Текст книги "Аннабель, дорогая"

Джоан Вулф
Аннабель, дорогая

Глава 1

«Господи, о Господи! Да он же читает завещание Джералда!»

Казалось, будто мне внезапно нанесли удар по голове. Я посмотрела на адвоката. Он стоял перед собравшимися родственниками. Мои пальцы вдруг судорожно сплелись на коленях.

«Он же читает завещание Джералда», – глубоко потрясенная, вновь подумала я.

И тут только, пожалуй, впервые по-настоящему осознала, что мой муж умер.

Человек, сидевший рядом со мной, спросил низким приглушенным голосом:

– С вами все в порядке, дорогая?

Крепко сжав губы, я кивнула. Дядя Адам ласково коснулся моих сплетенных пальцев и тут же переключил внимание на Мак-Эллистера. Адвокат продолжал монотонно читать сухим бесстрастным голосом:

– «Все мое имущество я завещаю моему сыну, Джайлзу Маркусу Эдуарду Фрэнсису Грэндвилу, а до достижения им двадцати одного года поручаю управлять означенным имуществом названному ниже опекуну на следующих условиях и со следующими целями…»

Поскольку Джайлзу всего четыре года, этот пункт завещания не вызвал у меня особого удивления. Ну что ж, по доверенности, так по доверенности.

Отныне Джайлз – граф Уэстон. Джералд, его отец, скончался. Прерывисто вздохнув, я задержала взгляд на каминной доске красного дерева с великолепной резьбой. На фоне камина узкое, удлиненное лицо мистера Мак-Эллистера выглядело странно.

Завещание пробудило во мне чувства, неожиданные для меня самой. Последние несколько дней я провела словно в кошмарном сне. Когда Джералд умер, дом погрузился в траур, и двадцать четыре часа, пока усопший лежал в большой зале, к гробу подходили соседи и арендаторы. На следующий день сотни местных жителей в траурных одеждах прошествовали за похоронным кортежем от дома к церкви. Во время заупокойной службы Джайлз стоял рядом со мной. Викарий прочел молитву, а затем гроб поместили в склеп, где уже лежали шесть графов Уэстонов. С начала и до конца церемонии я крепко сжимала ручонку сына.

Джайлз помог мне выдержать все это. Ради него я волей-неволей должна была сохранять спокойствие, хотя бы внешнее.

Но сегодня сына нет рядом. За мною не наблюдают сотни глаз. Все взоры устремлены на мистера Мак-Эллистера, читающего завещание Джералда. Глубоко вздохнув, я посмотрела на адвоката и попыталась сосредоточиться.

Между тем Мак-Эллистер читал о правах и обязанностях опекуна:

– «Лицо, назначенное опекуном, имеет право управлять всем имуществом, продать ту или иную его часть конкретному лицу или выставить на публичные торги, сдать в аренду или распорядиться им каким-либо другим образом без разрешения на то суда, а также делать по своему усмотрению вклады – как новые, так и повторные…»

Просто невероятно, что мой сын стал графом Уэстоном.

Что-то вдруг неуловимо изменилось в атмосфере, царившей в комнате. Я услышала слабый шорох: все словно насторожились. Конечно же, мистер Мак-Эллистер вот-вот назовет имя опекуна!

Ощутив драматизм момента, адвокат сделал паузу, оторвал взгляд от завещания и задумчиво обвел глазами людей, сидящих перед ним полукругом.

Нас собралось здесь не так уж много. Рядом со мной расположились дядя Адам и его жена Фанни, а с другой стороны – моя мать. За ней сидели Фрэнсис Патнэм, дядя Джералда, и двоюродный брат мужа Джек Грэндвил. Все члены семьи вернулись сюда прямо с похорон.

Мистер Мак-Эллистер опустил глаза и продолжал читать медленно и отчетливо:

– «Настоящим документом я назначаю моего брата Стивена Энтони Фрэнсиса Грэндвила моим душеприказчиком, а также доверенным лицом и опекуном моего сына Джайлза Маркуса Эдуарда Фрэнсиса».

После этого адвоката никто уже не слушал.

– Просто невероятно! – Восклицание Джека Грэндвила совершенно заглушило монотонный, гнусавый голос адвоката.

