Текст книги "Завещание"

– Ты полагаешь, что я верю в призраков, но я не верю, – прошептала я в ответ.

– Необязательно верить мне на слово. Дункан может порассказать нам много чего интересного. – Уильям вышел из бара и вернулся с Дунканом. Потом постучал по бокалу, привлекая к себе внимание. Я села рядом с Дэнни, и Уильям объявил: – Сейчас Дункан расскажет нам о призраках «Драммонд-хауса»!

Щеки Дункана покраснели, и он пробурчал:

– О, сэр, лучше не копаться в старых делах…

– Все присутствующие – историки, Дункан. Мы заслуживаем фактов. Прошу вас.

Шотландец секунду или две буравил Уильяма взглядом и, вздохнув, начал свой рассказ:

– Много лет назад… наверное, века два с тех пор минуло… В общем, жила-была прекрасная дева. Она была католичкой, и был у нее жених – храбрый шотландец. И вот собрались в «Драммонд-хаусе» их семьи и родственники, чтобы отпраздновать свадьбу. Когда жених и невеста произносили клятвы, в часовню ворвались английские солдаты. Схватили будущего мужа и сорвали с него килт. – Дункан опустил голову. – Они повесили его на глазах у гостей, как предателя, – торопливо пояснил он. – Потом отвели невесту сюда, в «Драммонд-хаус», и проделали с ней ужасные вещи. Бедняжка слегла и через несколько дней умерла от горя. Призрак ее по сей день бродит по коридорам в поисках своего потерянного возлюбленного. На прошлой неделе старое пианино заиграло мелодию, которую никто раньше не слышал. Иногда в помещении можно почувствовать поток холодного воздуха, хотя все окна закрыты. Порой кажется, что свистит ветер, но на самом деле это плачет мертвая невеста. – Дункан замолчал.

Случайно или нет, но в следующую секунду по залу пронесся ветерок, и мои руки покрылись мурашками.

Присутствующие зааплодировали, и Дункан со смущенным видом ушел из бара.

– Думаете, это правда? Здесь и правда водится привидение? – спросила я.

– Мы в Шотландии, милая. – Дэнни посмотрела на меня. – Во всех здешних замках водятся привидения.

Уильям перешел на другую сторону бара и вышел из помещения.

Катрина, которая сидела на большом диване, положив ноги Берти и Джеффу на колени, жестом позвала меня к себе. Они смеялись.

– Давай поболтаем.

Взгляд у Катрины был остекленевшим. Я впервые видела ее пьяной. Она опустила ноги на пол, придвинулась ко мне и положила руку мне на колено.

– Ты выглядишь такой невинной. Это место еще не развратило тебя? – Она ухмыльнулась, обнажая ровные белые зубы.

– «Драммонд-хаус»? Мы же только приехали.

– Нет, глупышка. Я говорю о Сент-Стивенсе. – Катрина хлопнула себя по бедру. – У меня предложение! Давайте поиграем в «Я никогда не»? Сейчас самое подходящее время. Что скажете? – Она встала и подошла к бару. Йен, извинившись, ушел спать. Люк последовал его примеру.

Катрина принесла мне стакан и бутылку виски, плеснула немного янтарной жидкости сначала в наши стаканы. Потом обошла стол, подливая виски остальным.

– Все за счет Дэнни! – объявила она.

– Если мы будем играть в «Я никогда не», то ты вылакаешь всю бутылку, потому что нет ничего, чего ты не делала. Да и вообще никто не в настроении играть. – Дэнни обратилась к Катрине, которая тем временем подливала ей виски.

– Можно подумать, ты у нас скромница! Ты просто не хочешь, чтобы кто-нибудь еще знал о ваших с Джеффом делах, – произнесла она громким шепотом, чтобы все слышали.

– Отвали, – огрызнулась Дэнни.

– Где же Роза, заводила всех вечеринок… – вздохнул Джефф.

– Будь Роза здесь, то оплатила бы всю выпивку, – уже заплетающимся языком пробормотал Берти. – У меня предложение! Давайте прикинем, где она может быть. Я выскажусь первым. Думаю, что Роза сейчас в своем особняке в Беверли-Хиллз. Это объясняет, почему она пишет диссертацию в два раза дольше, чем следовало.

