Текст книги "Жестокие игры"

Адвокат покачал головой.

– Большую часть рассматриваемых в суде дел, где-то процентов десять, без вариантов выигрывает сторона обвинения, процентов десять – защита. Но основную массу, до восьмидесяти процентов, – ни те ни другие. Обвинение всегда предлагает пойти на сделку о признании вины, потому что не уверено, что добьется обвинительного приговора.

– Ну и где я, Мелтон? В тех десяти процентах без вариантов проигранных дел или в десяти процентах выигрышных?

– В вашем случае, Джек, пять процентов там и там, но девяносто – где-то посередине. В делах об изнасиловании чаще всего все сводится к слову обвиняемого против слова потерпевшего. Приговор, обвинительный или оправдательный, может зависеть от того, хорошо ли присяжные позавтракали.

– Я не буду признавать вину! – заявил Джек. – Не хочу признаваться в том, чего не совершал.

– Просто выслушайте меня, договорились? Потому что в мои обязанности входит разъяснить вам последствия сделки или отказа от нее. – Мелтон протянул ему факс. – Они готовы переквалифицировать обвинение в сексуальное домогательство. Восемь месяцев тюрьмы, никакого условно-досрочного освобождения. Это хорошее предложение, Джек.

– Это хорошее предложение для того, кто, черт побери, виновен! – воскликнул Джек. – Я и пальцем ее не трогал, Мелтон! Она врет.

– Вы уверены, что сможете убедить в этом двенадцать присяжных? Вы хотите сыграть в русскую рулетку?

Он поднял чашку Джека, взял из-под нее салфетку и провел посередине линию. Вверху с одной стороны он написал «за», с другой – «против».

– Давайте рассмотрим ситуацию, если вы предстанете перед судом. В лучшем случае вас оправдают. В худшем – осудят за преступление второй степени. Семь лет тюрьмы.

– Я думал, что наказание, предусмотренное по этой статье, от грех с половиной до семи лет.

– Только если освободят досрочно. Но чтобы получить условно-досрочное освобождение, необходимо пройти полный реабилитационный курс для насильников.

Джек пожал плечами.

– А это настолько трудно?

– Вы обязаны будете ежедневно проявлять готовность обсуждать мельчайшие подробности своего преступления, совершенного на сексуальной почве. А это означает, что вы должны чистосердечно признаться, что вас привлекают юные девушки.

– Какая чушь! – вскипел Джек.

– Только не для осужденного. В глазах комиссии по условно-досрочному освобождению вы совершили это преступление. Точка. И вас не выпустят досрочно, пока вы не пройдете реабилитационный курс.

Джек провел ногтем большого пальца по щербине на столе.

– А если признать вину, – выдавил он, – какие здесь «за»?

– Во-первых, отсидеть придется всего восемь месяцев. И все. Даже если вы каждую секунду будете кричать о своей невиновности, вас все равно выпустят через восемь месяцев. Во-вторых, вы будете отбывать срок в окружной тюрьме, на ферме. Будете работать на свежем воздухе. Тюрьма штата – совершенно другое дело. Отсидите свое и вернетесь к прежней жизни.

– Но в моем личном деле будет отметка о сроке.

– За мелкое правонарушение, – возразил Мелтон. – Через десять лет его аннулируют, как будто его и не было. А обвинение в изнасиловании – это пятно на всю жизнь.

К своему ужасу, Джек почувствовал, что в горле встал комок, на глаза навернулись слезы.

– Восемь месяцев! Это очень долго.

– Намного меньше, чем семь лет. – Когда Джек отвернулся, адвокат вздохнул. – Как бы там ни было, мне жаль вас.

Джек повернулся к нему.

– Я не совершил ничего предосудительного!

– Восемь месяцев, – сказал в ответ Мелтон. – Вы не успеете и глазом моргнуть, как окажетесь на свободе.

Зал суда вызывал клаустрофобию. Стены нависали над Джеком, а воздух, который он вдыхал ртом, словно глыба опускался на дно желудка. Он стоял рядом с Мелтоном Сприггом, не сводя глаз с судьи Ральфа Гринлоу, чья дочь три года была у Джека в команде вратарем. Непредубежденный суд? Как бы не так! Каждый раз, когда Джек встречался взглядом с судьей, он видел, как в его глазах мелькала мысль о том, что на месте Кэтрин Марш, сидящей за прокурором, могла оказаться его дочь.

