Текст книги "Жестокие игры"

Трудно быть блюстителем порядка в городе, где прошло твое детство. Ты ходишь по улицам и, вместо того чтобы замечать нарушителей правопорядка, вспоминаешь кладовую, где какой-то подросток прирезал свою подружку. Проходишь мимо школьной спортивной площадки и думаешь о том, как конфисковал наркотики у детей местных шишек. Там, где другие видят идеальную картинку колониального городка своей юности, ты видишь все его неприглядное нутро.

Когда он повернул на главную улицу, радио ожило.

– Сакстон.

– Лейтенант, тут пришел какой-то парень и настаивает на том, что будет разговаривать только с вами.

Несмотря на плохую связь, по голосу Уэса было слышно, что он пьян.

– У парня есть имя?

– Если и есть, то он его не называет.

Чарли вздохнул. Из опыта он мог предположить, что этот человек совершил в их городке преступление и сейчас хочет признаться.

– Я уже подъезжаю к участку. Пусть присядет, подождет.

Он припарковал свой «форд», вошел в участок и сразу заметил торчащего в приемной визитера.

Чарли, истинный детектив, с одного взгляда определил, что он не местный – никто из жителей Нью-Хэмпшира не обезумел настолько, чтобы надеть в начале марта, в такой холод и слякоть, спортивную куртку и модельные туфли. Тем не менее на потерявшего рассудок потерпевшего или на взбудораженного преступника неизвестный тоже мало походил. Нет, он просто напоминал человека, у которого выдался паршивый день.

Чарли протянул ему руку.

– Здравствуйте. Я лейтенант Сакстон.

Собеседник не представился.

– Вы не могли бы уделить мне минутку?

Чарли кивнул. Его любопытство достигло предела. Он провел мужчину в свой кабинет и указал на стул, приглашая присаживаться.

– Чем могу вам помочь, мистер…

– Джек Сент-Брайд. Я переезжаю в Сейлем-Фоллз.

– Добро пожаловать!

Тогда все встает на свои места. Это, скорее всего, отец семейства, который хочет удостовериться, что их городишко не представляет опасности для его жены, детей и собаки.

– Отличное место, прекрасный город. Я могу чем-то конкретно вам помочь?

Сент-Брайд довольно продолжительное время сидел молча, обхватив руками колени.

– Я приехал сюда из-за статьи шестьсот пятьдесят один пункт «6», – наконец произнес он.

Чарли понадобилась всего минута, чтобы понять, что этот довольно прилично одетый мужчина с тихим голосом говорит о законе, который обязывает отдельные категории преступников вставать на учет в полицию по месту проживания и являться в участок в течение десяти лет или пожизненно, в зависимости от тяжести статьи, по которой их осудили. Чарли стер улыбку с лица, и оно стало таким же озадаченным, как у Сент-Брайда. Было ясно, что он берет назад свое «Добро пожаловать!».

Потом он вытащил из ящика письменного стола полицейский формуляр, чтобы зарегистрировать лицо, совершившее преступление на сексуальной почве.

Март 2000 года
Сейлем-Фоллз,
Нью-Хэмпшир

– Что ты делаешь?

От голоса своей новой хозяйки Джек так и подпрыгнул, а потом спрятал руки за спиной.

– Ничего.

Эдди сжала губы и сунула блокнот для заказов за пояс фартука.

– Послушай, – предупредила она, – я не собираюсь мириться ни с чем противозаконным. Никаких наркотиков, никакого алкоголя. И если я поймаю тебя на воровстве, тут же получишь пинка под зад. Даже опомниться не успеешь. – Она протянула руку ладонью вверх. – Дай сюда.

Джек отвел глаза и отдал ей металлическую мочалку для чистки кастрюль.

– И это ты прятал? Мочалку?

– Да.

– Господи, зачем?

Джек медленно разжал кулак.

– У меня грязные руки.

Он уставился на подушечки пальцев, все еще в чернилах после того, как детектив Сакстон снял его отпечатки для полицейской картотеки. Влажные салфетки в дежурке мало чем помогли. Джек мог бы попроситься в туалет, но его настолько выбило из колеи то, что пришлось в очередной раз «прокатывать» пальцы, что захотелось как можно скорее смотаться из этого здания, причем подальше. Когда он добрался до закусочной, чернила высохли, и их уже никаким мылом не отмыть.