Мистер Мак-Эллистер опустил завещание и поверх очков уставился на Джека:

– Уверяю вас, мистер Грэндвил, что граф назначил опекуном именно своего брата Стивена. По его распоряжению завещание составлял я, поэтому не подвергайте сомнению точность моих слов.

– Но ведь Стивен уже пять лет на Ямайке, – холодно и рассудительно заметила мама. – Он не может быть опекуном Джайлза, находясь за полмира от него. Вам придется назначить кого-то другого, мистер Мак-Эллистер. И о чем только думал Джералд, назначая опекуном Стивена?

– Чтобы приступить к исполнению опекунских обязанностей, мистеру Стивену Грэндвилу придется вернуться домой. Я взял на себя смелость известить его письмом о последней воле лорда Уэстона, – ответил адвокат, не подозревая, что подносит фитиль к пороховой бочке.

– Чертовски опрометчиво с вашей стороны, Мак-Эллистер! – вспыхнул Джек. Его красивое лицо побагровело от гнева.

– Кому-то из членов семьи следовало уведомить Стивена о смерти брата. – Моя мать всегда строго придерживалась приличий, но крайне редко выражала солидарность с Джеком. – Такие сообщения должны исходить не от адвоката.

– Я тоже написал Стивену о смерти Джералда, – спокойно вставил дядя Фрэнсис. – Оба письма наверняка доставит на Ямайку первый же корабль.

– А что, если он не захочет вернуться? – спросил Джек. – Ведь за ту старую историю его могут арестовать.

– Вопрос об аресте никогда не возникал, – возразил мистер Мак-Эллистер. – Власти удовлетворились обещанием Стивена покинуть страну.

– Да, ему не было предъявлено никаких обвинений, – поддержал адвоката дядя Адам. – Так что Стивен может вернуться в Англию, если пожелает.

Мать повернулась ко мне.

– А ты, Аннабель, знала о последней воле Джералда?

– Нет. – Я взглянула на адвоката:

– Когда было составлено это завещание, мистер Мак-Эллистер?

– Вскоре после рождения Джайлза, леди Уэстон, – учтиво ответил он и тут же поспешил успокоить меня:

– Мистер Стивен Грэндвил назначен опекуном Джайлза, но позвольте заверить вас: лорд Уэстон всегда хотел, чтобы о сыне заботились именно вы.

Я кивнула.

– Не понимаю, почему Джералд не назначил Адама, – проговорила мама. Я поднялась.

– По-моему, дальнейшее обсуждение не имеет смысла. Джералд назначил опекуном Стивена. Убеждена, составляя завещание, муж не сомневался, что проживет много лет после того, как Джайлз достигнет совершеннолетия. – Мой голос предательски дрогнул. – Пойду наверх, – добавила я.

– Мистер Мак-Эллистер еще не до конца огласил завещание, Аннабель,

– заметила мама.

Я молча вышла из залы.

Собаки, поджидавшие меня в коридоре, как обычно, увязались за мной, и я поднялась с ними на третий этаж, в детскую. Прежде чем зайти туда, я заглянула в учебную комнату сына. Затем зашла в комнату для игр, где и нашла Джайлза и его гувернантку, мисс Юджинию Стедхэм. Сидя за столом, они разбирались в какой-то головоломной карте. В этот день я разрешила сыну вновь приступить к регулярным занятиям, надеясь, что это привычное дело отвлечет его от горя.

– Мама! – Джайлз бросился ко мне. Собаки между тем свернулись клубком на голубом ковре возле холодного камина.

Как приятно было чувствовать, что его личико прижимается к моему животу, а небольшое, но сильное и крепкое тело – к моим ногам. Ласково потрепав сына по голове, я посмотрела на гувернантку:

– Пожалуй, мы с Джайлзом погуляем сегодня Днем, мисс Стедхэм.

Сын отстранился от меня и захлопал в ладоши:

– Мы пойдем гулять, мама? Вот этого-то я и хотел!

– Ты уже пообедал?

Он кивнул, и в его серо-зеленых глазах вспыхнуло предвкушение радости:

– Я съел все, что мне дали.

Мисс Стедхэм поднялась:

– Джайлз обычно не капризничает с едой.

Впервые за этот день я улыбнулась:

– Оденься потеплее, Джайлз. День хоть и солнечный, но довольно холодный.

– Когда вы отправитесь на прогулку, леди Уэстон? – спросила гувернантка.

