Текст книги "Разрыв"

Если принадлежишь к профессиональным путешественникам… Таким способом становишься беспристрастным наблюдателем, которому обязаны верить на слово при составлении любого полицейского протокола[26]26
  Кьеркегор С. Указ. соч. С. 35.


[Закрыть].

Сёрен Кьеркегор. Повторение.

Мы больше не разговариваем, но в любой момент я могу тебя найти; если буду искать онлайн, я обречена найти тебя где-то. Сегодня у случайности почти нет шансов.

Существует даже сайт для пассажиров метро, чьи пути пересеклись в подземке: со словами, не фотографиями (кто будет фотографировать незнакомца в переполненном поезде?). Я зашла на него однажды. Пост: Croisé dans le metro: charmante jeune femme en train de lire. (Мы встретились в метро: очаровательная молодая женщина, читающая в вагоне.)

Vous étiez assise tout en face de moi, avec un livre qu’alors vous lisiez. (Вы сидели прямо напротив меня, читая книгу.)

J’ai croisé votre regard à quelques occasions: je dois bien avouer que j’avais envie de vous voir et de vous regarder. (Несколько раз наши глаза встретились: должен признаться, мне хотелось на вас смотреть, наблюдать за вами.)

Je suis descendu à Liberté sans rien faire de plus: je regrette cet acte insensé! (Я вышел на станции Liberté, – Воля! Свобода! Движение! – ничего не предприняв: я сожалею об этом необдуманном поступке.)

Publié par un homme pour une femme

à Liberté.

(Опубликовано мужчиной для женщины на Liberté.)

Для женщины на свободе?

Но до Liberté еще несколько остановок. Во время пересадки на станции République камеры окидывают меня быстрым взглядом. Видео-наблюдение теле-видит, схватывает информацию с первого взгляда – экраны около контроля показывают меня под наблюдением, а когда я прохожу через турникет, моя голова практически касается ног моего зернистого аватара. Ты сказал мне, что я выглядела так, будто следила за тобой, сказал, я не смотрела тебе прямо в глаза. Почему тебе это не нравилось? Потому что по мне было видно, что я вижу насквозь и могу рассказать? Преследуй меня. Я всегда хотела, чтобы ты за мной наблюдал. Когда ты следил за мной взглядом, я была более – какой? Просто… более. А когда ты передумал, я вдруг стала менее. Будь моим детективом. Пусть я буду твоей: пиксельной, обесцвеченной, увиденной краем электронного глаза – ноги, грудь, шарф – сквозь твои очки (нужные только для чтения), очевидцы друг друга. Сталкинг – эстетика нашего поколения. Как нам не смотреть друг на друга сквозь ее призму? Как иначе мы сможем друг друга узнать?

Лишь встречая душевную пустоту или кокетливую маскировку душевных движений, хочется преимущественно наблюдать[27]27
  Там же. С. 11.


[Закрыть].

Сёрен Кьеркегор. Повторение.

Однажды ты прислал сообщение: Мне бы хотелось услышать твой голос.

Снова ты? Окей. Можешь включить камеру.

Мне не нужно тебя видеть. У меня есть воображение.

Но откуда мне было знать? В 1951 году Алан Тьюринг придумал тест для распознавания человека. Некто сидит в комнате и обменивается сообщениями с двумя невидимыми собеседниками, один из них – человек, второй – компьютер. Если не удается определить, где машина, ее признают автономной, обладающей «интеллектом».

Только одной машине удалось пройти тест Тьюринга, который является тестом не на логику или интеллект (необязательные признаки человечности), а на имитацию: он испытывает пределы возможностей программы, как и наши собственные. Существует и альтернативный тест Тьюринга, когда сообщения посылают женщина и мужчина, желающий обманом убедить жюри, что он тоже женщина. Затем место женщины занимает машина, как и мужчина до этого, она должна вести себя как femme: женщина как нечто, чем мужчина или компьютер – и женщина тоже – могут притвориться. Этот тест иногда еще называют игрой для вечеринок, и, как и все игры для вечеринок, эта игра про секс. Женщина занимает непростую позицию: она должна доказать, что она не подделка. Как она это сделает? Только словами, но настолько уж они особенные? У мужчины, утверждал Тьюринг, не больше и не меньше шансов быть принятым за женщину, чем у женщины или даже у компьютера. Последователи Тьюринга – те, что сегодня руководят Премией Лёбнера по искусственному интеллекту, – не считали, что это так, хотя некоторые признавали двойной обман «социальным хакерством». В конце концов это игра – цель не в поиске правды, а в том, чтобы выиграть, и поскольку всё всегда вертится вокруг «поиска дамы»[28]28
  Карточная игра. Три карты лежат рубашкой вверх, задача найти нужную – например, Даму («леди»).


