Текст книги "Любовь, страсть, ненависть"

Глава 2

Ив Морэ подобрал беспризорную плачущую Инес, когда ей было всего десять лет. Одетая в лохмотья, засунув большой палец в рот, она стояла рядом с обшарпанным многоэтажным домом, где ее мать-проститутка, напившись, упала со ступенек вниз головой и сломала себе шею.

Ив-фокусник, как его называли, знал Мари, мать Инес, но близко они не сходились: Мари была слишком стара, чтобы стать одной из его «ночных бабочек». Этой цветущей блондинке было всего тридцать лет, когда она умерла, но ее лучшие времена уже давно прошли. Совсем другой была та напуганная девочка, которая одна-одинешенька присутствовала на похоронах матери. Она была на редкость красива. Ив сумел угадать скрытую силу в ее спутанных волосах медового цвета и невинных, но чувственных раскосых голубых глазах. Она была замкнута, испуганна и дика. Маленькое чудо. Мари были чужды материнские инстинкты, и Инес, с тех пор как научилась ходить, была предоставлена сама себе. Ив взял под защиту эту перепуганную девчушку, потому что здесь больше никто бы так не поступил. Он видел в ней родственную душу, так как сам тоже рано стал сиротой.

В первые недели, которые Инес провела в его доме, она ни разу не улыбнулась. Открыв для нее свою «волшебную шкатулку», Ив развлекал ее ловкими карточными фокусами, показывал разные чудеса с цветными шарфами и ловко жонглировал апельсинами. Но малышка, не вынимая изо рта большого пальца, продолжала печально смотреть на него широко раскрытыми глазами.

Однажды, куря сигарету, Ив заметил, что она, как обычно, уставилась на него.

– Ну-ка, смотри, Инес, – сказал он, засунув языком горящую сигарету в рот и внимательно наблюдая за Инес, пока у него из ушей не повалили две струйки дыма. И вдруг Инес рассмеялась громким чистым смехом, и смеялась не переставая, пока у нее не потекли слезы. Ив подхватил ее на руки, крепко обнял, и с тех пор лед растаял. Она улыбалась, и всякий раз, когда предмет ее обожания оказывался рядом, она улыбалась еще шире. С Ивом Инес была нежной и доброй. Он отправил ее в школу, купил теплую одежду, хорошо кормил и любил. Когда он приходил домой, на ее маленьком грустном лице появлялось счастливое выражение. Целый год она была безумно влюблена в него и следовала за ним повсюду; дома он вел себя как преданный юный любовник, понимая, тем не менее, что Инес на самом деле боится мужчин. Единственные мужчины, которых она видела в детстве, были грубые, неотесанные мужланы, которые грязно домогались ее матери, Грубияны с задворок, они покупали тело Мари за несколько франков, при этом еще и оскорбляя ее. Инес часто просыпалась по утрам от всхлипываний матери, когда та рассматривала заплывший глаз или раздутые губы, изуродованные одним из ее «джентльменов». Отказываясь от робких предложений Инес о помощи, Мари обычно давала ей в качестве вознаграждения легкий шлепок.

Иногда Мари удавалось подцепить постоянного клиента, но обычно это оказывался какой-нибудь сутенер с Монмартра, который забирал весь ее заработок и тратил его на виски, других женщин и бриолин для волос в обмен на ту якобы любовь, которую он «дарил» ей.

Когда Инес подросла, ей стало казаться, что каждый следующий сутенер Мари еще более злобный, жадный и противный. Казалось, что Мари привлекает к себе только тех мужчин, которые плохо к ней относятся и бьют ее. Частенько, насосавшись абсента, они колотили и Инес. Девочка возненавидела свою мать и мучавших их подлецов-мужчин, но она мало что могла изменить.