– Я думаю, что Роза… – Дэнни допила виски и посмотрела на меня. – В национальной программе защиты свидетелей.

Катрина осушила свой стакан и взяла бутылку. Мы все пили молча.

– Скука смертная. Давайте не будем говорить о Розе, – предложила Катрина. – Какой в этом смысл?

Я уже собиралась ответить, когда Берти выгнул бровь и сказал:

– Ты никогда не хочешь говорить о Розе. Ни со мной, ни с кем другим. Почему? Вы что, поссорились?

Катрина оттолкнула его руку и отвернулась, бросив косой взгляд на другой конец комнаты:

– Откуда мне знать, где она? Наверное, трахается с каким-нибудь придурком. Мейрид, почему бы тебе не выдвинуть оригинальную теорию? Ведь ты наш местный эксперт по психическим заболеваниям.

Катрина кивнула в сторону Мейрид.

– Почему ты так хочешь сменить тему, Катрина? – поинтересовалась я.

Катрина не сводила глаз с Мейрид и, казалось, меня не слышала.

– Возможно, у Розы случился нервный срыв. Если бы ее поместили в психушку, мы бы даже не узнали об этом.

– Хватит, Катрина. Довольно, – резко произнес Уильям, появление которого я даже не заметила, и подошел к Мейрид. Та встала, протиснулась мимо него и убежала вверх по лестнице. Уильям последовал за ней.

Катрина наклонилась ко мне и провела рукой по внутренней стороне моего колена. Я сбросила ее руку. Вздохнув, Катрина спросила:

– Дэнни кажется тебе привлекательной?

– А тебе?

– Нет-нет, я первая спросила.

– Что это сейчас было?

– Что именно? Вопрос о Дэнни? – Катрина откинулась на спинку дивана и скинула туфли.

– Нет. Почему ты пристала к Мейрид?

Катрина фыркнула.

– Я просто пошутила.

– Было несмешно.

– Вы, американцы, так серьезно ко всему относитесь…

Она неуклюже попыталась надеть одну из своих туфель, слишком пьяная, чтобы вести конструктивный разговор. Я вернулась в зал и встала у камина, пытаясь понять, куда делись Уильям и Мейрид. Шон, одетый в одни спортивные штаны, торопливо сбежал по лестнице.

– Что происходит? Я услышал, как хлопнула дверь, вышел из комнаты и увидел заплаканную Мейрид. До меня донесся гогот Катрины, а значит – жди беды.

– Я понятия не имею, что происходит. Мы заговорили о Розе, и все вдруг стали немного странными. Возвращайся в постель. Я посмотрю, как там Мейрид.

– Спокойной ночи, святая Изабель. Знаешь, – Шон остановился, – у финансистов большое эго, потому что на кону большие деньги, но власти как таковой у них нет. У политиков большое эго, потому что на кону власть, но денег как таковых у них нет. У ученых большое эго, потому что нет ни денег, ни власти. Только эго. Что делает ученых худшими эгоистами в мире. Ого! Удивительно, что после всего выпитого мне удалось произнести все это без заминки, – ухмыльнулся Шон.

– Хорошо сказано. Я запомню твои слова.

Простояв перед камином около получаса, я поднялась по лестнице и открыла дверь в свою комнату. Пока я пыталась нашарить выключатель, мои глаза немного привыкли к темноте, и я увидела, что в кровати лежат двое. Один из них вскочил, и я узнала Йена. Опустив голову, он обогнул меня и вышел из комнаты с одеждой в руках. Я закрыла за ним дверь.

– Прости, я не знала, – пробормотала я, прервав затянувшуюся тишину. Мейрид перевернулась на другой бок, спиной ко мне. – Я ничего никому не скажу, – добавила я. – Это никого не касается.

