Текст книги "Второй взгляд"

Глава 4

Жители Комтусука постепенно привыкали жить в мире, который то и дело преподносил им новые сюрпризы. Они постоянно таскали с собой зонты, дабы защититься от внезапных ливней, во время которых с неба низвергались потоки красной, как кровь, воды. Высыхая, она превращалась в красную пыль, покрывавшую землю тонким слоем. С наступлением полудня трескались фарфоровые тарелки, спокойно стоявшие на полках. А в полночь расцветали розы, и это было так красиво, что матери будили детей и вели их в сад полюбоваться распустившимися бутонами.

Чудесам не было конца. Швы на одежде распускались сами собой, слова перемещались на страницах книг, как им заблагорассудится. Вода в чайниках и кастрюлях не желала закипать часами. Некоторые люди, проснувшись, сознавали, что утратили историю своей жизни. Отправляясь за утренней газетой, они спотыкались о собственные воспоминания, лежавшие на тротуаре, подобно булыжникам. Женщины, открывая сушилки, обнаруживали, что их белье превратилось в перья. В исправно работающих холодильниках портилось мясо. Синий цвет перестал быть синим.

Одни полагали, что причина всех этих странных явлений – глобальное потепление. Другие считали: все дело в личном невезении. Но когда Эйб Хаппинворт вошел в свой магазин и увидел, что товары подпрыгивают на полках, то моментально смекнул: это проделки индейского духа, поселившегося у Оттер-Крик-Пасс. Трое покупателей, которые в ту пору находились в магазине, рассказали об этом своим соседям. Когда спустились сумерки, во всех домах Комтусука обсуждался один и тот же вопрос: не лучше ли оставить в покое этот несчастный клочок земли, породивший столько проблем?

Род ван Влит ощущал нечто вроде раздвоения. Одна часть его существа отчаянно не хотела слушать то, что говорил Росс Уэйкман. Если все эти смехотворные предположения оправдались и на участке действительно завелся призрак, что, спрашивается, с ним делать? Дом разрушен, строители сейчас занимаются вывозом мусора. Сколько бы сотен подписей ни собрали все эти дурацкие петиции, компания «Редхук» не собирается отказываться от своих планов. Может, по окончании строительства стоит позвать священника, чтобы тот освятил торговый центр и изгнал нечистую силу? Впрочем, без этого можно обойтись. В отличие от руководства компании, призрак, вероятно, готов пойти на уступки.

Однако другая часть существа Рода изнывала от любопытства. Неужели они действительно нарушили покой какого-то древнего индейского духа? И по этой причине вся еда имеет теперь для Рода вкус опилок, а зубная щетка каждый вечер куда-то исчезает, так что приходится покупать новую.

– Вот, посмотрите сами… – Росс указал на экран, где темнели смутные очертания ночного леса, пересекаемые голубыми линиями, и плавали светящиеся точки.

– Вы хотите сказать: это и есть привидение? – пожал плечами Род, едва сдерживая вздох облегчения.

Он сам не знал, что ожидал увидеть. Но уж точно не подобную фигню. Все эти линии и искры выглядели совершенно безобидно. Никакой угрозы будущему строительству они не представляли.

Росс Уэйкман – шарлатан, это ясно как божий день. Он использовал шанс привлечь внимание к собственной персоне, а Род был настолько глуп, что ему в этом помог.

– Разумеется, это не сам призрак, – уточнил Росс Уэйкман. – Это тот эффект, который он произвел на оборудование. Я собственными глазами видел мигающие огни, и это подтверждают показания приборов. Они зафиксировали колебания магнитного поля.

– Колебания магнитного поля и привидения – это далеко не одно и то же, – покачал головой Род. – Насколько я понял, ничего конкретного у вас нет.

– Если явление не поддается измерению, это не означает, что его не существует, – усмехнулся Уэйкман. – Взять хотя бы разницу между продажной ценой и реальной стоимостью земли.

– Но реальная стоимость земли прекрасно поддается измерению, – возразил Род. – Она зависит исключительно от того, насколько сильно люди хотят приобрести в собственность тот или иной участок.