Он затаил дыхание. Как он ей все объяснит?

– Краска, – констатировала Эдди. – Со мной такое тоже случается, когда я читаю газеты. Давно пора придумать краску, которая оставалась бы на страницах, а не на пальцах читателей.

Облегченно вздохнув, Джек прошел за Эдди в небольшой чуланчик за кухней. Она протянула ему бутылку универсального обезжиривателя.

– Мне принес один посетитель, фермер. Наверное, его используют для обработки кожи или чего-то еще, но он прекрасно чистит любые виды загрязнений. – Она с улыбкой показала ему свои руки – красные, обветренные, потрескавшиеся. – Если будешь тереть мочалкой, будут такие же, как у меня.

Джек кивнул и взял бутылку. Но на самом деле он хотел коснуться ее руки, почувствовать кончики ее пальцев, посмотреть, такие ли они ужасные на ощупь, как она дала понять, или просто теплые, какими и кажутся.

Вздрогнув, Рой проснулся, сел и обхватил руками голову. Боже, как раскалывается голова! Комната плыла перед глазами, но это ничто по сравнению со звуком, от которого чуть не лопается череп. Он нахмурился и поднялся с кровати. Будь проклята Делайла Пиггетт! Эта повариха считает, что может греметь кастрюлями и сковородками, когда над ней люди пытаются поспать.

– Делайла! – заорал он, с шумом спускаясь по лестнице, ведущей в кухню.

Но Делайлы в кухне не было. Вместо нее там оказался высокий блондин, который выглядел чересчур лощеным, чтобы, стоя у большой раковины, мыть и чистить кухонную утварь. Он вымыл очередную чугунную кастрюлю и поставил ее – с оглушительным грохотом – на самодельную сушку.

– Делайла пошла в ванную, – бросил через плечо незнакомец. – Вернется через секунду.

На гриле Делайла оставила жариться несколько гамбургеров. Рой никогда так не поступал, когда в свое время стоял за плитой. «Осторожно с огнем!»

– Кто, черт побери, ты такой? – проворчал он.

– Джек Сент-Брайд. Меня наняли мыть посуду.

– Да не ори ты так! Вон стоит посудомоечная машина.

Джек криво улыбнулся.

– Спасибо, я знаю. Она сломалась.

Он в растерянности топтался перед стариком, не зная, кто он такой и почему спустился по задней лестнице. В конце концов Джек взял очередную грязную кастрюлю и опустил ее в мыльную воду. Только он начал отскребать жир, как от гриля повалил дым. Он взглянул на свои руки, на кастрюлю, потом на старика.

– Гамбургеры горят. Не могли бы вы их перевернуть? – попросил он.

Рой стоял в полуметре от плиты, до лопатки – рукой подать. Но он не двинулся с места.

– Сам переворачивай.

Чертыхнувшись под нос, Джек выключил воду, вытер руки и, оттолкнув Роя, перевернул гамбургеры.

– Неужели так трудно помочь?

– Я не повар, – огрызнулся старик.

– Это всего лишь гамбургер! Я же не просил вас приготовить говяжье филе, запеченное в тесте!

– Между прочим, я отлично могу приготовить говядину в тесте, если захочу!

Вращающиеся двери, ведущие в зал, распахнулись, и в кухню вошла Эдди.

– Что здесь происходит? Ваши крики слышны даже на улице… Папа? Что ты делаешь в кухне? Где Делайла?

– В ванной.

Джек отвернулся к раковине. Он всего лишь нанятый работник. Пусть старик сам объясняет, что произошло.

Но Эдди об этом даже не спросила. Похоже, сам факт, что отец зашел в кухню, несказанно ее обрадовал.

– Как ты себя чувствуешь?

– Как человек, которому не дают отдохнуть, потому что кое-кто внизу тарахтит посудой.

Эдди погладила его по руке.

– Мне следовало предупредить Джека, что ты дремлешь наверху.

Дремлет? Скорее уж спит беспробудным сном!

– Джек, если у тебя появится минутка… В зале есть столики, с которых нужно убрать.

