Текст книги "Где живет счастье"

– Обратно во Флоренцию?

– Если захочешь.

Резко выдохнув, она с детской непосредственностью обвила руками его шею:

– О да! Давай вернемся в Италию! О Дуглас, какая чудесная идея!

Дуглас поставил стакан и погладил ее по голове. Надо же, как все, оказывается, легко решается! От близости ее гибкого тела на него нахлынула волна непреодолимого желания. Афина обратила к нему сияющее лицо, и он жадно поцеловал ее.

– А когда мы уедем? Скоро? Нам ведь ничего не стоит вот так взять и собраться. – Она говорила торопливо, захлебываясь словами.

– Думаю, мы могли бы поехать на годовщину свадьбы.

Глаза Афины были устремлены куда-то вдаль. Похоже, мысленно она уже перенеслась за море, в солнечную Италию. Даже ее лицо словно изменило форму, став более мягким и расплывчатым. Дугласу показалось, что он смотрит на нее сквозь запотевшие очки.

– Мы даже можем остановиться на Виа Кондолиса.

– Но где мы будем жить?

– Жить?

– Да, жить в Италии.

Дуглас опустил подбородок и нахмурился:

– Афина, мы вовсе не собираемся там жить. Я полагал, что мы просто отправимся в путешествие. Отметим годовщину свадьбы.

– Но я думала… – Ее лицо замкнулось. Она догадалась, что муж явно увиливает от ответа. – Значит, ты не хочешь туда переезжать?

– Ты прекрасно понимаешь, что я не могу туда переехать.

В ее голосе прозвучало неприкрытое отчаяние.

– Но, дорогой, давай уедем отсюда! Подальше от твоей семьи. И моей тоже. Я ненавижу родственников. Они только губят нас своими непомерными ожиданиями. Давай уедем. Пусть не в Италию. В Италии мы уже были. Уедем в Марокко. Там, должно быть, сказочно красиво. – Она обняла мужа за талию, впившись в него горящими глазами.

Дугласа вдруг охватила смертельная усталость.

– Ты же знаешь, я не могу уехать в Марокко.

– Не понимаю почему. – Ее улыбка стала похожа на гримасу.

– Афина, у меня имеются определенные обязательства.

Она отстранилась от мужа. Затем резко попятилась, наградив его тяжелым взглядом:

– Господи, ты говоришь прямо как твой отец! Нет, хуже. Ты говоришь прямо как мой отец.

– Афина, я…

– Мне надо срочно выпить. – Повернувшись к нему спиной, она щедро плеснула себе виски.

Дуглас заметил, что недавно открытая бутылка заметно опустела. Афина осталась стоять, повернувшись к нему спиной. В любой другой день он непременно подошел бы к ней, положил бы ей руку на плечо, прошептал бы слова любви. Но сегодня у него на это не осталось сил. Он слишком устал, чтобы играть в подобные игры со своей невозможной, взбалмошной женой.

В конце концов Афина не выдержала и повернулась к мужу, бросив на него умоляющий взгляд:

– Дуглас… Любимый… Я ведь никогда тебя ни о чем не просила. Разве нет? Ну скажи!

Спорить с ней не имело смысла. Дуглас смотрел на ее бледное замкнутое лицо, на которое легла тень глубокой печали. Ему было больно думать, что, возможно, тут есть некая доля и его вины тоже, поскольку он не смог стать ей хорошим мужем.

– Прошу тебя, давай уедем! Уедем отсюда. Дуглас, скажи «да». Пожалуйста!

На мгновение у него возникло безумное желание побросать вещи в чемодан, посадить рядом сияющую от счастья жену и с ревом умчаться вдаль на его «MGB» навстречу прекрасному будущему в каком-нибудь экзотическом раю.

Афина не мигая смотрела на него.

– Мне надо принять ванну, – сказал Дуглас.

И устало поплелся наверх.

