Текст книги "Вилла «Аркадия»"

Джоджо Мойес
Вилла «Аркадия»

Посвящается Чарльзу Артуру и Кэти Рансиман

Прошлое каждого закрыто в нем, как книга, которую он знает наизусть, а его друзья могут прочесть только название.

Вирджиния Вульф

Copyright © 2003 by Jojo Moyes

© Е. Коротнян, перевод, 2014

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015

Издательство Иностранка®

Пролог

Однажды мама сказала, что можно узнать, за кого выйдешь замуж, если очистить яблоко и швырнуть неразорванную кожуру через плечо. Она образует букву, знаешь ли. Хотя и не всегда. Мамочке так отчаянно хотелось, чтобы все получилось, что она просто отказывалась признать очевидное – кожура скорее походила на семерку или двойку, но мама отыскивала всевозможные «Б» и «Д» непонятно где. Даже если я не знала никакого Б. или Д.

Но с Гаем я обошлась без яблок. Я узнала его в первую же секунду, как увидела; это лицо я знала не хуже собственного имени. Это тот, кто заберет меня от родителей, это тот, кто будет любить меня, обожать меня и растить вместе со мной прекрасных малышей. Это тот, на кого я буду молча смотреть, пока он повторяет за священником свадебную клятву. Его лицо будет первое, что я увижу, проснувшись утром, и последнее с наступлением ночи.

Интересно, а он это понял? Конечно понял. Он ведь спас меня, знаешь ли. Как рыцарь, но не в сияющих доспехах, а в заляпанной грязью одежде. Рыцарь, который явился из темноты и вывел меня на свет. Пусть даже в привокзальном зале ожидания. Когда я ждала последний поезд, ко мне пристали какие-то солдаты. Я ходила на танцы с боссом и его женой и пропустила свой обычный поезд. Солдаты были здорово пьяны и все время цеплялись ко мне, хотя я прекрасно знала, что нельзя разговаривать с солдатней, отвернулась от них и забилась подальше, в самый угол скамейки, но они не воспринимали «нет» как ответ. Подбирались все ближе и ближе, пока один не начал меня хватать, делая вид, что это шутка, и я ужасно испугалась, потому что было поздно, а вокруг ни души – ни носильщика, ни кого-то еще. Я все время твердила, чтобы они оставили меня в покое, но они не слушали. Не хотели слушать. А потом самый здоровый из них – зверского такого вида – придвинулся ко мне, жуткая, заросшая щетиной рожа, и, обдав меня вонючим дыханием, заявил, что поимеет меня, хочу я того или нет. Конечно, я должна была закричать, но, знаешь ли, не смогла – совершенно застыла от страха.

И тут появился Гай. Он ворвался в зал ожидания и решительно обратился к громиле, поинтересовавшись, понимает ли тот, что делает, а затем пообещал задать ему хорошую трепку. Потом он принял боевую стойку, готовясь сразиться со всеми тремя, а они начали ругаться, один тоже поднял кулаки, но спустя минуту или две эти трусы, продолжая ругаться, сбежали.

Меня трясло, слезы лились в два ручья, а он усадил меня на стул и предложил принести воды, чтобы я успокоилась. Он был так добр. Так мил. А потом он сказал, что подождет рядом, пока не придет поезд. Так он и сделал.

Именно там, под желтыми вокзальными фонарями, я впервые посмотрела ему в лицо. По-настоящему посмотрела. И я поняла, что это он. Точно он.

После того как я рассказала маме, она на всякий случай очистила яблоко, бросила кожуру через мое плечо. Лично мне показалось, что кожура упала в виде буквы «Д». Мама же по сей день клянется, что это определенно была буква «Г». Но к тому времени мы с Гаем давно миновали этап, когда нужны яблоки.

Часть первая

1

Фредди снова стошнило. На этот раз, судя по всему, травой. В углу рядом с комодом появилась пенистая зеленая лужица, в которой виднелись целые травинки.

– Сколько раз тебе повторять, болван?! – завизжала Селия, ступившая в эту лужу. – Ты не лошадь!

– И не корова, – услужливо поддакнула Сильвия от кухонного стола, за которым старательно наклеивала картинки бытовых приборов в альбом для вырезок.

– И никакое другое дурацкое животное. Ешь хлеб, а не траву. Кекс. Нормальную еду. – Селия сняла босоножку и, зажав ее двумя пальцами, понесла к кухонной раковине. – Фу! Ты отвратителен! Почему ты это делаешь? Мама, скажи ему. Пусть хотя бы за собой приберет.