Судья изучил сделку о признании вины – клочок бумаги, на котором Джек поставил свою подпись, как будто кровью подписал договор о продаже души дьяволу.

– Вы ознакомились с этим документом, прежде чем его подписать?

– Да, Ваша честь.

– Было ли оказано на вас какое-либо давление, что-то обещано взамен, чтобы заставить признать себя виновным?

Джек вспомнил салфетку, все «за» и «против», которые написал на ней Мелтон. После встречи с адвокатом он забрал ее с собой и на следующий день смыл в унитазе.

– Нет.

– Вы понимаете, что, признав себя виновным, отказываетесь от своих прав?

«Да, – подумал Джек, – от права жить своей жизнью».

– Да, – сказал он вслух.

– Вы понимаете, что имеете право на адвоката?

– Вы понимаете, что имеете право на суд присяжных?

– Вы понимаете, что присяжные должны прийти к единогласному решению, чтобы признать вас виновным?

– Были ли использованы против вас улики, полученные незаконным путем, чтобы заставить подписать это признание?

Он почувствовал, как Мелтон затаил дыхание, когда судья задал следующий вопрос.

– Вы признаете себя виновным, потому что считаете себя таковым?

Джек был не в состоянии произнести ни слова.

Этого Кэтрин вынести не могла – ни тяжести отцовского гнева, ни мужественного отказа Джека, сидящего рядом с адвокатом, от своих прав, ни правды, – ведь она сама заварила всю эту кашу. Даже когда она попыталась все исправить, было уже слишком поздно. Как бы она ни настаивала на том, что все придумала, ее никто не хотел слышать. И прокурор, и отец, и психиатр, к которому ее отвели на консультацию, в один голос твердили, что ее желание уберечь Джека от тюрьмы совершенно естественно. Но он заслуживает сурового наказания за то, что сделал.

«Это меня, – подумала Кэтрин, – нужно наказывать».

Она всем сердцем желала, чтобы так и произошло, но по опыту знала, что слова подобны яйцам, упавшим с высоты: уже не склеишь, а грязь, которая после них остается, придется убирать.

Ей казалось, что она парит над креслом, как будто ее накачали гелием.

– Не поступайте так с ним! – выкрикнула она.

Отец обнял ее за плечи.

– Кэтрин, сядь.

Судья с прокурором продолжали процесс. Казалось, они ожидали от нее этих слов.

Судья кивнул приставу.

– Уведите мисс Марш из зала суда, – велел он, и крепкий мужчина мягко вывел ее из зала, чтобы она не слышала, чем обернется ее собственная глупость.

Создавалось впечатление, что Кэтрин ничего и не говорила.

– Мистер Сент-Брайд, – повторил судья, – вы признаете, что умышленно пошли на сексуальный контакт с Кэтрин Марш под влиянием сексуального возбуждения, надеясь получить удовлетворение?

Джек чувствовал, как преподобный Марш прожигает взглядом ему затылок. Он открыл было рот, чтобы возразить, и тут же подавился словами, притаившимися где-то в глубине, скормленными его же собственным адвокатом: «Отсидишь и вернешься к прежней жизни».

Джек кашлял, пока Мелтон не похлопал его по спине и не попросил минутку, чтобы его подзащитный мог отдышаться. Он кашлял до слез, запинался, что-то бормотал, и ему казалось, что в горле застряла надоедливая кость.

– Выпейте, – прошептал Мелтон, протягивая ему стакан воды, но Джек отрицательно покачал головой. Можно выпить океан, но гордость, застрявшая в горле, не исчезнет.

– Мистер Сент-Брайд, – снова обратился к нему судья, – вы признаетесь в совершении данного преступления?

– Да, Ваша честь, – каким-то чужим голосом ответил Джек, – признаюсь.

Конец апреля 2000 года
Сейлем-Фоплз,
Нью-Хэмпшир

Селена Дамаскус так пнула колесо своего «ягуара», что ногу пронзила острая боль.

– Черт! – выругалась она настолько громко, что Джордан и механик вздрогнули.

– Полегчало? – поинтересовался Джордан, опершись о ящик с инструментами.

