Текст книги "Черные флаги. Ближний Восток на рубеже тысячелетий"

Книга вторая
Ирак

Глава 8
“Это уже не победа”

Иракский офицер снова плакал. Он сидел за дальним концом стола, качался, обхватив голову дрожащими руками, и всхлипывал так самозабвенно, что его было слышно за дверью трейлера, служившего кабинетом для допросов. Наконец его слова стали совсем невнятными, если он вообще произносил какие-то слова.

Нада Бакос сделала паузу, чтобы понять, может ли этот человек собраться. Воздух в помещении был затхлым, пахло ношеной одеждой и пóтом, единственный кондиционер тщетно боролся с сорокаградусной иракской жарой. Бакос, измученная душевно и физически, все же упорно старалась держать собственные эмоции под контролем. Она повторила вопрос спокойно: “Вы знали, что Заркави был в стране?”

Снова рыдания. Хасан аль-Избах, до недавнего времени высокий чин в разведслужбе Саддама Хусейна, сломался, и неясно было, что довело его до нынешнего состояния – страх или унижения. Он не смотрел на переводчика, который вежливо повторял вопросы Бакос, не смотрел на представителя американской военной полиции, наблюдавшего из дверного проема. Он не мог заставить себя смотреть ни на что рядом с Бакос, словно само присутствие следователя из американского ЦРУ – да еще следователя-женщины – было чем-то немыслимо постыдным. Бакос попробовала зайти с другой стороны: “Как были связаны тогда Заркави и Мухабарат?” Молчание. Не сработало.

Все в пределах видимости Бакос было пропитано безнадежностью: унылые стены трейлера, колченогая мебель, зелено-коричневые разводы солдатского “пустынного” камуфляжа, седая щетина на дрожащем подбородке узника. Прошло несколько недель после падения Багдада и меньше месяца после ее первого непосредственного столкновения с оккупированным Америкой Ираком. Сейчас она проводила свои дни на изрытой бомбовыми воронками воздушной базе к северу от Багдада, используя все доступные ей комбинации обаяния, манипуляций и угроз, чтобы вытянуть секреты из недавних сотрудников иракской разведки.

У Бакос опускались руки, и не только из-за беспощадной жестокости задания или из-за того, что она, никогда не служившая ни в армии, ни в правоохранительных органах, чувствовала, что ей недостает квалификации. Больше всего ее раздражали предписанные Вашингтоном и Лэнгли вопросы, все настойчивее заставлявшие ее искать то, чего, как она знала, не существует.

Настроения в Багдаде менялись. Бакос и ее коллеги из ЦРУ ощущали эти перемены во время своих все еще беспрепятственных прогулок по городу – встречи с контактами, вылазки за любимым мороженым. Улыбки и робкие приветственные жесты первых недель давно сменились хмурыми взглядами и задернутыми шторами. Ирак быстро уставал от оккупации, в то время как администрация Буша, судя по всему, целиком погрузилась в сведение счетов с политическими соперниками в Вашингтоне. Моральные основания для ведения войны рухнули, как сгнившие балки, и помощники президента работали не покладая рук, чтобы устранить повреждения. Оружия массового поражения, такого грозного в речах Буша, за несколько месяцев поисков так и не нашли. Также не было обнаружено ровным счетом никаких доказательств гипотетической связи Саддама Хусейна с “Аль-Каидой”^* и другими террористическими группами. Конгресс уже требовал ответов, и летом 2003 года Белый дом стал еще сильнее давить на аналитиков ЦРУ, чтобы те предоставили хоть что-то.

Вашингтон был особенно заинтересован в получении крупиц информации от бывших высокопоставленных сотрудников службы безопасности, которые могли знать о секретных переговорах иракской разведки с иностранцами и которых можно было заставить говорить в обмен на деньги или особые услуги. “Что вы узнали о связях с террористами?” – требовательно спрашивали из Лэнгли.

“Этому конца нет”, – думала Бакос, потрясенная и растерянная. И действительно – вопросы продолжались весь конец 2003 года, и весь следующий год, и год, наступивший потом.

Иногда случались прорывы: какой-нибудь арестованный делал заявление, обнаруживался документ, вроде бы содержащий что-то более или менее определенное. Однажды, например, стосковавшийся по дому иракский офицер в присутствии Бакос на краткий момент поддался уговорам и кое-что выложил.

Вопрос был в том, слушал ли это кто-нибудь в Белом доме.