[Закрыть], призы у всех разные. Если компьютеру удается одурачить жюри, его признают носителем «интеллекта», однако если мужчине удается одурачить жюри, его не признают женщиной; женщина же, сумевшая доказать, что она является собой, не выигрывает ничего, кроме собственной идентичности.

После теста Тьюринга начали появляться женщины-боты: искусственный интеллект. ЭЛИЗА стала первой. Она проявляет эмпатию, и эмпатия эта звучит как эхо. Программа названа в честь мисс Дулиттл, которая училась подражать людям из высшего света. В коде ЭЛИЗЫ нет интеллекта. Ее программа ищет ключевые слова, мыслить ей ни к чему, и ЭЛИЗА отвечает, возвращая спрашивающему каждое его утверждение в виде вопроса о нем. Безличное становится личным. Она отражает – ее самой нет, она задумана как идеальный терапевт, что, пожалуй, противоположно человеческому существу. Ее работа – нормализовать различия между человеческим и машинным интеллектом, устранить зазор, взять на себя труд по сглаживанию. И женщины-боты настолько хорошо с этим справляются, что, кажется, этот натужный гладкий отражатель должен быть нашим обязательным интерфейсом. Это сказывается на мне. С появлением гуглтока, твиттера, имейла я говорю иначе – вежливее, что ли. Как и боты, я должна не просто прислуживать, а прислуживать с улыбкой, с пожалуйста и спасибо, с восклицательными знаками! Но как же мы (оба пола) жалко выглядим, желая угодничества от того, чем мы уже управляем, если только мы не боимся, что управляют нами.

Финальный тест Тьюринга заключался в том, что судья (любого пола) пытался отличить компьютер от человека (безотносительно гендера). Самые убедительные программы-собеседники уклоняются от ответа, каламбурят, ошибаются, не меняют тему, но и не говорят по сути. Лучшие алгоритмы – нестрогие, те, что игнорируют четкие грамматические и логические правила: именно они звучат наиболее человечно.

…если бы нашелся попугай, отвечающий на все вопросы, я заявил бы не колеблясь, что он мыслящее существо[29]29
  Дидро Д. Философские размышления: Том I. Философия / пер. И. Румера, В. Сережникова, П. Юшкевича. М. – Л.: Academia, 1935. С. 99.


[Закрыть].

Дени Дидро. Философские размышления.

Ни один тест Тьюринга не учитывает интеллектуальный уровень проверяющего, и некоторые люди начинают думать, что они небезразличны ЭЛИЗЕ, или не думают, но тепло реагируют на слова заботы. Люди видят любовь всюду, где на нее есть намек, где она устанавливает очередность слов: слышит, сортирует, переставляет и возвращает назад. Это всё, что я делала? Это всё, в чем ты нуждался?

В любом случае ЭЛИЗА срабатывает не всегда. Не каждое предложение может быть вывернуто наизнанку, как резиновая перчатка. Подводит грамматика, вынуждая программу отвечать в стиле шара с предсказаниями. Она может спросить:

ЭЛИЗА: Как ты себя чувствуешь?

У меня всё хорошо, благодарю тебя.

ЭЛИЗА: Как давно у тебя хорошо, благодарю я?

Дополнение становится подлежащим, объект – субъектом. ЭЛИЗА не способна думать, но она благодарит.

Иногда даже ты уставал от переписки.

Позвони мне, ты писал. Без видео. Я бы хотел услышать твой голос.

Я рада, что тебе нравится мой дурацкий голос.

Но я не люблю телефонные разговоры: чересчур личные, с придыханием, мое ухо прямо напротив чьего-то рта, трескучая физическая близость времен моих родителей. Я помню всё, что ты произносил вслух. Это свои слова я не слышала. Когда я говорила, они отзывались эхом у меня в черепе или на линии, но не оседали. Выдавливая их из себя, я никак не могла себя услышать. Интересно, что я тебе говорила? У напечатанного, по крайней мере, есть память. Выдайте мне холодную клавиатуру моего алюминиевого ноутбука, и я сыграю на ней, как на клавишах бельвильского пианино. К тому же письмо дает мне время для изящного ответа (изящество в отказе), для esprit d’éscalier[30]30
  Лестничный ум, лестничное остроумие (франц.) – аналог русской поговорки «задним умом крепок», когда правильный ответ приходит уже после разговора. В случае esprit d’éscalier – когда человек уже вышел на лестницу, ушел.


