Текст книги "В бессердечном лесу"

Глава двадцатая. Серена

Я попросила его остаться.

Он

этого

не

сделал.

Я назвала ему свое имя. Имя, которое я выбрала, которое он мне придумал.

Но он не ответил.

Просто ушел в темноту.

Сказав, что не вернется.

Я хочу, чтобы он вернулся.

Но почему?

Ему не стоит этого делать. Деревья наблюдают. Они доложат моей матери. Возможно, уже доложили.

Он окажется в ужасной опасности.

Но глубоко внутри меня

что-то растет.

Что-то,

что рвется к нему.

Я уже не такая,

как раньше.

Я не хочу маминой песни,

маминых душ.

Я хочу…

сама не знаю.

Чего-то большего,

чем смерть, которую она предлагает.

Чего-то большего,

чем ее голос и могущество.

Я хочу чего-то большего.

Чего-то, что будет только моим.

* * *

Я жду его целый день.

Глупо, конечно.

Он сказал, что не придет.

Но я все равно жду.

Ночь поглощает солнце. Появляются звезды: белые, блистательные.

Я наблюдаю за его домом. Открывается серебряный купол. Его странная рука пронзает тьму. Длинный белый глаз всматривается в звезды, и я гадаю.

Зачем он смотрит?

Что там видит?

Я жду его.

Напрасно ли?

Мое сердце трепещет, как крылья колибри.

Глаза напряженно всматриваются в темноту.

Он не придет.

Но если все же придет, нужно спрятаться. Я больше не должна с ним говорить.

Не должна искать

внутри его

отражение себя,

которое

не такое

чудовищное.

Его дверь со скрипом отворяется.

Раздаются шаги по земле.

Меня пронзает молния.

Он идет, нужно спрятаться!

Но когда он приходит,

перелезает

через стену

к лесу,

то обнаруживает меня.

На том же месте.

Застывшую

в ожидании.

– Ты говорил, что не придешь.

– Я и не планировал.

Он встревожен. Смущен.

Но он здесь.

Его лицо

ласкает

звездное сияние.

– Ты пойдешь со мной? – спрашиваю я.

– Куда?

– Подальше от стены. В лес.

Он воюет сам с собой.

Борется с моим притяжением.

Как и я должна бороться

с его притяжением.

– Зачем? – спрашивает он.

– Мне не по себе рядом с этой стеной.

– Мне не по себе в лесу.

– Я не дам ему навредить тебе.

Его тело напряжено, как у зайца,

готового ускакать в любой момент.

– А ты мне не навредишь?

Вопрос режет меня по живому,

как когти матери.

– Ты сам знаешь, что нет.

Он сжимает челюсти.

– Не знаю.

Я протягиваю ему руку.

Мне трудно

сдержать

дрожь.

– Пойдем со мной.

Если он откажется,

вероятно, я распадусь на части.

Он протягивает руку, глядя мне в глаза.

Я накрываю его пальцы своими.

Грубая кора

поверх гладкой кожи.

Меня пугает то,

какой он хрупкий.

Не хочу поцарапать его.

Поэтому я опускаю руку.

И захожу в лес, приказывая деревьям расступиться.

Они повинуются.

Он идет вместе со мной во тьму леса. Спотыкается о корни.

Я веду его на поляну, что неподалеку:

небольшой холм с видом на небо,

на звезды.

Возможно, тут ему будет легче.

Это окно в его мир,

окруженное моим.

Я поднимаюсь с ним на вершину холма. Сажусь на прохладную траву.

Он тоже садится, поджав длинные ноги. Смотрит на меня сквозь разделяющий нас воздух.

– Что ты такое? – спрашивает он.

– Ты знаешь. Сам видел.

Его лицо мрачнеет.

От воспоминания.

От страха.

– Ты всех убила. Мужчин, женщин. Детей. Ты забрала все души с того поезда, кроме моей.

В его голосе слышен ужас.

Но

он не отстраняется

от меня.

– Почему ты пощадила меня? На поезде. С Авелой. В дубе. Почему ты пощадила меня?!

Злость исходит от него волнами,

как летний жар.

