Текст книги "Обещание"

Настоящее
Ноябрь 1997 года

Анну-Мари Маррон мало чем можно было удивить.

Она полагала, что за десять лет работы в полиции Вашингтона, округ Колумбия, повидала больше, чем за последующие десять лет в сонном городишке Бейнбридж, штат Нью-Гемпшир. Но она ошиблась. В округе Колумбия она не была лично знакома с теми, кого арестовывала. Почему-то насилие в семье трогало больше, когда в нем обвинялся легендарный, любимый директор городской начальной школы. Наркоторговля и мафия беспокоили меньше, чем «травка», которую любовно взрастила на своем участке вместе с базиликом и душицей старенькая миссис Ингленук. Обнаружить смертельно раненную девушку-подростка, окровавленного юношу и дымящийся пистолет – в Бейнбридже с подобным сталкиваешься не каждый день, тем не менее это не означает, что для Анны-Мари случившееся стало полнейшей неожиданностью.

– Я бы хотела побеседовать с Крисом, – повторила она.

– Вы ошибаетесь! – заявила Гас Харт, скрестив руки на груди.

– Возможно, ваш сын развеет мои сомнения.

Она не стала говорить матери правду: несмотря на то что у полиции не имелось достаточных оснований для ареста Кристофера Харта в качестве главного подозреваемого в совершении убийства, дело, пока не доказано обратное, будет квалифицироваться именно как убийство.

– Я знаю свои права… – начала Гас, но Анна-Мари подняла руку.

– Как и я, миссис Харт. Если желаете, я с удовольствием зачитаю их вам и вашему сыну. Но пока он не является подозреваемым. Он всего лишь поможет кое-что прояснить в расследовании. А поскольку он оказался единственным вы жившим свидетелем того, что произошло, я не понимаю, почему вы препятствуете нашей беседе. Если только, – продолжала она, – он не сообщил вам нечто, что, на ваш взгляд необходимо скрыть.

Щеки Гас Харт покраснели, и она посторонилась, пропуская детектива в палату.

Хотя женщина была в штатском, а в руках не держала ничего угрожающего, всего лишь блокнот, с ее появлением в палате настолько повеяло самоуверенностью, что Джеймс поднялся и приблизился к кровати сына.

– Джеймс, – негромко сказала Гас в надежде, что сын не проснется, – сержант Маррон хотела бы переговорить с Крисом.

– Что ж, – ответил Джеймс, – как врач могу вам сообщить, что он не в том состоянии, чтобы…

– При всем моем уважении, доктор Харт, – перебила детектив Маррон, – вы не его лечащий врач. Доктор Колман уже дал «добро».

Она присела на край кровати и положила блокнот на колени. Гас наблюдала, как посторонняя женщина сидит там, где должна сидеть она сама, и чувствовала, как в душе растет негодование, совсем как тогда (много лет назад), когда другой карапуз толкнул Криса на детской площадке или когда учитель Криса в пятом класса на родительском собрании заявил, что ее ребенок не подарок. «Тигрица» называл ее Джеймс, когда Гас выходила на тропу войны, чтобы защитить собственное дитя. Но от чего на этот раз она собирается его защищать?

– Крис, – негромко позвала детектив. – Крис… мы можем поговорить?

Крис моргнул и открыл глаза – «заспанные глазки», как всегда называла их Гас, такие бездонные и светлые на фоне смуглой кожи и темных волос.

– Я детектив Маррон, полиция Бейнбриджа.

– Детектив, – подал голос Джеймс, – Крис пережил тяжелейший стресс. Разве нельзя подождать с расспросами?

Рука Криса, лежащая на краю одеяла, напряглась. Он посмотрел на посетительницу.

– Вам известно, что произошло с Эмили?

На мгновение Анна-Мари задумалась: то ли парень хочет услышать от нее ответ, то ли сам признаться?

– Эмили, – ответила она, – доставили в больницу, как и тебя. – Она щелкнула шариковой ручкой. – Что вы делали вечером на карусели, Крис?