– Тогда можно сказать, что призраки тоже поддаются измерению. Их размер зависит от того, насколько сильно люди хотят в них поверить.

Внезапно дверь трейлера, где они сидели, распахнулась настежь. Повернувшись, ван Влит увидел направлявшихся к нему троих разъяренных рабочих. Их экскаваторы стояли неподвижно, похожие на спящих динозавров.

Один из машинистов, явный зачинщик, приблизился к ван Влиту вплотную:

– Мы требуем расчета!

– Это невозможно. Вы не закончили работу.

– К чертям собачьим такую работу! – Экскаваторщик сорвал с головы каску и бросил ее на пол. – От этих паскуд можно с ума сойти!

– Что вы имеете в виду?

– Мух, конечно, – выступил вперед второй рабочий, чей сильный акцент выдавал в нем уроженца французской части Канады. – Эти сволочи забиваются в уши и жужжат там. – Он помахал руками вокруг головы. – Просверливают мозги насквозь своим жужжанием!

– А когда пытаешься их вытащить, выясняется, что в ухе ничего нет! – добавил первый.

Третий экскаваторщик, до сих пор не сказавший ни слова, молча перекрестился.

Росс кашлянул, и ван Влит бросил на него сердитый взгляд.

– Все это ерунда, – попытался он успокоить рабочих. – Уверен, никаких мух нет и никогда было, а в ушах у вас просто-напросто жужжит ветер. А может, это воспаление, вызванное каким-нибудь вирусом.

– Да, и этот вирус чертовски заразен, потому что у индейцев, которые стоят там в пикете, тоже жужжит в ушах. И не просто жужжит. Мы все слышим одно и то же. Старик-индеец сказал, что это такое. Слово «чиджис». На индейском языке это означает «младенец».

– Этот старик-индеец – большой выдумщик! Он еще и не такого наплетет! – взорвался ван Влит. – У него одно желание: чтобы все мы отсюда убрались. Он хотел, чтобы вы обделались со страху и бросили работу. И он своего добился.

Экскаваторщики переглянулись:

– Никто из нас не обделался. Но если вы не избавитесь от этого чертова призрака, ищите себе других рабочих!

Кивнув на прощание, они вышли из трейлера и зашагали прочь со строительной площадки.

– Ну и как вы теперь намерены действовать? – осведомился Росс.

Ван Влит схватил телефон.

– Найму других рабочих, – процедил он. – У меня нет времени гоняться за привидениями.

Росс пожал плечами.

– Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти, – сказал он, прежде чем уйти.

Род, набиравший какой-то номер, молча кивнул. Взгляд его был устремлен на экран телевизора, на котором вспыхивали искры. Уэйкман забыл свою пленку. А может, оставил намеренно, подумал Род.

Кровь залила ей лицо.

Едва Мередит вышла из института на улицу, ей плеснули в лицо ярко-красной жидкостью, которая потекла по ее плечам и шее.

– Сколько младенцев вы убили сегодня? – завопил пикетчик.

Мередит вытерла глаза. Конечно, это не кровь. Судя по сладкому запаху, какой-то лимонад. Пикеты около ее института устраивали не так часто, как около клиники, где делали аборты, но повод был сходным. По роду своей деятельности Мередит была вынуждена решать судьбу человеческих эмбрионов: у одних был шанс на рождение, другие подлежали уничтожению. Время от времени находились люди, считавшие, что она не имеет подобного права.

– Подождите, вы еще ко мне придете, когда выяснится, что вы бесплодны, – бормотала Мередит, пробираясь к своей машине сквозь группу протестующих.

Оказавшись в машине, она откинулась на спинку сиденья и включила кондиционер на полную мощность. Теперь, в безопасности, можно было додумать мысль, вертевшуюся у нее в голове. Эти люди не знают о ней всей правды. Девять лет назад ей тоже пришлось пройти через подобный пикет. Выражение лиц протестующих было точно таким же, как сегодня, словно сознание своей правоты – это нечто вроде застывшей маски. В день, на который был назначен аборт, Мередит отменила все консультации. Она решила: даже если позволит самочувствие, она вряд ли сможет разговаривать с людьми об их будущих детях после убийства собственного ребенка.