До смерти матери Инес не слышала ни одного доброго слова ни от одного из мужчин. Она хорошо знала, кто такие сутенеры и чем они занимаются. Она видела, как грубо они обращаются со своими женщинами, и своим детским сердцем чувствовала, что ни один из них ломаного гроша не стоит. Но Ив Морэ оказался совсем другим. Он был моложе тех «мальчиков», от которых страдала Мари. Его губы всегда лукаво улыбались, делая его еще более привлекательным. Вздернутый нос, четко очерченные ноздри которого при смехе раздувались, как у лошади. Шатен с мягкими вьющимися волосами, которые, намокая, прилипали к голове, делая его похожим на веселого греческого бога. Живые карие глаза светились радостью, и, когда он смеялся, а это случалось нередко, они очаровательно щурились. Сидя ночью за кухонным столом над учебниками, Инес часто украдкой наблюдала за ним. Некоторые из его «девушек» обожали сидеть у него на коленях, когда он ласкал их, нежно гладя рукой, как котят, и заставлял чувствовать себя особенными и нежно любимыми. Все они просто боготворили Ива не только за его дружелюбный мягкий характер и доброту, но и за волшебные фокусы. Он мог одновременно жонглировать шестью апельсинами и не уронить ни одного, а девушки выражали спой восторг радостными выкриками. Он мог творить чудеса с карточной колодой, демонстрируя, как пиковый туз или король червей растворяются в воздухе, а потом «обнаруживал» их у одной из девушек под юбкой. Это вызывало такой хохот, что Инес сердито смотрела на них, отрываясь от работы по дому, и жалела, что сама не принадлежит к этой веселой свите Ива. Он знал множество трюков, которыми развлекал своих проституток. Для него это было очень важно. С десяти лет его детство и юность проходили на улицах Монмартра, где Ив показывал фокусы и трюки, которым он научился у отца. К семнадцати годам к нему уже стали липнуть девушки, увлеченные его нахальным обаянием. Вскоре Ив отказался от своей бродячей уличной жизни и всецело отдался «заботам» о девушках. Да, с Ивом-фокусником никогда не было скучно.

Вскоре он очаровал и маленькую Инес, которая по-детски пыталась привлечь его внимание. Ей хотелось, чтобы он ее любил. Она безумно хотела его любви. Он стал ей отцом, которого она никогда не знала, добрым дядюшкой, который мягко смеялся и которого ей всегда хотелось иметь, он стал любимым, которого она хотела очаровать, чтобы он принадлежал только ей. Хотя Ив и считал ее привлекательной, она была еще слишком юна, и он заставил ее ждать почти три года. Заставил ждать, пока она не стала думать, что умрет от желания; заставлял ждать, пока он занимался любовью с Франсиной, Оливией, Анной или с кем-нибудь еще, а она сидела в мрачном настроении напротив парадного его дома, расположенного в респектабельном предместье Нейи. Иногда, приставив к стенке, разделяющей их комнаты, стакан из толстого стекла и прижавшись к нему ухом, она подслушивала те звуки, которые сопровождали его занятия любовью. Горько плача, она слушала голос обожаемого ею мужчины, в то время как он любил другую женщину. Ощупывая себя, она видела, как постепенно формируется ее тело.

Инес была развита не по годам. На свой день рождения в четырнадцать лет, стоя перед ним с раскрасневшимся лицом, обрамленным золотыми волосами, она приподнялась на носочки и поцеловала его в губы, благодаря за те маленькие подарки, которые он ей принес.

Она очень полюбила тонкий янтарный браслет с серебряными бусинками, который он нашел в одном антикварном магазине в конце улицы Жакоб. Застегивая на ее тонком запястье замок филигранной работы, он почувствовал легкий запах мускуса, исходящий от нее при дыхании.

– О, спасибо, Ив. – Улыбка невинной Венеры делала ее взгляд еще более соблазнительным. – Это самый красивый браслет, который я когда-либо видела. Я никогда не буду его снимать.

Инес носила простую школьную форму: белую блузку с широким воротником, плиссированную юбку из грубой шерсти, грубые ботинки и шерстяные гольфы. Ее волосы доходили ей почти до середины спины, причудливо обрамляя тонкий овал лица. Ясные голубые глаза и кожа цвета меда делали ее похожей на одного из ангелов Боттичелли. Ив высоко ценил женщин, хотя и эксплуатировал их. Он внимательно посмотрел на Инес: выражение ее лица, соблазнительный взгляд обещали ему в будущем немало восторгов. Ее девичья грудь с похожими на бутончики роз сосками упруго вырисовывалась под блузкой. Слегка при открытые бледные губы, казалось, просили поцелуя. Его глаза прищурились, встретив ее робкий взгляд, который ясно говорил ему о том, чего она жаждет. Она созрела и была готова. Время настало. Наконец-то Ив-фокусник мог позволить этой юной соблазнительнице Инес завоевать себя.

Они несколько часов кряду занимались любовью в теплой и нежной темноте его кровати. Инес знала, как это делается, – она часто оставалась в комнате, когда ее мать занималась «работой».