– Помолчи. Просто закрой рот. Ты хоть представляешь, сколько я вбухала в эту машину? – негодовала Селена. – Представляешь?

– Всю ту прорву денег, что я отвалил тебе за работу.

Она повернулась к механику.

– За те деньги, о которых вы только что говорили, я могла бы купить малолитражку «reo».

Тому явно стало неловко, но Джордан понимал: Селена – само совершенство, когда в хорошем настроении. Но в гневе просто вселяет ужас.

– Тут вот какое дело… – пробормотал механик.

– Дайте догадаюсь! – перебила его Селена. – У вас нет специалистов, умеющих обслуживать «ягуары».

– Нет, я и сам могу починить. Но чтобы достать запчасти, нужна где-то неделя. – На станции техобслуживания зазвонил телефон, механик извинился и ушел, сказав: – Вы пока решайте. Все равно эта машина никуда не уедет.

Селена повернулась к Джордану.

– Мне все это только снится. Я сейчас вернусь на несколько суток назад и, когда позвонит твой сын, просто не стану снимать трубку. – Она покачала головой. – Ты знаешь, что это единственный в городе механик?

– Да. В сентябре сюда уже приезжали с проверкой из антимонопольного комитета.

– Джордан, заткнись, будь добр!

– «Ягуар» можно притянуть на буксире, – предложил он. – Можно арендовать машину.

Селена пожала плечами, обдумывая услышанное.

– Или ты можешь остаться у нас на недельку, – продолжал он, удивляясь, как подобные слова вообще могли слететь с его губ. Меньше всего Джордану хотелось, чтобы Селена Дамаскус мозолила ему глаза, постоянно напоминая о том, что у них могло выйти в другое время, в другом месте.

– Да ты даже вида моего не выносишь! Господи, Джордан, сегодня утром ты забрал тарелку к себе в спальню, чтобы только не завтракать вместе с нами.

Он отвел взгляд.

– Не говоря уже о… наших прошлых отношениях.

Джордан понял: она спрашивает, а не утверждает. На мгновение он задумался, вспоминая, как всю ночь не спал, ожидая, когда щелкнет замок – знак того, что они с Томасом вернулись, как сидел сегодня утром на диване, после того как убрал за ней постель и понял, что она пропиталась ее запахом.

– Если я останусь, мы сами накликаем неприятности себе на голову, – добавила Селена.

– Это был бы неразумный шаг, – согласился Джордан.

– Неразумный? – фыркнула она. – Это была бы одна из десяти самых ужасных ошибок в истории человечества.

Он засмеялся вместе с ней. Оба прекрасно отдавали себе отчет в том, что уже направляются к его машине, чтобы ехать домой.

Эдди удивилась тому, что ей нравится заниматься сексом, но то, что она пристрастилась к последующим «ритуалам», просто повергло ее в изумление.

Она лежала на боку, вжавшись в тело Джека, как жемчужина в раковину. Она чувствовала его каждой клеточкой кожи, чувствовала вкус своего тела на его пальцах, чувствовала тот момент, когда его дыхание становилось ровным – он засыпал. Но острее всего, пока они лежали прижавшись друг к другу, она чувствовала, что они на равных. Оба равны, никто никому не пытается угодить, ни у кого нет превосходства. Есть просто Эдди, которая слушает Джека, который слушает Эдди.

«Куда бы ты полетел, если бы у тебя был самолет?»

«Какое твое самое раннее воспоминание детства?»

«Ты хотел бы жить вечно?»

Эти вещи они обсуждали, когда наступала ночь и когда зажигалась утренняя заря. Его нежелание говорить о прошлом прорвало, словно плотину: теперь он рассказывал ей о своем учительстве, об аресте, о том, как сидел в тюрьме. Иногда Джек клал руку ей на грудь. Иногда его пальцы ласкали ее между ног – тогда слушать становилось непросто. Но так он поступал настолько часто, что она перестала вздрагивать каждый раз, когда это случалось.

– Можешь спрашивать меня о чем угодно, – сказал он, – я отвечу.

Эдди знала, что он не лжет. Поэтому временами с уст так и рвался вопрос, ответ на который она хотела услышать больше всего: «Надолго ты здесь?»

