Текст книги "В сердце моем навсегда"

Глава 3

Шесть недель спустя

Двери тихо отворились. Коннор не поднял глаз, потому что знал, кто это, и потому что это вызывало раздражение его непрошеной и нежеланной гостьи; он продолжал возиться с запонкой.

– Что тебе, Берил? – равнодушно спросил он. Она не издала ни звука. Закрыла за собой дверь и прислонилась к косяку, глядя, как он намеренно ее игнорирует. Это усиливало ее раздражение, но одновременно и давало возможность просто смотреть на него. Зная, что это его чрезвычайно раздражает, она вдоволь насмотрелась на него, потом спокойно спросила:

– Это мои духи?

Коннор внезапно обернулся. Он застал ее врасплох. Бледно-голубые глаза Берил, составляющие резкий контраст с темно-каштановым цветом ее волос, были прикованы к его широким плечам. «Так как именно она рекомендовала мне портного, возможно, сейчас она поздравляла себя с тем, как великолепно сидит на мне фрак», – цинично подумал он. И, не пытаясь скрыть нетерпение, спросил:

– Что твои духи?

– Это они позволили тебе заметить меня до того, как я заговорила?

Берил УокерХолидей была наверное, самой красивой из всех известных ему женщин.

– Множество разных вещей, – ответил он. – Твои шаги в коридоре. Твой легкий вздох. И твои духи. Ты это хотела услышать?

Улыбка преобразила ее красивое лицо в ослепительное. Она оттолкнулась от двери и шагнула вперед.

– Мужчины всегда замечают тебя прежде, чем ты заговоришь, – продолжал Коннор. – Только потом отворачиваются, стоит тебе открыть рот. – Сопровождая слова действием, Коннор отвернулся и начал застегивать золотую запонку на левом рукаве.

Берил слегка качнулась назад, словно физически ощутила нанесенный удар.

– Наверное, ты испытываешь определенное удовольствие от жестокого обращения со мной, – сказала она. – Неужели я так глубоко тебя ранила, что ты должен наказывать меня на каждом шагу?

– Не трать зря силы, Берил. Эти речи я уже слышал.

Она задумчиво постояла, поднеся кончик указательного пальца к губам. Но поскольку не могла заставить его взглянуть на себя, то расчетливая невинность этого жеста пропала зря. Берил уронила руку. Изменив тактику, сказала:

– Ты выглядишь очень красивым сегодня вечером. Тебе идет такой покрой фрака.

Он не подал виду, что слышит ее.

Верил приблизилась к нему, зайдя со спины, чтобы критически оценить мужчину, делая вид, что интересуется его вечерним туалетом.

– Тебе следует всегда так одеваться, – сказала она. Он совершенно великолепен, подумала она, когда его стройное, сильное тело заключено в ладно скроенную одежду. Правда, черные волосы вопреки моде касаются воротника, а пальцы, теребящие запонки, огрубели, но Берил даже это находила привлекательным. Мысль о том, что беспокойная энергия Коннора затянута в черной фрак и брюки, ее интриговала. Желание отпустить эту энергию на свободу возбуждало ее, возбуждало почти так же сильно, как перспектива быть пойманной за этим занятием. Когда Берил взглянула через плечо Коннора на свое отражение в зеркале, она увидела, что ее глаза потемнели.

Коннор поймал в зеркале отражение страстного взгляда Берил и прищурился. Едва сдерживая нетерпение, спросил:

– Ты что-то хотела спросить у меня или просто пришла позлорадствовать?

Она легонько похлопала его по плечу и, обойдя вокруг, остановилась перед ним. Она притворилась, что не понимает, уголок ее рта приподнялся в лукавой, многозначительной улыбке:

– Позлорадствовать? Ты говоришь ерунду. С чего бы это мне злорадствовать?

Он отстранился от ее протянутой руки и расправил фалды фрака.

– Хватит, Берил. Я не собираюсь отвечать тебе. Если тебе есть что сказать, говори.

Ее улыбка погасла. Рука медленно упала и повисла вдоль туловища.

– Ну, хорошо, – ответила она. – Я нахожу очень пикантным твое решение выставить себя на продажу.