– Действительно, Фредерик, дорогой, вытри там все. – Миссис Холден, сидя на стуле с высокой спинкой у огня, искала в газете время начала следующей серии «Диксона из Док-Грин». С тех пор как мистер Черчилль ушел в отставку, сериал служил ей одним из немногих утешений. Равно как и в их с мужем последнем деле. Хотя, разумеется, она упоминала только мистера Черчилля. Они с миссис Антробус, как она рассказывала Лотти, не пропустили пока ни одной серии и считали передачу просто чудесной. Впрочем, они с миссис Антробус были единственными обладателями телевизоров на Вудбридж-авеню и испытывали некоторое удовольствие, рассказывая соседям, насколько чудесны почти все программы.

– Наведи порядок, Фредди. Фу! И почему только мне достался брат, который питается кормом для животных?

Фредди сидел на полу возле незажженного камина и водил маленьким синим грузовичком по ковру, приподнимая его углы.

– Это не корм для животных, – удовлетворенно пробубнил он. – Господь сказал, вам сие будет в пищу.

– Мама, а теперь он поминает Господа всуе.

– Ты не должен говорить о Господе, – заявила Сильвия, приклеивая фотографию миксера на розовато-лиловый лист сахарной бумаги. – А то Он тебя накажет.

– Я уверена, Господь на самом деле не имел в виду траву, Фредди, дорогой, – рассеянно пробормотала миссис Холден. – Селия, милая, не подашь ли мне очки, прежде чем уйдешь? Шрифт в газетах становится все мельче.

Лотти терпеливо стояла в дверях. День выдался утомительный, и ей не терпелось уйти. Миссис Холден настояла, чтобы они с Селией помогли ей приготовить меренги для церковного базара, хотя обе ненавидели печь. Впрочем, спустя десять минут Селии все-таки удалось отвертеться, сославшись на головную боль. Вот и пришлось одной Лотти выслушивать сетования миссис Холден по поводу яичных белков и сахара и делать вид, что не замечает ее нервных всплескиваний руками и слез на глазах. И вот теперь наконец, когда жуткие меренги испеклись и благополучно расфасованы по жестянкам, предварительно обернутые пергаментом, – какая неожиданность! – головная боль у Селии чудесным образом прошла. Селия снова обулась и махнула рукой Лотти: мол, пора уходить. Стоя перед зеркалом, она набросила на плечи кардиган и наспех поправила прическу.

– Куда собрались, девочки?

– В кофейню.

– В парк.

Селия и Лотти ответили одновременно и уставились друг на друга в немом укоре.

– Мы идем и туда, и туда, – не смущаясь, заявила Селия. – Сначала в парк, затем выпить кофе.

– Они идут целоваться с мальчиками, – сообщила Сильвия, по-прежнему корпевшая над своим занятием. Она держала во рту кончик косы и периодически вынимала его, шелковисто-влажный.

– Чмок-чмок. Целоваться.

– Тогда не пейте слишком много. Сами знаете, кофе вас излишне бодрит. Лотти, дорогая, проследи, чтобы Селия не выпила слишком много. Максимум две чашки. И чтобы к половине седьмого были дома.

– На уроке Библии Бог сказал: да произрастит земля зелень, – подал голос Фредди, подняв глаза.

– И вспомни, как тебе было плохо, когда ты ее наелся, – парировала Селия. – Неужели, мама, ты не заставишь его убрать за собой? Прямо не верится. Ему все сходит с рук.

Миссис Холден взяла принесенные Селией очки и медленно надела их на нос. У нее был вид человека, которому все-таки удается оставаться на плаву во время шторма благодаря убеждению, что он, вопреки очевидным фактам, на самом деле находится на суше.

– Фредди, ступай и попроси Вирджинию принести тряпку. Вот хороший мальчик. А ты, Селия, дорогая, не будь такой ужасной. Лотти, поправь блузку, дорогая. У тебя странный вид. И еще одно, девочки: вы же не собираетесь пялиться на приезжую? Нельзя, чтобы она подумала, будто в Мерхеме живут одни деревенщины, которые стоят и глазеют с открытыми ртами.

Наступила короткая пауза, во время которой Лотти успела заметить, что у Селии слегка порозовели уши. Ее собственные уши даже не потеплели: за многие годы она научилась стойко держаться даже в присутствии более суровых дознавателей.

– Из кофейни мы пойдем сразу домой, миссис Холден, – не дрогнув ответила Лотти. И это могло, разумеется, означать все, что угодно.