Несмотря на три свитера и весь выпитый виски, я так замерзла, что зуб на зуб не попадал. Одна из штор была одернута, и на стекле образовались кружевные ледяные узоры. По окну стучали снежинки. Я дрожала от холода, но снег меня успокаивал. Я переоделась во фланелевые штаны, легла в кровать и накрылась всеми имеющимися одеялами и даже покрывалом, которое пахло плесенью. Я уже погружалась в сон, когда услышала громкий, протяжный крик и резко села. Кричала Мейрид.

Ее глаза были закрыты, лицо искривилось, а ноги подергивались. Она всхлипывала. Я осторожно дотронулась до ее плеча, и она дернулась.

– Что… что ты делаешь? – пробормотала она.

– Ты кричала. Тебе приснился кошмар?

Мейрид потребовалась минута, чтобы ответить. Спросонья речь ее была невнятной.

– Да. У меня они бывают.

Судя по всему, во сне Мейрид сбросила с себя одеяла, и я увидела, что она одета в ночнушку без рукавов. Одна из ее рук была испещрена тонкими розовыми линиями. Я не сразу поняла, что это шрамы, тянущиеся от запястья до плеча.

Заметив мой взгляд, Мейрид натянула на себя одеяло.

– Автомобильная авария, – пробормотала она, переворачиваясь на спину.

Я не спала до утра. Просто лежала с закрытыми глазами, пока не послышались внизу шум и голоса. Я поправила одежду и спустилась к завтраку.

На ковре тут и там виднелись следы пепла. Катрина сидела возле Берти в углу стола. Я села на место рядом с Дэнни, которая выглядела трезвее всех остальных.

– Тяжелая ночка, да? – поинтересовалась Дэнни. – Каково было провести ночь рядом с сумасшедшей Мейрид?

– Ей приснился кошмар, – возразила я. – Бывает.

– Ты знаешь, что до приезда сюда она лежала в психушке? Мейрид немного чокнутая.

– Разве диагноз «чокнутая» есть в МКБ?

Дэнни пожала плечами.

– Не говори потом, что я тебя не предупреждала.

Берти подошел и сел рядом с нами.

– Оставьте Мейрид в покое. Вы обе ведете себя ужасно снисходительно. Повзрослейте.

– Берти, хватит уже подслушивать чужие разговоры! Дэнни просто шутила, правда, Дэнни? Но мне жаль, если этот разговор кого-то обидел.

– Хватит превращать все в соревнование, – продолжал Берти.

– Не воспринимай все так буквально, Берти. – Дэнни погладила его по щеке. Они с Катриной рассмеялись, после чего Дэнни встала и, взяв тарелку, отправилась за едой. Берти оглянулся на меня, и я закатила глаза.

Я подошла к буфету. Последовав за мной, Катрина спросила:

– Ты пойдешь с нами на прогулку?

– Где Шон? – поинтересовалась я, избегая смотреть на нее.

– Твой ручной песик? У него болит голова.

– Мой песик?

– Я просто пошутила, – простонала Катрина. – Ни у кого здесь нет чувства юмора. В любом случае, забавно, как Шон переключился с Розы на тебя.

– Но… они даже не друзья, – пожала плечами я, поставив тарелку на стол.

– Если не веришь, спроси у него сама, – сказала Катрина.

– Зачем поднимать больную тему?

– Пожалуй, и правда не стоит. Бедняжка Шон и так вечно на взводе. Сил ему. Не следовало бы этого говорить, но Шон был без ума от твоего научного руководителя, Гранжье.

– Он сам тебе это сказал? Не знала, что вы настолько близки.

– Что сказал? Ты о Гранжье? Ему и не нужно было ничего говорить, все это видели. Рядом с Гранжье он краснел и начинал заикаться. То и дело заглядывал к ней в офис.

– Наверное, я бы вела себя так же. Судя по тому, что я слышала, Гранжье была удивительным человеком. Но у меня никогда не будет возможности узнать это, не так ли? – тихо произнесла я, чувствуя внезапное отвращение и к ней, и к Дэнни. Я не хочу провести в их обществе следующие двадцать четыре часа, и уж тем более – следующие четыре года. Но мне придется это пережить. Я посмотрела Катрине прямо в глаза.