Джек стоял у окна комнаты для гостей в доме Роя Пибоди и глупо улыбался, видя, как Стюарт Холлингз снова ведет по улице свою корову. Невероятно, но ему захотелось засвистеть. Это заслуга Эдди. Он открыл дверь и вышел в гостиную, напевая себе под нос.

– Рой, сегодня такое прекрасное утро, что даже вы не сможете испортить мне аппетит!

Он остановился как вкопанный, заметив, как Эдди шепотом горячо спорит с отцом.

– Джек, – вспыхнула она, – привет!

– Доброе утро, – ответил он, засовывая руки в карманы.

Рой перевел взгляд с одного на другую и воздел руки.

– Ради всего святого, неужели вы думаете, что я ничего не знаю? Боже, Джек, ты даже спать домой не приходишь, придется снизить арендную плату. Отбрось ложную скромность и садись рядом с Эдди. Только не начинай ее лапать, пока я не допью кофе, договорились? Без доброй порции кофеина человеку моего возраста такого не вынести.

Эдди слабо улыбнулась Джеку.

– И о чем же вы говорили? – спросил он, под пристальным взором Роя чувствуя себя семиклассником.

– Да так… – начала Эдди.

Но Рой тут же отрезал:

– Ни о чем.

Потом Джек заметил ведро с мыльной водой у кресла Роя. Сверху плавала мочалка.

– Хотели помыть машину?

Рой бросил на него сердитый взгляд.

– Нравится бить лежачего, да?

– У него нет машины, – ответила Эдди вполголоса. – Отобрали из-за вождения в нетрезвом виде.

– Тогда что? Генеральная уборка?

Рой с Эдди переглянулись.

– Да, – ответил он, хватаясь за подсказку Джека. – Нужно окна помыть. Они такие грязные, что я уже не могу отличить Стюарта от его коровы.

– Я помою, – предложил, вставая, Джек.

– Нет! – хором ответили отец и дочь.

– Мне нетрудно. Обещаю, на работу я явлюсь вовремя. Кстати, кажется, в кладовке я видел лестницу.

Он обошел ведро и открыл дверь.

Краска – злая и красная – еще не высохла. «Уезжай домой».

Джек дрожащей рукой коснулся двери.

– Это уже не в первый раз, верно?

– Вчера тоже написали, – признался Рой. – Я вытер до того, как ты встал.

– Почему вы мне не сказали? – Джек повернулся к Эдди. – А ты?

– Джек, если не обращать внимания, они скоро отстанут.

– Нет, – ответил Джек. – Если не обращать внимания, тебя подомнут.

Он распахнул дверь, оставив на ней пятно краски, словно каплю крови.

Джиллиан приснилось, что кто-то звонит в дверь. Она лежала в постели, ей было настолько плохо, что она едва могла разлепить глаза, но визитер оказался настырным. Спустя вечность ей все-таки удалось свесить ноги с кровати. Она прошлепала по лестнице и рывком открыла дверь. За дверью стоял отец, в его руке – пистолет.

– Джилли, – произнес он и выстрелил ей прямо в сердце.

От испуга она проснулась вся в поту и отбросила стеганое одеяло. Было раннее утро, всего половина седьмого, но снизу уже раздавались голоса.

Мгновение спустя она на цыпочках пробралась к кухне.

– Единственное, что я говорю, Том: он выбрал этот городок не просто так, – сказал ее отец.

Он обращался к отцу Уитни. Джиллиан заглянула и увидела Эда Абрамса и Джима с фармацевтической фабрики.

– Я не понимаю, что мы можем сделать, – ответил Том. – Кстати, Чарли Сакстона ты на эту встречу не позвал.

– Чарли я всегда рад, к тому же он продолжает носить золотой значок полицейского.

Эд покачал головой.

– Не знаю, Амос. Не похоже, чтобы он шевелился.

– Кто? – поинтересовалась Джилли, выходя из укрытия. С грацией зрелой женщины она налила себе чашку кофе и юркнула отцу под руку. – Доброе утро, папочка! – сказала она, целуя его в щеку. – Здравствуйте, мистер Абрамс, мистер О'Нил, Джимми!

Мужчины невнятно пробормотали слова приветствия, старательно отводя глаза от ее импровизированной пижамы: просторной футболки и отцовских широких трусов. Между приспущенной резинкой и краем футболки виднелась тонкая полоска нежной кожи.