* * *

Это был день большого переезда, когда менялись местами те, кто прибыл субботними поездами с Ливерпуль-стрит, и те, кто неохотно возвращался в город, лишь слегка загорев. В такие дни по тротуарам сновали взад-вперед мальчишки с наспех сколоченными деревянными тележками, доверху нагруженными пухлыми чемоданами. За ними вышагивали изможденные мужчины в своих лучших летних костюмах, под руку с женами, радуясь возможности ценою нескольких мелких монет начать ежегодный отпуск по-королевски. Или хотя бы не тащить самим свой багаж до номера.

Поэтому прибытие в основном осталось незамеченным и необсужденным. Если, конечно, не считать Селию Холден и Лотти Свифт. Они сидели на скамейке в городском парке, протянувшемся на две с половиной мили вдоль Мерхемского побережья, и завороженно смотрели во все глаза на мебельный фургон, чей темно-зеленый капот, едва видный под соснами, поблескивал на солнце.

Внизу протянулись влево волнорезы, похожие на темные зубцы расчески, и отлив отступал по мокрому песку, усеянному крошечными фигурками, бросающими вызов яростному не по сезону ветру. Прибытие Аделины Арманд, как позже решили девушки, могло сравниться разве что с прибытием царицы Савской. Точнее, сравнилось бы, соберись царица Савская переехать сюда в субботу, в разгар летнего сезона. Это означало, что все те люди – Колкухоуны, Эллиотты, хозяйки местных пансионов на Променаде и им подобные, которые при обычных обстоятельствах не преминули бы отметить экстравагантность незнакомцев, прибывших с целой горой сундуков, с большими картинами, изображавшими вовсе не членов семьи или мчащихся галопом лошадей, а огромные, беспорядочно нанесенные пятна краски, с бессчетными стопками книг и явно заморскими предметами искусства, – все те люди не стояли молча у ворот, наблюдая за размеренной процессией, тянувшейся в давно пустовавшую виллу в стиле ар-деко, выстроенную на побережье. Они толпились в очереди у мясной лавки на Марчант-стрит или торопились на собрание Ассоциации владельцев гостиниц.

– Миссис Ходжез говорит, что она дальняя родственница королевской семьи. Венгерской или какой-то там еще.

– Чушь.

Селия посмотрела на подругу, округлив глаза:

– Точно. Миссис Ходжез разговаривала с миссис Ансти, а та знакома со стряпчим или кем-то там еще, кто отвечает за дом, так что она действительно венгерская принцесса.

Тем временем семьи на пляже распределили между собой узкие полоски суши и спрятались за надутыми ветром полосатыми тентами или нашли укрытие в пляжных домиках, не выдержав резкого морского бриза.

– Фамилия Арманд не похожа на венгерскую. – Лотти убрала волосы, лезшие в рот.

– Разве? А ты откуда знаешь?

– Иначе просто ерунда получается. Что венгерской принцессе делать в Мерхеме? Она, безусловно, поехала бы в Лондон. Или в Виндзорский замок. Но только не в эту сонную, обветшалую дыру.

– В Лондон, но не в твой район, – с едва ощутимым пренебрежением произнесла Селия.

– Да, – согласилась Лотти. – Не в мой район.

Тот район Лондона, где когда-то жила Лотти, – восточный пригород, щедро усеянный наспех воздвигнутыми фабриками, за которыми в одну сторону выстроились газовые станции, а в другую на многие акры протянулись неказистые болота, – не мог похвастать ни одной выдающейся личностью. Попав впервые в Мерхем, куда ее эвакуировали в начале войны, Лотти с трудом скрывала смущение, когда местные жители сочувственно интересовались, скучает ли она по Лондону. В такое же замешательство ее приводили расспросы о семье. В конце концов люди перестали спрашивать.

Лотти все-таки вернулась домой на два года, до конца войны. Потом, поскольку между ней и Селией завязалась интенсивная переписка, а миссис Холден любила повторять, что Селии будет полезно иметь подругу-ровесницу и, кроме того, «каждый человек должен внести и свою лепту в общее дело», Лотти пригласили вернуться в Мерхем. Сначала речь шла о каникулах, но каникулы затянулись до начала занятий, и в результате ей предложили остаться навсегда. Теперь Лотти просто воспринималась как член семьи Холденов. Не родственница, конечно, не совсем им ровня по социальному положению (всем известно, что от акцента Ист-Энда не избавиться за всю жизнь), но ее постоянное присутствие в деревне больше не обсуждалось. Кроме того, Мерхем давно привык, что люди сюда приезжают и больше домой не возвращаются. Море способно забирать людей в плен.

