Текст книги "Жестокие игры"

Июль 1999 года
Лойал,
Нью-Хэмпшир

– Джек, – сказал полицейский, – загляни в участок.

Джек, прижимая плечом мобильный телефон к уху, продолжал запихивать в портфель бумаги.

– Не могу. У меня сегодня назначена встреча. Давай встретимся в зале.

С тех пор как Джей Кавано переехал в Лойал и получил должность детектива, у них с Джеком сложились добрые, приятельские отношения: они частенько вместе ходили поиграть в теннис – «постучать мячиком о стену», а потом отправлялись посетовать за кружкой пива на то, что в городе мало одиноких женщин.

– Ты должен приехать прямо сейчас.

Джек хмыкнул.

– Милый, я и не знал, что тебе так невтерпеж.

– Заткнись, – оборвал его Джей, и впервые Джек заметил, что приятель на взводе. – Послушай, это не телефонный разговор. Объясню, когда ты приедешь.

– Но…

В ответ раздались гудки.

– Черт, – пробормотал Джек, – тогда молись, чтобы дело того стоило!

Они познакомились, когда детектив явился в школу побеседовать о мерах безопасности на Хэллоуин. Джей стал для Джека старшим братом, которого у него никогда не было. Летом, в жару, они отправлялись на школьной спасательной шлюпке порыбачить на большеротого окуня. Держа в руках удочки и попивая пиво, они строили невообразимые планы, как завлечь красивейшую из актрис, Хизер Локлир, в этот городишко.

– Думаешь, ты когда-нибудь остепенишься? – однажды спросил Джек.

Джей засмеялся.

– Я уже настолько остепенился, что пустил корни. В Лойал никогда ничего не происходит.

Как только Джек вошел в кабинет приятеля, тот сразу же вскочил с места. Он смотрел на книжную полку, на ковер, на куртку Джека… только не ему в глаза.

– Что такого важного ты хотел мне сообщить, что это, черт побери, не могло подождать?

– Давай пройдемся.

– А почему мы не можем поговорить прямо здесь?

Джей скривился.

– Пожалуйста, сделай мне одолжение.

Он проводил Джека в зал совещаний. Там стоял стол, стулья и магнитофон.

Джек усмехнулся.

– Я должен исполнить роль полицейского? – Он скрестил руки на груди. – У вас есть право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. У вас есть право на адвоката.

Он притих, когда Джей отвернулся.

– Эй! – негромко окликнул его Джек. – Что, черт побери, произошло?

Когда Джей снова посмотрел на него, лицо его было невозмутимым.

– Кэтрин Марш утверждает, что у вас была любовная связь.

– Что-что утверждает Кэтрин Марш? – Джеку понадобилась всего секунда, чтобы обвести взглядом пустую комнату, магнитофон, бесстрастное лицо приятеля. – Я… Ты же меня не арестуешь? Нет?

– Нет. Мы просто беседуем. Я хочу услышать твою версию событий.

У Джека помимо воли бешено забилось сердце.

– Я даже подумать не мог… Ради бога, Джей… Она же… Она же школьница! Клянусь, я никогда и пальцем к ней не прикасался! Не знаю, с чего у нее появились подобные мысли.

– Исходя из имеющихся улик, тебе будет предъявлено обвинение, – сухо сообщил Джей. И добавил уже мягче: – Наверное, тебе следует нанять адвоката, Джек.

Джека захлестнула волна ярости.

– Зачем ты звал меня поговорить, если в любом случае собираешься арестовать?

Между ними повисло молчание, и Джек внезапно понял, почему Джей просил изложить его версию событий: дело тут не в дружбе, а в том, что признание Джека можно было бы использовать против него в суде.

Лойал, живописный городок с магазином, неизменным деревянным мостом и рядом белых, обшитых сайдингом зданий, расположенных чуть в стороне от городского парка, – словно зеркальное отражение архитектуры Уэстонбрукской академии. Дом Джека располагался на пригорке. С его крыльца можно было увидеть дом, где жила Кэтрин Марш со своим отцом, преподобным Эллидором Маршем.