Бакос отправилась в Ирак волонтером, несмотря на свое неоднозначное отношение к этой войне. “Мы начали военную операцию, и пришла пора засучить рукава”, – вспоминала она.

В мае 2003 года Бакос прибыла в страну, которая ее шокировала, – для молодой служащей разведки, впервые попавшей на войну, это было дикое, погруженное в хаос, жутковатое место. Но Ирак оказался в лучшей форме, чем она себе представляла. После двух войн и десятилетия экономических санкций Багдад остался по большей части нетронутым и выглядел определенно приличнее, чем иные ближневосточные столицы, в которых бывала Бакос. Она ездила на деловые встречи по широким, усаженным по обочинам пальмами проспектам и хорошо спроектированным скоростным автострадам с зелеными указателями, напоминавшими те, что остались на родине.

В первые дни служба тянулась чередой долгих дней, проводимых в допросном трейлере, с перерывами на еду и сон. Военные силы США к этому времени задержали уже десятки хусейновских генералов и начальников разведки, которые наверняка знали, где находится секретное оружие массового поражения, или владели сведениями о террористических заговорах, разработанных при поддержке Ирака.

Американские чиновники надеялись, что кого-нибудь из арестованных можно склонить к сотрудничеству – нужно только правильное поощрение вроде иммиграционных документов или денег. Среди этих людей самым многообещающим выглядел рыдающий Хасан аль-Избах. Он не только был одним из высоких чинов иракской разведки; через него еще и осуществлялась связь с палестинскими боевиками, которых Запад считал террористами. Саддам Хусейн открыто поддерживал преступные группировки, подобные организации Абу Нидаля, отчасти чтобы упрочить свою репутацию врага Израиля у союзников-арабов. Кто-то из служащих иракской разведки мог бы пролить свет на мрачный мир террористических связей Ирака, и возможно, этим человеком станет Избах – если Бакос сумеет разговорить его.

В первые недели Бакос в Ираке за столом напротив нее сидели многие иракские офицеры, но подобного этому она еще не видела. Он был на удивление молод, где-то под сорок, и мало походил на бандитского вида оперативников, которые, похоже, составляли основную часть разведармии Саддама. Чисто выбритый, если не считать тюремной щетины, и даже без стандартных усов, какие носили почти все члены иракского правительства, он казался глянцевым западным менеджером. Но после начала военной операции вся его уверенность рухнула и превратилась в кашу. На допросах он если не плакал, то по большей части замыкался.

Бакос видела, что этот человек чего-то боится, и велела переводчику выяснить, чего именно. История Избаха оказалась сложной, но больше всего он боялся за свою семью, особенно за сына. Саддамовская партия “Баас” и ее разведка за несколько десятилетий убили и замучили до смерти тысячи иракцев. Теперь они были повержены, а выжившие и их родственники жаждали мести. Что будет с детьми Избаха, особенно пока он в тюрьме?

После недолгого раздумья Бакос сделала небольшой шаг ему навстречу. “Если вы поможете мне, – сказала она, – я разрешу вам связаться с семьей”. Избах затих, обдумывая предложение. Потом кивнул в знак согласия. Старый режим пал; ему нечего терять, а приобрести он сможет много, если заговорит. Появился наконец шанс осветить глубочайшие подземелья выстроенной Саддамом системы безопасности; проводником станет человек, который знает каждый поворот.

Бакос повела Избаха через паутину иракских связей с террористами, позволяя ему подробно описывать палестинских и иранских боевиков, которых Саддам поддерживал долгие годы, а когда они ему надоедали – приказывал убить. Но когда речь зашла об “Аль-Каиде”^*, Избах пожал плечами: здесь говорить не о чем. Возможно, несколько лет назад были какие-то встречи на низшем уровне – малозаметные, на которых одна сторона пыталась оценить другую. Но из них ничего не вышло. Светский режим Ирака преследовал и убивал исламских экстремистов, и лидеры “Аль-Каиды”^* ненавидели иракского диктатора. Недоверие было слишком велико даже для зачаточного сотрудничества.

“А что насчет Заркави?” – спросила наконец Бакос. “Мы слышали о нем, – сказал Избах. – Но не общались”. Совсем ничего? Бакос продолжала давить, чтобы увидеть, не попытается ли Избах уйти от ответа. “Если бы вы с ним встретились, – спросила она, – то попытались бы завербовать такого человека?” Ответ был простым и категоричным: “Нет”.