Она следила глазами за его отражением в зеркале, когда он отошел в сторону. Наблюдала, как он подошел к шкафу и стал рыться в одном из выдвижных ящиков, пока не достал серебряную фляжку. Отвинтил крышку и поднес ее к губам.

– Полегче с этим, – заметила она. – Ты не в лучшей форме, когда выпьешь.

Не обращая на нее внимания, Коннор сделал большой глоток. Потом завинтил крышку и сунул фляжку в карман жилета.

Шурша платьем из тафты, которая переливалась отблесками пурпурного цвета, она подошла к нему. Положила руку на плечо умоляющим жестом, но не смогла скрыть гневных интонаций в голосе.

– Ты ведешь себя глупо, Коннор. Не думаешь же ты всерьез это проделать. Эта земля не может быть настолько важна для тебя, черт побери, чтобы себя за нее продавать.

– Думаю, я как раз и доказываю это, – спокойно ответил он и снял ее руку со своего плеча.

– Но так дешево?

В его коротком смехе не было веселья.

– Все мы имеем свою цену, Берил. Ты, конечно, продалась бы дороже… – Он пожал плечами.

Она отвесила ему сильную пощечину.

Коннор не ответил тем же. Он пригвоздил ее к месту пристальным взглядом и заговорил только после того, как след и жжение от удара исчезли с его щеки.

– Полагаю, ты отвела душу, – спокойно произнес он. – В следующий раз не успеешь ты даже подумать о том, чтобы ударить меня, как я тебя собью с ног.

Берил не дрогнула. Но, услышав его ледяной, полный самообладания голос, отступила на шаг.

– Это равносильно тому, что ты назвал меня шлюхой.

– И что?

Красивое лицо Берил исказилось от гнева.

– Ты ублюдок!

Понимая, что его спокойствие только больше распаляет ее, Коннор приподнял черные брови.

– Ублюдок? Не думаю. Однако видит Бог, если бы я им был, у меня, возможно, не было бы таких проблей. Эта земля после смерти матери стала бы моей без помех и препятствий, а не оказалась бы в руках моего отца.

– Если бы она хотела, чтобы ты ее получил, она оставила бы завещание, – резко отпарировала Берил. – Вероятно, она хотела, чтобы ее получил Раштон. Это заставило тебя вернуться в Нью-Йорк, не так ли? Заставило признать, что у тебя есть отец. Возможно, Эди с самого начала точно знала, чего добивается.

То, что Берил, вероятно, права, никак не повлияло на настроение Коннора. Ему и самому приходила в голову такая же мысль, но совершенно неприемлемым было услышать это от нее. Он никогда не считал себя безрассудным, но сейчас был вынужден пересмотреть мнение о себе.

– Оставь меня в покое, Берил. Желания моей матери тебя никоим образом не касаются.

Гнев исчез с лица Берил. Краска сошла с ее щек, и они стали молочно-белыми и гладкими. Ее полные губы сложились в безмятежную улыбку. И лишь бледно-голубые глаза поблескивали капельками непролитых слез.

– Ты и правда меня так ненавидишь, Коннор, что не можешь даже мысли допустить о моей правоте? Тебе настолько невыносима отдать мне должное?

Да, подумал он, это действительно невыносимо. Но ничего не ответил и отвернулся. Испытывает ли он к ней ненависть? – подумал он. Или к самому себе? Нелегко признаться, но вопреки разуму его все еще тянет к ней. Ее власть над ним была так велика, что он не мог заставить себя относиться к ней так равнодушно, как притворялся. Не чувствовать совсем ничего означало бы освобождение; ненависть его связывала. Пусть это несправедливо – он еще больше ненавидел ее за это. Немного утешало его то, что он ее не любит и, вероятно, никогда не любил. Это было бы невыносимо.

– Нам надо идти, – сказал он. – Если ты все еще собираешься сопровождать нас с отцом, хотя в этом нет необходимости.

– Я хорошо это понимаю, но приглашение послано и мне тоже. – Она снова подошла к зеркалу и пригладила корону своих темно-каштановых волос. Указательным пальцем отвела прядку за ухо. – А я чрезвычайно любопытна, – сказала она. – Мне хочется познакомиться с человеком, который полагает, что может купить тебя для своей дочери. – Ее улыбка была прекрасна и коварна. – И мне очень хочется познакомиться с его дочерью.

