Текст книги "Предчувствия в повседневной жизни: работа со спонтанной информацией, когда рациональное мышление не помогает"

Некоторые люди принимают во внимание роль психокинеза в предполагаемых предчувствиях. С этой точки зрения люди, у которых есть предчувствия, бессознательно создают будущее, которое они видят. Разум в буквальном смысле влияет на материю. Согласно этой теории, если у меня возникла внезапная мысль, что телефон зазвонит, и через две минуты это происходит, значит я не предчувствовала телефонный звонок и не уловила с помощью телепатии намерение своей подруги позвонить мне. Вместо этого я убедила подругу позвонить, воздействовав на нее своим ожиданием. Мое предполагаемое предчувствие (или телепатия) привлекло внимание подруги, побудив ее позвонить мне.

Я могу понять эту теорию в применении к своим друзьям, звонящим по телефону. Мне труднее принять ее, когда я думаю о более серьезных будущих событиях, таких как бедствия и массовые трагедии. Адмирал Ангелос Танаграс, бывший президент Греческого общества психических исследований, однажды объяснил, как предчувствия, и даже предчувствия катастроф, могут быть примерами контроля разума над материей. Танаграс заявил, что, если человеку снится авиакатастрофа, он способен вывести из строя самолет с помощью психокинеза, чтобы воплотить свой сон.

Хотя Танаграс явно считал такой подход более удобным, чем идею предчувствия, поскольку он сохраняет открытость и неизвестность будущего, я это воспринимаю как форму магического мышления, которую большинство из нас оставляет в детстве, когда нам казалось, что лишь одной своей мыслью мы способны разрушить окружающий мир. Я по-прежнему убеждена, что наши мысли не обладают такой властью и не вызывают ужасных происшествий, которые мы иногда предчувствуем.

Доктор Дин Радин, известный парапсихолог и автор нескольких популярных книг по пси-исследованиям, предложил другую теорию. Он задался вопросом, действительно ли предвидение является самым простым объяснением всех пси-переживаний? Согласно теории доктора Радина, возможно, я не улавливала намерения подруги позвонить, когда ожидала ее телефонного звонка, а видела собственное будущее, в котором мне звонят. Если все пси-события нуждаются в подтверждении, тогда каждое из них может быть предчувствием того, что это событие произойдет когда-нибудь в моем будущем.

В этой теории телепатия становится предчувствием того, что позднее мы узнаем, о чем думает кто-то другой. Ясновидение становится предчувствием того момента, когда мы узнаем о произошедшем событии (человеке или объекте). Даже психокинез можно рассматривать как предчувствие будущего состояния физического объекта.

Доктор Радин подтверждает одно из наблюдений Джона Данна. Данн задавался вопросом, почему образы событий в его снах часто совпадают с изображениями, которые он позже видит в газетах. Фотографии в газетах были сняты под точно таким же углом, на них часто были лица людей из его снов. Однажды ему даже приснился газетный заголовок о трагедии, в которой погибли сотни людей, и позже он узнал, что число погибших, которое ему приснилось, совпадало с заголовком, который он увидел на следующий день. При этом оно не совпадало с реальным числом пострадавших. Данн спрашивал себя, действительно ли предчувствия относительно общественных или глобальных событий являются предчувствием нашего личного будущего, в котором мы узнаем об этих событиях. Возможно, мы видим сон не о самой катастрофе, а о том, как мы узнаем о ней из средств массовой информации.

8. Предчувствие или ретроспективное восприятие. Большинство людей, переживших предчувствие, сначала не замечают его. Они отмечают стартовый момент как нечто необычное, но не распознают его как часть предчувствия до тех пор, пока не появится сопутствующее ему событие. Тогда они оглядываются на тот стартовый момент и внезапно понимают, что это была не просто тревога или случайное озарение. Они качают головами и в изумлении, разочаровании или страхе говорят: «Я знал, что это должно было случиться!»