Избах сдержал свое обещание, теперь Бакос предстояло сдержать свое. Принесли телефон, и бывшему офицеру разведки разрешили позвонить жене – впервые за несколько недель ареста. Бакос ненадолго задержалась в помещении, чтобы удостовериться, что соединение установлено. Когда на том конце провода раздался голос, Избах снова зарыдал в три ручья.

Оставив иракца на попечении американской военной полиции, Бакос тихонько переместилась к двери и выскользнула из трейлера.

Очередь на подачу заявления для визы возле иорданского посольства была небольшой для вторника, даже для раскаленного вторника в начале августа, когда температура к десяти утра уже взлетала почти до сорока градусов. Поздним утром 7 августа 2003 года всего несколько десятков иракцев стояли в очереди, держась в тени бетонной стены, тянувшейся перед фасадом здания. Запыленные такси и старые седаны подкатывали к обочине тротуара и высаживали пассажиров; охранники-иракцы в форме, уже покрытой пятнами пота, жестикулировали и ругались еще более пылко, чем обычно, – признак нервного напряжения, охватившего сотрудников в последние двадцать четыре часа. Накануне кто-то перебросил через стену написанную от руки записку, предупреждавшую, что территория посольства подвергнется атаке.

Служба безопасности посольства отнеслась к записке со всей серьезностью, хотя и была озадачена странной угрозой. Убийства, которые вскоре станут такими обычными, – машины, начиненные взрывчаткой, террористы-смертники, взрывающие себя возле мечетей и рынков, – пока были неизвестны Багдаду. Почему же выбрали именно посольство? Иордания, в конце концов, была братским арабским государством, имела крепкие культурно-исторические связи с иракскими соседями, и само посольство, красивый двухэтажный особняк в одном из фешенебельных районов Багдада, обслуживало в основном иракских путешественников. Амман – такой стабильный, а ехать недалеко и недорого – издавна был излюбленным направлением для семей среднего класса, желавших провести выходные в походах по магазинам или просто сменить обстановку. Постоянная потребность в визах и была главной причиной, по которой иорданцы возвели высокую стену посольства: не для защиты, а чтобы контролировать ежедневные толпы, ставшие такой же частью пейзажа, как пальмы вдоль улицы Арбаташ.

Так что внезапное появление на улице перед посольством потрепанного зеленого минивэна возбудило беспокойство, но не панику. Охранники видели, как молодой водитель остановил машину в нескольких футах от бетонной ограды, потом вышел из машины и быстро зашагал прочь от здания посольства. Охрана даже не успела добраться до автомобиля, чтобы проверить его: кто-то при помощи дистанционного управления привел в действие спрятанное в багажнике взрывное устройство.

Взрыв был таким мощным, что передняя часть фургона, вертясь, взлетела в небо, после чего обрушилась на крышу здания через два дома от посольства. Взрыв проделал в ограде тридцатифутовую дыру, убив охрану и людей, пришедших за визой, искорежил проезжавшие мимо машины. От взрыва так тряхнуло расположенную поблизости детскую больницу, что некоторые врачи решили, будто атаке подверглась сама больница, и думали так до тех пор, пока пункт скорой помощи не начали заполнять толпы раненых. Было обнаружено семнадцать тел (все погибшие – иракцы), включая семьи с детьми в оказавшихся поблизости и сгоревших дотла машинах. Оторванная голова юной девушки с опаленными, спутанными длинными волосами, лежала посреди улицы; какой-то прохожий накрыл ее картонкой, а потом, в ужасе и смятении, принялся ожесточенно рыть яму в жесткой земле, пытаясь похоронить голову.

Еще ни разу со времени вторжения США в Ирак на гражданские объекты не нападали столь демонстративно. По всей столице разъяренные иракцы избивали предполагаемых подозреваемых. Кто-то обвинял американцев, повторяя слухи об американском вертолете, который якобы выпустил снаряд во время взрыва, и тому были свидетели. Другие винили самих иорданцев, аргументируя это тем, что монархия навлекла беду на свою страну, работая против Саддама – или, согласно противоположной теории, тайно работая на Саддама. Толпа, собравшаяся возле посольства, приходила во все большее возбуждение, пока наконец несколько десятков человек не хлынули в здание, срывая портреты короля Абдаллы II и его отца, короля Хусейна, и не погнали сотрудников посольства по улице.