В клинике пахло сталью и дезинфицирующим средством. В комнате ожидания сидели девушки, такие юные, что их выпяченные животики выглядели диковато. Уже облачившись в операционную рубашку, Мередит поняла, что не сможет этого сделать…

Что, если она ошибалась, считая свою беременность крупной неприятностью? Ей кажется, что сейчас неподходящее время рожать, но, возможно, более подходящий момент никогда не наступит. Конечно, у ее ребенка не будет отца. Но Мередит сама выросла без отца. Родители развелись, когда ей было четыре года, и с тех пор она виделась с отцом всего несколько раз. Так что она – живое доказательство того, что женщина может вырастить ребенка самостоятельно. Разумеется, если она хорошая мать. Мередит не в силах вернуть маму, но у нее появилась возможность доказать, что она многому у нее научилась. Она подарит своей дочери счастливое детство, наполненное любовью.

Она оделась, в кассе ей вернули деньги за несостоявшийся аборт. Когда Мередит вышла из клиники, в лицо ей полетел пакет с фальшивой кровью. То была последняя капля, переполнившая чашу терпения. Мередит заорала, что никакого аборта не сделала, и схватила за шиворот ближайшего пикетчика. Потом она разрыдалась, а тот заключил ее в объятия и стал гладить по волосам.

Пикетчики угостили ее печеньем и горячим шоколадом из термоса. Тот человек, что бросил в нее пакет, предложил ей свою чистую рубашку. В общем, Мередит стала героиней дня.

Теперь, почти десять лет спустя, Мередит с горечью думала о том, что могла бы оправдаться перед этими людьми. Если бы у нее хватило смелости вернуться к ним и спросить, случалось ли им делать выбор, изменивший всю их жизнь. Если бы она могла привести их в свою лабораторию, показать пробирки, в которых здоровые эмбрионы ждут своего часа. Если бы она могла объяснить им, что не всякая завязь жизни способна распуститься. И порой, обрекая подобную завязь на уничтожение, поступаешь гуманно, а не жестоко.

Вместо этого Мередит выехала с парковки и направилась в сторону своего дома – туда, где ее дочь лежит на диване, сонная и вялая от психотропных препаратов. В час пик движение было напряженным, и Мередит ловко лавировала между машинами. Хотя на этом участке шоссе полагалось ехать со скоростью тридцать миль в час, Мередит безрассудно выжимала все шестьдесят пять, как будто, примчавшись домой как можно быстрее, она могла помочь Люси.

Росс сидел в приемном покое, разглядывая пациентов, входящих в автоматические двери. Всякий раз убеждаясь, что это не Лия, он облегченно вздыхал. Росс провел здесь два дня – достаточно долгий срок, чтобы завести дружбу с персоналом и убедиться, что женщина по имени Лия Бомонт (или Джейн Доу[7]7
  Джейн Доу – имя, которое наряду с именем Джон Доу используется для обозначения человека, чью личность невозможно установить достоверно.


[Закрыть], если уж на то пошло) в больницу не поступала. Учитывая все обстоятельства, у него были основания для тревоги. Лия могла поранить себя сама. Ее мог изувечить муж.

Россу отчаянно хотелось поговорить с ней. Сказать, что ему не удается вспомнить, какой формы были у Эйми глаза. На первый взгляд, могло показаться странным, что он хочет сообщить об этом именно Лие. Но в течение восьми лет Росс видел лицо Эйми так ясно, словно она была рядом с ним. Ее миндалевидные светло-карие глаза, чуть приподнятые к вискам, взирали на него не отрываясь, он даже различал тень ресниц на ее бархатистых щеках. Лишь с той ночи, когда Лия прижалась губами к его уху, лицо Эйми стало расплываться в его воображении, сливаясь с лицом Лии.

Он переодевался по три раза на дню, и все равно его одежда пахла розами.

Ему хотелось поцеловать Лию.

Хотелось, и точка.

Росс понимал: счастливый сценарий здесь невозможен. Лия замужем, и он не намерен разбивать ее брак. Не такой он человек, чтобы ставить ее перед выбором. Но ему необходимо знать, что она цела и невредима. Он должен быть уверен, что она не сидит сейчас в своей ванной с бритвенным лезвием в руках, выбирая на запястье подходящее место.