– Сейчас. – Я взъерошила аккуратно причесанные волосы сына. – Как только будешь готов, приходи ко мне в спальню, Джайлз. Я должна переодеться.

– Хорошо, мама. – Он взглянул на мисс Стедхэм. – Пошли, Джени.

Собаки последовали за мной.

***

Мартовское солнце светило ярко, однако было ветрено и прохладно. Джайлз вприпрыжку бежал рядом со мной. Все утро прокорпев над письмом и счетом, он теперь наслаждался прогулкой и свежим воздухом. Мы вышли из южного подъезда. Собаки опередили нас и теперь резвились, то подбегая к нам, то уносясь вперед. Тропа повела нас вдоль аккуратно разбитых клумб, где только что появились голубые и розовые гиацинты. Рано зацветающие деревья уже покрылись почками.

Неподалеку протекала небольшая речка. Перегнувшись через перила деревянного моста, мы с восхищением смотрели на калужницы и другие цветы, ярко пестревшие в прибрежной траве. Тропа вывела нас к двум огороженным загонам, где выгуливали моих чистокровок . Мы остановились, потрепали лошадей по холкам, а затем поднялись по лесистому склону.

В лес тоже пришла весна. Пели птицы, цвели нарциссы, барвинки и чудесные голубые вероники. Мы отломили несколько веточек ивы-шелюги, чтобы отнести их мисс Стедхэм.

Гуляние доставило мне не меньшую радость, чем сыну. Ведь я провела бесконечно долгую неделю у кровати Джералда, держа мужа за руку и беспомощно прислушиваясь к его дыханию, становившемуся все более тяжелым. Потом были похороны.

Вдохнув полной грудью бодрящий прохладный воздух, я почувствовала, как во мне пробуждается жизнь. «Итак, Стивен возвращается домой», – подумала я, глядя на голубое, почти синее небо, где, словно парусники, плыли высокие белые облака.

– Мама, – спросил Джайлз, – а где сейчас папа?

Я взглянула на разрумянившегося перепачканного сына и опустилась на упавшее дерево, не замечая того, что моя длинная юбка касается влажной земли.

– Папа на небесах, дорогой.

– Но ведь мы вчера погребли его в часовне, – возразил мальчик. – Как же он может быть на небесах?

– На небесах душа папы, – объяснила я. – Когда мы умираем, наши души покидают тела и возвращаются домой, к Богу. Папе больше не нужно его тело, Джайлз, оно осталось в часовне.

– Но я же не хотел, чтобы папа умер. – Мальчик нахмурился.

Я крепко прижала сына к себе. Он всегда был ласковым ребенком, и сейчас его голова покоилась на моей груди.

– Мне не нравится, что он под полом часовни.

Мои глаза наполнились слезами, и, чтобы не разрыдаться, я стиснула зубы.

– Мне тоже это не нравится, Джайлз, но папа тяжело болел, и нам не удалось спасти его.

– Но ты-то не умрешь, мама? – встревожился мальчик.

– Нет, дорогой, не умру. – Я старалась, чтобы ответ прозвучал убедительно.

– Никогда-никогда? – Он откинул голову и посмотрел на меня.

Его щеки горели румянцем, а светлые серо-зеленые глаза выражали затаенный страх.

– Вообще умирают все, Джайлз, но я буду жить еще очень долго. – Заметив сомнение в его взгляде, я добавила:

– Во всяком случае, я постараюсь дожить до того времени, когда ты станешь взрослым и обзаведешься собственными детьми.

Мысль о том, что у него когда-нибудь появятся дети, показалась мальчику совершенно невероятной, но тем не менее успокоила его. Глаза просветлели. Он хотел было отвернуться, но я положила руки ему на плечи и заставила посмотреть прямо мне в лицо.

– Папа оставил завещание, Джайлз. Сегодня утром его прочитал нам мистер Мак-Эллистер.

Мои слова заинтриговали его.

– А что такое завещание?

– Это такой документ… где папа высказал свою волю… на случай, если умрет. Помимо всего прочего, он пожелал, чтобы твой дядя Стивен вернулся домой и управлял за тебя нашим поместьем.

– Дядя Стивен? Но я не знаю его! Ведь он живет где-то очень далеко.