Глава 5
День, когда я разбила чье-то сердце

Ой, ну конечно, я отлично понимаю, что не похожа на роковую женщину. И вы, наверное, думаете, что я не могла пробудить в мужчине страсть. Но я могла, хотя было это давным-давно, пока возраст и седина не лишили меня даже тех скромных внешних достоинств, которыми я когда-то обладала. Его звали Том, очень милый и славный парень. Не писаный красавец, конечно, но вполне ничего. Надежный как скала. Из хорошей семьи. И он меня обожал.

Он не любил много болтать. Впрочем, как и большинство мужчин в мое время. По крайней мере, те, кого я знала. Но я была уверена, что он меня обожает. Ведь каждый вечер он поджидал меня на углу, чтобы проводить после работы домой, а еще дарил чудные ленты и кружево, которые специально для меня отбирал из кипы остатков на фабрике его отца. Видите ли, его семья занималась производством галантереи. И Том учился у отца управлять семейным бизнесом. Вот там-то мы и познакомились. Не слишком мужественная работа, возможно, подумаете вы, и да, среди работников иногда попадались гомики, как называл их мистер Холстейн, но если бы вы видели Тома… Ну, в нем не было ничего женоподобного. Крупный парень, широченные плечи. Он приносил мне рулоны тканей, взвалив на плечо словно пушинку сразу по три или четыре.

Он обычно появлялся с подносами пуговиц и кусочков отделки, прелестным викторианским кружевом, спасенным им из начавших отсыревать коробок. А затем, ни слова не говоря, выкладывал все это добро передо мной, совсем как собака, которая приносит хозяину свою любимую косточку. В то время я, видите ли, шила себе одежду сама, и он непременно узнавал подаренные им пуговицы или бархатную отделку. И похоже, даже немного этим гордился.

Он меня никогда не подталкивал. Не делал громких заявлений и не анонсировал свои намерения. Видите ли, я объявила ему, что никогда не выйду замуж. Я ни секунды в этом не сомневалась, а потому решила, что будет честнее сразу предупредить его. Но он просто кивнул, словно давая понять, что это мое законное право, и остался моим воздыхателем. И мало-помалу я перестала волноваться, что вожу его за нос, да и вообще поступаю нечестно, и начала получать удовольствие от его общества.

Одиноким девушкам приходилось тогда очень нелегко, в эти самые шестидесятые. Ой, я знаю, вы считаете, что тогда были и Мэри Квант, и свободная любовь, и ночные клубы, и все такое прочее, но мало кто из нас действительно вел подобную жизнь. Для порядочных девушек вроде меня, которые не сумели, так сказать, взять быстрый старт, время было сложное. Некоторые девушки это делали, некоторые – не делали. Но я так и не смогла определиться, к какой именно категории себя отнести. Хотя я чуть было этого не сделала, с Томом. Несколько раз. Он понимал толк в подобных вещах, умел все предусмотреть, даже невзирая на то, что я сообщила ему о своем твердом решении остаться старой девой. И еще в мое время все девушки жаждали быть в струе, носить платья последних фасонов, причем не важно, куплены они в «Бибе» или на Кингс-роуд или сшиты, подобно моим, по выкройкам из «Вог» или «Баттерик». Однако новая мода приводила наших родителей в ужас, в связи с чем многие из нас испытывали самый настоящий когнитивный диссонанс: с одной стороны, нам безумно хотелось носить мини-юбки и все такое, но с другой – мы чувствовали себя страшно неловко.

Возможно, я оказалась недостаточно раскрепощенной. В мое время скромницы еще встречались. Но Том, похоже, все понимал, и я нравилась ему такой, какая есть, или, по крайней мере, какой старалась быть, и мы с ним чудесно проводили время.

Поэтому мне было страшно неудобно, что я заставила Тома страдать при первом же знакомстве с моими родителями.