Что-то внутри меня идет трещиной.

Не стоило

просить его пойти со мной.

Не стоило

мечтать, чтобы он увидел во мне

ту,

кем я

не являюсь.

– Я не знаю.

Он проводит рукой по волосам.

Сыплет проклятиями во тьму.

Но

не уходит.

Деревья под холмом гудят и дрожат. И слушают. Слушают.

– Лес лишил меня всего, – говорит он. – Забрал мою мать. Сломил моего отца. Если бы не ты, мы с Авелой были бы мертвы. Почему ты пощадила меня? Чего ты хочешь? Ты правда ждешь, что я поверю, будто ты хочешь стать лучше? Что ты лучше, чем монстр?

В его словах звенит сталь.

И тоска.

– С того дня я никого не убила, – отвечаю я.

Это правда. Она пульсирует во мне.

Хочет выплеснуться наружу.

Мне нужно, чтобы он знал.

Раньше я этого не понимала.

Он смотрит, смотрит на меня.

– В легендах сказано, что вас восемь. Что Гвиден излила свою злобу и ненависть на березовую рощу и создала монстров. Древесных сирен, которые будут исполнять ее волю, поглощать любого, кто осмелится ступить в тень леса. Но это не вся правда. Гвиден не могла дать вам душу. Зло не может сотворить жизнь.

– Разве?

Над холмом проносится ветер, принося запах железа.

Завтра прольется кровь. Сестры соберут новые души для матери.

Все больше и больше.

Пока ни одной не останется.

– Мама могла подарить детям лишь то, чем сама обладает, – сердце. Я уже говорила тебе. У меня нет души.

Мои слова потрясают его.

Хотела бы я быть достаточно храброй,

чтобы взять его за руку

и не отпускать.

Но кора слишком грубая.

Она порежет его.

– Ты рассуждаешь, действуешь, чувствуешь. Ты сжалилась над Авелой, надо мной. Как это возможно, если у тебя нет души?

Во рту появляется

привкус пепла.

– Мне не нужна душа, чтобы убивать. И не нужна душа, чтобы не убивать.

– Тогда что помешает тебе убить снова? Что мешает тебе убить меня?

Я смотрю на него.

Убить его не в моих силах, не после всего.

Даже под принуждением матери.

Возможно, взбунтовавшись против нее, я рассыплюсь на кусочки,

но даже это лучше,

чем наблюдать,

как свет покидает

его глаза.

Кажется,

я могу в них утонуть.

– Я не убью тебя. И никого другого. Больше никогда.

Я слишком остро ощущаю,

как бьется сердце в груди.

И зачем только

мама подарила его мне.

Какой от него прок?

Он встречается со мной взглядом.

Я снова чувствую себя маленьким деревцем,

расколдованным солнцем и дождем.

– Я тебе верю, – говорит он.

И пока что

этого

достаточно.

Глава двадцать первая. Оуэн

Она, такая серебряная и молчаливая, проводит меня к стене на опушке леса. Ветер игриво треплет цветы в ее волосах. Что-то изменилось, что-то, чего я до конца не понимаю. Мой страх никуда не делся, он отчетливо чувствуется в воздухе между нами, но уже не так сильно, как два часа назад. Мы останавливаемся у стены, и сирена поворачивается ко мне.

– Ты придешь завтра?

Ее золото-серебряные волосы развеваются вокруг лица, глаза медового оттенка светятся в темноте. «Даже монстры могут быть красивыми».

– А это безопасно?

– Я защищу тебя.

Это не одно и то же.

– Почему ты хочешь, чтобы я пришел?

С секунду она просто смотрит на меня. Затем опускает голову и отводит глаза.

– Мне одиноко. А еще потому, что ты… добрый. Я хочу узнать больше о твоем мире. О тебе. Хочу понять, почему ты вызываешь во мне желание быть кем-то больше, чем просто монстром, которым создала меня мать.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь очистить разум от пьянящего аромата листьев и фиалок.

– Ладно, я приду.