– Так кто это не шевелится?

– Вот поэтому, – внезапно заявил Амос, – вот поэтому мы должны взять инициативу в свои руки.

Он ухватился за футболку Джилли и сжал ее в кулаке так, что ткань натянулась на бутонах груди. Девочка замерла, охваченная странной смесью унижения и силы, которой, как она видела, обладает ее тело, способное превратить мужчин в рабов.

Том О'Нил встал.

– Нам пора.

Эд Абрамс кивнул, за ним Джимми.

Амос пошел провожать гостей, намеренно понизив голос, чтобы Джилли не слышала, о чем они говорят. Что-то произошло, она должна это выяснить. Она дождалась, пока в кухню вернулся отец.

– Папа, ты расскажешь мне, что происходит?

Амос некоторое время пристально смотрел на дочь, пока вновь обрел способность говорить.

– Давай ты сперва оденешься, – ответил он, взял ее за руку и повел наверх.

Чарли вздрогнул, когда дверь его кабинета резко распахнулась. На пороге стоял злой как черт ставший на учет в его городе обвиненный в изнасиловании Джек Сент-Брайд. За его спиной маячила секретарша.

– Простите, шеф. Я пыталась его остановить, но…

– Я разберусь. Мистер Сент-Брайд, зайдите в кабинет.

Он жестом пригласил его садиться, как будто Джек был обычным посетителем, а не пышущим негодованием человеком. Чарли даже показалось, что от него поднимается пар.

– Чем я могу вам помочь?

– Все знают! – сухо бросил Джек.

Чарли не стал делать вид, что не понял, о чем речь.

– Список социально опасных преступников не является тайной. Если кто-то из местных жителей захочет с ним ознакомиться, я не могу воспрепятствовать.

– Сколько?

– Что значит «сколько»? – переспросил Чарли.

– Сколько человек приходило, чтобы посмотреть, нет ли в этом списке моего имени?

– Я не вправе…

– Просто ответьте. Прошу вас.

Чарли поджал губы и уставился на трещину, которая шла через весь потолок.

– Мне о таких неизвестно.

– Правильно. Никто бы никогда не узнал, что я занесен в этот список, если бы не один из ваших подчиненных.

Детектив потер переносицу. Черт, Уэс…

– У нас в департаменте существуют определенные правила, мистер Сент-Брайд. Всегда досадно узнавать, что не все подчиненные им следуют.

– Досадно?

Джек опустил глаза, а когда опять взглянул на Чарли, его глаза блестели: то ли от гнева, то ли от слез – детектив понять не мог. Да и, честно говоря, не хотел знать.

– Это досадное недоразумение… разрушит мою жизнь.

Чарли едва удержался от замечания, что Сент-Брайд сам разрушил свою жизнь.

– Мне очень жаль, но на каждый рот платок не накинешь. Это не в моих силах.

– А как насчет актов вандализма, детектив? Вы в силах заставить людей прекратить рисовать на двери Роя Пибоди очаровательные граффити, в которых мне указывают, куда я должен уехать?

– Вы можете написать заявление, но сомневаюсь, что из этого что-то выйдет. – Чарли взглянул посетителю в глаза. – Никто в городе не может заставить вас уехать отсюда. Что бы там ни говорили, что бы ни делали, вы можете оставаться здесь столько, сколько захотите.

Плечи Джека едва заметно обмякли.

– К сожалению, – добавил Чарли, – люди вольны делать и говорить все, что угодно, чтобы заставить вас изменить свое решение.

– Даже если мне причинят вред… даже если я попаду в больницу или хуже того… Тогда вы встанете на мою сторону?

– Я на стороне закона. Если дойдет до физического насилия, виновные будут наказаны. – Чарли гнул руками скрепку, пока она не сломалась пополам. – Но это касается и вас, мистер Сент-Брайд. Я буду наблюдать за вами. Лишь только вы посмотрите на несовершеннолетнюю в Сейлем-Фоллз, как тут же вылетите из города. Настолько быстро, насколько вас сможет увезти отсюда патрульная машина шерифа.