Желваки заиграли на скулах Коннора. Он сделал усилие над собой и расслабился.

– Не вздумай все испортить, Берилл.

– А что, если она окажется страшной, как грех? Или, еще хуже, строптивой? Что ты знаешь об этой семье, кроме того, что скандалом заканчиваются почти все их дела? Я слышала разные истории об этой семье с тех пор, как приехала в Нью-Йорк. Деньги Джона Маккензи Уорта лишь заглушают слухи, но не могут окончательно их подавить. Ты подумал об этом, Коннор?

– Замолчи, Берил, – с угрозой произнес он.

– Разве девять тысяч акров земли в Колорадо на столько важны, чтобы жениться на незаконнорожденной?

Секунда прошла в напряженном ожидании ответа. Потом он спокойно произнес:

– Я бы женился даже на тебе, если бы это помогло мне сохранить землю, принадлежавшую матери. Видит Бог, как я тебя презираю. Поэтому, Берил, не имеет значения, кто она или что она, Я принял решение. – И он направился к двери.

– Ты, должно быть, очень сожалеешь о потере тех двенадцати тысяч долларов, – сказала она, когда он уже открыл дверь.

Он оглянулся через плечо:

– Ты даже не можешь себе представить, как сожалею.

У Коннора не было времени размышлять об украденных деньгах или об упущенных возможностях. В коридоре он встретил отца.

– Ты не видел Берил? – спросил Раштон Холидей.

Люди часто отмечали поразительное сходство между отцом и сыном. При разнице в двадцать лет они наконец достигли того возраста, когда нечего было и удивляться, если посторонние принимали их за братьев. Это могло бы польстить им обоим, но ни Коннор, ни Раштон так не думали. Конечно, они признавали, что у них есть нечто общее во внешности: густые, черные как смоль волосы, лишь слегка тронутые сединой на висках Раштона; одинаково широкие плечи, высокий рост – Коннор перегнал отца всего на полдюйма; и агрессивная квадратная челюсть. Но на этом сходство заканчивалось. Коннор считал, что манеры отца полны холодной нетерпимости. Раштон видел на лице сына печать цинизма. Аристократические черты отца были чужды сыну, а те же красиво вылепленные черты лица сына выглядели вызывающими в глазах отца. Их черные блестящие глаза были подобны зеркалам, но не выдавали почти никаких мыслей или чувств, в которых им не хотелось признаваться.

Они были так похожи, что им с трудом удавалось не выходить за рамки приличий.

– Она в моей спальне, – ответил Коннор. – Я только что говорил с ней.

Раштон пристально посмотрел на сына тяжелым пронизывающим взглядом:

– Ей нечего делать в твоей спальне.

– Скажи это Берил, отец. Я ее туда не приглашал. Моя совесть чиста.

– Черт бы тебя побрал, Коннор, – тихо произнес отец. – Я хочу, чтобы ты держался от нее подальше.

– Это вызовет неловкость, тебе не кажется? Мы оба живем под крышей твоего дома. Даже при том, что это огромная крыша, мои возможности ограниченны. – Он выжидательно смотрел на отца, на его губах играла легкая улыбка, а брови слегка приподнялись.

У Раштона перехватило дыхание. Это Эди смотрела на него глазами сына. Впечатление нахлынуло и пропало. Оно было мгновенным, но поразительно четким. Теперь Раштон снова смотрел на лицо сына, как на свое собственное, каким оно было в молодости. Несмотря на сходство, Раштон считал Коннора сыном Эди, а не своим.

– Пойду позову Берил, – напряженным голосом произнес он. – И можем отправляться. Хикс ждет нас перед домом в карете.

Интересно, подумал Коннор, что заставило так измениться лицо отца, словно он увидел призрак.

– Отлично, – ответил он. – Я жду.

Атмосфера в карете была напряженной. Коннор занял одно из кожаных сидений, а Раштон и Берил сидели напротив. Газовый свет с улицы просачивался в окно через равномерные промежутки по мере того, как карета огибала Центральный парк. Раштон был задумчив, Коннор смотрел отрешенно, а Берил волновалась.