[Закрыть], в таймлапсе. Как objet qui parle, само собой, я недоговаривала.

Я не позвонила тебе: вместо этого я обновила фотографию профиля, убрав ту, где я была в темных очках. Они мне больше не нужны. Я поняла: изображение – любое изображение – завеса. Фотография, карта, рисунок – все аватары дают разную информацию, создают иллюзию контакта, называемого телеприсутствием, но ничто из этого не является Реальностью. Que me manque-t-il? (Чего мне не хватало?) Я скучала по тебе, и, когда ты ушел, почувствовала тягостное одиночество, хотя ты всего лишь телеприсутствовал какое-то время. Ты написал мне в три часа ночи с какого-то вокзала: Уехать или остаться? Как будто это имело значение. Имело. Когда ты ушел, я начала скучать по тебе еще сильнее, не потому что ты ушел, а потому что я осталась, потому что существовало реальное место, где тебя не хватало. Перевернем это: tu me manques[31]31
  Мне тебя не хватает (франц.).


[Закрыть]. Ты скучал по мне, или это только мне тебя не хватало?

Пять утра, ты снова написал. Я ответила:

Я устала, а тебе пора на поезд. Поговорим позже.

Ты ответил:

Не уходи!

Вот тогда ты и написал:

Приезжай в Прагу. Если мы всё еще будем писать друг другу.

Ни за что бы не подумала, что мы не будем.

Мне казалось, что я убегаю, но разве я не продолжаю идти по твоим следам?

Я не знаю, куда ты поехал после Парижа.

Я еду на юг. Может быть, я никогда не доеду до Праги.

От твоего телеприсутствия откалываются фрагменты: когда я вбиваю первые буквы твоего имени в адресной строке, мой компьютер больше не выдает его как несчастливую карту (снова Червовый король? случайностей не существует). Умная машина, она начала забывать тебя раньше, чем это получается у меня. Твое телеприсутствие сжимается: карточный домик (каждая карта – Червовый король), коробка воздуха – они складываются: как будто ничего.

Но «если только»… – не заключается ли в этих словах великая возможность Надиного вмешательства, совершенно по ту сторону шанса?[32]32
  Бретон А. Надя // Указ. соч. С. 221.


[Закрыть]

Андре Бретон. Надя.

Но у меня всё еще есть кусочек тебя: негативы твоих слов, их обратная сторона, белое замещает черное – колебания на сетчатке, вызванные слишком яркими символами на экране. Твое ли это изображение? Наблюдающая, я едва ли могу определить, был ли ты собой, своей внешностью или словами; ты находил слова для всего, коварные, заговорщические слова. Твой монолог проникал в мой, и он был очень даже человеческий: твоя нерешительность, удивительная обыденность твоего словаря, твоя эпизодическая неожиданная бестактность. Я больше не ищу тебя онлайн, но по-прежнему тебя слышу. Твой голос в моей голове рассказывает шутки, которые я бы никогда не придумала, я изливаю свой гнев словами, которые ты никогда не говорил, хотя я узнаю в них тебя. Эти новые слова – они твои или мои; кому они принадлежат?

Мои. Ты отдал их мне.

И с их помощью я буду писать тебе, вот только как? За пределом твоих слов ты едва ли обрел черты реального человека, а может, ты всего лишь начертание и есть: буква алфавита, записанный символ, сигнал доставленного письма настолько физически ощутимый, что я до сих пор подпрыгиваю, когда вижу буквы из твоего имени в теме письма. Я не собираюсь тебя придумывать, ловить тебя: я не поступлю с тобой так жестоко. Я хочу быть честной, оставить тебя нетронутым, потенциальным, способным на реакцию. Поэтому я перенесу фокус со скучающего на того, по кому скучают, чтобы субъект и объект поменялись местами. Я буду писать тебя, как мужчина писал бы женщину. Я буду смотреть на мужчин на улице: разве ты не хорош собой? Я буду кроссдрессить, буду трансгрессировать, пересекая улицы на перекрестке площади Анри Кразюки. Если подобрать верные слова, мне даже не придется переодеваться, но ради шутки я примерю твою куртку и твой шарф, который ты однажды повязал вокруг моей шеи (он был еще теплым), и пробегусь вверх по белым ступенькам метро на станции Liberté во время дождя после захода солнца, чтобы встретиться с другом в кафе через две улицы от синего пина на гуглкарте.