Джек кивнул и взял пластмассовое ведро, куда складывали грязную посуду. Когда он вошел в зал, сердце его учащенно забилось. Интересно, сколько еще должно пройти времени, чтобы он перестал ощущать на себе любопытные взгляды? Но в закусочной никого не было.

Облегченно вздохнув, Джек убрал со стола, потом направился к стойке бара. Он опустил чашку с кофе в ведро и протянул руку за полной тарелкой – еда остыла, к ней никто даже не притронулся. Картофель фри и чизбургер с дополнительной порцией огурчиков. Кто-то заплатил за еду, но не попробовал и кусочка.

Джек умирал с голоду. Завтрак в тюрьме он пропустил, потому что готовился к освобождению. Он огляделся. «Никто не узнает».

Он схватил горсть картошки и запихнул ее в рот.

– Не смей!

Он замер. За его спиной стояла Эдди. Лицо ее было белым от гнева.

– Не смей трогать ее еду!

Джек непонимающе смотрел на хозяйку.

– Чью еду?

Она молча развернулась, оставив его мучиться неизвестностью.

В пятнадцать лет Томас Макфи знал, что расцветет позже. По крайней мере, он чертовски на это надеялся, потому что когда ты недомерок с цыплячьими ручками – период полового созревания приятным не назовешь.

Да и учеба в девятом классе не сулила ничего хорошего. После экзамена по истории средних веков в прошлом семестре Томас решил, что старшие классы – современное воплощение тяжелых испытаний. Выживают сильнейшие, которые потом поступают в Дартмут или колледж Колби-Сойер, чтобы играть в лакросс. Остальные остаются на обочине – им суждено всю жизнь провести в качестве зрителей.

Но сегодня, стоя на Мейн-стрит после уроков, продрогнув до костей, Томас думал, что Челси Абрамс может захотеть поболеть за неудачника.

Челси была не просто девочкой. Она была умной, красивой, и на уроке по информатике, куда она ходила вместе с Томасом, в ее волосах играли солнечные лучики. Она не тусовалась ни с группой поддержки, ни с зубрилами, ни с умниками. Она дружила только с тремя девочками, включая Джиллиан Дункан, чей отец владел половиной города. Ну и что, что они одевались немного странно, практически во все черное, и обматывались шарфами, – нечто среднее между уродливо раскрашенными готами, которые околачиваются в обкуренных гадюшниках, и поклонницами цыганщины? Томасу лучше других было известно, что внутреннее содержание намного важнее внешнего антуража.

Неожиданно из-за угла показалась Челси с подругами. Даже Джиллиан Дункан шла с ними – в школу она не ходила, сказалась больной, а сейчас волшебным образом выздоровела, встала с постели и вышла на улицу. Изо рта Челси вырывались облачка пара, и каждый принимал форму сердца. Томас встряхнулся и подошел к ней.

Он почувствовал, что ее волосы пахнут корицей, и от этого запаха у него закружилась голова.

– Ты знаешь, что в алфавите все буквы перепутались? – спросил он, словно продолжая начатый разговор.

– Что-что? – удивилась Челси.

– Буквы перепутались. «Т» и «Я» должны стоять рядом.

Девчонки захихикали, а Джиллиан Дункан спросила, точно отрезала:

– Трудно, наверное, быть дебилом? – Потом взяла Челси под руку. – Идем отсюда.

Томас почувствовал, как краска стыда заливает шею. Только не это! Подруги потянули Челси за собой, и он остался один посреди улицы. Оглянулась она или просто поправила ремни рюкзака? Когда девочки переходили улицу, Томас слышал, как смеются ее подружки. Но сама Челси не смеялась.

Кое-что это да значит!

Чарли Сакстон каждый день ел на обед бутерброд с арахисовым маслом, хотя терпеть его не мог. Он поступал так потому, что по какой-то причине его жена Барбара решила, что муж любит арахисовое масло, и каждое утро неизменно заворачивала ему на работу эти бутерброды. Ко Дню святого Валентина она купила крошечные сахарные сердечки с надписями и вот уже целый месяц прикрепляла по одному на мягкий белый хлеб. «Горячая штучка!», «Без ума от тебя!» Чарли поддел сердечко ногтем и прочел вслух написанное на нем послание: «Поцелуй и признайся».