Запоздалое распознавание предчувствия после связанного с ним события кажется одновременно и очень четким, и сбивающим с толку. Многие люди с трудом верят, что это событие так явно совпадает с их предшествующими тревогами, и в то же время не сомневаются в том, что это было предчувствие. Однако с точки зрения других все это очень похоже на объяснение задним числом. Возможность ретроспективного взгляда, маскирующегося под предчувствие, в равной степени огорчает как скептиков, так и тех, кто пережил предчувствие. Взгляд в прошлое возникает, когда после трагедии мы оглядываемся назад и видим путь, по которому она прошла, петляя в зависимости от наших решений, пока не обрушилась на нас. Мы оглядываемся назад и видим все крошечные моменты, ведущие к этому меняющему нашу жизнь событию, и задаемся вопросом, как мы могли пропустить эти подсказки. Слишком часто мы задаемся вопросом, должны ли мы были это заметить или поступить иначе, и наши воспоминания незаметно для нас меняются, чтобы соответствовать произошедшей трагедии. Когда Баркер начал свое исследование после трагических событий в Аберфане и просил людей вспомнить, были ли у них более ранние предчувствия на этот счет, он рисковал запутаться и не увидеть разницы между стартовым моментом предчувствия и естественной способностью видеть закономерности задним числом.

Исследователь не может отличить предчувствие от обычного ретроспективного взгляда. В обоих случаях человек на обломках катастрофы оглядывается в прошлое и восклицает: «Я знал, что это должно было произойти!» Но мы можем заметить разницу на собственном опыте. Она заключается в стартовом моменте.

Стартовый момент предчувствия с самого начала вызывает недоумение и выделяется среди всех остальных переживаний чем-то странным, определенным и озадачивающим. Я могу быть не уверена в смысле стартового момента, но знаю, что происходит нечто необычное. Когда наступает будущее событие, оно кажется глубоко связанным со стартовым моментом. На этом стартовый момент завершается.

При взгляде назад стартового момента нет: никакого удивления, замешательства или уверенности, которые способны одержать верх над тем, что, как нам кажется, мы знаем. При взгляде в прошлое возникает чувство неизбежности. Я оглядываюсь назад и вижу все решения, которые приняла, и действия, которые привели непосредственно к этому моменту, но не вижу того загадочного мгновения, когда знаю больше, чем могу объяснить. Теперь, когда мне известно больше, будущее событие может выглядеть неизбежным и вполне предсказуемым, но оно не связано с более ранним предупреждением.

За время работы психологом я часто слышала подобные опасения от людей, которые оглядывались назад и удивлялись, почему они не уловили признаков, предупреждающих о проблеме: почему они не сделали все возможное, чтобы вовремя привезти своих близких к врачу, или почему не предложили другу подвезти его. Взгляд в прошлое и горе превращают любой возникавший ранее вопрос или сомнение в уверенность, которую мы сознательно игнорировали. Но этот пугающий взгляд в прошлое, подтвержденный реальным горем, не является предчувствием. Если не выделяется более ранний момент, отличающийся от всех других внезапным чувством безотлагательности и уверенности, необъяснимых в то время, ни о каком предчувствии и речи не идет.

В повседневной жизни нам требуются интуиция, умение считывать первые впечатления и нетривиальная способность распознавать закономерности среди хаоса обыденных событий. Мы обладаем величайшей способностью интуитивно чувствовать связи, ощущать опасность, распознавать закономерности среди случайного шума и даже игнорировать доказательства обратного, чтобы воплощать свои планы. Тот факт, что иногда мы совершаем ошибки, не должен останавливать нас или расцениваться как предлог отказаться от поиска предчувствий. Ошибки проистекают из величайшей силы – способности чувствовать мир вокруг себя.

За пределами всех разумных альтернатив и рациональных объяснений лежит Вселенная, полная тайн. Предчувствия способны приблизить нас к пониманию того, что лучшие ученые и религиозные лидеры знают о времени, Вселенной и пределах человеческих возможностей. Для этого необходимо найти шаткое равновесие между открытостью к существованию пси и готовностью подвергать сомнению собственный опыт. Если слишком сильно отклониться в ту или другую сторону, можно потерять равновесие. Если отклониться к рациональным объяснениям, можно в конечном итоге вычеркнуть все пси-события из своей жизни. Если отклониться к чрезмерной открытости, можно начать называть все свои переживания формой пси, и от этого значимость экстрасенсорики в жизни теряется. Встав на золотую середину, балансируя между рациональным скептицизмом и открытым любопытством, мы можем извлечь пользу из ситуаций, выходящих за рамки рационального понимания.

Часть 2. Общие предположения

Глава 4. Память, воображение и свобода воли

Летом, когда мне исполнилось 16, моя семья переехала из тихого предместья Сиэтла в город. Родители взяли меня и моего младшего брата Тома – двух первенцев, все еще живущих с ними, – помочь выбрать новый дом. Они даже спросили нас, каким бы мы хотели, чтобы он был. Мы с Томом исписали страницы безумными мечтами, вроде двухэтажной библиотеки со встроенными книжными полками и винтовой лестницей, а может быть и бассейна на заднем дворе.