К стойке регистратуры подошла женщина, тащившая за руку мальчишку.

– Я ищу одного пациента, – сказала она. – Его имя Росс Уэйкман.

Услышав голос Шелби, Росс подскочил как ошпаренный и окликнул сестру по имени.

Итан и Шелби обернулись одновременно.

– Росс! – закричала она и, просияв от радости, бросилась к нему.

Итан, следовавший за матерью по пятам, был в своем дневном прикиде, то есть закутан с головы до пят, чтобы уберечься от солнца. Открытую часть его лица покрывали красные пятна.

Шелби оглядела Росса, задержав обеспокоенный взгляд на его запястьях:

– Что случилось, Росс? Давно ты здесь? Господи, почему ты мне не позвонил?

Тут она заметила ожог, оставленный на его руке окурком. Росс увидел, как Шелби содрогнулась. Наверное, багровый воспаленный волдырь напомнил ей об Итане.

– Шел, как видишь, я жив и здоров.

– Тогда что ты делаешь в больнице?

– Кое-кого ищу. По моим предположениям, этот человек может сюда поступить.

– Но у тебя рана на руке!

– Пустяки. Случайно обжегся.

Слепому было ясно – Шелби ему не верила.

– Ты действительно здоров? Или меня обманываешь?

– Я – воплощенное здоровье.

– Тогда получай! – сказала Шелби и закатила брату оплеуху изо всей силы.

Наблюдая, как мотнулась голова Росса, Шелби испытала приступ острого наслаждения. То был единственный приятный момент за последние сорок восемь часов. Все это время Шелби не отходила от телефона, пытаясь найти людей, которые видели ее пропавшего брата или могут сообщить что-нибудь о его местонахождении. Но среди жителей Комтусука у Росса практически не было знакомых. Разумеется, Шелби позвонила в полицию и настояла, чтобы ее соединили с детективом Рочертом. Однако тот сказал, что заявление о пропаже человека можно подавать лишь в том случае, если он отсутствует более двух суток. Совершенно отчаявшись, Шелби решила вытащить из дома Итана в разгар дня. Посадив сына в машину, она принялась объезжать город, расспросила всех официантов в ресторане и даже добилась встречи с Родом ван Влитом. Судя по всему, он был последним, кто разговаривал с ее братом, и это было вчера в десять часов утра.

– Черт, Шел, это что, новый способ выражать радость? – расплылся в улыбке Росс.

– Ты еще смеешь ухмыляться, сукин ты сын! – завопила Шелби. – Да ты знаешь, что я чуть с ума не сошла! Сбилась с ног, разыскивая своего драгоценного братца, который не счел нужным позвонить мне и сообщить, где его черти носят!

– Мы даже заезжали под виадук! – похвалился Итан. – Там валялась мертвая чайка. Это было круто.

Шелби все еще не остыла, ей хотелось тряхнуть брата так сильно, чтобы у него пропала всякая охота улыбаться.

– Да, мы заезжали под виадук, – кивнула она. – Я думала, вдруг ты решил сигануть с него и теперь внизу лежит твой бездыханный труп.

– Я же говорил тебе, что охладел к идее самоубийства, – пожал плечами Росс.

– Да? А это что такое? – спросила Шелби, схватив его за руку и указав глазами на ожог.

– Знаешь, если бы я действительно решил покончить с собой, то выбрал бы более эффективный способ.

Слезы закипели на глазах у Шелби, но это лишь усилило ее гнев.

– Рада, что ты в таком прекрасном настроении! – процедила она. – Наверное, я просто идиотка, и ничего больше. Имею глупость думать, что человек, за которого я переживаю, не будет даром трепать мне нервы. И что, пропадая где-то двое суток, он, по крайней мере, возьмет на себя труд сообщить мне, что жив и здоров, а не валяется в сточной канаве. – Шелби смахнула пальцами слезы, бегущие по щекам. – Что ж, счастлива узнать, что ты себя не прикончил. Зато тебе почти удалось загнать меня в могилу!