– Только не меня, шеф. Мои губы на замке. – Секретарь участка протиснулась к нему в кабинет и протянула пластиковую папку. – Знаете, меня умиляет, когда мужчина, которому за сорок, смущается. Вот. Только что передали по факсу.

Она закрыла за собой дверь, Чарли вытащил из папки бумаги и принялся просматривать материалы судебного заседания по делу Сент-Брайда. В них указывалось, что его арестовали по обвинению в изнасиловании ученицы, но позже дело переквалифицировали в более легкое правонарушение – сексуальное домогательство.

Чарли позвонил в федеральную прокуратуру Графтона и попросил пригласить к телефону прокурора, упомянутого в судебных материалах.

– К сожалению, ее сейчас нет, она в двухнедельном отпуске. Может, вам кто-то другой может помочь? – уточнила секретарь.

Чарли задумался. Звонок был судьбоносным. Список преступников, осужденных за сексуальное насилие, – документ общедоступный. Это означает, что любой гражданин может обратиться в полицейский участок и узнать, кто занесен в этот список и где этот человек живет. Сегодня утром список пополнился еще одним именем. Несмотря на все секреты Сейлем-Фоллз, которые были известны Чарли по долгу службы, их городок считался тихим колониальным местечком, где никогда ничего не происходило, – именно за это жители его и любили. Как только до мужского населения дойдут слухи о том, что парень, осужденный за изнасилование, поселился рядом с их женами и дочерьми, разразится настоящий скандал.

Он может спровоцировать лавину или дать Сент-Брайду право трактовать сомнения в свою пользу и пару недель понаблюдать за новым горожанином.

– Попросите перезвонить мне, когда она вернется, – сказал он.

Первой викканскими обрядами увлеклась Джиллиан, когда нашла в Интернете сайты о колдуньях-подростках. Это были не сатанинские обряды, как думали взрослые. И не только любовные заклинания, как думали дети. В основу культа легло верование о том, что земля имеет собственную энергию. Если рассматривать викканство с этой точки зрения, в нем нет ничего таинственного. Разве вы никогда не бродили по лесу и не чувствовали, что воздух звенит? Разве не ступали в снег и не ощущали, как земля пытается отнять тепло тела?

Джиллиан была рада, что и Мэг, и Уитни, и Челси разделяли ее верования, но девочки не увлекались культом настолько, насколько увлекалась им Джилли. Для них культ – всего лишь веселье. Для Джиллиан – единственное спасение. И было одно заклинание, о котором она никогда не рассказывала подружкам, заклинание, которое она повторяла каждый божий день в надежде, что однажды оно таки сбудется.

Сейчас, пока отец считал, что она делает уроки, она стояла на коленях на полу со свечой – красной, для храбрости. Из кармана она достала потрепанную фотографию матери. Джилли попыталась представить себе тот день, когда мама последний раз прикасалась к ней, пока видение не стало настолько реальным, что девочке показалось: она чувствует на плече прикосновение ее нежных пальцев.

– Я взываю к Богине Матери и Богу Отцу, – прошептала Джиллиан, втирая пачулевое масло в свечу от середины к концу. – Взываю к силам Земли, Воздуха, Огня и Воды. Взываю к Солнцу, Луне и Звездам – верните мою маму.

Она положила фотографию матери под подсвечник и поставила сверху свечу. Джиллиан представила мамин смех – веселый и заливистый, который всегда напоминал ей море. Потом она посыпала вокруг свечи травы: полынь – для бессмертия, корица – для любви. По комнате разлился аромат, и в голубых языках пламени она увидела себя ребенком.

– Мама, – прошептала Джиллиан, – вернись.

В это мгновение, как и всегда, пламя свечи замерцало.

Дарла Хаднат ворвалась в закусочную подобно урагану.

– Эдди, где ты его прячешь? – крикнула она, расстегивая пальто.

Дарла работала официанткой на подхвате: Эдди обращалась к ней за помощью, когда видела, что сама справиться не может. Однако сейчас Эдди не помнила, чтобы звала Дарлу.

– Зачем ты пришла?

– Ты же сама просила меня на прошлой неделе, забыла? – удивилась Дарла и поправила свою форму, которая плотно обтягивала ее грудь. – Говорила, что тебе нужно будет уйти. Но сначала я хочу узнать все о парне, которого ты наняла.