– Отнесем что-нибудь? Цветы, например. Будет предлог, чтобы зайти.

Селии было явно неловко за свое недавнее замечание: не зря она одаривала Лотти своей особой улыбкой в стиле Мойры Ширер,[1]1
  Мойра Ширер, леди Кеннеди (1926–2006) – балерина и актриса кино шотландского происхождения. Стала знаменитой благодаря исполнению главной роли в фильме «Красные башмачки» (1948). – Здесь и далее прим. перев.


[Закрыть] выставляя напоказ нижние зубы.

– У меня нет денег.

– Да не в лавке же их покупать. Ты знаешь место, где можно набрать красивых диких цветов. Ты ведь всегда приносишь их маме, – заметила Селия, и в ее последней фразе Лотти уловила явственные нотки обиды.

Девушки соскользнули со скамейки и направились в конец парка, где кованые перила обозначали начало горной тропы. Лотти часто сюда наведывалась летними вечерами, когда шум и подавленная истерия в доме Холденов становились невыносимыми. Ей нравилось слушать крики чаек и коростелей, носившихся над головой, и напоминать себе, кто она такая. Миссис Холден сочла бы подобное самокопание неестественным или, по крайней мере, проявлением излишней снисходительности к собственной персоне, поэтому небольшие букетики цветов, собранные Лотти, служили полезной страховкой. Почти десять лет жизни в чужом доме также привили ей некую житейскую мудрость, способность адекватно реагировать на возможные домашние неурядицы, что никак не вязалось с ее юным возрастом. Важную роль играло и то, что Селия никогда не видела в ней конкурентку.

– Заметила, сколько шляпных коробок внесли в дом? Семь, никак не меньше, – сказала Селия и наклонилась к цветку. – Как тебе этот?

– Нет, эти сразу завянут. Набери фиолетовых. Там, у большого валуна.

– У нее, должно быть, куча денег. Мама говорит, нужно целое состояние на ремонт. Она разговаривала с малярами, и те признались, что это настоящий свинюшник. Там ведь никто не жил с тех пор, как Макферсоны переехали в Гэмпшир. Сколько прошло?.. Девять лет?

– Не знаю. Никогда не была знакома с Макферсонами.

– Скучная пара. Дальше некуда. Она носила обувь девятого размера. Если верить миссис Ансти, в доме не осталось ни одного приличного камина. Все разворовали.

– И сад совершенно зарос.

Селия остановилась:

– Откуда ты знаешь?

– Бывала там несколько раз во время прогулок.

– Ах ты хитрюга! Почему меня не взяла с собой?

– Тебя никогда не тянуло прогуляться. – Лотти посмотрела мимо нее на грузовой фургон, испытывая прилив волнения. Они давно привыкли к появлению новых людей: как-никак Мерхем – сезонный городок. Сезоны здесь определяют приезжие, которые прибывают и убывают, словно морские приливы и отливы. Но перспектива заселения большого дома наполнила последние две недели радостным ожиданием.

Селия вновь занялась цветами. Пока перебирала их в руке, ветер приподнял ее волосы золотистой волной.

– Думаю, я ненавижу отца, – вслух произнесла она, неожиданно устремив немигающий взгляд куда-то вдаль.

Лотти оцепенела. Она не считала себя вправе обсуждать ужины Генри Холдена с его секретаршей.

– Мама так глупа. Просто делает вид, что ничего не происходит. – Короткую паузу прервал резкий крик чаек, кружащих над их головами. – Господи, жду не дождусь, чтобы отсюда уехать, – наконец сказала она.

– А мне здесь нравится.

– Да, но тебе не приходится смотреть, как твой отец ведет себя как полный идиот. – Селия повернулась к Лотти, вытянув руку с букетом. – Ну вот. Как ты думаешь, этого хватит?

Лотти взглянула на цветы:

– Ты действительно хочешь туда пойти? Чтобы поглазеть на ее вещи?

– О, а ты как будто не хочешь, мать настоятельница?

Девочки улыбнулись друг другу и помчались обратно к городскому парку. Их юбки и кардиганы развевались на ветру.