– Представляешь, кто-то выклевал глаз у мертвой чайки, – сообщил Итан, потянув Росса за рукав.

– А что, если ты перестанешь за меня переживать? – буркнул Росс. – Тем более я тебя об этом не просил.

– К сожалению, это не в моей власти.

– Тогда переживай за тех, кто действительно в этом нуждается.

– А ты к этой категории не относишься?

– Ни в какой степени, Шел, – покачал головой Росс. – В отличие от тебя. Боже мой, ты же превратилась в какое-то ночное животное! Кроме Итана, у тебя нет ни радостей, ни интересов. Нет подруг, с которыми ты могла бы поболтать за чашечкой кофе… По крайней мере, за то время, что я у тебя живу, ни одна подружка к тебе не заглянула. А уж о свиданиях и говорить не приходится. Можно подумать, ты, как папа римский, дала обет безбрачия. Тебе сорок два года, а такое впечатление, что шестьдесят. Мне нет нужды загонять тебя в могилу, ты прекрасно справляешься с этим сама.

Меньше всего на свете Шелби хотелось разрыдаться, тем более здесь, в приемном покое, на глазах у Росса и, что особенно паршиво, при Итане. Пытаясь справиться с собой, она сжала кулаки и осведомилась нарочито спокойным голосом:

– Ты закончил свое выступление?

Росс схватил сестру за руку и не отпускал, пока она не взглянула ему в лицо.

– Шелби… Я не собираюсь совершать самоубийство. Поверь мне.

– Ты и раньше говорил это, Росс, – прошептала она. – Как выяснилось, ты лгал.

Шелби прекрасно знала, что после смерти Эйми ее брат завис на границе двух миров. Он перестал спать и почти ничего не ел. Исхудал так, что казалось: не он носит одежду, а наоборот, одежда не дает ему рассыпаться. Разговаривая с ним, Шелби видела, что он витает где-то далеко. Именно она записала брата к психиатру и сообщила о времени приема. Вечером Росс сказал, что визит прошел хорошо, и даже поблагодарил ее. Несколько дней спустя, когда Шелби нашла брата с перерезанными венами в ванной, он успел прошептать: «Прости» – и потерял сознание.

Выяснилось, что у психиатра он так и не побывал.

– Если ты лгал прежде, почему я должна верить тебе сейчас? – вздохнула Шелби.

Росс отвел глаза, взгляд его упал на плакат, призывающий людей становиться донорами органов. Повернувшись к Шелби, он начал рассказывать историю своего знакомства со странной, неведомо куда исчезнувшей женщиной. С женщиной, которая показалась ему такой испуганной… уязвимой… необычной… очаровательной… Росс нанизывал одно определение на другое, опасаясь, что его повествование, шаткое, как карточный домик, может рухнуть в любую минуту – и из словесных обломков возникнет Лия Бомонт, дрожащая и растерянная.

Шелби больше всего интересовало одно обстоятельство:

– Она замужем?

– Да, и она почему-то страшно боится своего мужа.

– Росс…

Он покачал головой:

– Это вовсе не то, о чем ты подумала.

Шелби понимала: Росс кривит душой. А ведь он прекрасно знает, что сестру ему не провести.

– Просто я очень беспокоюсь за нее. Она… Ей как будто некуда пойти. У нее вид человека, который попал в безвыходную ситуацию. И я боюсь… что она попытается покончить с собой.

«Ну и как вам это нравится?» – чуть было не сказала Шелби, но, взглянув на брата, прикусила язык. На лице Росса застыло хорошо знакомое ей выражение. Наверное, такое же лицо тысячу раз было и у нее самой, когда она смотрела вверх, на солнце, а потом на спящего сына, который уже столько пережил на своем коротком веку… Именно такое выражение она видела после неудавшейся попытки самоубийства Росса. Так смотрит человек, наткнувшийся на стену реальности и сознающий, что обойти эту стену ему не удастся никогда. Он влюбился в эту чудаковатую особу, и с этим уже ничего не поделаешь, подумала Шелби.

– Росс, ты не сможешь спасти всех на свете, – мягко заметила она.

Он отшатнулся, словно Шелби снова его ударила.