– Последние пять лет Стивен провел на Ямайке, поэтому ты никогда с ним не встречался, но папа попросил, чтобы он вернулся домой и управлял Уэстоном, пока ты не повзрослеешь. Ты ведь теперь граф, дорогой, и, хотя тебе это трудно понять, занял место папы.

Джайлз серьезно посмотрел на меня:

– Я знаю. Джени сказала, что я теперь лорд Уэстон.

– Да, ты лорд Уэстон, – подтвердила я, – но дядя Стивен будет управлять поместьем и фермами, пока тебе не исполнится двадцать один год. Тебя будут называть милордом, но пройдет еще много лет, прежде чем ответственность за Уэстон ляжет на твои плечи.

Джайлз нахмурился:

– Но ведь поместьем и фермами управляет дядя Адам.

Я кивнула:

– Думаю, он будет и дальше это делать.

– Зачем же нам нужен дядя Стивен?

– Папа назначил его твоим опекуном.

Джайлз улавливал мои настроения, как камертон – колебания воздуха. Он окинул меня пытливым взглядом:

– Тебе не нравится дядя Стивен, мама?

Я рассмеялась и, поднявшись, приласкала сына.

– Конечно, нравится. И тебе тоже понравится. С ним весело.

Мы отправились домой.

– А он любит играть? – полюбопытствовал Джайлз.

Я тяжело вздохнула, ощутив головную боль:

– Да, любит. – И тут же воскликнула:

– Посмотри, Джайлз, кажется, я видела кролика.

– Где? – заинтересовался он и, к счастью, сразу забыл о Стивене.

***

Когда минут через сорок я вошла в свой будуар, там меня уже поджидала мать. Считалось, что будуар, примыкавший к нашей общей с Джералдом спальне, мое личное владение, но мне так и не удалось внушить это матери. Поскольку эта комната принадлежала ей все годы, пока она была замужем за отцом Джералда, мать все еще чувствовала себя здесь хозяйкой.

Когда я вошла, она, сидя в обтянутом ситцем кресле перед камином, пила чай.

– Не понимаю, почему ты поменяла всю обстановку в будуаре, – привычно повторила она. – Он был так элегантно обставлен, когда здесь жила я. А теперь все имеет такой заурядный вид, Аннабель. – При этих словах мать наморщила свой поразительно прямой нос, точно почувствовала какой-то неприятный запах. – Цветастый ситец, – презрительно бросила она.

В прежние времена будуар был обтянут желтым шелком, что и в самом деле придавало ему особую элегантность, но я всегда боялась испачкать обшивку, да и собаки терлись о дорогой шелк. Пестрый ситец устраивал меня куда больше.

Зеленые глаза мамы внимательно оглядели меня с головы до ног.

– Аннабель, – неприязненно начала она, – почему ты позволяешь себе появляться в таком неприглядном виде?

– Мы с Джайлзом ходили гулять. – Я села на обитый ситцем диван напротив мамы и, вытянув ноги, посмотрела на свои грязные ботинки. – После всего пережитого нам необходимо было подышать свежим воздухом.

Уважая мое горе, мама воздержалась от замечаний по поводу грязи, моей позы и собак, разлегшихся перед окном на залитом солнцем полу.

– Бедный Джералд, – проговорила она, – и почему только такой молодой и здоровый мужчина умер от обычного воспаления легких?

Она словно упрекала за это Джералда.

– Не знаю, мама, – устало отозвалась я, все сильнее ощущая головную боль. – По словам доктора, такое случается.

– Не должно случаться! – Она отхлебнула чай.

Бросив взгляд на маму, я впервые заметила, что ее светло-золотистые и необыкновенно красивые волосы тронула седина.

– Не возьму в толк, с чего это Джералд назначил опекуном Стивена.

– В ее голосе прозвучало недовольство.

Я вновь уставилась на свои ботинки и постаралась подавить раздражение.

– Стивен – единственный брат мужа. Вполне естественно, что выбор Джералда пал именно на него.

– Чепуха! Джералд и Стивен никогда не были близки.

Пожав плечами, я пробормотала что-то неубедительное о кровном родстве.

После этого мама высказала то, что было у нее на уме:

– А ты никак не повлияла на решение Джералда, Аннабель?

Я посмотрела ей прямо в глаза:

– Нет, мама. Не повлияла.

– Видимо, Джералд рехнулся, – заметила она. – Ну что смыслит Стивен в управлении таким поместьем, как Уэстон?