– Господи боже, на улицах что, плакаты развесили?

– Эдди, перестань! В таком городишке, как наш… даже заусеница у соседа не останется незамеченной. Высокий красивый блондин, явившийся из ниоткуда… Неужели ты думаешь, что это не вызывает любопытства?

Эдди принялась протирать сиденья в кабинке.

– И что болтают люди?

Дарла пожала плечами.

– Я слышала версии, что это твой бывший муж, брат Амоса Дункана и представитель «Паблишерс-клиарингхауз-прайз», приехавший вручать выигрыш в лотерею.

Эдди громко засмеялась.

– Если он и брат Амоса Дункана, то об этом мне ничего не известно. Мой бывший муж… Что ж, это интересная версия, поскольку замужем я никогда не была. И могу заверить тебя, что я не стала богаче ни на один миллион долларов. Дарла, это просто парень, которому не повезло.

– Значит, ты не с ним идешь сегодня на свидание?

Эдди вздохнула.

– Я сегодня не иду на свидание. Точка.

– А вот для меня это новость.

Эдди вздрогнула, когда в дверь стремительно вошел Уэс Куртманш. Он уже снял форму и надел модный пиджак и галстук.

– Я четко слышал, что ты обещала пойти в среду на свидание со мной. Дарла, сегодня среда?

– По-моему, да, Уэс.

– Тогда идем. – Уэс поморщился. – Эдди, может, сходишь переоденешься?

Эдди не сдвинулась с места.

– Ты, наверное, шутишь. Неужели ты мог подумать, что я пойду на свидание с человеком, который бросил моего отца за решетку?

– Эдди, это моя работа. А это… – Он наклонился ближе и понизил голос до шепота. – Удовольствие.

Эдди перешла к следующему столику.

– Я занята.

– Дарла пришла тебе помочь. И, насколько я слышал, ты наняла нового посудомойщика.

– Именно поэтому я и должна остаться. Чтобы приглядывать за ним.

Уэс накрыл лежащую на столе руку Эдди ладонью, заставив ее остановиться.

– Дарла, ты присмотришь за новеньким, верно?

Дарла опустила ресницы.

– Я… могла бы кое-чему его научить.

– В этом я не сомневаюсь, – пробормотала себе под нос Эдди.

– Тогда идем. Ты же не хочешь, чтобы я подумал, будто ты не желаешь идти на свидание со мной? Не хочешь?

Эдди посмотрела ему в глаза.

– Уэс, – сказала она, – я не желаю идти на свидание с тобой. Он засмеялся.

– Господи боже, Эдди, ты меня еще больше заводишь, когда злишься.

Эдди закрыла глаза. Было нечестно в такой день послать к ней еще и Уэса. Даже у Иова терпение не безгранично. Но Эдди знала и другое: если она откажется, Уэс останется здесь на весь вечер и будет действовать ей на нервы. Чтобы избавиться от него, проще пойти на свидание, а потом, как только подадут закуски, сказаться больной.

– Ты победил, – уступила Эдди. – Я только предупрежу Делайлу, куда ухожу.

Не успела она дойти до кухни, как появился Джек с ее курткой. Увидев в зале посторонних, он побледнел и втянул голову в плечи.

– Делайла велела принести вам куртку, – пробормотал он. – Она сказала, что ничего страшного не произойдет, если вы немного прогуляетесь и отдохнете от работы.

– Ох, спасибо. Хорошо, что ты пришел. Я хочу познакомить тебя с Дарлой.

Дарла протянула руку, но Джек свою не подал.

– Очень приятно, – сказала Дарла.

– А это Уэс, – бросила Эдди, натягивая куртку. – Ладно. Давайте покончим с любезностями. Дарла, передашь Делайле, чтобы она в восемь уложила Хло?

Похоже, никто ее не услышал. Дарла, пройдя за стойку, сделала громче телевизор, Уэс искоса поглядывал на Джека, который, казалось, пытался вжаться в трещины на линолеуме.

– Мы раньше не сталкивались? – поинтересовался наконец Уэс.

Джек втянул голову в плечи, не решаясь встретиться с ним взглядом.

– Нет, – ответил он и принялся тереть стол. – Не думаю.