Больше всего Джеку нравилось в этом городе то, что когда он шел по улице, то всегда с кем-нибудь здоровался. Если не с учениками, то с владелицей местного магазина. С начальником почты. С пожилыми братьями-близнецами, которые никогда не были женаты и служили кассирами в банке, сидя в соседних окошках.

Однако сегодня он шел, втянув голову в плечи и опасаясь встретить знакомых. Он прошел мимо группы подростков и почувствовал, как они повернули головы ему вслед. Он шарахнулся от хозяйки магазина и залился краской стыда, когда она перестала подметать и подняла на него глаза. «Я невиновен!» – хотелось ему закричать, но его крик ничего бы не изменил. Окружающих не интересовала правда, когда можно было порадоваться невезению другого.

Дом Кэтрин Марш утопал в розах, которые тянулись к небу. Он решительно постучал в дверь и отступил, когда открыла сама Кэтрин.

Она была юная и красивая. Казалось, ее кожа светится изнутри. У Джека мгновенно всплыли воспоминания о том, как он обнимал ее после особенно удачного гола, как натягивался свитер на обтянутой бюстгальтером груди.

Ее лицо расплылось в широкой улыбке.

– Тренер!

Он открыл было рот, чтобы бросить ей в лицо обвинение, спросить «За что?», но слова застряли в горле. За спиной Кэтрин появился Эллидор Марш во всем своем гневе фундаменталиста.

– Преподобный… – начал Джек.

Похоже, Эллидор только этого и ждал. На мгновение на его лице отразилась идущая внутри борьба, а потом он ударил Джека в лицо.

Кэтрин закричала, когда Джек скатился по ступенькам в заросли роз. Колючки впились в его легкие шерстяные брюки. Он сплюнул кровь и вытер ладонью рот.

Кэтрин попыталась кинуться к нему, но отец оттолкнул ее. Джек посмотрел на священника.

– Этому учит вас Господь?

– Гореть вам в аду! – выкрикнул тот в ответ.

За несколько недель до этого Джек рассказывал десятиклассницам о Древней Греции, в частности о Пелопоннесской войне. Он стоял у доски, и от июльской жары рубашка прилипала к телу.

– Спартанцы были недовольны подписанным договором, а жители Афин мечтали обладать определенной властью… – Он обвел взглядом блестящие от пота лица учениц. – Похоже, никто из присутствующих меня не слушает.

Джек поморщился, заметив, что одна из девушек от жары стала клевать носом. Он и сам не любил эти летние семестры, заведенные в Уэстонбруке для того, чтобы дать возможность ученикам подтянуть хвосты перед поступлением в колледж. Древние стены Уэстонбрука, классы, больше похожие на душегубки, никак не располагали к получению знаний.

Кэтрин Марш, чопорно скрестив ноги, сидела за первой партой. На форменном жакете – крахмальный отложной воротничок.

– Доктор Сент-Брайд, – простонала она, – что такого интересного и важного в войне, которая произошла больше двух тысячелетий назад в чужой стране? Я имею в виду, что это не история нашей страны. Зачем нам ее учить?

По классу пробежала волна одобрения. Джек оглядел раскрасневшиеся лица.

– Хорошо, – решительно заявил он, – пойдемте на поле.

У него не было никакого определенного плана, он всего лишь хотел, чтобы ученицы сняли надоевшую форму и переоделись во что-то более удобное. Купальники – самый лучший вариант, у каждой в шкафчике висел купальник. Но он отлично понимал направление их мыслей: они скорее позволят отсечь себе левую руку, нежели предстанут перед одноклассницами, которые худее, выше или обладают более соблазнительной фигурой, почти в неглиже. Тем более перед учителем-мужчиной. Внезапно Джека осенило, как и приличия соблюсти, и девочкам помочь. Вполне пристойный способ, которым можно воспользоваться на уроке истории.

Он отвел их в столовую, где местные жительницы скрученными артритом руками нарезали капусту.

– Дамы, – заявил он, входя в столовую, – нам нужно несколько скатертей.

Его послали в главный зал, где питались ученики с первого по шестой класс. Здесь лежали аккуратно сложенные стопки скатертей. Джек взял скатерть. Потом потянулся за следующей, и еще за одной, пока все ученицы класса не получили по скатерти.