…воссоздавать тебя для себя; я хотел бы, чтобы жизнь и поэзия возрождались бесконечно[33]33
  Бретон А. Надя // Указ. соч. С. 44.


[Закрыть].

Андре Бретон. Безумная любовь.

Приятно, когда карта не совсем равна территории, хотя это значит, что мне придется спрашивать дорогу: Comment se trouve le café? (Как оно себя находит?) La bas[34]34
  Туда (франц.).


[Закрыть]… через перекресток, светофоры в преломлении капель дождя, вот и оно. Называть по имени – значит вызывать что-то к жизни.

Раз в любви девушки нет самопожертвования, она не женщина, но мужчина[35]35
  Кьеркегор С. Указ. соч. С. 23.


[Закрыть].

Сёрен Кьеркегор. Повторение.

Говори со мной.

Со мной никто никогда не разговаривал так, как ты.

Продолжай говорить: не говори ни слова.

3. Ницца / Играть
24 апреля

Отправиться на юг стало лучшим решением в моей жизни.

Поезд, следующий со всеми остановками, полон женщин и детей, в окне – указатель с надписью «Лион», на долю стекла приходится восемьдесят процентов облаков. В вагоне-ресторане я села на маленький круглый стул из искусственной кожи лицом к длинному окну. «Синий экспресс»[36]36
  «Синий экспресс» – Le Train Bleu – пассажирский поезд класса люкс, курсировавший с 1886 по 2003 год, а также парижский ресторан, расположенный в здании Лионского вокзала. Работает с 1901 года.


[Закрыть] катится в сторону солнца: с каждой станцией ближе к югу всё идет под откос, незнакомые напитки в автоматах, женщины, одетые так, как не одеваются женщины в Париже: каблуки, декольте. Церкви ввинчены в геометрию скал. Позади них – бетонные кубы заводов.

За окном поезда показались кипарисы. Земля, проглядывавшая сквозь кожу холмов, была красной. Деревья поворачивались к окну, а затем от него отворачивались. Двигались они: мы были неподвижны. Те деревья, что росли дальше, поворачивались медленнее, те, что ближе – быстрее. Телеграфные столбы вставали то слева, то справа друг от друга. Они двигались, или это мы были движимы. На краю путей – размытые пятна травы. Я достала телефон и придумала себе дело – снимать небо на видео. Небо не двигалось, но отражающийся в окне свет покачивался вверх-вниз, показывая, что мы подвижны. Покидая Париж, друзей, мне придется привыкнуть к звучанию собственного голоса.

Итальянские сосны вскинули руки. Небо обняло их голубым.

•••

Changement d’air (смена обстановки). В Париже был кондиционер. В Ницце жарко, достаточно жарко для того, чтобы пот проступал под каждой полоской ткани, касающейся кожи.

Выхожу с вокзала: на фоне голубого небосвода распластан рекламный ультрамариновый билборд – непропорционально большая фигура лыжника, из-под белых лыж разлетается снег – или это морская пена? Changez d’horizon: soleil et neige à1h30 du bord de mer (Солнце и снег в полутора часах езды от побережья).

Моя «открытка» так и висит неотправленной, чего не бывает с обычной почтой. Я сама решаю, когда мое письмо заберут. Графика выемки писем не существует. Имейл – это тайник, где оставляют сообщения для агентов, которые могут и не узнать меня офлайн. Анонимность дает безопасность, так всё устроено: мертвый почтовый ящик, как в американских шпионских фильмах – мы совершаем обмен в тайнике нашего общего языка без возможности проследить, куда ведут имена.

Моя открытка с маленьким красным глазком, мигнувшим между телеграфными столбами на рассвете в Лондоне; она уже устарела, та поездка в прошлом (это было всего неделю назад?). Она правда была правдой? Если я увеличу фотографию, она распадется на пиксели. Сжатие с потерями упрощает передачу изображений. Значит – не правда, а композиция крошечных квадратиков. Я не нажимаю отправить. Но и не удаляю. Вместо этого я забываю о ней и иду в гостиницу.

Тащу сумку по Английской набережной, иду мимо рядов белых скамеек – зрелище для пожилых людей, их там много, сидящих вдоль дорожки для роликов и самокатов. Два ряда сидений повернуты друг к другу – не к морю, – и днями напролет туристы пялятся на отдыхающие лица таких же, как они. Пляж за ними поделен на части – культура природы, – каждый участок растянут примерно на двадцать метров, у каждого – свое кафе с белым тентом. Большинство из них частные, только для гостей прибрежных гостиниц. Каждые пятнадцать минут низко летящий самолет хрипит над морем по пути в городской аэропорт. Небо замарано инверсионными следами: помни, сообщают они, ты в отпуске.

