу вас как своего раба!

Все это было сказано с очень явным торжеством, к сожалению, недолгим.

– Страшное будущее вы мне наворожили. Но и у меня есть в запасе вариант. Вы, милая леди, забудете вашего мужа и других мужчин и предадитесь мне всей душой. Но я не буду так жесток, как вы, я оставлю вас при себе в качестве комнатной собачки. Я разрешу вам видеть меня и за хорошее поведение и преданность в качестве награды иногда, не очень часто, чтобы не слишком баловать, буду удовлетворять вашу страсть ко мне.

Такой вариант мне в голову не приходил. Он озадачил меня до крайности. А когда это со мной случается, я перестаю следить за собой и имею самый дурацкий вид. Один открытый рот чего стоит! Не считая вздернутых бровей и вытаращенных глаз, которые часто мигают. Вот Корсан чуть и не вывалился из седла от хохота. Хорошо, я машинально придержала, не позволив убиться.

Всю обратную дорогу у него было превосходное настроение, в отличие от моего. И если бы не библиотека, я бы не скоро избавилась от мрачной ипохондрии, напавшей на меня.

В библиотеке было море книг, а я, когда начинаю листать их, как-то забываюсь и перестаю замечать постороннее, тем более, когда я тысячу лет не сидела на лестнице в излюбленной позе комочком, но чтобы одна нога непременно болталась на свободе. Так мне удобно, и ничего с собой поделать не могу. Это еще с детства такая привычка укоренилась, несмотря на борьбу с ней леди Джейн, Кэрол, Нэнси и Стива. Кажется, к ним решил подсоединиться и Корсан. Вон также за ногу ухватился.

– Эй, милая леди, вы там навсегда обосновались?

– А что, мешаю вам?

Эгоист несчастный! Кабинет большой, места видимо-невидимо, вон же еще одна лестница. Нет, вытурить человека хочется по вредности характера.

– Нет, можете приходить сюда в любое время и сидеть на своем насесте сколько хотите, но уже четвертый час пошел, и вам не мешает подкрепиться. Слезайте. К обеду я разрешаю вам не переодеваться.

– А потом я вернусь сюда?

На всякий случай не мешает уточнить, если нет, надо сразу прихватить ту стопку.

– Ну, если хотите.

– Хочу, хочу, – поспешно заверила я, с неохотой спускаясь вниз.

Весь обед я боялась, что он передумает и под каким-нибудь благовидным предлогом не пустит меня к себе, и поэтому хотела опередить его. Проглотив наспех несколько кусков, я поднялась и, пробормотав что-то неразборчиво-оправдательное, хотела бежать занимать место, но он успел схватить меня за руку и усадить обратно, причем это все одновременно с нудной лекцией о вреде непережеванной пищи и сентенциями о правилах хорошего тона. Ладно уж, посмотрим, как ты сам будешь их нарушать, когда не сдержишь своего слова.

Но мне не пришлось выговаривать ему свои ехидные заранее заготовленные колкости, потому что он не только не захлопнул дверь перед самым моим носом, но широко распахнул ее передо мной.

Я мигом забралась на свое место и отключилась до того, как он опять схватил меня за ногу и велел спускаться.

– Что, опять есть надо? – спросила я.

– Нет, до ужина у вас еще два часа, чтобы проветрить мозги и одеться.

Я взяла свою стопку и неуклюже полезла вниз. Эх! Мне бы догадаться и держать ее покрепче, да увернуться, ведь знала, с кем имею дело. Но я прозевала момент. Он отобрал ее у меня и не церемонясь выставил за дверь, даже препираться не захотел. А еще джентльмена из себя разыгрывает. Несколько книг пожалел!

Я с неудовольствием и досадой смотрела на нелюбезно закрытую дверь, когда она опять распахнулась и появившийся Корсан грозно спросил:

– Как?! Вы еще здесь?!

Пришлось спешно уносить ноги, и только за углом, где он не мог ничего увидеть, потрясти кулаком: дескать, и воздается же тебе когда-нибудь по заслугам – трепещи!

Но делать нечего, пошла натягивать форму. Она была опять новая и такая же великолепная, украшения – тоже. Если так пойдет дальше, то миллионы Корсана неминуемо перейдут к ювелирам и портным.

Пусть себе разоряется! Чего его жалеть? Он-то никого не пожалел.

– Эй, Лиз! – услышала я голос Билли. Обернулась и махнула ему рукой.

– Залезай, если уж маячишь в окне.

– Ты где пропадала? – спросил он.

– В библиотеке.

– А что ты там делала?

– Читала.

– Все время? – поразился он.

– Угу.

– Во даешь! Это же сколько надо терпения иметь! И чего ты там вычитала?

– Ну, разное, например, об одном человеке, который написал много книг, о его друзьях, родных, врагах, завистниках, некоторых обстоятельствах его жизни, как это потом превращалось в то, что он писал.

– Понятно, а я, пока ты прохлаждалась, шалаш поставил на озере, вместительный. Завтра утром увидишь.

Все время нашего разговора Билли не стоял на месте, не тратил даром время. Он сделал круг, открывая по ходу дела все, что открывалось, не найдя ничего стоящего, остановил свое внимание на самом блестящем и заманчивом – на украшениях. Первым он взял кольцо, которое повертел в руках, посмотрел через него одним глазом на себя в зеркало, потом приладил его на нос. Там оно плохо держалось, но на большом пальце – значительно лучше, здесь и осталось, и, чтобы не обижать остальные четыре, украсил и их тоже. Потом попались серьги; не найдя дырочек в ушах, он нашел все равно за что им зацепиться рядом, в роскошной шевелюре. Места оказалось в избытке, и на ней прекрасно разместилось все остальное: колье, браслеты и прочее.

И как всегда, когда человеку хорошо и весело и он вертит головой от удовольствия в разные стороны, чтоб лучше блестело, ворвется какая-нибудь вредоносная личность, которая все испортит. Эту неблагодарную роль взяла на себя Алиссия.