Она поплотнее закуталась в пелерину, потому что холод проникал из-под дверцы прямо ей под одежду.

– Раштон, ты не можешь уговорить его быть более здравым и послушаться?

Но ответил Коннор:

– Будь серьезнее, Берил. Это же его идея. Ты думаешь, я оказался бы в таком положении, если бы он не нуждался в деньгах? Ты должна радоваться, что я готов пойти на это. Деньги в его сундуках – это и твои деньги, или ты так далеко вперед не загадывала?

– Но твой отец может получить деньги, продав землю.

– Побереги силы, Берил, – сказал Раштон. – Коннору это известно. Только потому, что он упрямо настаивает на покупке этой земли, и возникает проблема.

Коннор не мог сдержаться.

– Это мой дом! – крикнул он. Его слова, казалось, забарабанили о стенки кареты. Берил отпрянула. Губы Раштона сжались в тонкую линию. Выругавшись про себя, Коннор отодвинул заслонку окошка и постучал, отдавая приказ Хиксу. Карета почти тотчас же остановилась, и Коннор распахнул дверцу:

– Я пройду остаток пути пешком.

Берил наклонилась вперед, пытаясь остановить его, но Раштон протянул руку и помешал ей:

– Оставь его.

– Но мы приедем раньше него. Что мы им скажем?

– Будем кружить по кварталу, пока он не подойдет.

Мрачная, но смирившаяся Берил откинулась назад, и карета снова тронулась.

– Тебе обязательно нужно продать эту землю, Раш?

– Да. Спад на рынке делает это совершенно необходимым. Что бы там ни думал Коннор, я делаю это не назло ему. – Он искоса взглянул на Берил. – И не для того, чтобы потакать твоим надеждам на положение в обществе или содержать тебя на том уровне, который совсем недавно стал для тебя привычным!

Рука Берил обвила локоть Раштона, она теснее прижалась к нему.

– Ты не веришь, что мне наплевать на положение в обществе или на обеспеченную жизнь?

Раштон опустил взгляд на ее поднятое к нему лицо. Полоска света на короткое время осветила ее обиженное лицо, она и не пыталась скрыть боль. Он мягко похлопал ее по руке, насмешка в его улыбке и в голосе была едва заметной.

– Верю, что тебе совсем не наплевать, дорогая, а то почему ты вышла замуж за отца, когда могла заполучить сына?

Коннор шагал быстро, но это все же только частично помогало унять гнев. Ему хотелось что-нибудь пнуть, а еще лучше – кого-нибудь. Он был не из тех, кто любит драться, но сегодня вдруг почувствовал острое желание ввязаться в потасовку. Ему было все равно, даже если он сам окажется сбитым с ног и останется лежать на мостовой, при условии, что сперва хорошенько поработает кулаками.

Вероятно, именно аура его гнева сдерживала встречных, ни один из прохожих на Седьмой авеню или на Бродвее не приблизился к нему больше чем на три фута. Какой-то бродячий пес ненадолго увязался за ним, но держался за пределами досягаемости его пинка. Трое ребятишек скорчили мрачные лица, когда он проходил мимо, передразнивая его, но не посмели клянчить у него денег. Коннор ничего этого не заметил.

Перед его мысленным взором стояло тонкое, хрупкое лицо шлюхи-интриганки, рыжие волосы соблазнительницы и огромные, ясные зеленые глаза этой шельмы. Это ее хотел бы он повстречать, ее хотел бы избить. На украденные ею деньги он собирался выкупить у отца ранчо в Колорадо. Никогда больше не пришлось бы ему тревожиться о том, что землю у него могут отобрать. Отец продавал принадлежащее ему наследство, вырывая его прямо из рук. Но Коннор, хотя был оскорблен и уязвлен еще одним доказательством его предательства, все же большую часть гнева обрушивал на проститутку, которая обманула его, а не на отца, который его породил.

Коннор остановился перед воротами из острых железных прутьев на углу Бродвея и 50-й улицы. Прислонился к прутьям, чтобы перевести дух и привести в порядок мысли. Дом за его спиной приветливо манил к себе светом ламп, горящих в каждом из окон фасада. На верхнем этаже отведенная в сторону штора неожиданно упала вниз. Поскольку его внимание было поглощено приближающимся экипажем, Коннор не почувствовал, что за ним наблюдали. Он выпрямился, провел пятерней по волосам рассеянным, нервным жестом и стал ждать, когда выйдут из кареты отец и Берил.