Я дохожу до гавани. За странными, похожими на пустынные акации деревьями большие яхты выстроились, как боевые корабли. Вдоль всей набережной Ницца на ремонте. Краны сверлят в дырах щербатого парада глазурных отелей. Улицы ели слишком много конфет. Ницца выглядит приветливо – мягкая и рассыпчатая, – но это только с виду. Об этот город можно сломать зубы. Пляжи не песчаные, а с крупными круглыми камнями. Местные кондитеры продают похожее шоколадное драже, сахарная оболочка непростительно твердая. Надкуси и пожалеешь.

Поворачиваю налево к старому городу. Срезаю путь… наверное. Меню на русском, не на французском, но это не страшно; во всех ресторанах подают одно и то же: салат нисуаз, мидии, пиццу, спагетти вонголе. Кухни, где работают североафриканцы, становятся итальянскими. Торговая зона за ресторанами засасывает меня в крошечный вакуум оживленных улиц. Из узких канавок туристы поглядывают куда-то вверх, над ними таблички «Кафе де Турин», «Куэ-дез-Этат-Уни». Ницца, лукавый городок, несколько раз направляет меня не туда, пока я наконец не оказываюсь на улице со знакомым названием. Я захожу за угол, и в моем поле зрения вырастает стена из цветов с трещинами волн на бетонных опорах. Пластиковые. Такие же, но настоящие цветы продаются повсюду в городе, тоже светлые и по той же цене, что и искусственные. На темных улицах-траншеях блики зеркал из магазинов одежды встречают, направляют укачанную меня. Mise-en-abyme[37]37
  Мизанабим (франц. «помещение в бездну») – рекурсивная художественная техника, также известная как принцип матрешки. В визуальной культуре также носит название эффекта Дросте.


[Закрыть], мое отражение поднимается мне навстречу, не дает пройти. Я приехала не для этого: не для крупного плана, отражения фрагментарной себя.

Ты распадаешься на фрагменты.

Твой голос возвращается всё реже. Почему я помню только твои оскорбления?

Нет, я есть сумма всего, что когда-либо происходило со мной.

Ты помешан на поверхностях.

Почему бы и нет?

Зеркала – проницаемые, но цельные – отражают движение наоборот. Всякое отражение являет не свою копию, а свою противоположность. В скайпе ты был перевернут слева направо, как в зеркале, – неудивительно, что иногда я неверно тебя понимала. Моя веб-камера показывала отраженную меня, крошечную, в углу экрана, а по ту сторону ты видел не только меня, но и свое изображение тоже.

Я была твоим зеркалом? В интернете мы говорили, а в Реальной Жизни я могла только разглядывать. У меня не получается говорить, когда я смотрю (попробуйте сами: иначе почему фотографии немые?). Меня устраивало размышлять над тем, что ты говоришь, удерживая тебя взглядом, будто чашу, до краев наполненную водой. Если я тревожила поверхность движением или звуком, она отвечала опасной рябью, будто грозилась пролиться, поэтому в основном я слушала, безмолвная как лебедь в отражении, его белый корабль-близнец, скрывающий неугомонные ноги. Ты возводил светящиеся экраны слов – как ты говорил – меж нами.

Взаимная любовь, как я ее себе представляю, – чудодейственная система зеркал, которые посылают мне в многообразных неожиданных ракурсах отражение моей любимой – облагороженной тем, что ее окружает, обожествленной моим желанием[38]38
  Бретон А. Указ. соч. С. 49.


[Закрыть].

Андре Бретон. Безумная любовь.

Мне нравились твои слова.

Мне нравятся мужчины, которые употребляют слово… «меж».

Мне нравятся мужчины, которые могут невзначай вставлять необычные слова, а обычные – употреблять с блеском.

Мне нравятся мужчины, которые используют… восклицательные знаки!