С тех пор как Инес себя помнила, – с пяти или шести лет – она все время наблюдала, как ее мать занимается любовью, что она делает с мужчинами. Некоторым это настолько нравилось, что они приходили к ней каждую неделю, в течение нескольких недель и даже лет. Таким образом, несмотря на то, что Инес была девственницей, ее мать была для нее великолепной наставницей в искусстве любви. Благодаря природной интуиции и тем урокам, которые она получила за долгие часы наблюдения, Инес подарила Иву самые горячие ласки, несказанно удивив его. С тех пор Инес каждую ночь проводила в постели Ива. Вскоре он обнаружил, что увлекся этой девочкой с прекрасным лицом, волшебным телом и сексуальными навыками опытной куртизанки. Однако он сумел научить ее еще большему.

Спустя шесть месяцев после начала войны Франция превратилась в кромешный ад. Некоторые из постоянных девушек Ива бежали из Парижа, и у него не оставалось никакого другого выхода, кроме как послать на панель Инес. Она пошла в ночной клуб Габриэль Прентан «Элефан Роз».

Дочь проститутки, Инес не очень огорчилась. Ив любил ее, она обожала его. Ни о чем другом она не беспокоилась. Быть профессиональной проституткой – это всего лишь работа. Инес не могла сказать, нравилось ей это или нет. Для нее это был просто временно необходимый образ жизни.

Мужчины, с которыми спала Инес, ничего для нее не значили. Ее мысли были слишком далеко, когда они обладали ее телом. Она знала, что никто никогда не завладеет ее сердцем, ведь оно отдано Иву, ее очаровательному, волшебному Иву. Она принадлежала ему душой и телом, и никакой другой мужчина, с которым спала Инес, не мог изменить ее душу.

Их взаимную страсть, такую светлую и сильную, символизировали, как думала Инес, мерцающие ниточки одетого на ее запястье янтарно-серебряного браслета. Они олицетворяли вечность их любви.

Глава 3

Как только утренний свет проник в спальню, Инес пришла в себя. Голова раскалывалась от боли. Льняные простыни были в крови, ее крови, и боль во всем теле была такой сильной, что ей захотелось плакать. Ей надо бежать от этого отвратительного зверя, храпящего рядом с ней, и бежать немедленно. Но он еще не заплатил ей. Плевать, она возьмет деньги сама. Видит Бог, она заработала их.

Пожалуйста, пусть он себе спит, думала Инес, медленно вставая с постели и морщась от боли. Его брюки валялись на полу, там, где он бросил их вчера, рядом с отброшенным в сторону кнутом и отвратительным искусственным пенисом. Она еще страдала от ужасной боли, причиненной этим предметом. Инес быстро обыскала карманы, но денег в них не было. Глядя на храпящего Скрофо, она на цыпочках вышла в отделанную мрамором ванную, по всей длине которой были зеркала. На нее смотрело заплаканное, покрытое синяками и ссадинами лицо, плечи и грудь были усеяны рубцами, а на бедрах была видна запекшаяся кровь. Дрожа от боли, она присела на биде и стала подмываться душистым мылом. Только сейчас Инес заметила толстую пачку денег, лежащую на краю мраморного бассейна, рядом с его бритвой и зубной щеткой. Там было очень много банкнот, намного больше, чем она обычно зарабатывала за месяц. Должна ли она взять только то, что заработала, или все деньги, чтобы компенсировать все те зверства, которые сотворил с ней Скрофо? «Возьми все, – прошептала Инес бледному израненному отражению, печально смотрящему на нее из зеркала. – Ты заслужила их, Инес».

Как только она схватила банкноты, в ванную, пошатываясь, вошел итальянец. Увидев, что она делает, он схватил ее за волосы и со всей силы ударил головой о мраморную стену, заорав:

– Ну что, шлюха и воровка? К таким мерзавкам, как ты, нужно относиться только так: сделать с тобой еще раз то, что ты получила этой ночью.

Инес со страхом смотрела, как Скрофо схватил этот отвратительный резиновый предмет и вновь возбудился. Бросив ее в бассейн, он продолжал грязно ругаться. О, Боже! Он собирается сделать это снова! Она не может, она просто не вынесет! Это невыносимо.