Казалось, Сент-Брайд осыпается изнутри, как здание, снос которого Чарли видел в Бостоне. Сначала он закрыл глаза, потом ссутулился и наконец опустил голову – пока Чарли не стало казаться, что перед ним всего лишь пустая оболочка человека, который ворвался к нему, кипя праведным гневом. «Этот человек преступник», – напомнил себе Чарли.

– Ясно?

– Предельно, – ответил Джек, не открывая глаз.

Когда миссис Фишман повернулась к классу спиной, Джилли перегнулась через проход и выхватила из руки Уитни сложенный клочок бумаги.

«Должно быть, их всех заколдовала Титуба», – прочла она и спрятала записку между страниц потрепанного томика «Сурового испытания».

– Почему девушки обвинили добрых женщин города в пособничестве дьяволу? – спросила миссис Фишман. – Джиллиан?

Она читала эту пьесу, ее задавали на дом. Крайне неубедительно. Кучка девушек-пуританок обвинила деревенских кумушек в том, что они ведьмы, с одной целью: чтобы одна из них могла вступить в половые сношения с женатым мужчиной, не тревожась, что его жена об этом узнает.

– Сначала они не хотели, чтобы в деревне узнали, что они занимаются колдовством. Поэтому они попытались снять с себя подозрения, оболгав других. Но именно эта ложь, как оказалось, раскрыла правду о других.

– Например?

– Шашни Проктора и Абигейл, – бросил кто-то, и весь класс засмеялся.

Миссис Фишман поджала губы.

– Спасибо, Фрэнк, за то, что нашел столь яркое определение. – Учительница принялась прохаживаться по проходу между столами. – Ходили слухи, что Абигейл стала в Бостоне проституткой. После того как ее мужа повесили, Элизабет Проктор вышла замуж второй раз. А современных колдуний, разумеется, больше никто не обвиняет в сговоре с дьяволом.

Джилли опустила голову, чтобы волосы скрыли ее лицо.

«Вы бы очень удивились…» – подумала она.

Было только восемь утра, но Эдди уже так устала, что едва держалась на ногах.

– Еще кофе? – предложила она, держа кофейник так, что он словно шмель нависал над чашкой Стюарта Холлингза.

– Знаешь, Эдди, доктора говорят, что я должен прекратить пить кофе, потому что он вреден для сердца. – Он улыбнулся. – А я ответил: если, выпивая три чашки в день, я дожил до восьмидесяти шести лет, то буду продолжать в том же духе.

Эдди улыбнулась и налила ему еще.

– Будем надеяться, что вы проживете еще восемьдесят шесть лет.

– Господи всемогущий, нет! – застонал сидевший рядом с ним Уоллес. – Я надеюсь, что он отправится в мир иной раньше меня, чтобы я мог лет десять пожить в мире и покое.

Рой раскрыл пакет с монетами, и они с тихим звоном посыпались в ящик кассового аппарата.

– Сегодня много народу, – заметил он, когда Эдди прошла мимо, встречая новых клиентов.

Она вздохнула.

– Такого наплыва не было с того лета, когда мы предлагали бесплатно фирменное горячее блюдо каждый раз, когда термометр зашкаливал за тридцать восемь.

Она улыбнулась отцу, он улыбнулся в ответ, но оба понимали, чем вызван небывалый ажиотаж. Те, кто никогда не ходил в их закусочную, явились сюда из любопытства: поглазеть на преступника, который отважился осесть в их городке. Они хотели посмотреть, кто мог оказаться настолько дерзок или настолько глуп. Казалось невероятным, что новости могут распространяться с такой быстротой, но Эдди, оглянувшись на собственную жизнь, поняла – такое случалось и раньше. Слухи ширились, обрастали подробностями, пока из человека, обвиненного в домогательстве, не превратили Джека в серийного маньяка-насильника, пока из скорбящей матери она сама не превратилась в сумасшедшую.

Печальная правда заключалась в том, что нет ничего «вкуснее» для жителя маленького городка, чем сплетни.

Пока никакого представления не разыгрывалось. Но не успела Эдди об этом подумать, как дверь открылась и вошел Джек, который решительно направился в сторону кухни. Его появление накалило воздух в крошечном зале: руки с кофейными чашками замерли, вилки были отложены в сторону, а сами посетители не сводили глаз с человека, который за одну ночь из «посудомойщика в закусочной» превратился в «осужденного за изнасилование».