Я пригласила их приехать в Лондон на шоу. Мама страшно обрадовалась, папа тоже был весьма мил, хотя и немногословен, правда он не преминул сказать, что я уже практически год не появлялась дома. Я заказала билеты на «Хелло, Долли!» в Королевском театре Ковент-Гарден и столик в одном из новых ресторанов «Голден эгг». Ужин я собиралась оплатить из собственного кармана, так как мистер Холстейн на днях прибавил мне жалованье и перевел из секретарей в офис-менеджеры, что меня крайне воодушевило. Я размышляла над этим целую вечность, но в конце концов решилась пригласить и Тома тоже, потому что он такой душка, да и вообще, для него знакомство с моими родителями наверняка станет настоящим событием; более того, я не сомневалась, что он им понравится. Да он и не мог не понравиться. Шоу оказалось великолепным. Мэри Мартин в роли Долли Леви была великолепна – я никогда не забуду ее эффектного выхода, хотя в глубине души мы надеялись, что увидим на сцене Ив Арден. А мама была настолько счастлива меня видеть, что незаметно сжимала мою руку, бросая многозначительные взгляды на Тома. Для нее было большим облегчением после стольких лет увидеть рядом со мной мужчину, тем более такого галантного. Ведь Том оказался достаточно любезен, чтобы преподнести ей коробку конфет. Итак, вечер проходил в очень милой обстановке, но только до тех пор, пока мы не приступили к ужину. Ох нет, с «Голден эгг» все было в порядке (мама сказала, озираясь по сторонам, что здесь действительно на редкость… живописно): еда выше всяких похвал, я даже разорилась на бутылку вина, хотя папа и заявил, что не позволит мне сорить деньгами, чтобы развлечь своих стариков. Том сидел, как обычно, тихо светясь от радости; он увлеченно беседовал с мамой о лентах и о довоенной жизни, а еще о том, как его отец однажды познакомился с женой премьер-министра, когда та заказывала бельгийские кружева.

А потом мама произнесла сакраментальную фразу:

– Дорогая, я давно собиралась тебе сказать. В семье Фэрли-Халм не все ладно.

На секунду я уставилась на лежавшую на тарелке рыбу, затем подняла голову, постаравшись выглядеть по возможности безразлично:

– Неужели?

– Она дала деру! – фыркнул папа.

– Кто дал деру?

– Боже мой, Генри! Это устаревшее выражение. Афина Форстер. Извиняюсь, Фэрли-Халм. И не просто сбежала, а с каким-то коммивояжером откуда-то с севера. Обе семьи отчаянно стараются скрыть всю эту историю от газетчиков.

Похоже, мама вполне искренне считала, что ее слова не произведут на меня впечатления.

– Ну, я не читаю газет. – Рыба у меня во рту сразу превратилась в порошкообразную массу.

Я с трудом заставила себя проглотить ее, запив стаканом воды. Том, бедняга, как ни в чем не бывало продолжал есть. Он явно ничего не заметил.

– А как… как там Дуглас?

– Надеется, что она вернется. Бедный мальчик. Он полностью раздавлен.

– И слепому было видно, что от этой вертихвостки только и жди беды. Она еще та штучка.

– Ну да. Но всем казалось, что она немного остепенилась.

– Девицы вроде нее на это не способны.

Их голоса внезапно стихли, и я подумала, не упала ли я, часом, в обморок. Затем я посмотрела на Тома и впервые заметила, не без отвращения, что он ест с открытым ртом.

– Ее родители, естественно, рвут и мечут. Практически лишили ее наследства. И теперь говорят, что она на время отправилась за границу, пока все не уляжется. Я хочу сказать, что ей тогда еще крупно повезло выйти замуж за Дугласа. Ведь у нее даже и друзей-то толком не было, разве нет? Уж не говоря о репутации! – Мама задумчиво покачала головой, стряхнув несуществующие крошки со скатерти. – Родители Дугласа ужасно переживают. Да и вообще, это просто ужасно на всех отразилось. Малый продавал пылесосы, ходил от двери к двери. Нет, ты представляешь? Пылесосы! А через несколько недель после побега у этой девицы хватило наглости позвонить им и попросить денег. Бедняжка Жюстина! Две недели назад я встретила ее у Тревельянов, на вечере игры в бридж. Она стала совсем седой.

Именно тогда мама, должно быть, заметила выражение моего лица. Окинув меня сперва озабоченным, а затем и суровым взглядом, она посмотрела на Тома:

– Ну хватит. Вам, наверное, не слишком интересно слушать наши разговоры о незнакомых людях, не так ли, Том?