– Мы поехали туда… просто так. – Он сжал край одеяла. – Взяли с собой бутылочку виски «Канадиан клаб».

Гас застыла от удивления. Крис, который сам вызвался работать с ней в движении «Матери против пьяных за рулем», пил в автомобиле?

– Больше у вас ничего с собой не было?

– Было, – прошептал Крис. – Отцовский пистолет.

– Что-что? – воскликнула Гас, делая шаг вперед, в то время как Джеймс открыл было рот, чтобы возразить.

– Крис, – детектив Маррон и глазом не моргнула. – Я всего лишь хочу узнать, что произошло сегодня вечером. – Она пристально посмотрела на него. – Мне нужно выслушать твою версию.

– Потому что Эмили уже не может рассказать свою, верно? – спросил Крис, сжимаясь. – Она умерла?

Не успела Гас подойти к постели и обнять сына, как это сделала за нее сержант Маррон.

– Да, – ответила она, когда Крис громко зарыдал.

Его спина – единственное, что могла видеть Гас из-за обнимающего ее сына детектива, – содрогалась.

– Вы повздорили? – негромко спросила детектив, отпуская Криса.

Гас сразу отметила мгновение, когда Крис понял, на что намекает детектив. «Убирайтесь!» – хотелось закричать ей, готовой не на жизнь, а на смерть защищать сына, но она обнаружила, что не может произнести ни слова. Она, как и Джеймс ждала, что он начнет возражать.

На долю секунды ей показалось, что он не станет этого делать.

Крис энергично покачал головой, как будто намеревался буквально вытрясти зерно сомнения, которое заронила в его мысли детектив Маррон.

– Господи, конечно же, нет! Я люблю ее. Я люблю Эм. – Он подтянул колени к подбородку и зарылся в них лицом. – Мы планировали сделать это вместе, – прошептал он.

– Что сделать?

Хотя вопрос задала не Гас, Крис взглянул на мать. На его лице застыл страх.

– Убить себя, – негромко признался он. – Эм должна была сделать это первой, – объяснил он, продолжая обращаться к Гас. – Она… она выстрелила в себя. И прежде чем я успел последовать за ней, приехала полиция.

«Не думай ни о чем, – мысленно приказала себе Гас, – просто действуй». Она подбежала к кровати и обняла сына. Разум отказывался верить: Эмили и Крис? Совершить самоубийство? Да это просто невозможно! Но тогда оставалась лишь одна, еще более ужасающая альтернатива. Та, на которую намекала детектив Маррон. Непостижимо, что Эмили могла себя убить, но еще более нелепо поверить, что ее мог застрелить Крис.

Гас подняла голову и из-за широкого плеча сына взглянула на детектива.

– Уходите, – велела она, – немедленно!

Анна-Мари Маррон кивнула.

– Я зайду позже, – сказала она. – Мне очень жаль.

Сержант ушла, а Гас продолжала держать Криса в объятиях, задаваясь вопросом: она сожалеет о том, что уже произошло, или о том, что произойдет, когда она вернется?

Майкл уложил Мэлани в постель – женщина уснула под действием успокоительного, которое прописал ей сердобольный врач-реаниматолог. Он опустился на противоположную сторону кровати и стал ждать, пока дыхание жены не станет ровным и она не забудется глубоким сном. Он не хотел оставлять ее одну, пока не удостоверится, что не лишится неожиданно еще и жены.

Потом спустился в комнату Эмили. Дверь была закрыта, а когда он ее открыл, на него нахлынули воспоминания, как будто запах его дочери был просто закупорен внутри. От такого неожиданного подарка закружилась голова. Майкл прислонился к косяку и вдохнул сладкий, пряный аромат дезодоранта Эмили, запах воска и этилена от недавно написанных маслом картин. Он протянул руку к полотенцу, свисающему с изножья кровати, – все еще влажное.