– Извини, я опоздал, – на ходу пробормотал Джек.

Эдди встала перед ним и не пошевелилась, пока он не поднял на нее глаза.

– Что произошло?

– Эдди, прошу тебя, давай поговорим об этом позже.

Она тут же кивнула.

– Помоги мне убрать со столов.

Джек ухватился за работу, словно за соломинку.

– Только фартук надену.

Он скрылся за вращающимися дверями.

Понемногу закусочная вновь ожила. Спустя какое-то время Джек появился с пустым ведром. Эдди видела, как он подошел к столику, за которым закончила обедать семья: мама, папа и мальчик.

– Мамочка, – громким шепотом произнес малыш, – этот дядя плохой?

Эдди тут же оказалась рядом с ними.

– Я уберу.

Ее голос вывел Джека из оцепенения. Он кивнул и пошел к стойке.

– Похоже, Эдди послала тебя сюда, – подмигнул ему Стюарт, – потому что мы не кусаемся. Не как эти наглецы, сующие повсюду свой длинный нос.

Джек густо покраснел и потянулся за их грязными приборами.

– Не вини себя. Неужели ты никогда не смотрел MTB? Черт, только ребенок не обратит внимания на эту малышку Бритни Спирс! – Стюарт усмехнулся. – Держу пари, если бы она отвесила мне плюху, то я бы не возражал. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.

– Эти девки, – согласился Уоллес, – сами напрашиваются.

Руки Джека крепче сжали края ведра.

– Они не напрашиваются.

– Ты прав, – ответил Стюарт и захохотал. – Они встречают такого парня, как ты, и просто молят об этом.

Все произошло настолько быстро, что позже Джек не мог вспомнить, как схватил Стюарта за худую морщинистую шею и одной рукой приподнял со стула. И как Рой попытался оторвать его от старика. Внимание всей закусочной было приковано к действу, которое превзошло самые смелые ожидания посетителей.

– Джек! – закричала Эдди. – Джек, прекрати!

Он тут же отпустил Стюарта, и тот, кашляя, повалился на бок. Кровь, ударившая Джеку в голову, вновь стала течь спокойно, и он недоуменно посмотрел на свои руки, словно видел их впервые.

– Мистер Холлингз, – запинаясь, произнес он, – прошу прощения.

– Доктора были почти правы, – прохрипел Стюарт. – Но меня убьет не кофе, а парень, который его подает. – Уоллес помог ему подняться. – А ты крутой, Джек. Нужно быть настоящим мужчиной, чтобы наброситься на такого старика, как я… или трахнуть ребенка.

У Джека непроизвольно дернулись руки.

– Стюарт, Уоллес, – сказала Эдди, – мне очень жаль. – Она сделала шаг вперед и, вложив в улыбку все свое обаяние, объявила: – Разумеется, завтрак за счет заведения. Для всех.

Тут же раздались одобрительные возгласы, Стюарт с Уоллесом снова почувствовали себя на коне, напряжение рассеялось, как туман. Эдди повернулась к Джеку.

– Можно поговорить с тобой? Наедине?

Она повела его в женский туалет, красивый и разноцветный, где пахло ароматическими смесями. Джек не решался встретиться с ней взглядом, просто стоял рядом и ждал, когда же разразится буря.

– Спасибо, – сказала Эдди, обнимая его нежными, словно веточки плюща, руками за шею.

Минуту спустя, продолжая ощущать вкус ее губ, Джек спросил:

– Почему ты не злишься на меня?

– Признаюсь, я жалею, что это оказался Стюарт. И жалею, что вокруг было столько свидетелей, которые пришли сюда именно за этим. Но рано или поздно они задумаются, почему насильник встал на сторону жертвы.

Она обняла его еще крепче, и он благодарно зарылся лицом ей в волосы.

– Сегодня вечером придешь? – прошептала она.

И почувствовала, что он улыбается.

В одном углу школьной столовой Сейлем-Фоллз возвели самодельный алтарь. Его завалили букетами из гвоздик, плюшевыми мишками и самодельными открытками, в которых желали Хейли Маккурт скорейшего выздоровления после операции по удалению опухоли в головном мозге.

– Я слышала, – сказала Уитни, – что опухоль была размером с грейпфрут.

Джиллиан глотнула чаю со льдом.