– Вот уже пять лет он владеет сахарной плантацией на Ямайке, – возразила я, – и приобрел кое-какой опыт, мама.

Она с сожалением взглянула на меня:

– Финансовое положение плантации было столь плачевно, что Стивен уже не мог ничего ухудшить. Иначе отец не отправил бы его на Ямайку.

– Но со слов Джералда я знаю, что Стивен неплохо справился со своей задачей. Ведь плантация не разорилась окончательно, как многие другие на Ямайке. – Я нахмурилась совсем как Джайлз, не понимая, зачем защищаю Стивена. – Так или иначе, не сомневаюсь, что Стивен передаст бразды правления поместьем дяде Адаму, который всегда этим занимался.

– Надеюсь. К сожалению, Стивен сызмала отличался неуравновешенностью. Даже в школу не мог ходить, поскольку вечно затевал там драки.

Я открыла рот – и тут же закрыла его. Нет, не стоит вступаться за Стивена, иначе попаду в ловушку матери.

– Если Стивен вернется, он не должен жить под одной крышей с тобой, – заметила мать. Я озадаченно уставилась на нее.

– Не разыгрывай из себя оскорбленную невинность, – бросила она. – Без компаньонки тебе в этом случае не обойтись.

Мое недоумение сменилось гневом.

– Мама, Джералда только что похоронили, а ты уже заводишь такой разговор.

Мать вздернула подбородок. Она на редкость красива, но в ней нет одухотворенности и внутренней привлекательности.

– Я забочусь о твоей репутации, – пояснила мать.

Кажется, я никогда еще так не злилась на нее.

– Пожалуйста, уйди, мама!

Взглянув на меня, она мудро рассудила, что лучше ретироваться, но, подойдя к двери, обернулась, явно желая, чтобы последнее слово осталось за ней.

– Тебе следовало бы ходить в трауре, Аннабель. – Она плотно затворила за собой дверь, а я осталась наедине со своей головной болью.

Глава 2

Как правило, в марте, по окончании охотничьего сезона, я возвращалась в Лондон к привычной светской жизни. Смерть Джералда изменила все. Теперь меня угнетало одиночество и ощущение беспомощности, поэтому я проводила много времени с Джайлзом, уверяя себя, что сейчас сын очень нуждается во мне, хотя сама нуждалась в нем гораздо больше.

В какой-то мере к нормальной жизни меня вернул визит сэра Мэтью Стэнхоупа, местного сквайра^ распорядителя охоты в графстве Сассекс. Он приехал 29 марта, через два дня после официального завершения охотничьего сезона. Встретились мы с ним в небольшой комнатке за лестницей, превращенной мною несколько лет назад в мой рабочий кабинет. Я угостила его вином, а себе велела принести чай.

– Тут на днях потоптали кустарник Фентона, – сообщил он, расположившись в старом бархатном кресле и одним духом осушив полбокала белого рейнского. – У какого-то чертова болвана, кузена Уотсона, видите ли, понесла лошадь.

Обычно именно мне приходилось улаживать недоразумения с местными фермерами.

– Вот незадача! – воскликнула я. Фентон, один из уэстонских фермеров, очень дорожил своим недавно посаженным кустарником. – Кто-нибудь заверил его, что охотничий клуб восстановит кустарник?

– Я сам ходил к нему, но мне не удалось его успокоить. А жену Фентона ужасает мысль, что ребенка затоптала бы лошадь, окажись он в кустарнике.

Понимая, что миссис Фентон права, я раздраженно поставила чашку на стол:

– Какого дьявола этого малого занесло в кустарник Фентона? Ведь охота проходила по крайней мере за три поля оттуда.

– Так оно и было, Аннабель, так и было. Проклятый дурак скакал на лошади, взятой напрокат, – нервной чистокровке – и не смог удержать ее. Она понесла его прямо в кустарник.

Охваченные возмущением, мы переглянулись. Сэр Мэтью, внешне похожий на средневекового ученого-аскета, типичный сельский джентльмен и превосходный наездник, а уж такими гончими, как у него, гордился бы любой охотничий клуб. Я знаю его лет с восьми.

– Если местные фермеры не будут чувствовать себя в безопасности на своей собственной земле, это повредит репутации охотничьего клуба.