К тому времени, как он подошел к парадной двери похожего на дворец дома из серого камня, его дыхание стало ровным, а неуверенность спряталась за спокойным и отчужденным зеркалом черных глаз.

Сидящий в парадной гостиной Джон Маккензи Уорт услышал, как домоправительница открыла дверь и поздоровалась с гостями. Его обычно невозмутимое лицо сейчас вовсе не казалось таковым, когда он по очереди переводил взгляд с жены на младшую дочь. Рот его широко открылся, а в темно-русых волосах, казалось, прибавилось седины, ведь его власти в доме был брошен вызов.

– Что значит не выйдет к обеду? – возмутился он. – Почему вы мне раньше не сказали?

Мойра Дэннехи Уорт только покачала головой с легкой улыбкой на красиво изогнутых губах:

– Именно потому, мой дорогой, что подозревали, как плохо ты это воспримешь. И были правы, поэтому говорим сейчас.

Джон Маккензи пронзил дочь взглядом, от которого его деловых партнеров прошибал пот. Мэри Скайлер не только не испугалась, она ответила ему не менее свирепым взглядом.

– Это твоих рук дело, как я понимаю, – произнес он, одновременно восхищенный и удрученный.

Скай кивнула и умиротворенно улыбнулась отцу, отчего у нее на щеках появились ямочки.

– Вот именно, – ответила она. – Ты и правда думал, что Мэгги не видит насквозь все твои махинации? Он нахмурился и расправил дужки очков.

– Твоя сестра редко видит что-либо за пределами страниц книги, откуда мне было знать, что она… погоди минуту, Скай… о каких махинациях ты говоришь? Мойра?

– О чем говорит твоя дочь?

– Мне кажется, уже слишком поздно разыгрывать из себя невинность, дорогой, – сказала Мойра, Она взглянула в зеркало над камином и поправила темно-рыжие волосы. – Гости могут войти в любую минуту. – Она оставила в покое прическу и подошла к Джею Маку и поправила на его плечах фрак. Наполненное любовью выражение ее лица выдавало, как она его обожает. – За обедом, надеюсь, ты воздержишься и не станешь называть Скай только моей дочерью, а Мэри Маргарет – ее сестрой. У тебя ужасная привычка отказываться от отцовства, когда ты впадаешь в расстройство.

Скай хихикнула:

– Бедный Джей Мак. Его так третируют его пять дочерей, что удивительно, как это он вообще нас признает.

Джей Мак одарил Скай еще одним уничтожающим взглядом, но обратился к Мойре:

– Ты видишь, с чем мне приходится мириться? Меня называют «папой» или «отцом», когда их это устраивает. Хотел бы я знать, которая из них первой начала называть меня Джей Мак и почему ты им это позволяешь уже столько лет.

В глазах Мойры плясали чертики, когда открылась дверь гостиной.

– Уверена, что это Мэри, – тихо сказала она.

– Мне не смешно, – чопорно ответил он. Поскольку у него было пять девочек, теперь уже взрослых, и все они носили первое имя Мэри, ответ был не очень-то вразумительным. Однако, наверное, он его заслужил. Даже он сам признавал себя несколько напыщенным и чересчур властным. Столько долгих лет он мог считать дочерей своими только в душе и не мог дать им свое имя; поэтому вовсе не удивительно, что одна из них как-то наградила его прозвищем Джей Мак, и оно приклеилось к нему. Для всего мира он – Джей Мак подумал он, так почему в его собственном доме должно быть иначе?

При поверхностном знакомстве легко было принять необычную фамильярность и столкновения сильных характеров между Джеем Маком и его дочерьми за доказательство непочтительности, но такое наблюдение было очень далеко от действительности, Джей Мак также не всегда добродушно относился к своим пятерым Мэри, хотя в последнее время появились признаки более мягкого отношения. Джон Маккензи Уорт умел быть безжалостным тираном и строить интриги, когда дело касалось бизнеса, а обеспечение будущего дочерям было для него самым важным бизнесом.