Она вернется, она должна вернуться, она так много не успела закончить…

В больнице он побеседовал с детективом, ведущим это дело. Майкл предполагал, что на его дочь напал незнакомец в маске, она стала жертвой хулиганов или в нее стреляли из проезжающего мимо автомобиля. Он уже представлял себе, как сомкнет руки на горле чужака, забравшего жизнь его дочери.

Он даже подумать не мог, что это сделала сама Эмили.

Но детектив Маррон побеседовала с Крисом. Она сказала, что хотя подобные происшествия – один выжил, один погиб – квалифицируются как убийства, Крис Харт говорил об уговоре вместе совершить самоубийство.

Майкл попытался вспомнить детали, разговоры, события. Последний раз он беседовал с Эмили за завтраком.

– Папа, – спросила она, – ты не видел мой рюкзак? Нигде не могу его найти.

Был ли в этом какой-то подтекст?

Майкл подошел к зеркалу, висящему над комодом Эмили, и увидел отражение, лицо, которое было так похоже на лицо его дочери. Он провел рукой по комоду и смел на пол тюбик гигиенической помады. Внутри на полупрозрачном желтом парафине остался след пальца. Отпечаток ее розового пальчика? Одного из тех, которые Майкл целовал, когда она совсем крошкой падала с велосипеда или придавливала руку ящиком комода.

Он выбежал из комнаты, тихонько вышел из дома и поехал на север.

Симпсоны, чья чистопородная кобыла чуть не умерла на прошлой неделе, рожая двух жеребят, были чрезвычайно удивлены, когда на рассвете пришли покормить лошадей и увидели в конюшне ветеринара. Они его не вызывали, ведь в последние несколько дней все шло нормально. Но Майкл лишь отмахнулся заверив, что после трудных родов всегда положен бесплатный визит ветеринара. Он стоял в конюшне, повернувшись спиной к Джо Симпсону, пока хозяин не пожал плечами и не ушел, потом погладил кобылу по стройным бокам, коснулся взъерошенных, мягких грив ее жеребят и попытался напомнить себе, что когда-то он умел лечить.

Крис проснулся с ощущением, что в горле у него застрял лимон. Глаза были настолько сухими, что казалось, будто под ресницы насыпали толченое стекло. Голова просто раскалывалась, но он знал – это от падения и наложенных швов.

Мама свернулась клубочком в его ногах, отец заснул на единственном в палате стуле. Больше не было никого. Ни медсестер, ни врачей. Ни детектива.

Он пытался представить Эмили. Где она сейчас? Там, где проводят панихиды? В морге? Но где бы он ни размещался, указателей «морг» в лифте нет.

Крис неловко поерзал и поморщился от гула в голове, пытаясь припомнить последние слова Эмили.

Головная боль была ничто в сравнении с тем, как щемило сердце.

– Крис! – Голос матери обволакивал, словно дым. Она уже сидела на кровати, складки одеяла оставили на ее щеке рифленый след. – Дорогой, ты как?

Он ощутил материнскую руку – прохладную, как река, – на своем лбу.

– Голова болит? – обеспокоенно спросила она.

В какой-то момент проснулся и отец. Сейчас оба родителя склонились над кроватью – две половинки одного целого, на лицах написаны боль и сострадание. Крис повернулся к отцу и потянул подушку на лицо.

– Дома тебе станет намного лучше, – заверила мать.

– На эти выходные я возьму напрокат дерево-распиловочный станок, – добавил отец. – Если врачи скажут, что ты вполне здоров, то не вижу причин, почему бы тебе мне не помочь.

Дерево-распиловочный станок? Чертов дерево-распиловочный станок?

Мать обняла его за плечи.

– Дорогой, не стоит сдерживать слезы, – сказала она, повторяя одну из миллиона банальных фраз, как ее учил минувшим вечером дежурный психиатр.

Крис не собирался убирать подушку от лица, поэтому мать схватила ее за уголок и тихонько потянула к себе. Подушка упала на больничную койку, обнажив пунцовое, разгневанное лицо Криса. В глазах его не было ни слезинки.

– Уходите, – раздельно, по слогам произнес он.