– Пожалуйста, нет, – рыдала она, – пожалуйста, пожалуйста, прекратите. Вы не можете сделать это еще раз! Пожалуйста, не надо! Я обещаю, что приду, как только мне станет лучше. Мне очень больно, так больно. Посмотрите, у меня течет кровь.

– Хорошо, – он в усмешке оскалил острые желтые зубы. Инес почувствовала неприятный запах чеснока и перегара и увидела, что его глаза налились кровью и стали дикими. – То, что ты хочешь, я делаю только с приличными женщинами, – злорадствовал он. – Итальянскими женщинами, хорошими девушками, леди, но не с такими французскими шлюхами, как ты. Я поступаю так только с дрянью. – Он перегнул ее через бассейн, и его маленький член вонзился в нее, вызвав тупую боль.

– Сначала мы будем делать так, а потом повторим это с ним, – сказал он, размахивая перед ней омерзительной «игрушкой». – Мой маленький резиновый друг. Он тебе нравится, Инес, не правда ли? Я знаю, прошлой ночью он тебе понравился.

– Нет! – закричала Инес. – Нет! Пожалуйста!

Как во сне она неожиданно увидела старомодную опасную бритву, которая лежала открытой на мраморной стойке. Обезумев от ужаса и боли, Инес схватила бритву и вслепую нанесла удар назад. Она слышала, как генерал вскрикнул, а затем раздался грохот падающего на пол тела. Тяжело дыша, Инес повернулась и увидела, что она сделала. Лезвие разрезало его горло так ровно, как портниха разрезает кусок материи. Глаза закатились, и кровь била ключом из раны. Не оставалось никаких сомнений в том, что он умирает. Страшные клокочущие звуки доносились из горла Скрофо, но, несмотря на это, его крошечный пенис, подобно дерзкому флагштоку, все еще оставался в непристойно возбужденном состоянии. Застыв в неподвижности, она наблюдала, как его лысая голова, забрызганная льющейся из горла кровью, откинулась в сторону.

Инес в панике смотрела на мертвого мужчину. Она убила итальянского офицера оккупационной армии. Господи, что ей теперь делать?

Инес застыла от страха и не помнила, сколько она так простояла, глядя на Умберто Скрофо, из шеи и рта которого кровь лилась прямо на мраморные плитки ванной. В зеркале она увидела испуганную девушку, волосы которой в беспорядке свисали на лицо, а в глазах застыло дикое выражение страха. Ее руки были в крови. Надо было бежать.

Было семь часов. Сколько еще пройдет времени, прежде чем один из помощников генерала зайдет за ним? У него должны быть какие-то военные дела, маневры, еще что-нибудь, он играет важную роль в этой военной машине. Скрофо говорил ей об этом в кафе. Инес лихорадочно думала. Она могла бы просто уйти, надев красное платье и поношенное пальто, которое было на ней прошлой ночью. Портье едва взглянул на нее, когда она пришла. Может быть, он не запомнил ее?

Она растерла пальцами ноющие запястья, ободранные этим варваром Скрофо, и сунула их под теплую воду. И вдруг с ужасом обнаружила, что браслет, приносящий ей счастье, исчез. Ее руки и ноги затряслись от страха, и она бросилась в спальню. Скинув окровавленные простыни, Инес стала отчаянно разыскивать свои драгоценные бусинки. Браслет – это ее талисман. Любой, кто ее знает, сразу же опознает красивые нитки янтарных и серебряных бусинок, которые она всегда носила. Если они обнаружат браслет, то найти ее будет лишь вопросом времени. Она в ужасе бросилась на пол и стала ползать на четвереньках, но браслета нигде не было. Слезы катились по лицу Инес, причиняя острую боль израненным губам и покрытым синяками щекам. Потом она вспомнила, что не надевала его прошлой ночью! Сломался замочек, и Ив обещал отнести браслет в ремонт. Слава Богу! Слава Богу!

Вернувшись в ванную, Инес схватила пачку денег – этим итальянцам неплохо платили, – затем быстро вернулась в спальню и набросила на себя одежду. Она взяла все, кроме красной подвязки. Ну и что? Все парижские проститутки носили красные подвязки. Разве ее можно выследить по ней?

Инес затолкала другую подвязку и чулки в карман и, осторожно открыв дверь номера, выглянула в пустой коридор. На цыпочках, с лихорадочно бьющимся сердцем она прошла к запасной лестнице, надеясь выйти к черному ходу. Осторожно спускаясь, она услышала смех и звук открывающейся двери и спряталась за поворотом лестничного марша. Несколько горничных, оживленно болтая, прошли через длинный холл – начиналась их смена. Они зашли в раздевалку в поношенных платьях, а вышли оттуда в накрахмаленных сине-белых униформах и сразу же приступили к работе.