Сегодняшний вечер не был исключением, так как он занимался устройством счастья Мэри Маргарет.

Мойра отошла от Джея Мака, чтобы поздороваться с гостями. Знакомство прошло гладко, никто не сделал замечания об отсутствии Мэгги. В самом деле, никто из Холидеев не знал, что к ним должна была присоединиться еще одна дочь. Лишний прибор поспешно убрали со стола до того, как они вошли в столовую. Коннора усадили рядом со Скай, напротив Берил и Раштона. Мойра и Джей Мак сидели во главе стола, на его противоположных концах.

Она слишком молода, подумал Коннор, слушая болтовню Скай о какой-то вечеринке с катанием на коньках, на которой та недавно побывала с друзьями. Глупенькая и пустоголовая, подумал он, глядя, как она все время отбрасывает за спину огненно-рыжие кудри и даже более гордится своей внешностью, чем Берил. Как он сможет всю жизнь прожить рядом с таким существом? Затем он спросил себя: а придется ли ему это делать? Если она пожелает остаться жить в Нью-Йорке, он очень охотно останется в Колорадо. Это будет прямо противоположно тому соглашению, к которому много лет назад пришли его собственные родители, возможно, таким образом все будут удовлетворены. Тут она обезоруживающе широко улыбнулась ему, зажав в зубах стебель шпината из супа, и он понял, что не сможет жениться на девчонке, у которой хватает ребячества считать шпинат в зубах хорошей шуткой.

Джен Мак прищурил глаза и взглядом показал Мэри Скайлер, что она уже достаточно сделала, чтобы Коннор Холидей раздумал проявить к ней сколько-нибудь благосклонный интерес. Мойре удалось замаскировать приступ смеха, закашлявшись в салфетку. Берил надеялась, что эта молодая женщина будет продолжать улыбаться своей широкой улыбкой, и могла с уверенностью сказать, что Коннору женитьба уже не кажется надежным средством удержать землю – правда, никто и не ждал, что он сделает предложение прямо сегодня же вечером. Берил с облегчением поняла, что даже об ухаживании за этой незаконнорожденной дочерью Дэннехи теперь нечего и говорить.

Раштон был разочарован, хотя старался, как и его сын, не показывать этого столь явно. Он надеялся на нечто лучшее. Теперь же оставалось только продать поместье. Сейчас не время для обсуждений в присутствии этих женщин. Дело лучше уладить после обеда, за виски и сигарами.

Джей Мак поддел на вилку нежный кусочек ростбифа и на секунду задержал его в воздухе. Надеясь спасти остаток вечера, он спросил:

– Ваша говядина так же хороша, Коннор? Я слышал, у вас несколько сотен голов скота на ранчо.

– Рискуя обидеть вашего повара, должен сказать, что моя говядина лучше.

– Правда?

– Невозможно доставить ее так далеко на восток и не потерять по дороге часть упругости и аромата. Моя говядина поступает на рынок в Сан-Луи, но думаю, что в Денвере у нее другой вкус. Если хотите хороший бифштекс, то вам следует пожить в «Дабл Эйч»[1]1
  Переводится как «Два X». Фамилии Харт и Халидей по-английски начинаются с буквы «Н».


[Закрыть].

– «Дабл Эич»? – переспросила Мойра. – У вашего ранчо есть название?

– Это от клейма, которое мы используем, – объяснил Коннор. – «Н» – Харт, девичья фамилия моей матери, и «Н» – Холидей. Мы клеймим скот, чтобы бороться с угонщиками. На рынках знают мое клеймо. Если это клеймо появится без меня или моих люден, как-то с этим связанных, они знают, что этих животных украли.

– И часто так случается? – спросила Скай, невольно заинтересовавшись. Она улучила момент и избавилась от шпината, который перед тем нарочно засунула между передними зубами.

– Чаще, чем мне бы хотелось.

– Вы их ловите?

– Иногда.

Глаза Скай широко раскрылись.

– И что тогда?

Раштон прочистил горло.

– Думаю, вам об этом говорить не следует, по край ней мере здесь и сейчас.