И услышав, что в конце коридора приехал лифт, он поднес дрожащие руки к лицу, коснулся переносицы и сухих глаз-зеркал, пытаясь понять, кем же он стал.

Джеймс скомкал бумажную салфетку и засунул ее в свой стаканчик из-под кофе.

– Что ж, – сказал он, взглянув на часы. – Мне пора.

Гас посмотрела на него поверх пара, поднимающегося над ее стаканчиком с забытым чаем.

– Что? – удивилась она. – Пора? Куда?

– Сегодня в девять у меня радиальная кератомия. Уже половина девятого.

От изумления у Гас перехватило дыхание.

– Ты собрался сегодня оперировать?

Джеймс кивнул.

– Я уже не могу ничего отменить. – Он начал ставить стаканчики и одноразовые тарелки на поднос из кафетерия. – Если бы я побеспокоился об этом заранее, например вчера, – другое дело, но мне даже в голову это не пришло.

По его тону Гас показалось, что муж во всем обвиняет ее.

– Господи! – прошептала она. – Наш сын пытался покончить жизнь самоубийством, его девушка мертва, твой пистолет в полиции, а ты продолжаешь делать вид, что вчера ничего не произошло! Ты так легко можешь вернуться к прежней жизни?

Джеймс шагнул к двери.

– Если я не попытаюсь, – возразил он, – то как мы можем ожидать этого от Криса?

Мэлани сидела в одном из кабинетов здания, где проводили гражданские панихиды, ожидая, пока какой-то из сыновей Зальцмана осветит практические стороны скорби. Рядом с ней сидел Майкл, который постоянно теребил галстук, – один из трех, имеющихся у него в наличии. Он сам настоял на том, чтобы явиться сюда в галстуке. Мэлани отказалась переодеваться и пришла в том, в чем была накануне вечером.

– Мистер Голд, – приветствовал их ворвавшийся в кабинет мужчина, – миссис Голд. – Он по очереди пожал каждому руку, задержав их руки в своей на секунду дольше, чем требовали приличия. – Я искренне соболезную вашей потере.

Майкл невнятно произнес какие-то слова благодарности, и Мэлани удивленно взглянула на него. Как она может доверять человеку, который разбрасывается словами налево и направо? Как можно поручить ему организацию похорон? Говорить о потере – что может быть абсурднее? Потерять можно туфлю или связку ключей. Тебе не пришлось хоронить собственного ребенка, и ты говоришь о потере. Это трагедия. Опустошенность. Ад.

Джейкоб Зальцман уселся за широкий письменный стол.

– Примите мои заверения в том, что мы сделаем все, чтобы вы пережили этот переходный период как можно спокойнее.

«Переходный период, – подумала Мэлани. – Из гусеницы в бабочку. Нет…»

– Вы знаете, где сейчас находится Эмили? – спросил Зальцман.

– Нет, – ответил Майкл и откашлялся.

Мэлани стало за него стыдно. Он так нервничал, так боялся опростоволоситься перед этим человеком. Но что ему было доказывать Джейкобу Зальцману?

– Она была в «Бейнбридж мемориал», но… всплыли новые обстоятельства, пришлось делать вскрытие.

– В таком случае, ее отвезли в Конкорд, – сказал Зальцман, что-то бегло записывая в блокнот. – Полагаю, вы захотите как можно быстрее похоронить тело, скажем… в понедельник?

Мэлани видела, как он считает: день – на вскрытие, день – чтобы привезти тело назад в Бейнбридж. У нее помимо воли вырвался всхлип.

– Необходимо обсудить еще некоторые детали, – продолжал Зальцман. – Прежде всего, гроб.

Он встал и жестом пригласил их в соседнее помещение.

– Загляните на секунду, чтобы выбрать.

– Самый лучший, – твердо заявил Майкл. – Лучший из лучших.

Мэлани взглянула на кивающего Джейкоба Зальцмана и подумала: неужели скорбящие родственники станут торговаться за гроб или просить похоронить в самом дешевом?

– Уже определились с местом? – поинтересовался Зальцман. Майкл покачал головой.