На официальном уровне реакция тоже шла вразнобой. Иорданский министр информации приписывал теракт иракским политикам, недовольным иорданской монархией. Пресс-секретарь Пентагона усматривал за терактом “Аль-Каиду”^*, хотя багдадский эксперт по безопасности исключал всякую причастность этой террористической организации к взрыву. Наиболее прозорливым оказался Л. Пол Бремер III, назначенный Бушем глава Временной коалиционной администрации (ВКА) в Ираке, по мнению которого взрыв могли устроить иностранные боевики, связанные с “Ансар аль-Исламом”^*, экстремистской религиозной группировкой, действовавшей в отдаленных горах на северо-востоке Ирака еще до вторжения. По сведениям оперативников американской разведки, ансаровские боевики действительно перебирались в иракские города, чтобы готовить такого рода теракты. “Дальше будет хуже, – предупреждал Бремер в одном из нескольких интервью по теме взрыва, которые он дал на той неделе американским журналистам. – Мы увидели новую, незнакомую нам методику, до сих пор в Ираке не применявшуюся”.

Независимо от того, кто стоял за терактом, взрыв усугубил дурные предчувствия жителей Ирака и некоторых американцев. Для солдат США рутинное патрулирование иракских районов стало еще опаснее, учитывая почти ежедневные нападения из засады и снайперский огонь. Через несколько часов после атаки на посольство последовал еще один взрыв: скрытая бомба сработала, когда мимо проезжал американский джип; она убила двух рядовых и спровоцировала перестрелку, затянувшуюся до вечера. Еще один солдат получил смертельное ранение, когда стоял на посту.

У простых жителей Ирака убийство безвинных людей возле посольства усилило ощущение того, что их бросили, что американские оккупационные силы мало заботятся об иракском самоуправлении и не хотят или не могут обеспечить элементарную безопасность. “Когда Саддам был у власти, мы могли защитить посольства. Сейчас мы лишены такой возможности”, – говорил молодой лейтенант иракской полиции Гатия Захра американским журналистам, глядя, как спасатели разбирают развалины посольства в поисках изувеченных тел.

В Вашингтоне официальные лица обещали оказать помощь в расследовании, тем самым дав понять, что считают теракт проблемой иракской полиции и одной из множества неизбежных неровностей на пути к стабильной демократии. Президент Джордж Буш даже счел необходимым прервать свой августовский отпуск, чтобы уверить страну: дела его администрации в Ираке идут по плану. “Мы далеко продвинулись, – объявил он репортерам из правительственного пула, собравшимся на его техасском ранчо в Кроуфорде. – В Ираке стало безопаснее”. Когда его спросили о словах одного пентагоновского служащего, заявившего, что американские войска могут остаться в Ираке на целых два года, Буш уклонился от прямого ответа. “Чтобы победить в войне с терроризмом, администрация готова потратить столько времени, сколько понадобится”, – сказал он.

Советник Буша по национальной безопасности Кондолиза Райс также подняла вопрос о взрыве, беседуя в тот же вечер в Далласе с группой афроамериканских журналистов. Она предположила, что беспорядки в Ираке сродни родовым мукам, которые переживала Германия, преобразуясь после Второй мировой войны в демократическое государство. “Обломки режима и прочие экстремисты атакуют прогресс – именно это они сделали сегодня, взорвав иорданское посольство, – сказала она. – Бойцы коалиции продолжают смотреть в лицо смертельной опасности. Но демократия – это непросто”.

Этот день стал, безусловно, одним из самых тяжелых. С момента окончания боевых действий еще ни разу не погибало столько людей за одни сутки; к тому же проявился новый тип терроризма – тот, что начиняет машины мощной взрывчаткой и избирает своей мишенью мирных жителей. Это было настолько непохоже на образ, представленный Белым домом, – образ заново рожденного Ирака, уверенно идущего к стабильности и демократии, – что Райс изо всех сил старалась снизить ожидания, твердя: “Это трудная дорога”.

На самом деле дорога оказалась гораздо труднее, чем думали в Белом доме. Меньше чем за месяц Багдад увидел еще две взорванные машины, и каждый раз разрушений было все больше. К тому времени, как президент вернулся в Вашингтон в сентябре, природа конфликта радикально – и навсегда – изменилась.