– О, но я очень вынослива, – ответила она. – Могу говорить почти обо всем и продолжать есть.

– Не сомневаюсь, – заметила Берил с тихим сарказмом.

– Не уверена, что мне это не интересно, – вмешалась Мойра, – хотя кажется очень интересным то, что ваше ранчо находится в Колорадо. Вы случайно не знаете никого из моих дочерей, которые там живут?

Джей Мак снисходительно улыбнулся и быстро вмешался:

– Колорадо намного больше, чем ты думаешь, Мойра. Маловероятно, чтобы Коннору встречались Майкл или Ренни.

– Майкл? – переспросила Берил, – Мне казалось, у вас только дочери.

– Мэри Майкл, – объяснила Мойра.

– И Мэри Ренни, – прибавила Скай. – Нас всех зовут Мэри. Мэри Фрэнсис, Мэри Маргарет. – На ее щеках появились ямочки, и она указала на себя пальцем: – Мэри Скайлер. Наверное, можно считать это нашим клеймом.

– Как мило, – сказала Берил тоном, выражающим прямо противоположные чувства.

Скай притворилась, что не понимает насмешки в замечании Берил.

– О, это очень распространено у католиков, – беспечно объяснила она, расправляя на коленях салфетку. – Мама – католичка, знаете ли. Ирландская католичка.

– Хотя, наверное, вы поняли это по ее акценту. Я хочу сказать, поняли, что она ирландка. Не думаю, чтобы у католиков был какой-то особый акцент. – Она невинно улыбнулась Коннору: – Как вы считаете?

– Согласен, – ответил он, стараясь не подавиться.

– Я тоже так считаю, – продолжала она. – Отец же протестант. Точнее, пресвитерианец. Но вам, должно быть, это известно. Католики не могут так преуспеть в бизнесе, как мой отец, хотя почему религия играет такую большую роль, никто мне так толком и не объяснил. Думаю, помогло также то, что его семья жила здесь до революции.

На лице Джея Мака выступили красные пятна, которых не могли полностью скрыть ни бакенбарды, ни густые усы.

– Довольно, Мэри Скайлер.

Услышав хорошо знакомые интонации в отцовском голосе и к тому же свое полное имя, она склонила голову, выказывая должное смирение.

– О, все это ужасно увлекательно, – сказала Берил, намеренно провоцируя Скай на дальнейшие откровения в беседе. Не обращая внимания на предостерегающий взгляд мужа и сердитый взгляд Коннора, Берил продолжала безмятежно улыбаться и ела без остановки. Джей Мак, радостно думала она, никогда не найдет мужа для своей дочери, разве только вставит ей кляп.

– Мэри Майкл живет в Денвере, – настойчиво произнесла Мойра, стремясь перевести разговор на другую тему.

Коннор тотчас же пришел ей на помощь:

– Денвер – быстро развивающийся город. Вы ездили к ней в гости?

– Только один раз, и признаюсь, мне там необыкновенно понравилось. Конечно, приятно побыть с Майкл и Этаном, и с внучкой, но этот город полон очарования, он привел меня в восхищение.

Коннор усмехнулся:

– Никогда не слышал, чтобы житель востока назвал Денвер очаровательным.

Мойра замигала, на мгновение изумленная появлением на лице гостя столь редкой лукавой улыбки. Разве важно, что она любит своего мужа, что у нее пять дочерей, что она на четверть века старше Коннора Холи-дея; она ощутила всю силу его мальчишеской улыбки, ее проняло до кончиков пальцев на ногах. Она испугалась, что заливается румянцем.

– Ну, – ответила она с некоторым вызовом, – а я сочла его очаровательным. Он шумный, бурлящий жизнью и красочный.

– Так же как Бауэри, – заметил Джей Мак, – только, чтобы туда попасть, не надо уезжать из Нью-Йорка.

Мойра отмела возражение мужа одним взмахом руки:

– Ты же любишь Денвер, ни к чему притворяться, что не любишь. – И снова повернулась к Коннору: – Муж Майкл – федеральный судебный исполнитель в округе Денвер.

– Вы назвали имя Этан, – сказал Коннор. – Вы имеете в виду Этана Стоуна?