Дело не в том, что Уэс Куртманш был таким уж ужасным, – он просто не подходил Эдди, однако ни ее слова, ни поступки не могли убедить его в этом. Через двадцать минут свидания с Уэсом Эдди поняла, что она стучится в запертую дверь.

Они прогуливались по городу, попивая из стаканчиков горячий шоколад. Эдди поглядывала сквозь деревья парка на светящиеся окна закусочной, которые напоминали праздничные подсвечники.

– Уэс, – в шестой раз сказала она, – мне действительно нужно идти.

– Три вопроса. Всего три крохотных вопросика, чтобы я лучше тебя узнал.

Она вздохнула.

– Хорошо. Но потом я уйду.

– Дай мне минутку. Я должен удостовериться, что они правильные. – Они уже завернули за угол парка, когда Уэс снова заговорил. – Почему ты осталась в закусочной?

Вопрос удивил Эдди, она ожидала чего-то более остроумного. Поднимающийся из стаканчика пар окутывал ее лицо пеленой таинственности.

– Наверное, потому, – медленно сказала она, – что мне некуда было ехать.

– Откуда ты знаешь, если всю жизнь занимаешься только закусочной?

Эдди покосилась на него.

– Это уже второй вопрос?

– Нет, первый, подпункт «б».

– Трудно объяснить это человеку, который никогда не работал в закусочной. Ты привязываешься к любовно созданному тобою месту, куда люди могут прийти и чувствовать себя как дома. Привыкаешь наблюдать за Стюартом и Уоллесом… или студентом, который в дальнем углу каждое утро читает Ницше. Или к тебе и другим полицейским, которые заглядывают сюда выпить чашечку кофе. Если я уеду, куда все будут ходить? – Она пожала плечами. – В некотором роде эта закусочная – единственный дом, который знает моя дочь.

– Но Эдди…

Она откашлялась, не дав ему закончить фразу.

– Второй вопрос?

– Если бы ты могла быть кем угодно, кем бы ты была?

– Мамой, – после секундной заминки ответила она. – Я была бы мамой.

Уэс свободной рукой обхватил ее за талию и улыбнулся. Его зубы казались такими же белыми, как серп месяца над их головами.

– Ты, похоже, читаешь мои мысли, дорогая, поэтому это дает мне право на третий вопрос. – Он прижал губы к ее уху, его слова ласкали ее кожу. – Как ты по утрам любишь яйца?

«Он слишком близко». У Эдди в горле встал ком, а кожа покрылась холодным потом.

– Неоплодотворенными! – выпалила она, ткнув его в бок локтем.

И бросилась к желтым окнам закусочной, словно моряк с затонувшего корабля, когда видит маяк: в нем вспыхивает надежда, и он плывет к спасительным берегам.

Джек с Делайлой стояли рядом и резали лук: после обеда толпа посетителей поредела, и они воспользовались моментом, чтобы сделать заготовку для завтрашнего супа. От лука у Джека щипало в носу, на глазах выступили слезы, но это все равно лучше, чем оказаться зажатым в угол горячей Дарлой. Делайла кончиком ножа указала на место совсем рядом с Джеком.

– Она умерла прямо здесь, – сказала Делайла. – Вошла, отругала Роя и упала на пол.

– Но это не ее вина, что Рой положил на тарелку не тот заказ. Делайла искоса взглянула на собеседника.

– Неважно. Рой был слишком занят, так все навалилось, и не собирался выслушивать замечания еще и от Маргарет, поэтому просто ответил: «Хочешь горошка? Вот твой чертов горошек!» – Я бросил в нее кастрюлю. – Делайла сложила нарезанный лук в ведерко. – Он не хотел ее бить. Он просто вспылил. Но, похоже, для Маргарет удар оказался слишком сильным. – Она протянула Джеку еще одну луковицу. – Врач сказал, что у нее сердце было, словно тикающая бомба, готовая взорваться в любую минуту, оно бы все равно остановилось, даже если бы они с Роем не повздорили. Говорят, что в тот день перестало биться ее сердце, но на самом деле мне кажется, что это остановилось сердце Роя. Всем известно, что в случившемся он винит только себя одного.

Джек задумался о том, насколько, должно быть, тяжело жить, зная, что во время последнего разговора с женой ты бросил в нее чугунную кастрюлю.