Мишенью второго взрыва стал единственный, пожалуй, иностранец в Ираке, который пользовался всеобщей искренней любовью. Энергичный бразилец, возглавлявший миссию ООН в Ираке, являл собой образец истинного дипломата: здравомыслящий и опытный миротворец, умевший быть изысканно-обаятельным на пяти языках. Официально сохраняя нейтральную позицию по поводу самой войны, он был лицом международной общественности, старавшейся собрать Ирак воедино после окончания военных действий. Он без устали пекся о жителях Ирака, наблюдая за поставками продуктов и медикаментов и разбирая споры между иракскими партиями, а также между иракцами и американцами. В конце лета 2003 года, когда температура и противоречия стремительно росли, человек, известный всем как Сержиу, оставался воплощением спокойного достоинства, всегда свежий, как его фирменные шелковые галстуки, которые не развязывались и не перекашивались даже в самые жаркие дни.

Виейра ди Меллу регулярно посещал укрепленные базы и переделанные дворцы, служившие командными пунктами генералам и гражданским назначенцам в оккупированном США Ираке. Однажды он остановился возле оперативного центра, где работала Нада Бакос, представился офицерам ЦРУ и вступил в вежливый, но острый спор со старшими чинами – как раз в пределах слуха американских аналитиков. Дипломат настаивал, что символы военной оккупации не должны распространяться на офисы ООН. Он учредил собственный командный пост в багдадском отеле “Канал” – невысоком здании с полукруглыми окнами, которое с 1990-х годов занимали учреждения ООН. После падения иракского правительства по периметру здания поспешили возвести стену, но посетители потоком шли в ворота, причем ни обысков, ни вопросов со стороны охраны (состоящей преимущественно из иракцев) не было. Сотрудники ООН настояли на том, чтобы американцы убрали военный наблюдательный пост, устроенный на крыше отеля, а также армейский грузовик, который перегородил узкую улицу, тянувшуюся вдоль задней стены. “Присутствие сил коалиции неминуемо отпугнет кое-кого из тех, с кем нам надо говорить и работать”, – объяснил журналистам один из старших руководителей миссии.

Днем, в половине пятого, 19 августа 2003 года – через двенадцать дней после взрыва в иорданском посольстве – Виейра ди Меллу сидел за рабочим столом на третьем этаже отеля, не обращая внимания на большой грузовик-платформу, вставший с работающим мотором возле въезда в ту самую улочку, которая до недавнего времени была заблокирована. Двое иностранных гостей и несколько помощников из ООН вошли к нему в кабинет, чтобы обсудить кризис, связанный с иракскими беженцами; едва закончились приветствия, как взрывом снесло весь фасад здания. Водитель грузовика привел в действие чудовищную бомбу, собранную из старых авиационных боеприпасов. Бомба уничтожила грузовик, шрапнель прошила три этажа миссии ООН, как нож – слоеный пирог.

“Прогремел взрыв, нас всех швырнуло в воздух, – вспоминал впоследствии один из иностранных гостей, Гил Лёшер, профессор Университета Нотр-Дам. – Потолок третьего этажа тут же обвалился, нас бросило вниз, словно из катапульты, и мы пролетели два этажа до первого”.

Придя в сознание, Лёшер обнаружил, что лежит вниз головой и что его ноги раздроблены обломками потолка. Виейра ди Меллу лежал, погребенный под кучей щебня, в нескольких футах от него; ему удалось дотянуться до сотового телефона и вызвать помощь. Пока команда спасателей расчищала путь, пробираясь к нему, он умер от потери крови; кроме него от взрыва погиб еще двадцать один человек. Это была одна из самых жестоких атак, когда-либо совершенных на объекты ООН.

Когда в обломках обнаружили тело молодого шахида, никто больше не сомневался, что взрыв был делом рук террористов, а не попыткой приверженцев старого иракского режима свести счеты, как предположили сначала некоторые американские политики. Буш, делая одно из первых публичных заявлений по поводу взрыва, признал, что “боевики типа алькаидовских”, видимо, проникли в страну. “Они хотят сражаться с нами, так как им невыносима сама мысль о свободном обществе на Ближнем Востоке”, – сказал президент журналистам через три дня после теракта в Багдаде, во время кампании по сбору средств.

Но что это за боевики?