– Не обращайте на меня внимания, – ответил Том; он по-прежнему ел с открытым ртом.

– Да. Хорошо. Давайте решим насчет пудинга. Кто хочет пудинга? Никто? – Ее голос поднялся чуть ли не на октаву. Она наградила меня очередным испепеляющим взглядом, из числа тех, которые матери специально приберегают для дочерей.

Не уверена, что я слышала, о чем она говорила дальше.

Я не поехала с ними домой. По крайней мере, не тогда. Но с моей стороны было бы непорядочно продолжать встречаться с Томом. Только не в сложившихся обстоятельствах.

Ну как, этого достаточно или вы хотите узнать о ребенке?

Часть II

Глава 6
2001 год

Они постоянно ссорились по дороге на вечеринки. Сюзанна и сама не знала почему, хотя всегда могла приписать это неудачному стечению обстоятельств: они жутко опаздывали, он в самую последнюю минуту шел проверять, закрыта ли задняя дверь, она вечно не могла найти ничего приличного, чтобы надеть на себя. Возможно, они просто устали напрягаться, изображая идеальную пару. А возможно, как ей иногда начинало казаться, это был ее способ раннего предупреждения, что по возвращении домой никакого секса между ними не будет. Хотя сегодня вечером они не поссорились. Правда, невелика победа – просто они прибыли к Бруксам поодиночке. Сюзанна приехала в деревню на машине, руководствуясь детальными указаниями хозяйки дома, а Нил, задержавшийся на работе, добирался сперва поездом, а затем на такси. Приветствуя его за обеденным столом, Сюзанна почувствовала, как улыбка буквально застыла на ее окаменевшем лице, в результате чего ей пришлось процедить сквозь стиснутые зубы шутливое «Мы уж думали, что ты не придешь».

– А вы знакомы с представителем сильной половины Пикоков? Нил, не так ли? – Хозяйка деликатно провела его на место.

Жемчуг, дорогая, но вышедшая из моды шелковая блузка, шерстяная трикотажная юбка; одежда хозяйки лучше любых слов говорила о том, какой вечер ожидает гостей. Сюзанна поняла, что ее городской стиль вряд ли вызовет особые восторги и отношение к ней будет скорее покровительственное. Тем более что пригласили их исключительно из-за ее родителей.

– Задержали на совещании, – извиняющимся тоном сказал Нил, а уже позже, когда она принялась отчитывать его в коридоре, прошептал: – Зачем делать из всего проблему? Остальным, похоже, вообще было наплевать.

– А вот мне не наплевать, – отрезала Сюзанна, поспешно приклеив на лицо улыбку, поскольку из гостиной вышла хозяйка и, тактично стараясь на них не глядеть, поинтересовалась, не желает ли кто-нибудь еще выпить.

Вечер тянулся бесконечно долго. Нил неуклюже маскировал неловкость не слишком уместными шутливыми замечаниями. Остальные гости, очевидно, давно знали друг друга и непринужденно беседовали, обсуждая незнакомых ей людей, деревенских «оригиналов», постоянно вспоминая какие-то события прошлых лет: отмененный из-за дождя сельский праздник двухгодичной давности, теннисный турнир, во время которого финалисты разругались в пух и прах, постыдное поведение учительницы из начальной школы, сбежавшей в Уорчестер вместе с мужем бедняжки Патрисии Энсли. Поговаривали, что учительница родила ребенка. А еще кто-то слышал, будто Патрисия Энсли стала мормонкой. В комнате было слишком натоплено, и к тому времени, как стали подавать основное блюдо, Сюзанна, сидевшая спиной к огромному камину, почувствовала, что у нее горит лицо, а по спине текут струйки пота, к счастью незаметные под ультрамодной блузкой.

Они знали, она была уверена. Несмотря на ее улыбки, заверения, что она счастлива вернуться в Дир-Хэмптон, что приятно иметь больше свободного времени, что это замечательно – переехать поближе к родственникам, они наверняка догадывались, что она лжет. И наверняка обратили внимание на несчастный вид ее мужа, отважно пытающегося поддержать беседу с сидевшими напротив самоуверенным ветеринаром и немногословной женой местного егеря. Да и вообще, Сюзанне казалось, будто у них с Нилом над головами ярко светится неоновая вывеска, на которой крупными буквами написано: «Мы Несчастливы! И Это Моя Вина».