– Верно. – Сэр Мэтью допил вино, снова наполнил бокал и перешел к главной цели своего визита:

– Не согласитесь ли вы потолковать с Фентонами, Аннабель? Убедите их, что эта досадная случайность больше не повторится. – Он откашлялся. – Мне крайне неприятно просить вас об этом сейчас, когда вы в трауре. – Худое суровое лицо сэра Мэтью выразило сострадание. – Но речь идет об уэстонских арендаторах, и если миссис Фентон настроит нежелательным образом других фермерских жен…

– Сассекский охотничий клуб окажется в трудном положении, – закончила я за него.

Мы понимали друг друга. Охота – наша общая страсть. Кстати сказать, свора наших очень дорогих гончих живет в поместье сэра Мэтью

– Стэнхоуп-Мэнор. Стоимость охоты непомерно велика, и, разумеется, сэр Мэтью не мог бы взять расходы на себя. Вот почему наш клуб, как и многие другие, существует на взносы его членов.

Ежегодно каждый член клуба должен внести определенную сумму. Ему позволено приглашать на охоту гостей, которые, конечно, тоже должны платить. На содержание клуба нужны деньги. Однако абсолютно недопустимо, чтобы в охоте участвовали люди, не умеющие управлять лошадьми. Один досадный случай уже произошел в начале охотничьего сезона, в ноябре, когда лошадь одного из гостей лягнула гончую. Я опасалась, что сэра Мэтью хватит апоплексический удар прямо на поле.

Заручившись моим обещанием поговорить с Фентонами, сэр Мэтью сказал:

– Спасибо, дорогая. Могу заверить вас, что я пригрозил Уотсону исключением из клуба, если он еще раз выкинет такую дурацкую штуку.

Я кивнула.

Воцарилось молчание. Неожиданно серые тучи, затянувшие небо в это утро, разошлись, и яркое солнце осветило комнату. Казалось, разом зажгли все лампы.

Кабинет – единственное место в доме, принадлежащее мне одной. Как правило, каждый день я работаю здесь за большим письменным столом, записывая хозяйственные расходы, а также все, что потрачено на охоту.

Я подняла глаза на картину Джорджа Стаббса, висящую напротив письменного стола. Художник изобразил, как на ньюмаркетском ипподроме обучают чистокровок. Эта картина – подарок Джералда на мой двадцать первый день рождения – очень мне нравилась. У меня на глаза навернулись слезы.

– Как вы все это переносите, Аннабель? – спросил сэр Мэтью. – И как поживает юный Джайлз?

Я через силу улыбнулась:

– Стараемся держаться, сэр Мэтью. Удар был слишком неожиданным, и я до сих пор не осознала, что Джералда больше нет с нами.

Он покачал головой:

– Да, совсем молодой человек, полный жизни. Сколько ему было? Двадцать девять?

– Двадцать восемь.

– Ведь Джералд много раз целыми днями охотился под дождем, возвращался домой насквозь промокший – и ничего, даже насморка не было, – заметил сэр Мэтью. – Как же он схватил воспаление легких, и где – в Лондоне?

Я устало потерла глаза.

– Сама не знаю, как это случилось, сэр Мэтью.

– Вы уж простите меня, дорогая, что досаждаю вам нудными разговорами. Но если могу быть чем-нибудь полезен, я всегда к вашим услугам.

– Весьма признательна вам, сэр Мэтью. В тяжелые времена всем нужна поддержка друзей.

Он устремил на меня проницательный взгляд.

– Герцогиня все еще здесь?

Сэр Мэтью спрашивал о моей матери, герцогине Сайе. Через два года после смерти шестого графа Уэстона, отца Джералда, она вступила в третий брак с герцогом Сайе и просто обожала, когда ее называли «ваша светлость».

– Она уезжает сегодня днем, – ответила я.

– Хорошо.

Мы обменялись улыбками, прекрасно понимая друг друга.

– Я слышал от Адама, что Уэстон назначил Стивена опекуном Джайлза.

– Так и есть.

Он одобрительно кивнул.

Стивен однажды спас одну из призовых сук сэра Мэтью от рогов разъяренного быка, что навсегда сделало его героем в глазах баронета.