Та опустила голову и отступила назад.

Глава четырнадцатая

Мы с Уильямом, Дэнни, Катриной и Берти вышли из дома в половине одиннадцатого, когда остальные еще наслаждались прелестями традиционного шотландского завтрака. Мы прогулялись вдоль лежавшего у подножия горы черного озера. Вокруг озера росли невысокие вечнозеленые деревья, корявые ветви которых были согнуты в одну сторону – туда, куда в течение многих лет их гнул ветер. Потом мы ступили на ведущую наверх тропинку, выложенную галькой. Чем выше мы поднимались, тем меньше деревьев нас окружало и тем более каменистым становился ландшафт. Минут через сорок я едва плелась и почти не чувствовала щек. Мои походные ботинки покрылись грязью, когда мы пересекали заросли вереска и потемневшие от торфа ручьи. Перед одним большим ручьем я села на землю, пропуская вперед остальных и наблюдая за тем, как они удаляются. Мне не хотелось разговаривать. Бедная Мейрид. По крайней мере, Уильям и Берти встали на ее защиту.

Начали падать снежинки, усилился ветер, и я пожалела о том, что забыла захватить перчатки.

– Неужто уже сдалась? – осведомился Уильям. Я даже не услышала, как он подошел.

– Я немного не в форме, – соврала я, стараясь принять бодрый вид.

– Давай помогу, – предложил Уильям, протягивая мне руку. – Вот так.

– Я давно хотела спросить… – начала было я, но потом запнулась и замолчала. Мне просто хотелось побыть рядом с Уильямом и не упоминать Розу в такой романтический момент.

– О чем?

– Я хотела поблагодарить тебя за поэтический сборник. Я…

Мы стояли лицом друг к другу. Уильям казался выше. Я скользнула изучающим взглядом по темно-серым глазам с длинными пушистыми ресницами, по пунцовым щекам. Из-под кашемировой шапки беспорядочно торчали волосы, покрытые крошечными снежинками. Уильям снял шапку и сунул ее в карман, потом стянул черные кожаные перчатки и сунул их в другой карман. Убрал с моего лица прядь волос и коснулся моего подбородка. Другой рукой потянулся к моей и нежно зажал ее между большим и указательным пальцами.

– Такие холодные. – Он подул сначала на одну руку, затем на другую. Повернул правую и, прищурившись, изучающе посмотрел на ладонь и запястье. Потом отпустил.

– Тебе грустно, – заметил он. – Почему?

Я отвернулась и взглянула на ручей.

– Что с тобой случилось, Изабель?

– Я не хочу об этом говорить.

– Ты неправильно меня поняла, – сказал Уильям, поймав мой взгляд.

– Что ты имеешь в виду?

– Что твоя грусть мне знакома.

– Тебе когда-нибудь говорили, что ты чертовски проницательный?

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Тебе грустно, Уильям?

Он отступил назад и вздохнул.

– Скажем так: за тридцать восемь лет я многое пережил. Может быть, когда-нибудь я расскажу тебе. Если ты захочешь.

– С удовольствием. Я не пытаюсь скромничать. Ты прав. Я тоже через многое прошла.

В его глазах отражались мои.

– Никто этого не заслуживает. Особенно такой человек, как ты.

Уильям подошел ближе. Положил руку мне на поясницу, притянул к себе, наклонился и поцеловал, прижавшись ко мне всем телом. Потом обхватил мое лицо ладонями – осторожно, словно опасаясь причинить мне боль, – и снова поцеловал. Его губы стали настойчивее. Поцелуй напоминал небольшой взрыв. А потом все закончилось. Уильям отстранился, взял мою руку в свою, задержал на мгновение и отпустил. Сделал шаг назад и повернулся в сторону. Катрина и Дэнни звали меня.

Уильям достал из карманов шапку и перчатки. Катрина прищурилась.

– Устала, дорогуша? Горный воздух оказался тебе не по силам? Если хочешь, могу взять тебя за руку.

– Один из нас может отвести тебя обратно, Изабель, – предложила Дэнни.

– Все в порядке, – возразила я.