Пока сотрудники ФБР прочесывали развалины миссии ООН в поисках остатков бомбы, которые можно было бы подвергнуть анализу, эксперты из АНБ и ЦРУ вели поиски в обратном направлении, роясь в обширной сокровищнице перехваченных телефонных звонков и текстовых сообщений. Они искали все, что могло быть связано с подготовкой к теракту или с переговорами исполнителей после теракта. Наде Бакос, чья первая командировка в Ирак близилась к концу, поручили тщательно изучить находки и подготовить отчет для высших руководителей ЦРУ и Белого дома в Вашингтоне.

Некоторые звонки, перехваченные операторами АНБ, немедленно обратили на себя внимание. Это были краткие обмены незначащими репликами, явно составленные так, чтобы передавать сообщения. Переговоры не содержали ни имен, ни названий мест – только смутные отсылки к совершенному, а также нечто, звучавшее как поздравление. “Брат, – сказал один из звонивших, – сегодня Аллах был милостив”.

В ЦРУ телефонисты-сыскари отследили цепочку звонков, насколько могли, через цифровые подписи в электронных распечатках переговоров. Звонившие, как выяснилось, пользовались сотовыми телефонами с оплаченными сим-картами, украденными у производителя в Швейцарии. Кто в конечном итоге владел ими и как они оказались в Ираке, оставалось только гадать.

Только десять дней спустя, после еще одного жестокого теракта, Бакос и другим аналитикам повезло. Очередной удар оказался еще страшнее других, и нанесли его не в Багдаде, а в Эн-Наджафе, столице шиитской провинции, где находилась одна из самых важных для большинства мусульман-шиитов страны святынь.

Двадцать девятое августа 2003 года пришлось на пятницу, священный день, и огромные толпы набились в осененную золотым куполом мечеть Имам-Али, чтобы послушать проповедь аятоллы Мухаммада Бакир аль-Хакима, очень влиятельного шиитского священника, который вернулся из иранской ссылки через несколько недель после того, как в Ирак вошли американцы. Семью Хакима, благообразного старца с умеренными взглядами, казнил Саддам Хусейн. Американские военные рассматривали его как потенциального партнера, поскольку Хаким проповедовал единение и терпимость и казался открытым для сотрудничества с иракским временным советом, состоящим из американских назначенцев. В тот день дородный священнослужитель в халате и тюрбане взошел на минбар, чтобы высказать жесткую критику в адрес оккупационных сил, сетуя на их неспособность обезопасить страну, приводя в пример, в частности, взрывы в иорданском посольстве и в штаб-квартире ООН. Иракцы должны сами, при поддержке всего населения, нести ответственность за свою безопасность, сказал имам. “Мы должны объединить усилия, чтобы вернуть жителям Ирака независимость и сформировать иракское правительство”, – сказал он.

Хаким как раз закончил проповедь и шел к ожидавшему его кортежу, когда взорвалась начиненная взрывчаткой машина, и сразу за ней следующая. Взрывы убили не меньше восьмидесяти пяти человек из набившихся в храм, чтобы взглянуть на имама, и ранили более пятисот. Тысячи молящихся и паломников, наводнивших мечеть, в панике бросились к дверям, топча умирающих и раненых. От Хакима, человека, воплощавшего надежды столь многих иракцев и американцев, не осталось ничего опознаваемого, кроме руки с обручальным кольцом.

Шок от этого массового убийства поразил всю страну, спровоцировав протесты в нескольких городах и погасив надежды на объединение иракцев под руководством временного правительства. В Багдаде десятки тысяч людей из шиитских трущоб прошли маршем через суннитские кварталы, скандируя: “Смерть баасистам! Нет Америке! Нет Саддаму! Да, да – исламу!” Американские кабельные каналы перемежали кадры с разгневанными протестующими и кадры несвоевременного визита в Ирак министра обороны Дональда Рамсфельда, состоявшегося на той же неделе. Высшие чины Пентагона повторяли его теперь уже известную сентенцию, приписывающую насилие “неудачникам” из низложенного правительства Саддама Хусейна, которым, возможно, помогали (при поддержке Ирана) боевики ливанской “Хезболлы”. Если не считать этих моментов, прогресс в Ираке “исключительный”, утверждал Рамсфельд и добавлял: “В Багдаде кипит торговля!”

Тем временем изучение фрагментов бомбы из разрушенной мечети, а также других улик начинало давать результаты. Разбросанные по обширной площади куски старых авиационных боеприпасов и самодельные провода удивительно походили на те, что были найдены после взрывов в иорданском посольстве и штаб-квартире ООН. Улики все отчетливее указывали на одного-единственного деятеля: кого-то весьма опытного в изготовлении бомб и желающего посеять хаос.