– Уэстон поступил очень разумно. Адам, конечно, хорошо знает свое дело, но слишком стар, чтобы заботиться о мальчике. – Сэр Мэтью запустил пальцы в свою короткую седеющую шевелюру и доверительно сказал:

– Знаете, Аннабель, я всегда полагал, что слух о том, будто Стивен занимался контрабандной торговлей, не лишен оснований.

– Возможно, – равнодушно отозвалась я, – однако по истечении пяти лет это едва ли имеет значение. А правда ли, что Дерхэм продает своих собак? – спросила я, чтобы сменить тему.

– Они уже проданы, Аннабель, – ответил сэр Мэтью и, сделав паузу, добавил:

– За две тысячи гиней.

– Неужели?

Сэр Мэтью торжественно кивнул, налил себе вина и рассказал все, что знал об этом.

***

На другое утро я решила посетить Фентонов, ферма которых находится неподалеку, и поехала через широкие лужайки уэстонского парка. Перед самым рассветом прошел дождь, и на аллее с деревьев капала вода. Обновленная природа дышала свежестью. Выгнутая шея моей ухоженной каштановой кобылы Феи лоснилась, пружинистый шаг свидетельствовал о силе и здоровье. Такое утро, как это, всегда вселяет радость жизни. Мне не хотелось думать о Джералде. Я слегка пришпорила лошадь, и она помчалась галопом к уэстонской дороге.

Ферма Фентонов выглядела вполне процветающей: два больших амбара, сарай для телег, зернохранилище и свинарник. Общий вид несколько портил лишь сильно потоптанный самшитовый кустарник по правую руку от дома. Сидя в седле, я мысленно рисовала себе картину происшедшего, воображая, как понесшая лошадь продиралась сквозь кусты.

При мысли, что под копытами мог оказаться играющий ребенок, кровь застыла у меня в жилах.

– Миледи! – Миссис Фентон стояла в дверях, вытирая руки о передник.

Улыбнувшись ей, я спешилась, привязала Фею к воротам и вошла во двор.

Сьюзен Фентон, дочь уэстонского фермера-арендатора и жена здешнего фермера, была несколькими годами старше меня. Я последовала за ней на кухню, и она, выразив мне сочувствие по поводу моей утраты, заварила чай. Потом, взяв чайник и чашки, мы перешли в небольшую прохладную гостиную. Сьюзен Фентон, поставив чайник на складной столик, пригласила меня сесть на дубовый стул с мягким бело-голубым сиденьем, украшенным вышивкой.

Оправив длинную юбку моего серого костюма для верховой езды, я сказала:

– Должна извиниться перед вами за то, что произошло с вашим кустарником.

Ее хорошенькое, свежее, как яблоневый цвет, лицо было невозмутимо спокойным.

– Не сомневаюсь, что вы полностью восстановите мой кустарник, миледи. Меня беспокоит другое. Мой Робби часто играет в этом укромном месте. – Она отпила чай. – По крайней мере оно казалось мне укромным.

– Я видела кустарник с дороги. Лошадь проскакала прямо сквозь него?

– Да. Я до смерти напугалась.

Ее страх ничуть не удивлял меня.

– Это был не член нашего клуба, Сьюзен, – заметила я. – Какой-то гость, сущий болван, не справился со своей лошадью.

– Мне безразлично, кто это сделал, миледи, – решительно возразила Сьюзен. – Я знаю, что это уэстонская земля, но Фентон взял ее в аренду, и пусть охотники не приближаются к моему дому.

В этот миг забили старинные часы, и мне пришлось подождать, пока бой стихнет.

– Обычно никто не приближается к домам, Сьюзен, – наконец ответила я. – По словам сэра Мэтью, они охотились за милю отсюда.

– То, что охотникам не положено приближаться сюда, не утешило бы нас, если бы с нашим сыном приключилась беда, – промолвила Сьюзен. – Что ни говорите, миледи, а лошадь все же подскакала к дому и могла убить моего мальчика.

Тут мне, видимо, пора сказать, что у нас со Сьюзен совсем не те отношения, какие обычно связывают жен землевладельца и арендатора. Она знала меня еще в то время, когда я, одинокая несчастная девочка, впервые приехала в Уэстон-Холл. Сьюзен водила меня собирать чернику и учила разбивать огород. Именно она объяснила мне, что такое месячные.

– Конечно, вы правы, – согласилась я и с удовольствием вдохнула восхитительный аромат выпекаемого на кухне хлеба. – Хлеб еще не готов, Сьюзен?