Но больше всего мы оба хотели иметь спальню подальше от родителей. К тому времени я уже семь лет жила в спальне по соседству с родительской и хотела расположиться немного подальше. Том все эти годы наслаждался одиночеством в комнате этажом ниже и не был готов отказаться от своей независимости. В каждом доме, выставленном на продажу, пока родители обсуждали площадь и сантехнику с агентом недвижимости, мы с Томом договаривались друг с другом о лучшей (самой дальней) спальне. В конце концов, мы договорились по очереди выбирать спальню в каждом новом доме, который осматривали. Когда мы вошли в старый, немного обветшавший дом в спальном районе Уоллингфорд, пришла очередь Тома, и я уже думала о следующем варианте из списка.

Сначала тот дом в Уоллингфорде мне не слишком понравился. Помимо того, что он был ветхим, он был несовременным, выкрашенным в несочетающиеся цвета. Но когда я выглянула из окна гостиной и увидела пустующее здание школы XIX века через дорогу, что-то щелкнуло в моем мозгу. Школа выглядела знакомо. Я откуда-то помнила ее, но не могла точно понять, откуда.

Когда вся семья проследовала за агентом недвижимости на второй этаж, я, нахмурившись, задержалась в гостиной. Теперь комната казалась мне знакомой, но я не могла понять, почему. Видела ли я ее раньше? Я расслабилась и позволила этой части воспоминаний расшириться, пока не вспомнила, как смотрела на школу из окна маленькой спальни наверху. У меня перехватило дыхание. Я вспоминала дом, как будто уже жила в нем когда-то. Хотя я никогда раньше не видела этот дом, я его помнила. Я вспомнила, как ненавидела свою комнату наверху – опять же, по соседству со спальней родителей. Или я бы возненавидела эту комнату в будущем, когда в конце концов мы все сюда переедем.

Я быстро проанализировала другие возможные объяснения. В 16 лет я уже знала самые распространенные аргументы против предчувствий. Воспоминания могут обманывать. Просто разыгралось воображение. Ни тому, ни другому нельзя доверять. Может быть, этот дом был похож на один из тех, что мы посмотрели раньше. Возможно, я подслушала разговор родителей об этом доме, преобразовала его в картинку и теперь приняла воспоминание за предчувствие. Возможно, это был момент, когда я приняла желаемое за действительное, хотя именно в этот момент мне, на самом деле, хотелось ошибаться насчет комнаты наверху. Я знала, что мне нужно увидеть эту спальню и понять, ее я вспомнила или нет.

Я медленно поднялась по лестнице, скрестила пальцы на удачу и вошла в маленькую спальню. Еще с порога я увидела, что окно выходит на школу, и молодой клен на углу тоже выглядел слишком знакомым, с того же ракурса, что и в моей памяти. Это был тот же самый вид. Я не сомневалась, что вспоминаю какой-то момент в будущем, когда этот дом станет нашим. Я стояла в своей будущей спальне и собиралась застрять здесь на долгие годы рядом с родителями. Снова. «Можно начать привыкать к этому прямо сейчас», – недовольно подумала я, и мне стало интересно, почему у меня никогда не было каких-то крутых предчувствий о приятных вещах.

Но родители вышли из спальни, качая головами, и у Тома был скучающий вид. Отец огляделся и пробормотал: «Да тут куча работы». Вернувшись на кухню внизу, мама вздохнула, глядя на крошечную выкатную посудомоечную машину и шкафы 50-летней давности. Потом мы все спустились в отремонтированный подвал, где мы с Томом ахнули от удивления.

На целых два этажа ниже главной спальни располагалась комната мечты любого подростка. Фактически это был номер с собственной ванной комнатой и выходом на улицу. Я могла дотянуться до потолка, даже несмотря на свой рост всего в пять футов, а единственное окно находилось почти на уровне земли. Но тот, кто жил в этой комнате, мог слышать все, что делается в доме, в то время как до людей наверху не доносилось ни звука снизу. Это была пещера, уединенная и отдаленная, но все же имеющая связь с внешним миром. Том ухмыльнулся, беззвучно произнеся «она моя» из-за спины отца.

Мое сердце упало. Предчувствие подсказывало мне, что шансы на то, что мы будем жить в этом доме, теперь намного выше, чем кто-либо мог предположить. Хотя у меня не было разумных причин полагать, что родители купят этот дом, я знала, что мы четверо, скорее всего, переедем сюда уже к концу лета.