– Сумей я спасти только одного человека, этого было бы достаточно, – выдохнул он. – Но я не сумел.

Росс вскочил и бросился прочь – прочь из больницы, прочь от невыносимых воспоминаний.

Стоило дяде Россу выскочить за стеклянную дверь, как солнце проглотило его, будто огнедышащий дракон. Итан поднялся с пластмассового сиденья и пнул его ногой. Мама сидела рядом, закрыв лицо руками. Так она делала, когда они вместе смотрели «Пятницу, 13-е» и на экране кого-нибудь резали на куски.

– Что это дядя Росс распсиховался? – спросил Итан. – Если этой тетки, которую он ищет, нет в больнице, это же хорошо.

– Ты подслушивал! – с укором воскликнула мама, подняв голову.

– Я не подслушивал, а слышал. Я же не глухой, чтобы не слышать, что говорят в двух футах от меня.

Мама удрученно вздохнула. Итан знал: сейчас она мысленно занимается сложными математическими вычислениями. Складывает его физиологический возраст с его эмоциональным возрастом и делит на некий стандартный показатель детской наивности.

– Как-то раз он попытался спасти жизнь постороннему человеку и потерял близкого друга… девушку, которую любил, – произнесла она, сжав руку Итана. – Ты же знаешь, дядя Росс и девушка, на которой он собирался жениться, попали в автокатастрофу. Росс пострадал меньше всех. Он вытащил Эйми из машины и положил на обочине дороги. А водитель второй машины, той, что в них врезалась, потерял сознание и не мог выбраться сам. Дядя Росс оставил Эйми и бросился к нему на помощь.

– А когда он вернулся, она уже умерла, – выдохнул Итан.

Последний фрагмент головоломки занял свое место.

– Д-да. Как показалось дяде Россу, Эйми не получила тяжелых повреждений. Он надеялся, что ничего страшного не произойдет, если он оставит ее одну на несколько секунд. Но выяснилось, что у нее было сильное внутреннее кровотечение. Он отвез ее в больницу, однако доктора ничем не смогли ей помочь.

– Как и мне, – буркнул Итан.

Мама молча отвернулась.

Итан сел и принялся болтать ногами, сотрясая ряд скрепленных между собой пластмассовых сидений.

– Мама, а если бы дядя Росс остался рядом с Эйми, она бы выжила?

– Нет, дорогой.

– Он об этом знает?

– Полагаю, да.

Итан погрузился в задумчивость.

– Значит, ее смерть – не его вина.

Мама уставилась на него так, словно он был какой-то загадкой, которую ей никак не удавалось разгадать.

– Увы, это ничего не меняет, – тихо произнесла она.

Люси очень много спала. Иногда ей снилось, что она спит: она видела, как лежит в постели. Иногда ей снилось, что ее преследуют: она хочет бежать, но ноги отказываются подчиняться. Однажды ей приснилось, что ее хотел сожрать гигантский динозавр, однако она юркнула в дырку в одном из его зубов, свернулась калачиком и заснула.

Она по-прежнему кричала во сне, но ей не удавалось разжать губы, и крик оставался внутри.

Иногда в ее сон врывались голоса. Голос мамы, умолявший ее встать и немного поесть. Голос бабушки Руби, утверждавшей, что Люси отлично выглядит и на щеках у нее цветут розы. Голоса доносились откуда-то издалека. Люси будто упала в колодец, и теперь, лежа на дне, смотрела на солнце.

Иногда под ее опущенные веки проникали образы людей. Она видела лица матери, бабушки Руби и той женщины, что по-прежнему к ней приходила. Женщины, которая висела на дереве. Раньше она стояла у кровати Люси. А теперь часто садилась на краешек дивана – так близко к девочке, что у той начинали мерзнуть ноги.

Люси догадывалась: ей дают лекарства для того, чтобы женщина исчезла. Но с тех пор как она стала принимать таблетки, облик женщины представал еще более отчетливо: можно было различить и голубоватый оттенок кожи, и печаль, притаившуюся в уголках глаз, подобно обрывкам сна. Теперь в незнакомке не было ничего пугающего. На самом деле сейчас Люси понимала, каково это – стоять прямо перед людьми, которых любишь, притом что они не могут тебя видеть.