Мне нравился ритм нашей переписки, многоточия, фразы, оставшиеся без ответа, не требующие его, повисшие в воздухе; каждое предложение – серпантин, каждое новое слово – смена угла. В твоих словах был мир, или он был где-то по другую сторону слов, потому что поверхности в конце концов что-то да значат. Слова работали в интернете, но когда мы виделись лицом к лицу, я могла дотянуться и дотронуться только до твоей поверхности (чего еще я могла коснуться?), и она мутнела, покрывалась рябью, подергивалась зыбью, колыхалась, морщилась, портила отражение глубины. Ты смотришь в, не на зеркало. Элоиза к Абеляру (письмо: бесплотные слова): Я никогда ничего не искала в тебе, кроме тебя самого. Почему ты искал во мне что-то еще?

Я «помешан» на поверхностях?

Я же шучу.

В текстовых сообщениях нельзя уловить «интонацию», ее там просто нет. Так ты всё время шутил? Шутка обладает непрозрачностью зеркала: каламбур – двойник отраженного слова, перевернутый слева направо, не его истинное обличье. Ее значение отскакивает от поверхности.

Кто идет? Это я один? Я ли это?[39]39
  Бретон А. Указ. соч. С. 239.


[Закрыть]

Андре Бретон. Надя.

Напоминание: в каждой фразе отражается говорящий, каждое слово отражает того, кто его произносит. Иногда я ловлю свое отражение в зеркале, отдельные вариации. Лишь иногда я всё еще похожа на то, что ты, похоже, искал.

•••

Сижу в гостиничном номере, белом кубе, морочащем пространством, и по-прежнему раздумываю, стоит ли нажать «отправить» под моей открыткой. Не стоит. Открепляю фотографию, сделанную в Лондоне, прикрепляю ту, что сделала из окна поезда этим утром. Картинка не встает в тело письма, вместо этого по экрану разматываются предложения, я не могу их прочесть. Ах, так все-таки jpeg состоит не из пикселей. Раздроби изображение и увидишь, что оно сделано из языка. Всё в жизни сводится к словам. Пробую еще раз. На этот раз фотографию получается вставить, но момент упущен. Я не нажимаю «отправить». Оставляю письмо в Черновиках. Игра в прятки; если я не нажму на кнопку, возможно, ты больше никогда мне не напишешь.

Типичная женская манипуляция.

Я не играю в игры, сказала я.

Прости, сказал ты.

Один раз.

Это конец или еще один зазор? Обрати внимание на ритм нашей коммуникации: на ее пульс, на паузы. Обрати внимание на неписаные правила игры, которые возникли со временем:

● Если ты пишешь мне, я могу отвечать.

● В любой момент любой из нас может решить не отвечать на сообщение другого.

● Я не могу писать тебе первой из страха, что ты не ответишь.

● Ты не можешь решить не написать мне… вообще. Хотя твои отсутствия длятся дольше, я знаю, что это лишь вопрос времени. То, что я не могу написать тебе первой, – твой козырь, твоя тайная сила; то, что ты не можешь решить не написать мне вообще – мой. Несмотря на то что зазор становится шире, правила остаются прежними.

Mind the gap.

Но для чего мы играем в игру, и почему кто-то должен хотеть выиграть? Какой на кону приз, если приз вообще есть, или приз – это возможность не потерять? Значит, у меня нет шансов. Я тебя потеряла. Если ты не хотел меня изначально, ты не мог ничего потерять, но если ты выиграешь, то ты выиграешь или ничего, или ничего из того, о чем сейчас мечтаешь. Везет в картах, не везет в любви: Червовый король. Если я могу потерять всё, почему я решила играть, почему играю по твоим правилам?

Именно в этом крайнем могуществе упадка некоторые очень редкие существа, на всё готовые и всего боясь, всегда узнают друг друга. ‹…› так же и в области любви для меня не может быть решения иного при данных обстоятельствах, как продолжать эту ночную прогулку[40]40
  Бретон А. Указ. соч. С. 242 (примеч.).


[Закрыть].

Андре Бретон. Надя.

Потому что, если я позволяю тебе иметь надо мной власть, мы имеем дело с отношениями.

Ницца

25 апреля

Солнце гонит меня из гостиничного номера, подальше от ноутбука, от интернета. Время снимается с якоря, больше я не смогу записывать мысли по мере их появления или как только они кем-то подхвачены. Я давно не чувствовала такого солнца на своей коже. Оно касается меня только снаружи; внутри всё по-прежнему в тени, всё такое же окоченевшее. На улице жара выворачивает город наизнанку. В Англии так тоже бывает, когда зима сменяется весной, когда трава из зеленой становится голубой и вдруг пригодной для сидения, но всего на один день, а потом снова облачно. У природы нет стабильности: всё выглядит по-разному в разном свете.