За последний год она стала экспертом по несчастливым бракам, с ходу определяя это по вымученным улыбкам жен, отрывистым замечаниям, отстраненным лицам мужей. Иногда ей становилось легче, когда она встречала пары, еще более несчастливые, чем они, а иногда – тяжелее, словно это в очередной раз доказывало, что кипящие на медленном огне обида и разочарование – непременные атрибуты супружеской жизни.

Но ужаснее всего было видеть тех, кто был по-прежнему влюблен друг в друга. Нет, она имела в виду отнюдь не молодоженов – Сюзанна по своему опыту знала, что мишурный блеск со временем стирается, – а тех, кого совместная жизнь лишь сплотила, придав их чувствам еще больше глубины. Она узнавала их с первого взгляда: по слову «мы» в разговоре, по невольным ласковым прикосновениям, по мягким довольным улыбкам, с которыми они слушали любимого человека. Даже их перепалки сопровождались веселым смехом, как будто они до сих пор флиртовали друг с другом, и нежными пожатиями, намекающими на нечто большее. И Сюзанна ловила себя на том, что неприлично пялится на них, гадая про себя, чего же не хватает им с Нилом и как найти средство, способное склеить их брак.

– По-моему, все прошло очень даже неплохо, – храбро заметил Нил, включив двигатель.

Они ушли вторыми, что было вполне приемлемо. Он предложил сесть за руль, чтобы она могла выпить, – примирительный жест, она отлично понимала, но почему-то не находила в себе достаточно благородства принять его.

– Ну, они нормальные.

– Так это и хорошо… Я имею в виду, познакомиться поближе с соседями. И никто не стал резать свинью. Или кидать ключи от машины на середину комнаты. Меня предупреждали об этих деревенских праздничных обедах. – Он специально напускал на себя беззаботный вид, она знала.

Сюзанна попыталась подавить привычное раздражение:

– Их вряд ли можно назвать нашими соседями. Они живут в двадцати минутах езды.

– От нашего дома до любого места двадцать минут езды. – Он сделал паузу. – Приятно видеть, что ты потихоньку обзаводишься здесь друзьями.

– Звучит так, будто я первый день в новой школе.

Он пристально посмотрел на нее, явно прикидывая, насколько решительно она настроена на ссору.

– Я только хотел сказать, что очень рад… твоему желанию пустить корни.

– Нил, у меня есть корни. Насколько тебе известно, эти проклятые корни были у меня всегда. Просто в мои планы не входило пускать их здесь.

Он вздохнул, устало потер затылок:

– Сюзанна, только не начинай. По крайней мере, не сегодня. Ну пожалуйста!

Она была просто невыносима, Сюзанна это прекрасно понимала, отчего бесилась еще больше, будто обвиняя мужа в своем безобразном поведении. Она посмотрела на мелькавшие за окном машины темные живые изгороди. Изгородь, изгородь, дерево, изгородь. Бесконечная штрихпунктирная линия сельской местности. Консультант по задолженности посоветовал им обратиться к специалисту по семейным отношениям. Нил с энтузиазмом откликнулся на предложение. Можно подумать, что он бы пошел!

«Нет, нам это не нужно, – самонадеянно заявила она. – Мы вместе уже десять лет». Как будто это делало их брак более крепким.

– Очень славные детишки, да? – (Господи, до чего же он предсказуемый!) – А та девчушка, которая разносила чипсы, просто прелесть! Она рассказала мне об их школьной постановке. Бедняжке пообещали роль колокольчика, а дали роль овцы. Я ответил, что ей просто пудрили мозги…

– Ну вот, снова-здорово. А мне показалось, что ты сегодня не собирался заводить эту шарманку.

В разговоре возникла тягостная пауза. Нил еще крепче сжал руль.