Актами вандализма Илаю время от времени приходилось заниматься, а вот с противоположным случаем он сталкивался впервые. Так или иначе, в заявлении Рода ван Влита содержалась жалоба на то, что дом, обреченный на снос, оказался частично восстановленным.

В течение ночи была заново возведена часть разрушенного первого этажа. Ван Влит не сомневался, что это дело рук индейцев абенаки, и требовал, чтобы полиция поймала их на месте преступления.

Илай бросил взгляд на Ватсона – тот, судя по всему, полагал, что собачья слюна способна растворять стекла, и щедро смачивал ею окно машины. Они уже побывали в индейском палаточном лагере. Все, за исключением Эза Томпсона, крепко спали. Несколько минут спустя, когда они подошли к дому, Илай убедился, что ван Влит не солгал: обнесенный строительной оградой старый дом, казалось, восставал из руин.

Ватсон, которого Илай держал на поводке, заскулил и потянул хозяина назад.

– Ах ты, трусишка, – буркнул Илай и, придерживая проволочную изгородь, перешагнул через нее.

Дом напоминал уродливый скелет – опорные балки и перекрытия были отремонтированы кое-как, тем не менее они выполняли свою работу, не давая конструкции развалиться. Что особенно интересно, процесс восстановления затронул не только каркас. В нескольких местах стены первого этажа были заново оштукатурены, правда торопливо и неаккуратно. Кое-где появилась деревянная обшивка. Для того чтобы проделать такую работу, бригаде строителей потребовалось бы не менее недели. А кому-то понадобилась всего одна ночь, и это казалось невероятным.

Илай обошел дом, переступая через кучи мусора и битого стекла. Ватсон, набравшись храбрости, брел за ним. Ступеньки перед входной дверью провалились, так что Илаю пришлось вскарабкаться на крыльцо, подтянувшись на руках. Оказавшись внутри, он включил фонарь. Обои на стенах висели клочьями, двери между комнатами отсутствовали, но в целом дом производил впечатление достаточно крепкого строения. До Илая долетел запах свежей краски.

– Если это действительно сделали индейцы, я готов съесть свою шляпу, – пробормотал Илай, обернувшись к Ватсону. – Хотя, если подумать, шляпа наверняка вкуснее, чем та дрянь, что завалялась у нас в холодильнике.

Он обследовал все комнаты на первом этаже, осторожно ступая на потрескавшиеся половицы. Потряс перила на лестнице, и они рухнули. Сделал шаг-другой наверх. Ступеньки прогибались и скрипели; наклонившись, Илай убедился, что их еще не успели починить, и медленно поднялся.

Второй этаж старого дома никто не восстанавливал. Одна стена полностью отсутствовала, крышей служило небо, усеянное звездами. Лишь две комнаты сохранились в неприкосновенности: большая спальня и примыкавшая к ней ванная. Под ногами Илая хрустели битое стекло и штукатурка. Он посмотрел на Ватсона, опасаясь, что пес поранит лапу.

Внезапно внимание Илая привлек звук льющейся воды, и он направился в ванную. Мысли его вернулись к женщине, которую он видел во сне. На этот раз ему приснилось, что он звонит в дверь чужого дома. Открыла она, уже такая знакомая. На ней был белый махровый халат, волосы замотаны полотенцем, – видно, она только что вышла из душа. Она взглянула на Илая так, словно у него на все был готов ответ…

Ватсон лег на брюхо и заскулил. Потом вскочил и бросился вниз по лестнице, которая сотрясалась под его тяжестью.

– Кое-кто из К-9[8]8
  К-9 – обозначение кинологического подразделения полиции из-за созвучия со словом «canine» (от англ. собачий).


[Закрыть] не выдержал, – пробормотал Илай, освещая ванную комнату фонарем.

Здесь звук льющейся воды стал громче, хотя луч фонаря не выхватывал из темноты ни труб, ни кранов. Неожиданно отраженный свет ударил Илаю в глаза, так что он прищурился; окинув стену взглядом, он обнаружил большое зеркало. Удивительно, как столь хрупкий предмет смог уцелеть в разрушенном доме, где весь пол был усеян битым стеклом. Поверхность зеркала затуманилась, Илай провел по нему пальцем, ожидая увидеть чистую полоску. Но ничего не произошло. Можно было подумать, зеркало запотевает в результате какого-то внутреннего процесса.