Она быстро возвращает ко мне взгляд, и меня награждают мимолетной улыбкой. Затем уходит в лес, а я перелезаю через стену. Голова идет кругом от попыток сопоставить затаенный ужас от монстра, который убил всех пассажиров поезда, с серебристо-белым созданием, с которым я только что попрощался. С… Сереной.

Прокравшись в дом, я ложусь в кровать и начинаю дрожать от постепенного осознания, что я сделал. Я добровольно пошел в лес с древесной сиреной. И пообещал ей вернуться. Она сказала, что не убивала с того дня, как сорвала поезд с рельсов, сказала, что не убьет меня. И я верю ей. Как можно быть таким дураком?

«Но она спасла Авелу, – возражает упрямый голос в моей голове. – Спасла тебя, и не раз».

Каким-то образом мои беспокойные мысли перетекают в сон. Мне снятся листья и звезды, спутавшиеся в волосах древесной сирены. Снится море из фиалок.

* * *

– Оуэн.

В голосе отца различимы непривычные мне строгие нотки. Я чувствую его взгляд, но сам на него не смотрю. Вместо этого я отмечаю на карте последнюю звезду в созвездии Морвин, а затем, прищурившись, всматриваюсь в окуляр телескопа, чтобы обозначить относительное положение звезд вокруг него.

– Оуэн, взгляни на меня.

Я откидываюсь на спинку стула и повинуюсь.

– Я знаю, что ты ходил в лес прошлой ночью.

Мой желудок ухает в пятки.

– Я не…

– Я видел, как ты перелезал через стену, когда возвращался домой. – Отец пристально смотрит на меня, будто ждет возражений.

– Я… – Я пытаюсь придумать себе оправдание, но тщетно.

Он качает головой, правда, вид у него не рассерженный, а скорее… мрачный. Смиренный.

– Лес и в тебя вонзил свои когти. Но я их достану.

– Он… он не вонзал в меня когти.

– Тогда объясни, зачем ты перелез через стену прошлой ночью! Скажи мне, что раньше никогда так не делал! Скажи, что не планируешь сделать это снова!

Я несколько раз открываю и закрываю рот. Не хочу врать отцу. Но и рассказать ему правду о Серене я не могу. Тогда он сам перелезет через стену и пойдет охотиться на нее с топором. А затем убьет и будет прав.

В горле встает ком. Я даже не пытаюсь объясниться. Отец кивает.

– Пора вернуться к нашему разговору о твоем будущем. Я не наседал на тебя после крушения поезда и случая с Авелой. Но с тех пор… ты изменился, Оуэн. Я планировал дать тебе время, но, очевидно, это было ошибкой.

– Отец…

Он поднимает руку, и я прикусываю язык.

– Вчера я ходил в деревню, – продолжает папа. – Король Элинион набирает солдат в свою армию, хочет взрастить новое поколение гвардейцев… в постоялом дворе висело объявление.

Я перевожу взгляд на звездную карту, игнорируя нарастающую тревогу. В Тариане об армии короля Элиниона ходят легенды. Солдаты живут и тренируются неподалеку от Брейндаля, и быть одним из них – огромная честь. Личная гвардия короля тоже отбирается из армии, благодаря этому многие построили себе карьеру. У нас уже много лет не было войны, но армия готова, на случай если Гвайд – страна по другую сторону Каррегских гор – решит вспомнить былые обиды. Или если захватчики придут с моря.

– Ты хочешь отослать меня, – тихо произношу я.

Он сжимает челюсти.

– Я хочу защитить тебя. Не обязательно становиться солдатом. Местному мяснику нужен помощник. Или можешь попросить о работе на телеграфной станции. Или в постоялом дворе. Или у пекаря. В любом месте, которое предоставляет проживание и питание.

– Но Авела…

– Через год Авела будет достаточно взрослой для школы-пансиона. До тех пор Эфа согласилась присматривать за ней днем, начиная со следующей недели. К тому времени ты должен найти себе работу.

Я вздрагиваю при мысли о работе на мясника: по локти в крови, под потолком вместо неба.

– Я никуда не уеду.