– Я только сказал, что детишки очень славные. – Он покосился на жену. – Совершенно невинное замечание. Я просто хотел поддержать разговор.

– Нет, Нил. Когда дело касается детей, у тебя не бывает невинных замечаний.

– Ты ко мне несправедлива.

– Я тебя знаю как облупленного.

– Пусть так. Сюзанна, разве это такой уж большой грех? Мы ведь с тобой не вчера познакомились.

– Ну и что с того? И кто, интересно, установил временны́е рамки для рождения детей? Покажи мне такую должностную инструкцию, где написано: «Вы женаты энное количество лет, так что плодитесь и размножайтесь».

– Ты не хуже меня знаешь, что после тридцати пяти родить гораздо сложнее.

– Ой, я тебя умоляю! Мне еще нет тридцати пяти.

– Тридцать четыре. Тебе тридцать четыре.

– Я знаю, блин, сколько мне лет!

Количество выброшенного в кровь адреналина явно зашкаливало. Они с удовольствием дали волю эмоциям, перестав изображать счастливых супругов.

– Это потому, что ты боишься, да?

– Нет! И только не вздумай приплетать сюда мою мать!

– Если ты не хочешь детей, почему бы так прямо и не сказать? По крайней мере, тогда мы будем знать, на каком мы свете… Я буду знать, на каком я свете.

– Я не говорю, что не хочу детей.

– Тогда я отказываюсь понимать, что именно ты хочешь сказать. Стоит мне поднять данную тему, как ты набрасываешься на меня, словно я предлагаю нечто ужасное. А это всего лишь младенец.

– Тебе легко говорить. Но рожать-то его мне. И я вижу, как дети меняют жизнь людей.

– В хорошую сторону.

– Если ты мужчина. – Она сделала глубокий вдох. – Послушай, я еще не готова. Понятно? Хотя ни от чего и не зарекаюсь. Нил, я пока не разобралась со своей жизнью. Пойми, не могу я вот так с ходу обзавестись ребятишками, толком ничего не достигнув. Я ведь не какая-нибудь там домашняя клуша. – Она скрестила ноги. – И вообще, если честно, меня такая перспектива просто угнетает.

Нил покачал головой:

– Ладно, Сюзанна, я сдаюсь. Не знаю, что еще можно сделать, чтобы ты была счастлива. Прости, что пришлось переехать в деревню. О’кей? Прости, что нам пришлось покинуть Лондон, что тебя не устраивает наш здешний дом, что тебе скучно и что тебе не нравятся местные жители. Прости за сегодняшний вечер. Прости, что я стал для тебя таким чертовским разочарованием. Но я не знаю, что еще можно сказать. Что бы я ни говорил, тебя, черт возьми, ничего не устраивает!

В машине наступила напряженная тишина. Обычно он так легко не сдавался, и теперь Сюзанна чувствовала себя не в своей тарелке.

Нил включил фары на полную мощность и, распугивая кроликов, свернул с главной дороги на неосвещенный проселок.

– Позволь мне открыть магазин. – Она уставилась прямо перед собой, чтобы не видеть его реакции.

И услышала тяжелый вздох.

– У нас нет денег. И ты это прекрасно знаешь.

– Уверена, мы могли бы преуспеть, – сказала она, добавив с надеждой в голосе: – Я вот тут подумала… Мы могли бы продать мою картину, чтобы внести залог.

– Сью, мы только что разделались с долгами. И не можем позволить себе вновь попасть в долговую яму.

Тогда она повернулась к нему лицом:

– Нил, я понимаю, что ты, естественно, не одобряешь мою идею, но мне это нужно. Мне нужно хоть что-то, чем можно было бы заняться. Собственное дело. Что-то, не связанное с чертовыми утренними кофепитиями, и с деревенскими сплетнями, и с моей чертовой семьей. – (Нил молчал.) – Это мне и вправду поможет. – Ее голос сделался умоляющим, примирительным. Она сама от себя не ожидала такой страсти. – Наверняка поможет.

Было в тоне Сюзанны нечто такое, что Нил остановил машину и внимательно посмотрел на жену. За окном стоял густой туман, и фары слепо освещали лишь мельчайшие капельки влаги, взвешенные в воздухе.