– В чужой стране жить – чужие обычаи любить. А если уж речь зашла о Греции… – Он взял скатерть и завернулся в нее. – Опля! Вот вам и тога.

Он отвел их в раздевалку для девочек.

– Я хочу, чтобы все переоделись в купальники, а потом обмотались скатертями. На всякий случай возьмите с собой школьную форму.

– На какой случай?

Джек усмехнулся.

– На случай, если придется спешно отступать, скрываясь от полиции нравов.

«Или директора школы», – про себя добавил он.

– Тогда сразу можете нарисовать мне на лбу букву «Н», – пробормотала одна, – что означает «неудачница».

Ученицы потянулись в раздевалку, а потом стали выходить одна за другой, каждая со свертком одежды.

– Ну? – спросил Джек. – Уже лучше?

Последней из раздевалки показалась Кэтрин Марш. Она была, как и все, в тоге… но без купальника. Проходя мимо Джека, она обнаженным плечом, гладким и загорелым, коснулась его руки.

Джек спрятал улыбку. Девочки в этом возрасте – особенно влюбчивые – становятся такими же «ловкими», как паровой каток.

Он повел их на футбольное поле, где они положили школьную форму на землю и построились.

– Начнем. Сначала благодаря мирному договору, подписанному спартанцами, вы жили в мире и согласии. – Он разделил девочек на две группы. – Вы спартанцы, – сказал он первой группе, – и хотите вести войну на суше, потому что хороши в наземной битве. А вы, – он кивнул афинянам, – предпочитаете морское сражение, потому что именно в этом вам нет равных.

– Но как нам узнать, кого убивать? – спросила одна из учениц. – Мы все одинаковые.

– Отличный вопрос! Однажды дружелюбный сосед может превратиться во врага только из-за политических разногласий. И что в таком случае делать?

– Прежде чем доставать меч, спросить?

Джек встал за спиной у задавшей вопрос и сделал вид, что перерезает ей горло.

– А в следующую секунду ты уже мертв.

– Держаться своих! – выкрикнула другая.

– Быть крайне осторожным!

– Нанести удар первым!

Джек улыбнулся. Ученицы все больше оживлялись, участвуя в воображаемом сражении, и наконец принялись чуть ли не кататься по футбольному полю, оставляя на скатертях зеленые пятна от травы. Потом обессиленно повалились на траву, глядя на перистые облака, раскинувшиеся по небу, словно длинные руки и ноги балерин.

На Джека упала чья-то тень. Он повернулся и увидел Херба Тейера, директора академии Уэстонбрук.

– Доктор Сент-Брайд, на одно слово.

Они отошли в сторону.

– Боже, Джек! Ты хочешь, чтобы на нас подали в суд?

– За что? За урок истории?

– С каких это пор в учебный план включили раздевание?

Джек покачал головой.

– Переодевание. Это разные вещи. Дети в этом возрасте, как щенки; чтобы заставить работать их мозги, сначала нужно, чтобы взыграла кровь. В такую жару сидеть в классе – самоубийство. – Он выдал свою самую лучезарную улыбку. – Это все равно что ставить пьесу Шекспира.

Херб вытер мокрый лоб.

– Джек, меня единственное беспокоит: чтобы они из-за твоей боевой подготовки не забыли то, чему ты их учишь. Удостоверься, что они надели форму, прежде чем отправлять их на полосу препятствий. – Он пошел, но в последний миг обернулся. – Я понимаю, что и зачем ты делаешь. Но человек, который сейчас переходит улицу и явился только ко второму акту, увидит совершенно другую картину.

Джек дождался, пока директор уйдет. Потом подошел к ученицам, на лицах которых читалось живое любопытство.

– Кто вышел победителем? – спросила Кэтрин Марш.

– Доктор Тейер не против нашего воображаемого сражения, но настоятельно рекомендует вам надеть школьную форму.

Девочки застонали, но все же стали собирать одежду, которую принесли с собой на поле.

– Нет, – сказала Кэтрин, – я спрашивала, кто выиграл войну.

– Пелопоннесскую? Никто. Обе стороны полагали, что их стратегии истощат силы противника и заставят его сдаться. Но прошло десять лет, а никто никому не уступил.