– У тебя нет выбора. Я же вижу, как лес привлекает тебя. С чего бы еще тебе перелезать через стену? Сколько это будет продолжаться, прежде чем он заманит тебя и больше никогда не отпустит?

Я хочу разозлиться, крикнуть ему в лицо что-то мерзкое, но голову занимают только мысли о том, как мы с Сереной сидели на холме под звездами и я обещал ей вернуться. Меня тянет к ней, а я даже не сопротивляюсь. Отец прав. Он не может мне доверять. Даже я не могу себе доверять. Я опускаю голову, избегая его взгляда.

– Ступай завтра в деревню, – говорит он. – Найди работу. Мы по-прежнему будем часто видеться, а когда я смогу убедить короля нанять нового астронома, мы переедем в Брейндаль. И навсегда покинем лес.

Меня охватывает паника. Я цепенею от одной мысли, что придется уйти от отца с Авелой, расстаться с медовыми глазами и серебристой кожей.

– И еще, Оуэн.

Я поднимаю взгляд.

– Если ты даже попытаешься снова перелезть через стену, я запру тебя в комнате и не выпущу до конца твоих дней здесь. Ясно?

Я киваю, так как не доверяю собственному языку.

* * *

Заполнив звездные карты и разойдясь с отцом по спальням, я сажусь у окна и пялюсь в него около часа. В голове бесконечно крутится одна и та же предательская мысль: я так и не пообещал отцу, что не вернусь в лес.

Зато пообещал Серене.

И несмотря на все, что сказал папа, несмотря на то, что это ужасно глупо и безрассудно, я знаю, что сдержу это обещание.

Когда в доме воцаряется полная тишина и я уверен, что отец уснул, я продеваю руку в ремешок, закидываю на спину портативный телескоп и вылезаю в окно. Едва не падаю и не ломаю шею, но благодаря каким-то высшим силам умудряюсь не выпустить из рук плющ, вьющийся по грубому камню. Приземляюсь у кухонного окна в целости и сохранности и на цыпочках иду мимо огорода, вдоль стены, к тому месту, которое, как я надеюсь, не видно из дома.

Затем карабкаюсь на нее.

Серена ждет меня там же, где и прошлой ночью. Она оборачивается на звук моего приземления, и от ее вида меня затапливает жар.

Она подплывает ко мне, как серебряный призрак.

– Я уже думала, что ты не придешь.

– Я же обещал.

Я не рассказываю ей, что тем самым поставил под угрозу свои отношения с отцом, что если он настоит на своем, то через неделю меня здесь не будет. И что я величайший дурак из всех.

Она улыбается.

Мы прогуливаемся к вчерашнему холму, и я обнаруживаю, что уже совершенно не боюсь сирену. Сам факт ее существования восхищает меня. Опьяняет. Как ничто другое в мире, кроме, пожалуй, звезд. Ветер с шепотом ласкает листья, что струятся по ее серебристо-белому телу. От ее красоты у меня перехватывает дыхание.

Она опускается на землю, и я присаживаюсь рядом, снимая телескоп. Серена переводит взгляд с него на меня.

Мои щеки вспыхивают.

– Ты говорила, что хочешь узнать больше о моем мире. Обо мне. Я решил показать тебе звезды.

Ее серебристо-зеленые брови презрительно сводятся к переносице.

– Я видела звезды.

– Но не такие. – Я нахожу ровный участок в траве и, поставив телескоп, регулирую зеркала и фокусирую линзы. Серена молча наблюдает за моими действиями.

Ветер сегодня теплый, в воздухе пахнет раскаленной землей и этим резким запахом, как перед грозой. На востоке небо усеивают облака, но над нами ясно светят звезды.

– Готово, – говорю я и показываю на телескоп. – Взгляни.

Она придвигается ближе, волоча по земле платье, сплетенное из листьев. Ее рука задевает мою. Она гладкая, кроме тех мест, где кожа отслаивается завитками, как кора.

Серена смотрит в окуляр телескопа и какое-то время не издает ни звука, просто сидит неподвижно. Я стараюсь не замечать, как над линией деревьев быстро сгущаются тучи, не чувствовать острый укол разочарования из-за того, что скоро дождь прогонит нас с холма, который я неумышленно начал считать нашим.