Сердце Инес билось так громко, что она испугалась, как бы болтающие девушки не услышали его стука. Интересно, как в отеле охраняется черный ход? Есть ли у них, как в других отелях, охранники, которые проверяют, не украл ли кто-нибудь из обслуживающего персонала какую-либо вещь, закончив свою смену? Должны ли работающие здесь иметь удостоверения, подтверждающие, что они здесь служат? Возможно, идти через этот выход рискованнее, чем через главный вход, но она должна была решиться на это.

Инес взглянула на свои наручные часы, еще один подарок Ива. Было около половины восьмого. Прошло почти полчаса с того момента, как она перерезала генералу горло. Она содрогнулась, подумав, что с ней сделают, если поймают. Казнь покажется самой желанной смертью, которой может ожидать девушка ее возраста и внешности. Несомненно, после неизбежных многочисленных изнасилований ее подвергнут самым изощренным пыткам. Смерть станет счастливым избавлением. Нет, Инес была уверена, что это не ее судьба, и совсем не так она представляла себе свою жизнь. Несмотря на прошлое, несмотря на унизительный характер ее профессии, у Инес была врожденная гордость и вера в себя. Она была полна решимости убежать. Поток служащих совсем поредел. Прошли две молодые женщины с усталыми мальчишескими лицами, почти дети, и, наконец, стало тихо. Сейчас или никогда.

Собравшись с духом, Инес решительно шагнула в маленькую комнату, в которой переодевалась прислуга. Никто из девушек даже не взглянул на нее, так они были заняты переодеванием и болтовней. Опустив голову, она прошла к последнему потертому пальто, висевшему на вешалке. Под каждым крючком находился сделанный из дерева и проволоки закрытый шкафчик, в котором они держали свои сумочки и сменную обувь. Их удостоверения, конечно же, должны лежать в сумочках. Инес надела рваное пальто, которое оказалось слишком длинным. В кармане лежал легкий шарф, и она с благодарностью повязала его вокруг своих спутанных волос. Все, что ей теперь было нужно, – это какое-нибудь удостоверение. Инес украдкой подергала дверцы нескольких шкафчиков, но все они были тщательно закрыты. Черт с ними! У нее есть пальто, есть шарф и, самое главное, – храбрость. Затянув пояс, она последовала за двумя болтающими горничными, которые закончили смену. Спускаясь по ступенькам, они прошли в маленький холл с выходом на улицу Комбон. Охранник отеля «Риц» сидел за столом, в углу усталого рта – сигарета. За ним, уставившись в стену взглядом, полным меланхолии, стоял немец.

Ганс Мейер всегда был одним из самых усердных и придирчивых охранников, однако сегодня утром его мысли были далеко отсюда. Прошлой ночью он получил из фатерлянда письмо от своей невесты: она влюбилась в его отца, который уже несколько лет был вдовцом. К моменту получения письма они уже должны были пожениться. Она, конечно, извинялась: напряжение военного времени и все такое прочее, но такова жизнь, и она надеялась, что Ганс попытается ее понять. Он был так разъярен, что напился до беспамятства и теперь страдал от самого ужасного похмелья в своей жизни. Он не замечал болтливых горничных, которые выворачивали на стол содержимое своих сумок, чтобы их проверил охранник. Его отец! Его прекрасная двадцатидвухлетняя фрейлен с льняными волосами выходит замуж за его шестидесятилетнего лысого отца! В промежутках между приступами тошноты он строил планы мести, совершенно не обращая внимания на то, как небрежно проверял охранник вещи девушек.

Инес вывернула все, что было в сумочке, на стол, и охранник равнодушно взглянул на ее жалкое имущество. Губная помада, зеркальце, расчески, ключ, несколько франков. Пачка в две тысячи франков была хорошо спрятана в туфельке. «Хорошо, можешь идти, – сказал охранник, – следующая».

Молясь, чтобы немецкий солдат не заинтересовался ее прихрамывающей походкой, Инес уложили в сумку свои вещи, и вышла на улицу навстречу золотистым лучам парижского солнца.

Свободна! Она была свободна. По надолго ли?