– Ну да, – фыркнула Катрина. – Тогда пойдемте.

Мы продолжили молча подниматься по склону. Сердце бешено колотилось у меня в груди, подгоняя вперед, и я не замечала холода, потому что в голове снова и снова проигрывалось воспоминание о том, как Уильям целует меня, как прижимается ко мне теплым телом, как обхватывает своими ладонями мое лицо. Как видит меня – настоящую.

Добравшись до вершины, мы посмотрели на отель, на озеро, на окружающие его деревья и на горный хребет, тянущийся вдоль горизонта. Был уже час пополудни, и мы отправились обратно, по-прежнему не разговаривая. Дэнни достала из рюкзака пакет овсяного печенья, и мы съели его, запивая водой из бутылки. К тому времени, как мы добрались до дома, уже начало темнеть. Воздух наполнился звуками. Не переодеваясь, я встала перед камином, чтобы согреть окоченевшие руки и ноги. Вскоре мне стало тепло, и я сняла пальто. Прохладный ветерок скользнул по моим плечам, и до ушей донесся едва слышный женский плач.

Глава пятнадцатая

В день нашего возвращения Уильям отправился в очередную исследовательскую поездку в Париж. Все воскресенье мы избегали друг друга. Неужели у Уильяма есть девушка? Знаю, что его привлекательность замечаю не только я. Пусть я никогда не видела, чтобы они с Розой общались – за исключением того случая возле библиотеки, – мне было легко представить их вместе. Они были бы идеальной парой. Оба умные, красивые. Быть может, еще поэтому я не могу заставить себя обсудить с Уильямом исчезновение Розы, хотя Роза занимает мои мысли даже больше, чем он.

Отопление у меня в квартире почти не работало, а пронизывающий воздух и мрачное небо соответствовали моему настроению, когда я корпела над различными источниками.

По ночам мне плохо спалось. Я просыпалась на рассвете и уходила гулять – все лучше, чем лежать в кровати и представлять, как Уильям ужинает при свечах с загадочной француженкой или как мертвая Роза лежит в какой-нибудь канаве. Закутавшись в толстый шерстяной шарф, надев перчатки с подкладкой, закрывающую уши шапку и черное дутое пальто, я шла на пляж Данбар. Ранним осенним утром там было немноголюдно – изредка мне попадались бегуны или хозяева, выгуливавшие своих собак.

Восходящее солнце было моим главным спутником, ветер свистел в ушах, волны вздымались и разбивались о берег, и все это напоминало мне о том, что в этом мире я – всего лишь песчинка. На пляже трудно думать о чем-то, кроме песка и океана.

Однажды утром меньше чем через неделю после возвращения из Шотландского нагорья я прогуливалась по пляжу во время отлива. Подойдя к самой воде, я почувствовала запах водорослей, лежавших неподалеку от берега на мокрых блестящих валунах. Я стояла и наблюдала за полупрозрачной морской гладью, тронутой легкой рябью.

Холодные волны захлестывали мои резиновые ботинки, пытаясь то затянуть в море, то вытолкнуть обратно. Под ногами хлюпал мокрый песок. Через несколько часов эта часть берега уйдет под воду и снова станет морем. Подумать только… это не совсем суша, но и не вода. Я размышляла о сером пространстве, неопределенном, бесформенном, когда что-то не является чем-то одним, но и не совсем другим. А потом я подумала о ней. О нем, конечно, тоже, но в первую очередь о ней.

Лиза. Так ее звали. Она была женой. Его женой.

Мои отношения с ним сложились, если так вообще можно сказать, без всякого умысла. Однако после встречи с Лизой мои отношения с ним определялись не тем, чем они были, а тем, чем не были.

Через несколько дней после сцены на парковке Лиза пришла ко мне домой. Она сказала, что мои отношения с ее мужем – это не брак длиною в пятнадцать лет. И не обязательства длиною в двадцать. Мои отношения с ее мужем не переживали три выкидыша, не производили на свет двух детей – теперь уже подростков – и не выдерживали смерти бабушек и дедушек этих детей.