– Вы этим занимаетесь?

– Мы позаботимся обо всем.

Мэлани сидела с каменным лицом, пока обсуждали некролог в газете, замораживание, надписи на венках, надгробие. Приход сюда – сродни посещению ритуальной «кухни»: человек мысленно задал себе вопросы, но на самом деле не хотел получать на них ответы. Честно признаться, она никогда не задумывалась над тем, что у смерти столько мелочей: будут открывать гроб или нет, будут пришедшие на панихиду оставлять записи в книге с кожаным переплетом или в простой обложке, сколько роз вплести в прощальный венок.

Мэлани наблюдала, как счет растет до астрономической суммы: 2000 долларов за гроб, 2000 долларов – за саркофаг, который лишь отсрочит неминуемое, 300 – за раввина, 500 – за некролог в «Тайме», 1500 – чтобы подготовить место захоронения, 1500 – за использование часовни. Где они возьмут столько? И тут она поняла: из денег, что откладывали Эм на колледж.

Когда Джейкоб Зальцман протянул смету Майклу, тот даже не моргнул.

– Отлично, – вновь повторил он. – Я хочу все самое лучшее.

Мэлани медленно повернулась к Зальцману.

– Розы… – прошептала она. – Гроб из красного дерева Саркофаг… «Нью-Йорк таймс»… – Она затряслась. – Все самое лучшее, но это не оживит Эмили.

Майкл побледнел и протянул Зальцману бумажный пакет.

– Похоже, нам пора, – негромко сказал он. – Здесь одежда Мэлани, которая уже приподнялась со стула, замерла.

– Одежда?

– В которой будем хоронить, – мягко ответил Зальцман.

Мэлани схватила пакет и раскрыла его. Вытащила цветастое летнее платье, слишком легкое для ноября, и босоножки, которые вот уже два года как стали Эм малы. Достала трусики, которые до сих пор пахли кондиционером, и заколку для волос. Майкл не принес ни бюстгальтера, ни маечки. Неужели они оплакивали одну и ту же дочь?

– Почему именно это? – прошептала она. – Где ты это нашел?

Эти вещи вышли из моды и устарели, в них Эмили вряд ли хотела бы оказаться перед лицом вечности. У родителей остался последний шанс доказать, что они знали свою дочь, прислушивались к ее мнению. А что, если они ошибутся?

Мэлани выбежала из комнаты. Дело не в том, что Майкл выбрал и принес не то. Проблема в том, что он вообще не в состоянии делать выбор.

Когда они приехали домой, их уже ждала Анна-Мари Маррон. Майкл вчера имел непродолжительную беседу с детективом, но был не в том настроении, чтобы слушать. Именно она сообщила неутешительную весть о том, что Эмили с Крисом пытались покончить с собой. Майкл представить себе не мог, что еще она может им сказать, ведь Эм уже умерла.

– Доктор Голд! – окликнула его детектив Маррон, выбираясь из своего «Форда таурус».

Она направилась по посыпанной гравием дорожке к их автомобилю. Если она и заметила на переднем пассажирском сиденье Мэлани, которая продолжала сидеть, уставившись в никуда, то ничего не сказала.

– Я и не знала, что вы врач, – приветливо продолжила она и кивнула на припаркованный слева грузовичок, на котором красовалось его имя.

– Лечу животных, – сухо ответил он. – А это не одно и то же.

Он вздохнул. Каким бы ужасным ни выдался этот день, вины Анны-Мари Маррон в том нет. Она просто делает свою работу.

– Послушайте, детектив Маррон, у нас было очень тяжелое утро. У меня нет времени на разговоры.

– Я понимаю, – тут же заверила его Анна-Мари. – Я только на одну минутку.

Майкл кивнул и жестом пригласил ее в дом.

– Там открыто, – сказал он.

Детектив открыла было рот, чтобы попенять ему на безалаберность, но передумала. Он подошел к машине со стороны пассажира, открыл дверцу и помог Мэлани выйти.