– Дай мне год. Только один год, – взяв его за руку, проговорила она. – И если ничего не получится, я рожу тебе ребенка.

– Ну а если получится? – озадаченно спросил Нил.

– Я все равно рожу ребенка. Но тогда у меня будет, по крайней мере, что-то еще. И я не превращусь в одну из этих.

Сюзанна махнула рукой, словно желая указать на присутствовавших на ужине дам, которые обменивались отвратительными историями о родах и грудном вскармливании или рассказывали с плохо скрытым презрением о том, какие невоспитанные дети бывают у некоторых.

– Ага. Настоящий неонатальный нацизм.

– Нил…

– Ты что, это серьезно?

– Да. Ну пожалуйста! Мне просто кажется, что тогда я стану немного счастливее. Ты ведь хочешь, чтобы я стала счастливее, да?

– Ты отлично знаешь, что да. Это всегда было моим единственным желанием.

Когда он так смотрел на нее, у Сюзанны в душе пробуждались мимолетные воспоминания о том, что она некогда действительно чувствовала к нему, и отдаленные реминисценции на тему того, каково это – быть связанным с человеком, который вызывает у тебя не раздражение и глухую злобу, а исключительно предвкушение счастья и неутоленный сексуальный голод. Он был по-прежнему хорош собой, более того, он явно принадлежал к тому типу мужчин, которые, как правило, красиво стареют. Никакого брюшка или редеющих волос. Нет, он наверняка останется стройным и подтянутым, а свидетельством прожитых лет будет лишь благородная седина, особенно эффектная на фоне задубевшей кожи лица.

И в такие минуты ей даже удавалось вспомнить то время, когда они еще были близки.

– По-моему, тебе не стоит продавать картину. Это слишком личное. Да и вообще, ее стоит попридержать как ценную инвестицию.

– А я не могу допустить, чтобы ты работал еще больше. – Хотя, если честно, ее скорее пугало не постоянное отсутствие мужа, а то, что она отлично к этому приспособилась.

– Я совсем другое имел в виду. – Он склонил голову набок, обратив на нее внимательный мягкий взгляд голубых глаз. – Ты всегда можешь попросить денег у отца. На залог. Ведь он, кажется, говорил, что отложил для тебя некоторую сумму.

Нил нарушил чары. Сюзанна убрала руку с плеча мужа и беспокойно заерзала на сиденье, стараясь отодвинуться подальше.

– Я не собираюсь снова проходить через все эти унижения. Нам и так пришлось взять у него приличную сумму. Мне больше не нужны его деньги.

Поначалу они вообще не считали это долгом: просто жили, как все, немного не по средствам. Две зарплаты, отсутствие детей. Они вели стиль жизни, рекламируемый роскошными магазинами, стиль жизни, на который, по их мнению, имели право. Они покупали интерьерные диваны из светлой замши, проводили уик-энды с друзьями из своего круга в шумных ресторанах Вест-Энда и уютных отелях, считали святой обязанностью побаловать себя после любого, даже малейшего разочарования: плохого дня на работе, неудачной попытки купить билеты на концерт, дождливой погоды, наконец. Сюзанна, успевшая привыкнуть к высоким доходам Нила, которому в глубине души всегда хотелось, впрочем так же как и ей, чтобы она больше времени проводила дома, успела сменить несколько мест работы на неполный рабочий день: она подвизалась в магазине женской одежды, развозила товар для подруги, открывшей цветочный магазин, продавала деревянные игрушки. Но, честно говоря, ничего из перечисленного выше не увлекло Сюзанну настолько, чтобы у нее возникло желание остаться, лишив себя утренних посиделок с подругами за кофе в уличном кафе, блужданий по Интернету, жрущему кучу времени, или кулинарных экспериментов в области приготовления сложных блюд. А затем буквально за считаные секунды все изменилось. Нил потерял работу в банке, его место заняла особа, которую он называл Мужиком в Юбке и Садисткой из Ада. Правда, когда иссяк денежный поток, ему почему-то сразу расхотелось шутить.