Она знала, как мне нравится ее выпечка.

– Потерпите несколько минут, миледи.

– Я готова терпеть целую вечность, лишь бы отведать вашего хлеба, Сьюзен.

Мои слова явно польстили ей, однако мне все же пришлось вернуться к нашему разговору.

– По-моему, прежде у вас не было никаких неприятностей с членами нашего клуба?

Сьюзен задумалась, разглядывая декоративную оловянную посуду, выставленную в ее дубовом буфете.

– Нет, – наконец призналась она.

– Может, мне стоит внести предложение, чтобы к участию в охоте впредь допускались лишь члены клуба?

Она растерялась.

– Вы ведь знаете всех членов нашего клуба, Сьюзен. Среди них нет ни одного, кто не заслуживал бы доверия. Уж они-то не будут приближаться к домам.

Сассекский охотничий клуб – заведение на редкость демократичное, и Сьюзен в самом деле знала всех его членов. Вместе с нами охотились несколько зажиточных фермеров, а также владелец гостиницы «Королевский герб» Гарри Блэк-стоун, который, вероятно, особенно раздражал Сьюзен. Если бы она помешала Гарри охотиться, ее муж Боб Фелтон стал бы нежеланным гостем в трактире при гостинице. А это не понравилось бы Бобу.

– Запретив проезжать по вашим полям, вы рассердите мужа и многих членов клуба, – заметила я, бесчестно воспользовавшись своей догадкой.

Поняв по взгляду Сьюзен, что она признала свое поражение, я улыбнулась с деланным простодушием.

– А согласятся ли другие члены клуба запретить гостям принимать участие в охоте, миледи? – спросила она.

– Конечно, это не доставит им особого удовольствия, ибо суммы их взносов возрастут. Но по-моему, вы правы. Нам следует ограничить охоту холмами Даунза или же приглашать гостей с большей разборчивостью. Какое счастье, что ваш Робби не пострадал!

Выпив вторую чашку чая и отведав хлеба, выпеченного Сьюзен, я пообещала, что работники из поместья восстановят вытоптанный кустарник, и уже было поднялась, но тут Сьюзен спросила:

– Вы слышали, миледи, что Джем Уошберн вернулся?

Я снова опустилась на стул.

– Нет, не слышала. – В моем голосе прозвучало искреннее удивление.

Одна из кошек Сьюзен вспрыгнула ко мне на колени, и я стала гладить ее мягкую серую спинку.

– Старик Уошберн умирает, но едва ли Джем вернулся проститься со своим дорогим папашей, – насмешливо заметила Сьюзен.

– Уошберн – свинья, – заявила я. – Все знали, что он бьет Джема, но никто и пальцем не шевельнул, чтобы прекратить это.

– Стивен пробовал вмешаться.

Моя рука застыла, кошка подняла морду, недоуменно уставилась на меня и требовательно замяукала. Я вновь начала гладить ее.

– По словам Боба, Джем хочет арендовать тот же участок, что обрабатывал его отец, – сообщила Сьюзен, – но он боится, что мистер Грэндвил не возобновит аренды. В детстве Джем был диковат, но говорят, с годами сильно изменился.

– Решать, кому сдать в аренду ферму Уошберна, будет не мистер Грэндвил, – заметила я. В глазах Сьюзен вспыхнуло любопытство.

– Значит, правда, миледи, что мистер Стивен возвращается домой?

– Лорд Уэстон назначил его опекуном Джайлза. Поэтому он не может оставаться на Ямайке.

– Мы все будем очень рады видеть мистера Стивена.

***

Пока я была у Сьюзен, солнце пробилось сквозь тучи. Напоив Фею и подтянув подпругу, я вскочила в седло, но поехала не по уэстонской дороге, а по хорошо утоптанной тропе, ведущей от деревни к холмам Даунза. Поняв, куда мы направляемся, лошадь навострила уши и пошла резвее. Приблизившись к гряде холмов, которая высилась на западе, я пустила Фею рысью. Вскоре мы уже скакали по склонам Даунза, поросшим зеленой травой. Преодолевая подъем, Фея энергично отталкивалась задними ногами. Я сидела в своем дамском седле боком, как обычно, когда не на охоте, и чуть подавшись при подъеме вперед.