– Иди в дом, – велел он, понизив голос до ласкового шепота. Таким же голосом он успокаивал норовистую лошадь.

Он повел жену по каменным ступеням в кухню, где она опустилась на стул, не сделав даже попытки снять пальто.

Детектив Маррон стояла к столу спиной.

– Вчера мы говорили о том, что сын Хартов признался в намерении совершить двойное самоубийство, – сказала она, переходя прямо к делу. – Существует вероятность, что ваша дочь застрелилась сама. Но вам необходимо знать: пока не доказано обратное, это дело будет квалифицироваться как убийство.

– Убийство? – выдохнул Майкл.

Это ужасное, искушающее слово тут же открыло в его воображении воронку реабилитации – появилась возможность обвинить другого, не себя самого, в смерти Эмили.

– Вы намекаете, что ее убил Крис?

Детектив покачала головой.

– Я ни на что не намекаю, – ответила она. – Я всего лишь объясняю точку зрения полиции. Это стандартная процедура: самое пристальное внимание уделить человеку, найденному рядом с дымящимся пистолетом. Тому, кто просто остался жив, – добавила она.

Майкл покачал головой.

– Если вы приедете через несколько дней, когда… боль немного утихнет, я покажу вам старые альбомы с фотографиями, тетрадки Эмили, письма, которые Крис писал ей из лагеря. Он не убивал мою дочь, детектив Маррон. Если он говорит, что не убивал, верьте ему. Я могу поручиться за Криса, я хорошо его знаю.

– Так же хорошо, как знали свою дочь, доктор Голд? Настолько хорошо, что не заметили, что она подумывает о самоубийстве? – Детектив Маррон скрестила руки на груди. – В таком случае, если Крис Харт говорит правду, это означает что ваша дочь хотела свести счеты с жизнью, что она и сделала, внешне не выказывая ни малейших признаков депрессии. – Она потерла переносицу. – Послушайте, я надеюсь – ради вас, ради Эмили и Криса, – что это не вполне удавшаяся попытка самоубийства. В штате Нью-Гемпшир самоубийство не является преступлением. Однако, если эта версия не подтвердится, генеральный прокурор будет решать, имеются ли веские основания для того, чтобы предъявить парню обвинение в убийстве.

Майклу не нужно было повторять дважды. Он понял, что веские основания появятся после того, что Эмили сообщит посмертно.

– Нам пришлют копию результатов вскрытия? – спросил он.

Анна-Мари кивнула.

– Если хотите, я вам ее покажу.

– Да, – откликнулся Майкл. – Пожалуйста. – Это станет ее последними показаниями, запиской, которой она не оставила. – Но я уверен, что это ничего не даст.

Анна-Мари кивнула и направилась к двери. На пороге она обернулась.

– Вы уже говорили с Крисом?

Майкл отрицательно покачал головой.

– Я… по-моему, было не время.

– Разумеется, – ответила детектив. – Я просто спросила.

Она еще раз выразила им соболезнование и вышла.

Майкл открыл дверь в подвал, выпуская двух сеттеров, которые тут же рванулись наружу. Он повел собак к подъездной дорожке, на мгновение остановился там и не заметил, как Мэлани посильнее запахнула пальто, словно от неожиданного сквозняка, и слово «убийство» застыло на ее губах – она так и вцепилась в него зубами.

Джеймс находился с Крисом в больнице в ожидании, пока лечащий врач из обычной палаты переведет его в закрытое детское психиатрическое отделение. Гас испытывала облегчение, она не могла полагаться на себя. Вдруг у Криса депрессия? Ведь она, как оказалось, однажды уже не заметила признаков тревоги у сына. Опытные врачи, специальная больница – он будет в безопасности.

Джеймс возмутился. Появится ли запись в истории болезни Криса? Сможет ли он – поскольку ему уже исполнилось семнадцать – выписаться, когда пожелает? Станет ли известно в школе, будущим работодателям, властям, что он три дня провел в психбольнице?