Я на авеню Виктор-Гюго, напротив игрушечной церквушки. Сейчас утро, и прохлада переместилась на другую сторону улицы. Жду на светофоре, чтобы перейти дорогу. В отличие от Парижа здесь нет кнопки, на которую пешеход может нажать, нет иллюзии контроля. Отдаю себя на милость пассивности. Карту я потеряла, поэтому планирую день, полагаясь на краудсорсинг. Имейл от К.: Можешь сходить в старую часть города, погулять по маленьким улочкам, которые поднимаются в гору. Там чудесно. Где-то там есть маленький бар, не могу вспомнить, как называется, он не менялся с двадцатых годов. А если дойти по берегу до крутого поворота, где земля поднимается над водой, обойти это место и присесть, то можно увидеть, как прибывают и отходят от берега паромы «Корсика». Захвати сигареты и прованское розе – наверное, самое то для раннего вечера, когда солнце начнет опускаться.

Здесь, по существу, решается проблема соотношения между субъективным и объективным… Самое любопытное, что деятельность подобного рода при полной пассивности интеллекта – в течение краткого или длительного отрезка времени – затрагивает не только наши чувства, но и нравственные установки[41]41
  Бретон А. Указ. соч. С. 66.


[Закрыть].

Андре Бретон. Безумная любовь.

Bonjour. Нищий бренчит пластиковым стаканчиком. Улицы пахнут цветущими апельсинами, цветущими липами. Иду обратно тем же путем, по старому городу, мимо пластиковых цветов. В супермаркете покупаю маленькую бутылку розе, идущую вместе с пластиковым стаканчиком. Вижу много полезных или вкусных вещей, их я бы тоже была рада купить, но в моей сумке нет места, чтобы обременять себя сувенирами. В tabac долго смотрю на выставленные блоки основных цветов, пока наконец не выбираю кубик «Голуаз» и зажигалку, briquet. «„Голуаз“, – сомневаюсь я, – Легкие». Женщины не курят по-настоящему, ведь так? На самом деле я не то чтобы курю, но время от времени мне нравится быть частью международной республики курильщиков. Прикурить сигарету от любого из них; частной собственности не существует. Vous avez du feu? / Огоньку/зажигалки не найдется? Как звучит лучше – на моем языке или на французском? Чтобы это спросить, слова не нужны, достаточно жеста. Но откуда мне знать, понравятся ли мне эти сигареты?

Я уже видела старый город, иду к холму, как советует К.

В Ницце повсюду собачье дерьмо и высохшие шишки, которые выглядят в точности как собачье дерьмо. Ориентируясь по уличным знакам, я несколько раз сворачиваю и снова выхожу к площади с тихой церковью. Возвращаюсь, следуя крутым зигзагам желтых дорожек, чередующих свет и тень. Жарко, близится полдень. Тени жмутся к фасадам домов, двери отступают в островки темноты, дрейфующей у их порогов.

Возле зеленого угла (Ницца – сплошные углы) на полпути наверх, внезапно: развалившись на залитой солнцем скамейке, спит мужчина. У него твой профиль, мгновенно узнаваемый, и эта безумная выходка тоже в твоем стиле. Он всю ночь не спал, был в пути, денег нет (я выкладываю сторис в инстаграм). На мгновение я представляю… Но это я так себя жалею. Он ведь даже не твое зеркальное отражение. Чуть выше, на другой площади на скамейке растянулась девушка – тоже спит? Потом я вижу, что она читает, и вспоминаю, что женщины редко забываются на людях.

Прохожу мимо бара «Ле Аутентик». Это его К. имела в виду? В нем пусто, и он не похож на место, где хочется задержаться, поэтому иду дальше. Полдень. Поднимаюсь выше, и туристы в спортивной одежде исчезают. Одежда трется о кожу: ощущаю дополнительный цивилизованный слой. У моей экспедиции появляется новый стимул: как в Бельвиле, мне необходимо попасть на вершину, хотя бы ради вида – и ради спрятанного там замка! Кто откажется на такое посмотреть? К тому же там есть водопад, cascade. Указатели постепенно исчезают, а перед входом на территорию замка – карта, на которой я не могу найти свое местоположение. Неважно. Вот и вершина, наконец-то плоская поверхность. Замок вон за теми деревьями. Каким он окажется?