Когда мы все вернулись на кухню, я осталась внизу и расхаживала между пещерой и гостиной, перебирая варианты. С одной стороны, я знала, что мне суждено попасть в комнату наверху, потому что именно на это указывало мне предчувствие, и кто я такая, чтобы спорить с судьбой? С другой стороны, родители могли быть правы: предчувствия – это ерунда. И тогда это означало, что я глупо поступаю, доверяя своим чувствам, но также и то, что у меня все еще есть шанс получить хорошую спальню в следующем доме. Но опять же, с другой стороны, почему я не могу доверять своей памяти? И если мое переживание было предчувствием, почему я не могу изменить мелкую деталь, влияющую на то, какая комната достанется мне? Я вернулась к окну пещеры, посмотрела на уличную грязь и приняла решение. Я доверюсь своей памяти как предчувствию о нашем реальном будущем в этом доме и использую эту информацию в своих интересах. Я могла делать, что хотела, – и прямо сейчас я хотела заполучить эту спальню.

Вернувшись наверх, я отвела Тома в сторону и предложила ему сделку века. В обмен на то, что я получу право выбора в этом захудалом доме (по общему признанию, с идеальной спальней), я предоставлю ему право выбора во всех остальных домах, которые мы посмотрим – без споров и попыток все переиграть. Том удивленно приподнял брови. Мы услышали, как мама восклицает, что этот дом совсем не такой, как она ожидала, и Том рассмеялся. «Ты об этом пожалеешь», – сказал он, и мы обменялись рукопожатием.

В течение следующего месяца мы объехали еще 10 или 15 домов, и в каждом Том радостно указывал на самую крутую спальню, которую он собирался занять. Я улыбалась и соглашалась с ним: да, он мог выбрать любую спальню, какую захочет, сделка есть сделка. Я не видела необходимости рассказывать ему о своем предчувствии. Кроме того, я могла ошибаться. Я сильно рисковала, упуская шанс на все классные спальни в Сиэтле. Кроме одной.

Как выяснилось, другие дома или располагались не в том районе, или в них не было достаточно комнат, или они были проданы к тому времени, как мы добрались до них. Большинство домов в то время продавалось в считанные дни, но мой дом – мой дом – был выставлен на продажу еще шесть недель, будучи слишком ветхим, чтобы привлечь к себе чье-то внимание. Наконец, наши родители снова вернулись к нему. Мы совершили вторую экскурсию, и на этот раз родители согласились, когда агент недвижимости объяснил, как легко будет переделать кухню и отремонтировать полы.

Во время второго визита мы с Томом остались в гостиной, молча глядя друг на друга, пока разговор наверху перешел на обсуждение краски и обоев. Я сидела на кушетке и смотрела, как он расхаживает и хмурится каждый раз, когда до нас доносится смех. «Они никогда не купят этот дом, – настаивал он. – Ты только посмотри на эти цвета. И на кухне все нужно менять».

На следующий день родители внесли аванс за дом, несмотря на тщетные протесты Тома. К концу того лета мы переехали, и я поселилась в своей частной пещере.

Не может быть никаких сомнений, что предчувствия стирают границу, которую мы так тщательно проводим между причиной и ее следствием, а также грань между воображением и объективной реальностью. Когда какое-либо пси-событие сдвигает эти рамки, хотя бы немного перемещает ее, многие опасаются, что они рухнут или полностью сотрутся. Люди думают: «Либо реальность существует отдельно от нашего восприятия, либо объективной реальности нет, и все, что мы знаем о том, как устроен мир, неверно». Неудивительно, что столь многие люди категорически отвергают идею предчувствий; если допустить такую возможность, это может поставить под угрозу все, что мы знаем.

Доктор Карл Саган, блестящий ученый и один из самых известных астрономов страны, в своей последней книге выразил обеспокоенность тем, что иррациональная вера в паранормальные явления может помешать людям понять научную природу Вселенной. Он переживал, что иррациональные предрассудки могут вытеснить логику и непосредственное наблюдение за миром природы, и наука потеряет свою значимость.

Но Саган также был готов придерживаться качественных научных данных, куда бы они ни вели, видел многообещающие исследования телепатии и возможности влияния разума на материю.

Даже исследователи-парапсихологи начинают немного беспокоиться, когда их эксперименты оказываются слишком успешными. Они опасаются, что общество потеряет способность мыслить критически, если примет их выводы за чистую монету. Джон Белофф чрезвычайно подробно описал это опасение в статье 1996 года, озаглавленной «Как примириться с паранормальными явлениями». Он предположил, что если парапсихология подтвердит спонтанные случаи предчувствий, обычные люди потеряют способность различать факты и фантазии. Наука развалится, и в мире воцарится иррациональность.