Гас взглянула через венецианское окно в гостиной на ухоженную тропинку, ведущую от их дома к дому Голдов. В это время года она была усыпана золотистыми, влажными от мороза сосновыми иголками. Она заметила свет наверху, в спальне Мэлани, и на цыпочках зашла в комнату Кейт, которая сегодня узнала о смерти Эмили. Как она и ожидала, дочь заснула в слезах. Гас накинула на плечи пальто, пробежала по тропинке и вошла к Голдам в кухню. В тишине слышалось лишь громкое тиканье часов с кукушкой.

– Мэлани! – позвала она. – Это я.

Она побежала наверх, заглянула в спальню, в кабинет. Дверь комнаты Эмили была закрыта, и Гас решила туда не заглядывать. Вместо этого она постучала во вторую закрытую дверь, в ванную, и тихонько ее отворила.

Мэлани сидела на крышке унитаза. Когда Гас вошла, она только подняла глаза, не выказав ни тени удивления.

Гас понятия не имела, что говорить. Вдруг показалось глупым кого-то утешать, когда сам так тесно связан с болью.

– Привет, – негромко сказала она. – Ты как? Держишься?

Мэлани пожала плечами.

– Не знаю. Похороны в понедельник. Мы были в морге.

– Какой ужас!

– Я не обратила внимания, – ответила Мэлани. – Я сейчас не выношу Майкла.

Гас кивнула.

– Да. Джеймс повздорил с доктором, который хотел перевести Криса в психиатрическое отделение, потому что это пятно на репутации семьи.

Мэлани взглянула на подругу.

– Ты предчувствовала беду? – спросила она, и Гас не стала делать вид, что не понимает о чем речь.

– Нет, – ответила она срывающимся голосом. – Если бы предчувствовала, обязательно бы тебе сказала. Я знаю, и ты поступила бы так же. – Она присела на край ванной. – Что могло стрястись такого ужасного? – прошептала она.

Гас была уверена, что думает о том же, что и Мэлани: Крис с Эмили росли в любви, в достатке, друг с другом. Чего еще можно желать?

Мэлани ухватилась за краешек туалетной бумаги и принялась пропускать ее через пальцы, словно шила на машинке.

– Майкл принес это отвратительное платье, чтобы похоронить в нем Эмили, – сказала она. – А я забрала. Не позволила его надевать.

Гас встала, с облегчением поняв, что для нее нашлось дело.

– Нужно найти для нее наряд, – сказала она, взяла Мэлани за руку, потянула, чтобы та встала, и повела в комнату Эмили.

Гас решительно повернула ручку, как будто не боялась до смерти воспоминаний, которые сейчас накатят.

Но комната, как это ни странно, оказалась просто комнатой Эмили. Хранилище подростковой одежды фирмы «Гэп», ароматических масел и моментальных снимков Криса. Пока Гас рылась в шкафу, Мэлани в нерешительности стояла в центре комнаты, готовая бежать отсюда сломя голову.

– Что скажешь насчет бирюзовой блузы, которую она надевала для школьного альбома? – спросила Гас. – Она изумительно оттеняла ее глаза.

– Она без рукавов, – рассеянно ответила Мэлани. – Она замерзнет до смерти.

Гас замерла. Мэлани зажала рот рукой.

– Нет, – простонала она, и ее глаза наполнились слезами.

– Ох, Мэл… – обняла подругу Гас. – Я тоже ее любила. Мы все любили.

Мэлани отстранилась и повернулась к ней спиной.

– Знаешь, – с сомнением в голосе сказала Гас, – может, стоит спросить у Криса? Он лучше всех знает, что ей захотелось бы надеть.

Мэлани молчала.

Что эта женщина-детектив сказала Голдам? И что еще важнее, во что они поверили?

– Ты же знаешь, как Крис ее любил, – прошептала Гас. – Ты же знаешь, что он бы все сделал для Эм.

Когда Мэлани обернулась, перед Гас стояла совершенно незнакомая женщина.

– Единственное, что я знаю о Крисе, – сказала она, – это то, что он все еще жив.