А Сюзанна подсела на шопинг.

Причем поначалу она занималась этим, просто чтобы выбраться из дому, поскольку Нил впал в депрессию и озлобился. Теперь он практически во всем находил следы женского заговора: в том, что в местной школе, согласно статистике, успеваемость у девочек гораздо выше, чем у мальчиков; в газетных статьях о случаях сексуальных домогательств, которые он зачитывал вслух; более того, менеджер из отдела кадров, позвонивший сообщить, что Нилу полагается в качестве выходного пособия не шесть месячных зарплат, а только три, тоже оказался женщиной. Приступы беспричинного гнева сменялись самобичеванием; он стал отвратительной пародией на самого себя, с ним невозможно было иметь дело. И в результате Сюзанна, предоставив мужа самому себе, принялась поднимать настроение, покупая дорогое мыло, готовые обеды, время от времени цветы – лилии для аромата, амариллис и стерлитцию для большей утонченности интерьера. Она считала, что вполне заслужила это, а мерзкий характер Нила позволял ей укрепиться в собственной правоте.

Сюзанна убедила себя, что им просто жизненно необходимы некоторые вещи: новое постельное белье – дорогущий египетский хлопок – отличная инвестиция, – ну а еще занавески в тон, антикварные стаканы. Она осуществила проект по переделке квартиры, заменила полы в кухне, полностью изменила отделку гостевой комнаты. В конце концов, это безусловно увеличит стоимость квартиры. Как-никак все вложения в недвижимость возвращаются сторицей.

Ну а затем, сделав небольшую передышку, она занялась преображением своей внешности. Ведь она вряд ли сможет найти работу, не обновив гардероба; волосы следовало постричь и слегка осветлить; стресс из-за работы Ника ужасающе повлиял на кожу, и теперь она отчаянно нуждалась в услугах опытного косметолога. Ее подруги подшучивали над ее расточительностью, поэтому она стала покупать кое-что и для них тоже. Ей было приятно демонстрировать щедрость: она объясняла себе, что это одна из тех немногих радостей жизни, которые у нее еще остались.

Поначалу Сюзанне становилось легче, поскольку шопинг давал ей определенную цель. Заполнял пустоту. Но, даже соря деньгами направо и налево, она понимала, что заразилась некой болезнью сродни сумасшествию, что ярко освещенные интерьеры и забитые кашемировыми джемперами полки, услужливые продавцы и красиво упакованные коробки с каждым днем все меньше помогали отвлечься от жестокой реальности. Покупки приносили все меньше радости. Первоначальный угар от шопинга прошел, и теперь она сидела дома в окружении хрустящих бумажных пакетов, растерянно глядя на свои приобретения или громко рыдая, если ей хватало мужества подсчитать расходы. Она стала ранней пташкой и всегда первой встречала почтальона.

К чему лишний раз расстраивать Нила?

Ему потребовалось почти шесть месяцев, чтобы сделать неприятное открытие. Справедливости ради стоит признать – впрочем, они и не пытались ничего отрицать, – их брак тогда переживал не лучшие времена, особенно когда Нил, борясь с собственной депрессией, усомнился в душевном здоровье жены и заявил, будто именно из-за нее и стал импотентом, а потеря работы здесь вообще ни при чем. А она, позволив в конце концов дать волю гневу, который так долго лелеяла, – возможно, ее агрессивность была вызвана угрызениями совести, – выложила в ответ все, что о нем думает, и это было не только жестоко, но и неразумно и несправедливо. Почему его проблемы так катастрофически повлияли на ее жизнь? Разве она не выполнила хоть какой-то пункт соглашения? Все сделанные изменения пошли на благо семьи. Однако Сюзанне все же удалось удержать себя в рамках приличия, чем она очень гордилась, и не произнести слово «неудачник», которое так и вертелось на языке, когда она смотрела на мужа.

А когда ее отец, на которого она безумно злилась из-за завещания, упомянул о доме, Нил убедил жену, что у них нет выбора. Если, конечно, они не собираются объявить себя банкротами. Это ужасное словосочетание до сих пор имело способность привести Сюзанну в чувство.