Илай направил луч фонаря на стену, чтобы рассмотреть, как прикреплено зеркало. Дымка рассеялась, и он увидел две руки, прижатые к зеркалу с обратной стороны. Илай инстинктивно схватился за пистолет, вытащил его и замер в растерянности. Куда целиться? В стену? В зеркало? Сражаться с невидимым врагом невозможно.

Сердце Илая колотилось где-то в горле. Две ладони прижимались к зеркалу все плотнее. Одна из них пришла в движение, палец начал выводить на затуманенном стекле буквы… «ПОМОГИТЕ».

– Чертовщина какая-то! – прошептал Илай.

Внезапно зеркало очистилось. Пятясь, он вышел из ванной, сбежал вниз по лестнице и выскочил из дома. Пес следовал за ним по пятам. Они были уже у изгороди, когда дом внезапно засиял огнями, точно новогодняя елка. Илай замер, потрясенный этим прекрасным, неуместным, невероятным зрелищем.

Тем более невероятным, что в этом доме не было электричества в течение последних двадцати лет.

Росс ощущал аромат смерти. Он витал в холле, смешиваясь с запахом аммиака, постельного белья и лекарств. Смерть подглядывала за Россом из-за угла. Наверное, старики, которые входят в двери этого дома престарелых, никогда не оглядываются, подумал он. Ведь они знают: пути назад нет.

Он приехал сюда, надеясь погрузиться с головой в изыскания, связанные с историей участка, и забыть про Лию. Росс не видел ее в течение недели, он не получал от нее никаких вестей. Зато Род ван Влит каждый день звонил ему по нескольку раз. Он сообщил Россу, что дом Пайка восстанавливается сам собой. А полицейский, осматривавший место происшествия, подал рапорт, в котором говорилось: в доме, давным-давно отключенном от электросети, внезапно вспыхнул свет.

Росс был непоколебимо уверен: бороться с обстоятельствами – пустая трата времени и сил. Ты можешь пристегнуть ремень безопасности, но это не помешает тебе разбить машину. Ты можешь лечь на рельсы перед приближающимся поездом – и остаться целым и невредимым. Ты можешь годами охотиться за призраками – и проморгать появление одного из них, ибо все твои мысли поглощены женщиной, в которую ты влюбился. Разумнее всего выбросить Лию из головы и больше не надеяться на встречу с ней. Возможно, когда Росс перестанет ждать, она наконец придет.

В дом престарелых он приехал, никого не известив о своем визите, так как опасался, что Спенсер Пайк не захочет с ним разговаривать. Сейчас, сидя напротив старика, Росс ощущал к нему острую жалость. На лице Пайка жили только глаза, блекло-голубые, тусклые, но не лишенные проблесков мысли. Все его ветхое, изношенное тело было скрючено, точно корень дерева, выросшего в слишком тесном пространстве.

– К черту пончики с глазурью! – проворчал Пайк.

– Простите?

– Мне говорили, что в этом гребаном торговом центре будет пекарня. Но, думаю, пончики они будут печь дерьмовые. Настоящие пончики теперь печь разучились. – Старик подался вперед. – Я так понимаю, вы работаете на ван Влита. Можете передать ему мои слова.

– Вообще-то, я не имею никакого отношения к компании «Редхук», – уточнил Росс.

– Значит, вы из страховой компании?

– Нет.

– Адвокат?

– Нет.

– Владелец сети пекарен?

– Ни в коей мере.

– Мне надоело гадать, – пожал плечами Пайк. – Что вы хотите у меня выведать?

– Насколько я понимаю, земельный участок, на котором стоит дом, первоначально принадлежал вашей супруге… Он перешел к вам после ее смерти, потому что у вас не было детей.

– Это не так.

Росс бросил взгляд в свой блокнот:

– Но я читал в ее завещании…

– Мне лучше знать. У нас с Сисси был ребенок, но он родился мертвым.