В конце концов она отстраняется от телескопа и чуть ли не сияет.

– Звезды такие красивые! – восторженно говорит она.

Я улыбаюсь.

– Видишь? Значит, у тебя есть душа. Монстру было бы плевать на звезды.

Зря я это сказал. Серена замыкается и отворачивается от меня. Тучи застилают небо над нами, в воздухе сильно пахнет дождем.

Деревья под холмом колышутся и перешептываются. Их листья шелестят. Ветки скрипят.

Серена резко вскидывает голову.

– Оуэн, ты должен уйти.

– Что? Почему?

– Лес знает, что ты здесь. Кто-то идет. Возможно, мои сестры. Возможно, мама. – Она шустро поднимается на ноги и, схватив меня за руку, тянет за собой. – Ты должен немедленно уйти.

– Но телескоп…

Она тащит меня вниз по холму, и я плетусь следом, ее грубая кожа больно царапает мою. Стоит нам зайти под деревья, как начинается ливень. Капли сюда почти не попадают, но я едва вижу ее в тени, во тьме. Мы бежим обратно к стене.

На краю леса дождь льет как из ведра; я мгновенно промокаю до нитки, а серебристая кожа Серены приобретает более темный оттенок. Она отпускает мою руку. С секунду смотрит на меня в дождливом мраке.

– Приходи завтра. Я позабочусь о том, чтобы это было безопасно. До встречи, Оуэн.

За ее спиной лес буйствует, воет. Она поворачивается к нему лицом и исчезает среди деревьев.

– До встречи, Серена, – говорю я ей вслед.

Затем перелезаю через стену, на цыпочках обхожу огород и поднимаюсь в окно. Сняв мокрую одежду, прячу ее под кровать, чтобы отец не увидел.

Утром я беру Авелу с собой в деревню, чтобы поспрашивать о работе на телеграфной станции.

Глава двадцать вторая. Серена

Между раскачивающимися деревьями

капает холодный дождь.

Среди них стоит моя старшая сестра, та,

что с розами в волосах.

В ее руках – телескоп мальчика.

Глядя мне прямо в глаза, она сгибает его пополам

и ломает, как кость.

А затем кидает половинки себе за спину,

во тьму.

– Лес судачил о тебе, сестренка.

Она подходит ко мне.

Останавливается на расстоянии одного листика.

Обдает холодным дыханием мое лицо.

– Ты думала, что деревья не расскажут, что ты привела мальчишку в лес? Мальчишку, чью душу ты не забрала для нашей матери?

Ее пальцы смыкаются

на пустой сфере на моей шее.

От нее пахнет розами

и страхом.

– Твое непослушание не осталось незамеченным. Даже думать не смей, что мама тебя не накажет, что ты вольна делать все, что заблагорассудится, как некогда полагали наши братья. Они ошибались. И ты ошибаешься.

Она отпускает сферу.

Та больно приземляется

во впадинку на моей шее.

Дождь затекает в щель воздуха,

что разделяет нас.

– Зачем ты пришла? Я не желаю тебя видеть, – говорю я.

– Я пришла спасти тебя, дурочка. Идем, нас ждет работа.

Она берет меня за руку.

Тянет между деревьями.

Глубже в лес.

Я не сопротивляюсь.

Потому что она уводит меня

от стены,

от Оуэна.

Он в безопасности,

по крайней мере

пока что.

Она тянет меня дальше и дальше,

пока мы не заходим в такую лесную глубь,

что капли сюда не просачиваются.

За лесом занимается рассвет.

Дождь идет на убыль.

Впереди слышен стук молотов,

ропот голосов.

Топор вгрызается в дерево.

И оно падает на землю.

Я отшатываюсь от сестры.

Она наблюдает за мной.

– Их послал Пожиратель Душ. Они отравляют лес. Маме нужны их души. Деревьям нужно, чтобы они исчезли. Спой со мной, сестренка. Давай уничтожим их.

Я вздрагиваю при звуке имени Пожирателя Душ,

Монстра, которого даже монстры

боятся.