– Вы имеете в виду, что они продолжали воевать, потому что ни одна из сторон не хотела уступать?

– Да. Когда был подписан мирный договор, речь уже шла не о том, кто прав, а кто нет, просто хотелось положить конец войне. – Он хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание. – А сейчас одеваться!

Девочки потянулись в раздевалку. «Красота – это правда, а правда – красота», – подумал Джек, глядя им вслед. Он прошел чуть вперед и почувствовал, что на что-то наступил. Кусочек материи, красный атласный бюстгальтер, случайно оброненный одной из девочек. К внутреннему шву была пришита бирка с именем – обязательное требование для всех учениц закрытого учебного заведения. «Кэтрин Марш», – прочел Джек. Он покраснел и засунул находку себе в карман.

Офис Мелтона Спригга даже при самом широком полете фантазии не производил должного впечатления. Он располагался прямо над китайским ресторанчиком, и в нем было не продохнуть от запаха классического блюда сычуаньской кухни – курицы гун-бао. Кондиционера здесь не было, на полу и столе валялись бумаги, и стоял всего лишь один шкаф.

– Давно хочу здесь убрать, – пропыхтел он, сбрасывая стопку журналов со стула.

На долю секунды Джеку захотелось сбежать, но он сел и положил руки на подлокотники кресла, чтобы успокоиться.

– Ну-с, – произнес Мелтон, – чем могу вам помочь?

Джек только сейчас понял, что еще не произнес ни слова, они будто прилипли к нёбу.

– Похоже, мне скоро предъявят обвинение.

Мелтон осклабился.

– Отлично! Вот если бы вы сказали, что хотите заказать свинину по-пекински, то обратились бы не по адресу. Почему вы так решили?

– Меня пригласили в полицию… поговорить… несколько дней назад. Одна девочка, моя ученица, намекнула, что она и я… что мы с ней…

Мелтон присвистнул.

– Дальше я догадываюсь.

– Я этого не делал, – стоял на своем Джек.

– Давайте не будем торопить события.

Несмотря на жару, Джек решил выйти на пробежку. Он надел старый тонкий вязаный свитер, который носил еще в колледже, шорты и побежал на восток от дома. Он пробежал четыре километра, шесть, десять… Пот застил глаза, он задыхался. Он был уже за городом, но все продолжал бежать. Дважды обогнул пруд. И когда понял, что как ни старайся, но от страха не убежишь, упал около воды, обхватил голову руками и заплакал.

Кэтрин Марш отчетливо помнила день, когда Джек Сент-Брайд прикоснулся к ней.

Она была нападающей, не сводила глаз с мяча, полная решимости забить гол в ворота противника, и совершенно не заметила, как на нее наскочила исполненная такой же решимости игрок другой команды. Они с громким стуком ударились головами, и это было последним, что слышала Кэтрин, прежде чем потерять сознание. Когда пришла в себя, над ней уже склонился тренер. Его золотистые волосы, словно нимб, сверкали на солнце – так всегда в фильмах выглядит герой, который приходит на помощь.

– Кэтрин, – позвал он, – ты как?

Сначала она даже ответить не могла, потому что его руки ощупывали ее тело, проверяя, нет ли переломов.

– Похоже, у тебя напухла лодыжка, – сказал он. Потом стянул бутсы, носок и стал внимательно разглядывать ее потную ногу, словно принц ножку Золушки. – Ничего страшного. Все отлично, – констатировал он.

А Кэтрин подумала: «Да, рядом с вами».

Она понимала, что между ними особые отношения: он оставлял ее после тренировок, чтобы отработать удар, а иногда даже приобнимал за плечи, когда они вместе возвращались с футбольного поля. Когда она призналась, что подумывает о том, чтобы переспать с Билли Хейнсом, именно тренер отвез ее в соседний городок, чтобы купить противозачаточные таблетки. Сперва, правда, не хотел, но потом согласился, потому что она ему небезразлична. А когда спустя два дня Билли ее бортанул, тренер позволил ей порыдать на своем плече.