– Достаточно одной секунды, чтобы вся жизнь перевернулась с ног на голову, – согласился Джек.

– Какая глубина мысли для обычного посудомойщика! – Делайла искоса взглянула на него. – Откуда ты приехал?

Рука Джека соскользнула, и он порезался. Из раны хлынула кровь. Он поспешно отдернул руку, чтобы не запачкать еду.

Делайла засуетилась вокруг Джека, протянула ему чистую салфетку, чтобы остановить кровь, и настояла на том, чтобы он подержал руку под струей воды.

– Ерунда, – заверил Джек. Он поднес палец ко рту и пососал порез. – Должно быть, Эдди пришлось нелегко.

– Что? Ты имеешь в виду смерть матери? По правде сказать, у нее хоть появилось, чем себя занять. После Хло. – Делайла взглянула на Джека. – Ты знаешь о Хло?

Джек слышал, как нежно и ласково Эдди разговаривает с Хло, – настоящая любящая мать.

– О ее дочери, да? Пока нам встретиться не довелось, но, похоже, она живет где-то в доме.

– Хло была дочерью Эдди. Она умерла, когда ей было десять. Эдди была просто раздавлена. Она два года провела взаперти в своем доме, в одиночестве, в окружении лишь собственного горя. Пока не умерла ее мать и Эдди не пришлось заботиться о Рое и взвалить на себя закусочную.

Джек настолько сильно прижал салфетку к порезу, что почувствовал биение собственного пульса. Он подумал о тарелке, с которой стащил сегодня картошку. О тарелке, полной нетронутой еды. Вспомнил, как несколько раз слышал, что Эдди разговаривает с девочкой, которой не существует.

– Но…

Делайла подняла руку.

– Знаю. В округе считают, что у Эдди поехала крыша.

– А вы так не думаете?

Повариха несколько секунд покусывала нижнюю губу, не сводя глаз с перевязанной руки Джека.

– Я считаю, – наконец произнесла она, – что у каждого свои призраки.

Перед тем как выключить печь и уйти с Дарлой, Делайла сделала Джеку бутерброд. Сейчас он сидел на стуле, рядом с местом Хло, и наблюдал за тем, как Эдди готовит закусочную к закрытию. Она переходила от столика к столику, подсыпала в сахарницы сахар и доливала в бутылочки кетчуп, двигаясь в такт рекламе по телевизору.

Со свидания она пришла молчаливая и расстроенная. Настолько расстроенная, что сперва Джек подумал, что она все о нем узнала. Но видя, как ожесточенно она взялась за работу, он понял, что это обыкновенное самобичевание: как будто она обязана работать в два раза прилежнее, чтобы компенсировать несколько часов отдыха.

Джек поднес гамбургер ко рту и откусил. Эдди уже принялась за солонки, досыпая туда рис, чтобы соль не слеживалась. Из телевизора через встроенные колонки донеслась музыкальная заставка к викторине «Рискуй!», и Джек, сам того не замечая, собрался. В студии в безукоризненном костюме появился Алекс Требек. Он поприветствовал троих участников и указал на табло, где вспыхнули категории первого раунда.

«Люди научились обрабатывать этот металл в 1500 году до Р. X.».

– Железо, – произнес Джек.

Один из участников нажал кнопку.

– Железо, – повторила женщина слова Джека.

– Верно! – воскликнул Алекс Требек.

Эдди посмотрела на Джека, потом на телевизор и улыбнулась.

– Любишь викторины?

Джек пожал плечами.

– Наверное.

«В 1950-х годах эта калифорнийская компания стала первой винодельческой компанией, самостоятельно изготавливающей бутылки для своей продукции».

– «И-энд-Джей Галло».

Эдди поставила на стол солонку, которую держала в руках.

– Ты не просто любишь викторины, – сказала она, останавливаясь у Джека за спиной, – ты настоящий знаток.

«Девять из двенадцати глав этой библейской книги посвящены мечтам и видениям в Вавилоне».

– Книга пророка Исайи? – предположила Эдди.

Джек покачал головой.

– Даниила.

«В оригинальном еврейском написании каждая новая строка трех частей его «Плача» начинается с новой буквы, начиная с первой "алеф"».

– «Плач Иеремии».

– Ты хорошо знаешь Библию, – заметила Эдди. – Ты что, священник?