Я не думала ни о Лизе, ни об их браке, когда начала встречаться с ним. Я знала, что у него есть жена, но она не была для меня реальной, пока не появилась в тот дождливый день – не разгневанная, но спокойная.

Наш с Адрианом роман начался довольно банально. В исследовательском центре мне поручили работать над одним с ним проектом, так мы и познакомились. Адриан был местной знаменитостью, но меня он привлек своим обаянием. Поискав в Интернете, я выяснила, что он любит кино. После того, как мы закончили проект, я подошла к нему и пригласила на выходных в кино. Адриан отказался. Помню, поначалу он сопротивлялся. После корпоратива, на котором все порядочно напились, я похвалила его галстук и пригласила к себе – пропустить по стаканчику. На этот раз он согласился. Сдался – я вымотала его до предела.

Первые месяцы я не думала ни о чем, кроме удовольствия – его и своего. Мы разговаривали часами – ни дать, ни взять родственные души, и темы этих разговоров выходили далеко за рамки нашей общей любви к истории и языкам. Адриан рассказал мне то, о чем никогда никому не рассказывал: о самоубийстве своего отца, о том, как это повлияло на его жизнь, и о том, что больше всего на свете он боялся подвести своих детей.

Секс был отличный – много, в самых разных местах, обычно внезапно. В последний раз мы занимались сексом в конференц-зале. Напротив трибуны, за которой Адриан часто читал лекции. Окруженные оранжевыми сиденьями, куда я приносила стаканчики с водой для важных персон. Это заставило меня почувствовать свою власть – и его желание.

Адриан был от меня без ума, а меня заводило осознание того, что я обладаю такой властью над всеми уважаемым профессором. Когда мы гуляли, Адриана узнавали на улицах. Мне нравилось выражение благоговения на лицах окружающих, нравилось их восхищение его умом. Мне нравилось, что я знаю его сокровенные тайны.

Конечно, я оказалась не единственной, кто их знал. Я не раз задавалась вопросом, разговаривает ли Адриан в постели с женой, или это нечто особенное, что он делает только со мной. Описывает ли, что собирается с ней сделать, прежде чем осуществит это? Мне нравилось предвкушать что-то до того, как это случится. Я каждый день видела фотографию Лизы в кабинете Адриана и порой представляла их вместе, когда он был со мной.

Я не подумала о камерах наблюдения, которые привели к нашему увольнению, или о том, что мое появление на парковке послужит причиной ее визита.

Пока я брела по пляжу, не думая ни о чем конкретном, в голове всплыли мысли об отце. Воспоминания об отце частенько проникали в мое сознание, даже когда я пыталась их отогнать.

Мои друзья боялись его – дети зачастую могут видеть сквозь пелену вежливости, но их родители им восхищались.

Отец умел быть обаятельным, но порой внутри него словно что-то переключалось, он прищуривался и скрещивал руки на груди. Тогда мы с друзьями затихали и на цыпочках выходили из комнаты.

Что бы я ни делала – отца не радовало ничего, включая мои отличные оценки. Вместо этого отец ворчал из-за таких мелочей, как мой неаккуратный почерк, и просил учителя задавать мне дополнительные упражнения. Я вспомнила, как мы с отцом катались на велосипеде. Велосипед, который он купил, был для меня слишком большим. Я падала снова и снова, но отец повторял: «Вставай! Рано или поздно у тебя все получится!» Дома мама увидела мои окровавленные колени и не смогла скрыть своего удивления. Когда я отправилась умываться, отец начал кричать, а потом выскочил из дома, захлопнув за собой дверь. Сел в машину и уехал, взвизгнув шинами.

Отец считал, что я симулировала аллергию на арахис, чтобы привлечь к себе внимание, и однажды решил это проверить. Когда мне было шесть лет, он испек печенье, скрыв ото всех, что внутри молотый арахис. После первого же кусочка печенья меня пришлось срочно везти в больницу. Никогда не забуду, как у меня судорожно сжималось горло…

Отец был выдающимся ученым, однако я подозреваю, что недостатки, на которые он мне указывал, были отражением того, что он не любил в себе.