Она неоднократно в течение дня задавалась вопросом, куда он дел бюстгальтер, который она потеряла после урока истории. Он совершенно случайно выпал из вороха ее одежды… или, может быть, как казалось уже сейчас Кэтрин, это вмешалась сама судьба. Она заметила отсутствие бюстгальтера и вернулась на поле, чтобы подобрать его, и как раз в это время тренер поднял его и положил в карман. Она почему-то отвернулась и не стала требовать свою вещь назад. Может быть, он спит, сунув его под подушку. Может быть, тонкий шелк струится сквозь его пальцы, а он представляет, что это ее кожа.

Вчера Кэтрин в школу не ходила. Отец не разрешил. Может, оно и к лучшему, поскольку она не знала, что сказать Джеку. До нее дошли слухи, что его в наручниках бросили за решетку, как настоящего преступника. Если бы Кэтрин была там, она бы упала на колени и целовала каждый участочек его запястья, которого касался холодный металл. Она бы молила, чтобы наручники надели на нее. Она бы на все пошла, чтобы доказать, как сильно она его любит. На все.

Джек так близко наклонился к Мелтону Сприггу, что смог разглядеть узор на галстуке-бабочке, который надел адвокат.

– Я этого не делал, – сквозь зубы процедил он. – Неужели мои слова ничего не значат?

– Я просто говорю, что в наше время существует много способов заставить присяжного понять, почему мужчина… взрослый мужчина… заинтересовался девушкой намного моложе его.

– Отлично! Можете использовать эту линию защиты для того, кто действительно виновен.

Джек опустился на стул, полностью разбитый. Сегодня лучший друг предъявил ему обвинение в сексуальном домогательстве. Обвинение было предъявлено официально. Его банковский счет уменьшился на пять тысяч долларов – сумму залога.

На запястьях остались следы от наручников, в которых его ввели в зал суда.

– Мы будем бороться или нет? Так, по-вашему, выглядит система правосудия? Выслушиваются обе стороны. Но кто станет слушать, что говорит пятнадцатилетняя девочка?

Мелтон кивнул и улыбнулся, стараясь ободрить клиента. И не стал ему говорить то, что думал на самом деле: все обязательно поверят тому, что говорит Кэтрин Марш, просто потому, что ей всего пятнадцать.

– Начну без экивоков, – заявил Херб Тейер. – Все чертовски странно!

Наконец-то кто-то был с ним согласен.

– Ты мне говоришь! – воскликнул Джек. – Вчера мне пришлось явиться в участок, чтобы Джей Кавано зачитал мои права. Господи боже, еще в субботу мы играли с ним в теннис, а сейчас он заводит на меня дело. – Едва начав говорить, Джек почувствовал, что его прорвало. – Херб, для меня это словно гром среди ясного неба. Понятия не имею, о чем думает эта девчонка!

– Что у вас близкие отношения, – заявил Херб.

– Но ты же… ты же не веришь ее словам, не веришь?

– Боже, Джек, нет, конечно же! Я просто говорю, что понимаю, как… остальные… могут прийти к другому выводу.

Джек вскочил и начал расхаживать по кабинету. На полке за его спиной стояли трофеи за победу в окружном чемпионате по женскому футболу. Каждый – результат тесных взаимоотношений, которые Херб сейчас ставит под сомнение.

– Я никогда и пальцем ее не трогал.

Херб взглянул в окно, где несколько учениц ели свой завтрак.

– Знаешь, – негромко произнес он, – ты лучший учитель школы. Ты можешь заинтересовать девочек, как никто другой.

Джек почувствовал, как начинает закипать кровь: он неожиданно осознал, что одним увольнением дело не ограничится.

Директор взял ручку и постучал ею по крышке письменного стола.

– Послушай, Джек, я тебе верю. Но родители хотят знать, почему школа принимает на работу учителей с сомнительной репутацией. И Эллидор Марш дышит мне в спину…

– Эллидор Марш гребаный фундаменталист, который не имеет права быть священником в частной гимназии!

– Он еще и отец, который полагает, что его пятнадцатилетняя дочь занималась сексом с человеком вдвое старше ее, которому пристало быть умнее.

Обвинение черным облаком повисло между ними.

– Это бездоказательно! – заявил Джек, и у этих слов был странный привкус.