Джек невольно рассмеялся.

– Нет.

– Какой-нибудь профессор?

Джек прикрыл рот салфеткой.

– Я посудомойщик.

– В таком случае кем ты был вчера?

«Заключенным», – подумал Джек, но опустил глаза и сказал:

– Просто человеком, который не любил делать то, что приходилось делать.

Она улыбнулась, удовлетворенная ответом.

– Мне повезло.

Эдди взяла швабру, которую он принес из кухни, и начала тереть линолеум.

– Я вымою.

– Ешь давай, – возразила Эдди. – Я сама.

Такие мелкие проявления заботы могут сломать его. Он чувствовал, что крошечные трещинки уже начали появляться в его панцире, который он пообещал не снимать, чтобы больше никто не смог подобраться достаточно близко и ранить его. Но вот появилась Эдди, которая верит ему на слово и делает за него работу, – хотя, по словам Делайлы, судьба была к ней не слишком-то благосклонна.

Ему хотелось хоть как-то ее поддержать, сказать, что он все понимает, но после года молчания слова не так просто слетали с его губ. Поэтому он очень медленно взял горсть картофеля фри и положил на нетронутую тарелку Хло. Через секунду он положил туда и свой соленый огурец. Когда Джек закончил, то заметил, что Эдди наблюдает за ним, опершись на швабру. Она была готова ринуться в бой.

Эдди подумала, что он смеется над ней. Это читалось в глубине ее глаз, опухших и покорных. Пальцы сжимали деревянную ручку швабры.

– Я… брал у нее в обед, – произнес Джек.

– У кого?

Едва слышный шепот.

Джек не стал отводить взгляд.

– У Хло.

Эдди ничего не ответила, только крепче сжала швабру и начала елозить ею по полу. Она мыла линолеум, пока он не заблестел, пока лампы на потолке не отразились в ведре с остатками средства для мытья, пока у Джека не заболели глаза смотреть, как она яростно и одновременно равнодушно моет пол, – она так сильно напомнила Джеку его самого.

К тому времени, как Эдди закрыла и заперла за собой дверь, на улице повалил снег. Огромные снежинки, сцепившись в полете, напоминали ловких парашютистов. Эдди мысленно застонала. Это означало, что завтра придется подняться пораньше и чистить тротуар.

Джек стоял чуть в стороне, отогнув отвороты спортивной куртки, чтобы прикрыть шею от холода. Эдди была абсолютно уверена, что не стоит ворошить чужое прошлое, – она сама являлась образчиком «могилы», умеющей хранить тайны. Она понятия не имела, что за человек появился в Нью-Хэмпшире зимой без пальто; она никогда не встречала человека, который был бы настолько умен, что знал все ответы на вопросы викторины, но согласился на черную работу за гроши. Если Джек предпочитает не высовываться – на то его воля.

И она не станет размышлять о его нетривиальной реакции на Хло.

– Что ж, до завтра, – попрощалась она.

Казалось, Джек не услышал. Он стоял к ней спиной, вытянув перед собой руки, и Эдди с изумлением поняла, что он ловит снежинки.

Когда последний раз она думала о снеге не как о докучливой помехе?

Она открыла дверцу машины, завела мотор и аккуратно выехала с парковки. Позже она не могла вспомнить, что заставило ее посмотреть в зеркало заднего вида. Если бы не свет фонаря, стоящего перед закусочной, она бы, наверное, не заметила, что Джек сидит на бордюре, втянув голову в плечи.

Чертыхнувшись, Эдди резко повернула влево, объехала парк и вернулась к закусочной.

– Тебя подвезти?

– Нет, спасибо.

Эдди вцепилась в рулевое колесо.

– Тебе негде переночевать, да? – Он не успел возразить, как она вышла из машины. – Я случайно знаю свободную комнату. Плохая новость заключается в том, что там есть еще один жилец, чей нрав нельзя назвать веселым. Хорошая – в том, что если среди ночи проголодаешься, то можно поживиться в кухне. – Во время своей речи Эдди снова отперла закусочную и переступила через порог. Она заметила, что Джек, весь в снегу, в нерешительности застыл за ее спиной. – Послушай, моему отцу нужна компания. На самом деле это ты делаешь мне одолжение.