Антенны АНБ снова насторожились, улавливая сигналы, и на сей раз американским наблюдателям достался знатный улов. Перехваченный телефонный разговор содержал еще одно поздравление: Аллах снова был “милостив”. Но теперь номер телефона высветился в базе данных ЦРУ: адресату звонили и после взрыва в здании ООН. Более того: теперь ЦРУ знало больше о партии сим-карт из Швейцарии. Один из электронных чипов обнаружили на сирийце, арестованном несколькими днями раньше. Мужчина, который сам называл себя исламистом, признался, что приехал в Ирак вести джихад. Он объявил себя последователем одного иорданского борца за веру – того, кого иностранные боевики называли Заркави.

Бакос, которая приходила в себя в Лэнгли после своего первого вояжа в Ирак, читала отчеты о боевиках, приезжающих в Багдад из-за границы, и задавалась вопросом, нет ли среди них Заркави. Теперь стало ясно: перехваченные звонки связывали его не только с бойней в Наджафе, но и с нападением на ООН, а может быть, и с взрывом в посольстве. Каким-то образом всего через пять месяцев после уничтожения тренировочного лагеря “Ансар аль-Ислама”^* Заркави сумел переместить свою сеть в столицу другой страны и выстроить оперативную систему, требовавшую основательной разведки, огневой мощи и логистической поддержки, чтобы провести несколько сложных, масштабных террористических атак за короткий промежуток времени. Заркави не просто имел отношение к эскалации насилия в Ираке – он лично помогал задавать этому насилию вектор.

Бакос изучила отчеты и приготовилась написать заключение, которое должно было войти в документы для брифинга в Белом доме, намеченного на следующий день. На данный момент главный вывод выглядел убедительно: за терактами стоял Абу Мусаб аз-Заркави. Террористу, которого администрация Буша объявила причиной для атаки на Саддама Хусейна, падение иракского лидера на деле принесло новые возможности. Пока Заркави сидел в горах на севере Ирака, он был мелкой неприятностью; теперь он обретался в самом сердце страны, у него были развязаны руки, и он день ото дня становился все опаснее.

Много позже служащие разведки и эксперты по борьбе с терроризмом, изучая ранние годы войны, поражались стратегической хитрости Заркави. Преднамеренно или по совпадению, он выбирал цели так, чтобы атаки пошатнули амбиции США в Ираке и сделали оккупацию долгой и болезненной. Первый залп по посольству арабской страны должен был гарантированно отвратить другие мусульманские нации от участия в модернизации Ирака тем образом, какой мог бы сделать присутствие американцев законным. За этим взрывом последовали еще два, которые, в свою очередь, продемонстрировали “блестящую стратегию”, по словам Брюса Райдела, старшего аналитика антитеррористического отдела ЦРУ и советника двух американских президентов. “Напав на ООН, Заркави изгнал из страны неправительственные организации и отбил охоту открывать посольства, – сказал Райдел. – А потом разыграл карту шиито-суннитского взаимного недовольства, атаковав шиитские мечети. Так что сначала он устроил нам изоляцию в Ираке, – продолжил Райдел, – а потом вверг нас в пекло гражданской войны”.

В августе 2003 года делать такие выводы было еще рано, так что Нада Бакос просто написала о том, что знала, пытаясь не думать о затруднениях, которые ее отчет обязательно принесет чиновникам из администрации Буша.

Руководители Бакос давили на нее, требуя деталей. По ее воспоминаниям, никому не хотелось сообщать в Белый дом, что за убийства несет ответственность Заркави. “Возьми еще день, – настаивал один из начальников. – Мы не станем ничего писать до тех пор, пока не будем абсолютно уверены в фактах”.

Редактирование и переписывание заняло весь день и продолжилось ночью. Уже после полуночи черновик был закончен, и около трех Бакос наконец вернулась к себе домой, чтобы поспать несколько часов.

Она написала всего один отчет, но он входил в противоречие с официальной версией администрации о войне. Бакос знала, что кое-кто в Белом доме сочтет ее доклад опасным и, возможно, попытается не дать ему хода. Но в ее докладе была правда. “Вот почему мы были так осторожны, – вспоминала Бакос. – Мы знали, что встретим сопротивление, потому что наши слова означали: это уже не победа. Это кромешный ад”.