Херб старательно отводил взгляд.

– Попытайся поставить себя на мое место, Джек. Репутация школы пострадает, если здесь будет работать учитель, которого обвиняют в сексуальном домогательстве. – Он обошел стол. – Если я как-то еще могу помочь…

– Не нужно делать мне одолжений! – отрезал Джек и вышел, не дослушав Херба.

Анна-Лиза Сент-Брайд на самом деле была знакома с Брук Астор. В спальне у нее лежала настоящая шкура тигра, которого муж застрелил на сафари. У нее была квартира на Верхнем Ист-Сайде, которая попадала на страницы «Архитектурного дайджеста» чаще, чем модные квартиры на Грейси-сквер. Но самое удивительное в Анне-Лизе было не это. Интереснее было то, что она жила вместе с бывшей любовницей своего мужа, ставшей теперь ее лучшей подругой. Или то, что среди проституток у нее было столько же знакомых, сколько и среди дебютанток высшего света. Она была хорошо известна своей десятилетней «священной войной» против насилия над женщинами. В самых неблагополучных районах Нью-Йорка благодаря кошельку и железной воле Анны-Лизы было организовано двадцать кризисных центров, где помогали жертвам насилия.

Поэтому когда Джек на пороге своего дома увидел мать, то замер, мягко говоря, словно громом пораженный.

Ее решимость приехать поддержать сына – еще не зная всех подробностей – тронула Джека до глубины души. При одном взгляде на мать он почувствовал, как стена, которую он возвел вокруг себя, начинает рушиться. Он нагнулся поцеловать ее в щеку, но она отпрянула.

– Джек, я не в гости. Я приехала, чтобы сказать то, что считаю нужным, лично. – Анна-Лиза серьезно взглянула на сына. – Ты знаешь, скольких изнасилованных женщин я видела?

Джек попытался вдохнуть, но не смог. Мало того что его коллеги, его ученики, его адвокат верят этому нелепому обвинению! Теперь еще и его мать.

– Ты… ты же не веришь, что я виновен? – прошептал он.

Анна-Лиза удивленно вздернула бровь.

– Зачем женщине врать о таком?

Неожиданно Джек вспомнил, как в детстве мать водила его в зоопарк в Централ-парк. Он надолго задержался в темном домике с летучими мышами, наблюдая, как они складываются, словно крошечные зонтики. Когда он обернулся, мамы рядом не было. За себя он не боялся, хотя ему было всего семь. Он испугался за маму, которая наверняка сбилась с ног, пытаясь его найти. Но мама стояла у домика и разговаривала с какой-то знакомой. Джек прижался к ее ноге, как банный лист. «Ой! – весело воскликнула она, похоже, даже не заметив его отсутствия. – Мы тут уже все посмотрели?»

Джек с трудом сглотнул.

– Ты должна мне верить, я твой сын.

– У меня больше нет сына! – заявила Анна-Лиза.

«Он запустил руки мне под рубашку, его прикосновения обожгли меня. Я схожу от него сума. О Джек… Знаю, с ним не будет больно, потому что он мне обещал. Даже когда он в меня входит, я не сопротивляюсь – наконец мы одно целое».

Джек оттолкнул ксерокопию.

– Что это за бред?

Мелтон пожал плечами.

– Материалы дела. Улики. Это страница из дневника Кэтрин Марш, которая привела ее отца в ярость. – Адвокат полистал свои записи. – Равно как и противозачаточные таблетки.

– А никому не пришло в голову, что это всего лишь игра подросткового воображения?

– Разумеется, Джек. – Мелтон поправил очки на переносице. – Но она также уверяет, что именно вы возили ее к врачу.

– По чистой случайности, Мелтон. Она хотела переспать со своим парнем, и некому было отвезти ее в центр планирования семьи.

– По словам Кэтрин, у нее нет парня. Она уверяет, что купила таблетки, потому что вы хотели с ней переспать.

– Послушайте! Она зациклилась на мне. Я не обращал на это внимания, хотя, честно признаюсь, замечал. Я не хотел ее расстраивать, верил, что она перерастет. Такое случается сплошь и рядом.