В мой двенадцатый день рождения отец ушел из дома и не вернулся. С тех пор мы ничего о нем не слышали. Долгие годы я думала, что однажды отец вернется, что произошло недоразумение. Я придумывала всевозможные сценарии, которые объясняли бы его внезапный уход из нашей жизни. В моем любимом сценарии отцу поручили тайное задание, поэтому он вынужден был скрываться. Так он защищал нас.

Мама держала отцовскую одежду развешенной на вешалках в шкафу и аккуратно сложенной в ящиках. Не продала и не отдала ни единой футболки. На журнальном столике стояли улыбающиеся фотографии нас троих. Наша семья сохранилась на фотографии, прикрепленной к холодильнику магнитиком в виде Эйфелевой башни.

Одиннадцать лет пролетели без единой поздравительной открытки. Порой я думаю о том, что у отца могут быть другая жена и другие дети. Думаю о своих братьях и сестрах, которые красивее меня и лучше говорят по-французски.

Мама редко говорила со мной об уходе отца или о нем самом, кроме тех случаев, когда замечала у меня какую-нибудь привычку, которая ее беспокоила.

Мой отец был лингвистический гений – это обозначается термином «гиперполиглот». Когда мне исполнилось пять, отец начал читать мне собственные переводы сказок Шарля Перро и Базиля, неадаптированные версии «Золушки» и «Красной шапочки», эти сказки пугали и отличались от слащавых диснеевских фильмов, которые смотрели мои подруги. До седьмого класса я как дочь профессора бесплатно посещала французскую школу, а к старшим классам уже прекрасно говорила по-итальянски.

Изучение истории было способом направить мою энергию в продуктивное русло. Запоминание дат и имен давалось мне легко. Мне нравилось читать биографии людей, потому что их решения, их триумфы и ошибки, их жизненные трудности отвлекали меня от моих собственных.

Меня брали во все университеты, куда я подавала документы, и в большинстве из них предлагали стипендию. Отправившись в университет, я почти не возвращалась домой на каникулы. Мне было любопытно, где проводят весенние каникулы такие богатые студенты, как Роза.

Я оставалась в кампусе и проводила время в библиотеке, читая книги по истории с таким же пылом, с каким в юности читала биографии, проглатывая одну книгу за другой.

Во время учебы у меня почти не было близких друзей. То, что я считала своими первыми по-настоящему близкими отношениями, были отношениями с Адрианом, сорокалетним женатым мужчиной.

Когда Лиза пришла, я сварила для нее кофе, и мы поговорили. Или, если точнее, она говорила, а я слушала. Напоследок Лиза сказала:

– История всегда побеждает. Ты ведь считаешь себя историком? Тогда ты как никто поймешь, что я хочу сказать.

Я прекрасно понимала, что Лиза хотела сказать. Через несколько часов после ее ухода я перечитала приглашение в Сент-Стивенс, подписанное профессором Мадлен Гранжье. Я вычеркну Адриана из своей жизни. Я сделаю все, чтобы мама мной гордилась. Таблетки, которые я принимала, сделали меня вялой. Я решила, что расстояние размером в океан спасет меня. Я перечитала письма, которые прислала мне Роза, – она описывала Сент-Стивенс как райское место. Не было причин колебаться.

Прямо перед отъездом в Сент-Стивенс мне позвонил Адриан и оставил на автоответчик сообщение о том, что я не должна из-за него уезжать. Не хочу ли я встретиться, пропустить по стаканчику? Тем вечером я не только удалила всю его контактную информацию, но и сменила адрес электронной почты и номер телефона.

Начинался прилив. Потеплело, а может, я просто убедила себя в этом. Я сняла ботинки и носки, закатала штанины выше колен и зашагала по лужам на песке. Я шла, пока не начали болеть ноги. Вздрогнула, а потом уже не могла перестать дрожать. Что будет, если я зайду в море по пояс? А если еще дальше? Как быстро холод станет невыносимым?

Я встала на сухой песок, спустила закатанные штанины и дрожащими пальцами натянула носки. Я солгала Уильяму. Я верю в призраков.