Однако, несмотря на эти опасения, Белофф выступил за продолжение исследований пси-событий, полагая, что риски стоят того, если удастся лучше понять возможности человеческого разума. Белофф считал, что у нас больше шансов понять эти события, если изучать их в контексте повседневной жизни.

Я не думаю, что возможность предчувствий вступает в противоречие с рациональностью. Принятие странных (для нас), слишком запутанных для человеческого разума вещей как части объективной реальности возможно без противоречия научным исследованиям, здравому смыслу или способности критически относиться к жизненному опыту. На самом деле то, что нам известно о научных исследованиях, здравом смысле и критическом мышлении, может помочь заново установить грань между допустимыми и фантастическими загадками.

Конечно, изучение предчувствий может привести нас прямо к границе нашего научного знания, но эта черта обозначает лишь разницу между тем, что наука может доказать, и тем, что она еще не познала. Граница, отделяющая то, что мы знаем, от того, чего не знаем, не просто хорошо нам знакома – ее очень легко пересечь. Человек может полдня провести, занимаясь деятельностью, не имеющей под собой прочной научной основы. Каждый раз, когда мы принимаем реальность собственного саморефлексивного сознания, мы пересекаем эту черту, поскольку наука еще не может объяснить, как материя в мозгу осознает самое себя.

Рациональные объяснения, которые люди используют для обесценивания предчувствий, сводятся к нескольким привычным аргументам. Люди, которые думают, что у них было предчувствие, должно быть, просто принимают нечто обычное за неординарное. Возможно, они лишь выдумывают связь между двумя никак не связанными между собой событиями. Вероятно, у них ложные воспоминания, или же их первое впечатление было неверным. Возможно, они заглянули в прошлое, чтобы увидеть связи, которых на самом деле объективно никогда не существовало. Они могут ошибаться, видя связи там, где есть только совпадения.

Все эти объяснения разумны. Я знаю, что не всегда могу доверять своей памяти; я забываю детали, имена и даже целые дни за прошедшие годы. Я тоже не всегда доверяю своему воображению. Я представляю вещи, которых на самом деле не было: например, я видела лицо на старом виниловом паркете. Я знаю, что это не лицо, но мой мозг легко распознает знакомые образы в случайных трещинах и пятнах.

Многие необычные переживания в нашей культуре объясняются ошибками в памяти, рассуждениях и воображении. Однако мы слишком часто позволяем этим разумным объяснениям отвлекать наше внимание от настоящих тайн жизни. Всем известно, что в науке или в суде одного ничем не подкрепленного воспоминания недостаточно, чтобы доказать что-либо, но мы забываем, как часто мы каждый день полагаемся на переживания, правильность которых мы никому не могли бы доказать – в их числе почти каждое незначительное мгновение повседневной жизни. Мы забываем, что личный опыт не нуждается в столь точных доказательствах.

Наука говорит, что любое событие, переживаемое в воображении или памяти, менее объективно и, следовательно, менее реально и надежно, чем вещи и события, которые мы воспринимаем с помощью пяти органов чувств. Однако если мы исключим любое необъяснимое наукой восприятие, то лишимся многих важных сторон своей жизни, таких как интуиция, творчество, эмоции и мечты.

Предчувствия хранятся в воспоминаниях, какими бы ошибочными они ни были. Чтобы удержать первое впечатление – стартовый момент предчувствия – и сохранить его во времени, пока будущее не догонит его и не соединится с ним, требуется память. Предчувствия, независимо от их происхождения, приходят в первую очередь из нашего воображения. Фактически любой внутренний образ чего-то, что не находится непосредственно передо мной, будь то объект или событие, чувство или мысль, возникает благодаря моей способности нечто вообразить. Любое действие, которое я предпринимаю в направлении неизвестного будущего, становится возможным только благодаря воображению – будь то сопровождение родителей при выборе дома, сделка с братом за лучшую спальню или воспоминание о доме, которого я еще не видела.

В повседневной жизни только память и воображение могут помочь распознать и понять предчувствия. Хотя ученые и разработали эксперименты, чтобы доказать существование предвидения в целом, большинство из нас никогда не станут их участниками. Нам придется полагаться на собственные суждения и здравый смысл, чтобы распознавать и отделять предчувствия от других способов познания.