– Между ученицей, которой кажется, что она влюблена в мужчину старше себя, и ученицей, у которой были сексуальные контакты с этим мужчиной, большая разница.

– Вы все превратно толкуете! Она выдумала эти сексуальные контакты. – Джек вздохнул. – Хорошо. Значит, у обвинения есть ее показания и ее дневник. Плюс противозачаточные таблетки. Не понимаю, каким образом эти «убедительные» улики указывают на то, что у нас были близкие отношения?

– Согласен, – кивнул Мелтон. – Ваши дела обстояли бы намного лучше, если бы полиция ничего не обнаружила, когда проводила обыск у вас дома.

Джек нахмурился. Полицейские прибыли с ордером на обыск, и он впустил их, но даже не предполагал, что они могут что-нибудь найти. Мелтон придвинул ему через стол фотографию.

– Это что? Тряпка?

– Как оказалось, – сообщил Мелтон, – это бюстгальтер Кэтрин Марш. Он лежал у вас в портфеле.

Джек секунду недоуменно смотрел на снимок. Потом начал хохотать.

– Боже, Мелтон, они же не думают… Я просто поднял бюстгальтер, когда она его уронила. Нет, подождите, звучит двусмысленно. Мы изучали историю Древней Греции в испепеляющую жару… девочки завернулись в тоги, которые сделали из скатертей, и…

– И полиция обнаружила в вашем портфеле бюстгальтер с биркой, на которой имя Кэтрин Марш. Вот что они знают, Джек. И этого вполне достаточно.

– Но я могу объяснить…

– Знаю, – ответил Мелтон. – Но у прокурора есть свое объяснение.

Джек обязан был с ней встретиться. Он читал и перечитывал условия, на которых его выпустили под залог. Там черным по белому было написано, что ему следует держаться подальше от несовершеннолетних, особенно от Кэтрин Марш. Если его поймают, будет очередное слушание. Ему предъявят обвинение в том, что он нарушил условия выхода под залог и продемонстрировал неуважение к суду. Скорее всего, его посадят в тюрьму до начала слушаний по делу.

Если его поймают, это сыграет на руку стороне обвинения.

Но если ему удастся кое-что провернуть, у него появится шанс остановить этот процесс.

Два года назад благодаря стараниям аспиранта, который оказался техническим гением, расписание всех занятий учащихся Уэстонбрука было занесено в компьютер. Джеку понадобилось десять минут, чтобы обнаружить место пребывания Кэтрин Марш. Через час он уже стоял под раскидистым дубом у границы кампуса, глядя на идущих небольшими стайками девочек – ярких бабочек, порхающих от разговора к разговору.

Кэтрин шла одна – первое везение с тех пор, как начался весь этот ужас. На лбу Джека выступил пот, пока он мысленно молил, чтобы она подошла ближе.

Солнце, отразившееся от латунной застежки ее рюкзака, ослепило его.

Он протянул руку и схватил ее за плечо. Прижал к дереву, зажал рукой рот. Глаза девочки расширились от страха, но потом потеплели. Он отпустил ее.

– Тренер! – улыбнулась Кэтрин, как будто не она перевернула всю его жизнь вверх ногами.

Он сглотнул, пытаясь придумать разумное объяснение, но в конечном итоге зло выдавил один вопрос – грубый и ржавый, как гвоздь.

– Кэтрин, – прошипел он, – что, черт возьми, ты наделала?

Она еще никогда не видела его таким злым. Ну, возможно, всего пару раз, но обычно он злился на девчонок, чьи мысли были заняты глупыми парнями, а не футболом. Сейчас его пальцы сжимали ее плечо. В первое мгновение она испугалась, но потом задрожала от радости: «Он пришел сюда из-за меня!»

Он снова взял себя в руки.

– Что ты им сказала?

В эту секунду ее чувства были похожи на пушистую перину, мягкую и манящую. Кэтрин глубоко вздохнула и призналась:

– Что я вас люблю.

– Ты меня любишь… – повторил он, и в его устах эти слова прозвучали нелепо. – Кэтрин, тебе это только кажется!

– Нет. Люблю. И знаю, что вы меня тоже любите.