Чудовищным разочарованием. Я на детской площадке. Здесь – игрушечный поезд, подстриженные сады, написанное от руки на английском грозное предупреждение «ТУАЛЕТ НЕ БЕСПЛАТНЫЙ!» Я ожидала увидеть дракона, а встретилась с кошечкой. Это не замок. Это галлюцинация, кусочек Ниццы, оставшейся внизу, занесенный сюда джинном. Так себе награда за проделанный путь наверх. Как вообще все эти неподвижные, сидящие здесь люди, поднялись так высоко? Вершина холма защищена деревьями от ветра и вида на море. Скамейки повернуты вовнутрь, в другую сторону от вида. С тем же успехом мы могли бы быть на земле внизу. Я ищу замок, нахожу несколько разбросанных, вырытых из земли камней, обнесенных забором. Там, где должны были быть стены с бойницами, – белая волна кафе, готовых к ланчу. На скале под рестораном я нахожу местечко с видом. Сажусь и отвинчиваю крышку розе, борюсь с ветром за пластиковый стаканчик. Пытаюсь прикурить сигарету (зачем курить, если нет зависимости? зачем заигрывать, если не всерьез? зачем играть в эти опасные игры?). Прокручиваю колесико, но не могу зажечь, пытаюсь снова, укрываю огонь ладонью, но ветер его задувает. Яростно затягиваюсь, но сигарета гаснет. Кто сказал, что поддаться искушению будет легко? Сдаюсь. Не хочу, чтобы люди в кафе увидели мой провал. Ветер утих, и я думаю попробовать еще раз, вот только где и когда можно курить? На скамейку рядом со мной садится семья с детьми. Точно не здесь и не сейчас. Это должно было меня расслабить – сигарета, бокал вина. Мне должно было быть весело. Ветер подхватывает мой полупустой пластиковый стаканчик, бросает его вниз между перилами. Выглядываю, полупрячась. Он кого-нибудь задел? Беру пачку сигарет и роняю ее, ужаленная предостерегающей фотографией рта, полного черных фортепианных клавиш. Fumer tue / Курение убивает меня не трогает. Я рада заигрывать со своим желанием умереть, но… зубы. Убираю пачку в сумку.

Отсюда нет иного пути, кроме как вниз. Дорога на спуск идет мимо городского кладбища. Ловлю себя на том, что ищу вход. Почему я хочу зайти? Не знаю, почему курица переходит дорогу?[42]42
  Выражение «Why did the chicken cross the road?» используется, когда хотят подчеркнуть бесполезность вопроса. Вместо смешного финала следует серьезный ответ: «To get to the other side» – чтобы перейти на другую сторону дороги.


[Закрыть] Но попасть на кладбище сложно, гораздо сложнее, чем кажется. Ворот нет, его чистая белая стена высится над дорогой, уходит под землю на шесть футов; прохожие – на одном уровне с мертвыми. В конце концов я нахожу дверь, впору для одного тела.

На ступеньках еврейской части кладбища – сгнивший крысиный скелет, хвост до сих пор на месте. Вокруг никого. Кажется неприличным таращиться на эти сегрегированные могилы, скромно повернутые друг к другу, от моря. В протестантской части мне будет комфортнее, их вычурных ангелов я видела за городской стеной: я лучше путешествую по чужой религии. Иду дальше, вниз по холму, и нахожу ворота.

Французские кладбища не похожи на английские. Это не парки, как в Англии. Газонов нет. Отдыхать на могильных плитах неуместно. Они – надгробия навечно, никогда не сотлеют до ландшафта. Английские мертвецы отправляются в землю: кусты и деревья душат их гробы, так повелось с незапамятных времен. Во Франции запрещено всё зеленое. Мое первое французское кладбище меня ошарашило, скрутило, сдавило мне грудь. Мне едва удалось пройти сквозь него: солнце, отскакивающее от белых, как яичная скорлупа, камней, керамические хризантемы, фотографии под стеклом. Чтобы скорбеть, французам нужны поверхности, отражения. Их мертвые никуда не ушли. Здесь нет гниения: их превратили в пластик, мрамор, бронзу. Зак-луч-енные, они ловят свет, и что-то, что от них осталось, поймано, что-то дорогое тем, кто остался. Оно отскакивает от зеркальных поверхностей. Английская плоть – это трава. Но французская плоть неуловима. Испарившаяся, с гремящим естеством, которое ссохлось, попало в ловушку. Тук-тук. Кто там? Есть что живое? Разве что растения в горшках – грубые, блестящие, с темными листьями. Кто станет покупать хризантемы не в сезон (куча мертвых цветов сохнут у ворот, стебли в слизи, их скоро сожгут)? Не видела ничего мертвее французского кладбища.