– Ну да, – ответила довольная Мойра. – Вот видишь, Джей Мак. Коннор знает Этана. Не так уж глупо было предположить, что они могут быть знакомы.

Коннор покачал головой, не давая хозяйке слишком увлечься:

– Я знаю Этана Стоуна только понаслышке. У меня не было повода к нему обратиться.

Скай разломила пополам булочку и начала мазать ее маслом.

– Даже с жалобой на угонщиков скота?

– На них меньше всего. – Он повернулся к Мойре: – А другая ваша дочь, которая живет в Колорадо?

– Это Ренни, Теперь она Ренни Салливан. Они с Джарретом – ее мужем – довольно часто переезжают. Ренни и Джаррет работают в компании Джея Мака «Северо-Восточная железная дорога». Наша дочь – инженер, проектирует эстакады, мосты и рельсовый путь.

– Джаррет их строит.

С лица Коннора исчезли последние следы улыбки. Выражение снова стало отчужденным, вежливым, но холодным.

– Не знал, что мистер и миссис Салливан больше, чем служащие Северо-Восточной железной дороги.

– Надо же, – произнесла Берил, – кажется, Колорадо сжимается в размерах. Ты всех там знаешь, Коннор?

– Начинает казаться, что всех, не так ли?

Его холодный, отчужденный тон давал понять, что дальнейшее упоминание о Ренни и Джаррете Салливанах нежелательно.

Джей Мак ковырялся ложечкой в десерте. Обычно вишневый пирог миссис Кэйвенау заставлял его просить вторую порцию, но сегодня аппетит у него пропал где-то между супом и салатом. Ничто из запланированного им на этот вечер не сложилось так, как ему хотелось.

Первой бунт начала Мэри Маргарет, отказавшись выйти к столу. Скай вмешалась туда, куда боялась ступить ее сестра. Раштон, казалось, стремился поскорее покончить со всем этим делом, в то время как Коннор, по-видимому, совсем не хотел его обсуждать. Любезность Мойры подвергалась испытанию едва прикрытым презрением к Скай и ее возмутительному поведению. Если бы Джею Маку пришлось выбирать человека, который больше всех получал удовольствие от этого застолья, то он указал бы на миссис Кэйвенау. Насколько можно было судить по выражению ее лица, она находила то, что слышала, подавая и принимая блюда, исключительно забавным.

Мойра сделала знак Берил и Скай.

– Не оставить ли нам джентльменов с их после обеденной выпивкой? – сказала она. – Мы выпьем кофе в гостиной.

Стремясь поскорее покинуть столовую, Скай едва не опрокинула свой стул, поспешно вскочив с места. Неловко извинилась, вспыхнув до корней огненно-рыжих волос, и быстро выбежала из комнаты. Мойра и Берил последовали за ней более степенным шагом.

Коннор подождал, пока закроется дверь столовой, потом обернулся к Джею Маку и отцу.

– Вы оба водили меня за нос, – произнес он. Джон Маккензн Уорт встал из-за стола и подошел к буфету. Он был не так высок ростом, как оба Холидея, но властность и авторитетность окутывали его, словно мантия. Держался он прямо, разворот его плеч был так же тверд, как линия рта. Он стал разливать выпивку.

– Каким образом? – спросил он. – Поскольку мы с вами никогда до сих пор не встречались, то не понимаю, как я мог вас – как вы там выразились? – водить за нос.

– О, вы не один в этом участвовали. – Его взгляд вперился в отца. – Вам сильно помогли.

Джей Мак поставил перед Коннором графин с виски.

– Хотите сигару?

– Не курю, – кратко ответил тот.

– Я тоже, – сказал Джей Мак. – По крайней мере уже не курю. Бросил, когда Мишель вернули мне живой и здоровой. – Он предложил Раштону сигары и остался доволен, когда тот взял одну. Сам он уже не курил, но наслаждался их особым острым ароматом, – Но не думаю, что вам сейчас хочется выслушивать эту историю, – прибавил он, поднося спичку к сигаре Раштона.

– Нет, – сухо отозвался Коннор, – рискуя показаться невежливым, я все же не могу сказать, что мне этого хочется. – Он опрокинул выпивку и, не дожидаясь, когда ему предложат еще, подошел к буфету и налил себе сам.