– Ерунда. Она бы тогда выпирала у нее из головы.

Мэг передернула плечами.

– Хейли была невыносима, но подобного никому не пожелаешь.

Джилли удивилась:

– А разве не этого ты желала?

– Конечно нет!

– Мэг, причина именно в тебе. Неужели ты считаешь простым совпадением то, что сегодня мы наводим на Хейли порчу, а завтра она начинает угасать?

– Господи, Джил, необязательно рассказывать об этом всей школе! – Мэг нервно оглянулась на алтарь, на который две ученицы укладывали огромный спиральный леденец, перевязанный лентой. – Кроме того, не мы же… это сделали. Человек не может за ночь вырастить опухоль.

Джилли подалась вперед.

– Все исходило от нас.

Мэг стала белее мела.

– Но мы же не хотели причинить ей вред! Джил, если мы вызвали у нее опухоль мозга, что станет с нами?

– Думаю, мы должны ее излечить, – предложила Челси. – Разве не для этого существуют колдуньи?

Джиллиан окунула ложку в йогурт и аккуратно облизала ее.

– Быть ведьмой означает быть тем, кем хочешь.

Амос Дункан постучал молоточком по кафедре в конгрегационалистской церкви. Ропот на заполненных скамьях моментально стих, все повернулись к нему.

– Дамы и господа, спасибо, что так быстро откликнулись.

Он обвел взглядом собравшихся. Большинство присутствующих он знал всю жизнь, они, как и он сам, родились и выросли в Сейлем-Фоллз. Многие работали у него на заводе. Всех пригласили на городское собрание с помощью спешно напечатанных объявлений, которые разбросали по почтовым ящикам мальчишки, желающие заработать несколько долларов.

Сзади, опершись о стену, стоял Чарли Сакстон. Как он сам выразился: «Для охраны порядка».

– Мое внимание привлек находящийся среди нас чужак. Чужак, который под фальшивой личиной просочился в наши ряды и теперь ждет удобного случая, чтобы нанести удар.

– Я не желаю, чтобы здесь жил насильник! – раздался голос откуда-то с задних рядов.

Его поддержал одобрительный гул голосов.

Амос поднял руку, призывая к тишине.

– Друзья, я тоже не хочу, чтобы здесь жил насильник. Всем известно, что у меня есть дочь. Черт, у половины присутствующих гоже есть дочери! Скольким из нас придется пострадать, прежде чем будут приняты меры по изгнанию этого человека?

Поднялся Том О'Нил.

– Прислушайтесь к словам Амоса. Это не простая болтовня. У нас есть доказательство, что этот человек отсидел в тюрьме за сексуальное домогательство в отношении несовершеннолетней.

Чарли медленно шел по проходу.

– И что вы намерены делать? – негромко спросил он. – Расстрелять его при всем честном народе? Вызвать на дуэль? Или вы собираетесь поджечь его дом, когда он будет спать? – Он подошел к кафедре и укоризненно взглянул на Амоса. – Моя работа заключается в том, чтобы напомнить вам: перед законом все равны. И Сент-Брайд, и каждый из вас.

– Правда на нашей стороне! – выкрикнули из толпы. – Речь идет о невинных детях!

Какая-то женщина в деловом костюме вскочила с места.

– Мы с мужем переехали в Сейлем-Фоллз из-за детей. Мы переехали из Бостона сюда, потому что тут не совершается преступлений. Потому что здесь нашей семье ничего не угрожает. Потому что здесь мы можем не запирать двери. – Она обвела всех взглядом. – Какой был смысл переезжать, если мы не в состоянии сделать так, чтобы все оставалось по-прежнему?

– Прошу прощения. – Все взгляды устремились налево, где на церковной скамье удобно устроился Джордан Макфи. – Я тоже недавно переехал сюда, чтобы убежать от всего, что вы назвали. У меня сын – сверстник ваших дочерей, о которых вы так волнуетесь. – Он встал и вышел вперед. – Я поддерживаю инициативу мистера Дункана. А что? Трудно даже перечислить все преступления, которых можно было бы избежать, если забавить угрозу еще в зародыше.

Амос натянуто улыбнулся. Он не был знаком с Макфи. Тем не менее, если человек желает выступить на его стороне, он не станет отказываться от поддержки.