– Все мои слова и поступки… Я мог бы сказать или сделать это по отношению к любой ученице, – заверил Джек. – Кэтрин, ты должна прекратить вводить всех в заблуждение. Разве ты не понимаешь, что я могу угодить за решетку?

На мгновение Кэтрин замерла, но тут же поняла: это нечто вроде проверки. Попытка защититься, пока она полностью не откроется ему. Она улыбнулась.

– Больше не нужно скрывать правду.

– Какую правду?

– Вы знаете. Что мы будем вместе.

Его глаза метали молнии.

– До или после того, как меня осудят за сексуальное домогательство?

– Джек! – прошептала она, протягивая к нему руки.

Он отпрянул, не желая ни касаться ее, ни чтобы она прикасалась к нему. И тогда Кэтрин наконец задумалась. Она продолжала его звать, а он пятился с поднятыми вверх руками, как будто перед ним была не симпатичная девушка, а ядовитая змея, способная атаковать, когда меньше всего этого ожидаешь.

– Разумеется, она поступает легкомысленно, – мягко сказала прокурор Лоретта Уинвуд преподобному Маршу. – Если бы она по отказывалась давать показания, я бы задумалась о движущих ею мотивах. Но сплошь и рядом несовершеннолетние потерпевшие не желают выступать в суде. Честно признаться, нерешительная потерпевшая на месте свидетеля – весомая улика в деле об изнасиловании.

– Но вы же слышали ее! Она уверяет, что все выдумала.

Лоретта дала священнику время успокоиться. Бедняга! Всего несколько дней назад он узнал, что у дочери шашни с учителем, а сегодня Кэтрин отрекается от очевидного. В такие моменты она понимала, почему прокуроров называют еще советниками юстиции.

– Преподобный Марш, вы ей верите?

– Моя дочь добрая христианка.

– Никто не спорит, но она либо лжет о любовной связи… либо лжет, открещиваясь от нее.

Марш сжал пальцами виски.

– Не знаю, миссис Уинвуд.

– Зачем Кэтрин выдумывать историю о несуществующей сексуальной связи?

– Незачем.

– Верно. А теперь предположим, что, как ни печально, у нее все же были отношения с мистером Сент-Брайдом. Зачем Кэтрин отрекаться от своих слов?

Марш закрыл глаза.

– Чтобы спасти его.

Лоретта кивнула.

– Одна из причин, по которым связь с несовершеннолетними считается противозаконной, заключается в том, что подростки моложе шестнадцати лет слишком доверчивы, ими легко манипулировать. История, которую рассказала ваша дочь… Я много повидала таких девочек, преподобный Марш. Они влюбляются и с гордостью рассказывают всему миру о своей любви. Но когда видят, что предмет их обожания увозит в наручниках полиция, тут же понимают, что раструбить всем об этой любви – не такая уж удачная мысль.

– Вы можете… заставить ее свидетельствовать в суде?

– Я могу силой усадить ее на место свидетеля, но если она не захочет говорить, то будет молчать. Именно поэтому огромное количество подобных дел так до суда и не доходит. – Она закрыла лежащую на столе папку. – Если Кэтрин заявит присяжным, что эта любовная связь всего лишь плод ее воображения, я не смогу обвинить ее в том, что это противоречит ее первоначальным показаниям. Мы располагаем некоторыми косвенными уликами… но они не такие веские, как показания самой Кэтрин. К сожалению, это означает, что Джека Сент-Брайда, скорее всего, оправдают… и в будущем он, вероятнее всего, соблазнит еще не одну несовершеннолетнюю.

Лицо Марша пошло пятнами.

– Гореть ему в аду!

В законе были слабые места. Даже если сейчас Кэтрин уверяет, что солгала относительно того, что имела сексуальные контакты с Сент-Брайдом, это не является неопровержимым доказательством его невиновности, а значит, о ее признании защите сообщать необязательно. Поэтому Мелтон Спригг понятия не имел, что Кэтрин отказывается свидетельствовать против его подзащитного.

– В аду ему самое место, – согласилась Лоретта. – Но нельзя ждать так долго, нужно срочно что-то предпринимать.

– Признать вину? – оторопел Джек. – Разве это не означает, что они испугались?