Но я пообещала мальчику:

«Я никого не убью. Больше никогда».

– Не буду, – говорю я сестре.

Она шипит от злости.

Хватает меня за руки.

И ломает мне пальцы,

один

за

другим.

В глазах

вспыхивает боль.

Я прижимаю руки

к груди.

Она убьет меня,

если я не спою.

Я

не

хочу

умирать.

У меня нет души.

Когда я погибну,

не останется ничего,

что бы напоминало

о моем существовании,

что я смотрела на звезды

на холме

вместе с Оуэном.

Но я не буду петь.

Не буду монстром,

которым создала меня мать.

Даже ради победы над Пожирателем Душ.

Сестра поет.

Ее песнь извивается по лесу.

Мужчины роняют молотки.

Поворачиваются к ней.

Одни всхлипывают.

Другие улыбаются.

Она переводит с них взгляд.

И лишает меня выбора.

Ее сила могущественнее моей.

Достаточно, чтобы заставить меня открыть рот.

Сорвать песню

помимо воли

с моих уст.

Я пою.

И не могу остановиться.

Мужчины слетаются к нам

как мухи на мед.

Но я не иду к ней.

Не помогаю,

пока

она

всех

убивает.

С ее рук стекает кровь.

Алая,

как розы в волосах.

Она шипит на меня, а вокруг

падают трупы,

лес затихает,

крики обрываются.

Сестра перестает петь.

И мне позволяет.

– Собери души, – приказывает она.

По

моим

щекам

течет

роса.

– Нет.

Она проводит когтем по моему лицу,

вонзает его достаточно глубоко,

чтобы выступил сок.

– Ты считаешь себя выше нас? Воображаешь, будто ты лучше того, чем создала нас мать?

– Это так. Я дала себе имя.

– У монстров нет имен.

В моих сломанных руках

пульсирует боль.

– Я не хочу быть монстром.

Сестра скалится,

срывает сферу с моей шеи

и собирает души мертвых мужчин,

оставляя их тела

на поглощение

земле.

И вот их больше нет.

Лес опустел

от душ,

от жизни.

Между деревьями проносится ветер,

унося

запах крови.

Сестра опускается на землю

и отдает сферу во власть

бессердечного дерева.

Силу для леса и нашей матери.

Силу, которая поможет ей бороться

с Пожирателем.

Затем снова поворачивается ко мне.

– Больше я тебе не помогу. Если дорожишь своей жизнью, то вспомнишь, что ты – монстр нашей матери. Иди к ней. Получи новую сферу. Наполни ее душами, которые заберешь самостоятельно.

– Я не стану забирать души. Я больше не буду ее монстром.

– Тогда ты даже глупее наших братьев. Ты не заслуживаешь сердца, которое подарила тебе мать.

Сестра оставляет меня

в опустевшем лесу.

Я смотрю на погнутое железо.

На бугорки на земле,

где лежат поверженные мужчины.

Я их не убивала.

Но

этого

недостаточно.

* * *

Я иду к месту своего рождения.

К березовой роще.

Теперь здесь растут другие деревья,

смена нам с сестрами.

Они высокие.

Серебряные.

Крепкие.

Я сажусь у основания старшей березы.

Прислоняюсь к стволу.

Пытаюсь напитаться силами,

найти утешение, которое обычно приносило мне это место.

Но не сегодня.

Мало-помалу мои пальцы отрастут.

Я снова стану целой,

хотя, пожалуй, уже не такой,

как раньше.

Сегодня я не могу пойти к Оуэну.

Он спросит о моих сломанных пальцах.

Если я расскажу ему о содеянном,

он отвернется от меня.

Вспомнит,

кто я на самом деле.

Перелезет через стену

и

никогда

не

вернется.

За лесом плавно садится солнце.

Скоро появятся звезды.

Скоро Оуэн перелезет через стену,

но меня там не обнаружит.

Так лучше.

Лучше, если он никогда меня больше не увидит.

Лес покидают последние лучи света.

За деревьями вращаются звезды.

Я останусь подле серебряной березы.

И не пойду к нему.

Не пойду.