* * *

Подъездная аллея к вилле «Аркадия» когда-то была круговой. Оставшиеся соседи еще помнили процессии из длинных автомобилей, которые замирали, скрипнув гравием, перед парадным входом, а затем продолжали двигаться по изящному кругу и выезжали на дорогу. Раньше это был приметный дом, расположенный между железнодорожными путями (эта особенность была столь важной, что все дома в Мерхеме рекламировались как «внутренний» или «внешний»). Построил его Энтони Грешем, старший сын уолтонских Грешемов, когда вернулся из Америки, где заработал себе состояние, создав какую-то деталь к двигателю, которую приобрела компания «Дженерал моторс». Вилла, как он напыщенно заявил, должна напоминать жилище кинозвезды. Он видел особняк в Санта-Монике, владелицей которого была известная актриса немого кино: длинный, низкий, белый, с огромными окнами и маленькими окошками в виде иллюминаторов. Такой дом внушал мысль о блестящем обществе, новых мирах и смелом, ярком будущем (будущее, по иронии судьбы, ему не принадлежало: он погиб в возрасте сорока двух лет под колесами «лендровера»). Когда строительство дома было наконец завершено, некоторые жители Мерхема пришли в ужас от его авангардности и в кулуарах сетовали, что он как-то не совсем «вписывается». Поэтому, когда несколько лет спустя его следующие владельцы, Макферсоны, выехали и дом остался пустовать, некоторые старожилы испытали странное облегчение, хотя и не признавались в этом. Северная сторона подъездной аллеи успела полностью зарасти: колючие кусты ежевики и бузины преждевременно обрывали ее у ворот, за которыми когда-то начиналась пляжная тропинка. И вот теперь водители фургонов скрипели коробками передач и ругались, пытаясь после разгрузки разъехаться со стоявшей позади машиной и выбраться обратно на аллею.

Лотти и Селия постояли немного, наблюдая, как краснолицые потные грузчики заносят мебель. Неожиданно из дома выбежала высокая женщина с длинными каштановыми волосами, собранными сзади в строгий узел.

– Стойте! Погодите секунду! – крикнула она, помахав связкой ключей. – Я передвину машину к черному ходу!

– Думаешь, это она? – прошептала Селия, которая почему-то сразу нырнула за ближайшее дерево.

– Откуда мне знать? – Лотти даже перестала дышать. Внезапное замешательство Селии заставило ее почувствовать неловкость.

Они крепче прижались друг к другу и выглядывали из-за ствола, обеими руками придерживая пышные юбки, чтобы те не раздувались.

Женщина села за руль и огляделась, словно раздумывая, что именно следует сделать дальше. Затем, страдальчески закусив губу, повернула ключ зажигания, поборолась с рычагом скорости, сделала глубокий вдох и резко подала назад, с оглушительным грохотом въехав в решетку радиатора стоящего фургона.

Последовала короткая тишина, потом кто-то из мужчин громко выругался и зазвучал продолжительный гудок. Женщина подняла голову, и девушки поняли, что она, похоже, сломала нос. Кровь была повсюду: на светло-зеленой блузе, на руках, даже на руле. Женщина посидела немного, видимо оглушенная, но быстро пришла в себя и посмотрела вниз в поисках чего-нибудь способного остановить кровотечение.

В следующую секунду Лотти осознала, что бежит по заросшей лужайке, зажав в руке носовой платок.

– Вот, – сказала она, добежав до женщины одновременно с орущими людьми, которые начали собираться вокруг машины. – Возьмите. Откиньте голову назад.

Селия, поспешившая за Лотти, глянула в забрызганное лицо женщины.

– Вы очень сильно ударились, – сказала она.

Женщина взяла платок и повернулась к водителю грузовика:

– Простите. Я просто никак не могу освоить переключение скоростей.

– Вам вообще не следует садиться за руль, – заявил мужчина. Его мощное тело со всех сторон выпирало из-под темно-зеленого фартука. В руках он держал то, что осталось от передней фары. – Вы даже не глянули в зеркало заднего вида.

– Я думала, что включила первую. Она очень близко расположена к задней передаче.

– У вас отлетел бампер, – взволнованно сообщила Селия.

– Это даже не мой автомобиль. О боже!

– Взгляните на эту фару! Теперь придется менять весь блок. Потрачу время и деньги.

– Понимаю. – Женщина скорбно кивнула.

– Послушайте, оставьте даму в покое. Она пережила сильный шок. – У дверцы машины появился темноволосый мужчина в светлом льняном костюме. – Просто скажите мне, каков ущерб, и я все улажу. Френсис, ты сильно пострадала? Врача вызвать?

– Ей не следовало садиться за руль, – качая головой, повторил шофер.

– А вам не следовало останавливаться так близко! – выпалила Лотти, возмущенная отсутствием сочувствия с его стороны.

Шофер даже не взглянул в ее сторону.

– Мне так жаль, – пробормотала женщина. – О боже! Что стало с моей юбкой!

– Так сколько? Пятнадцать шиллингов? Фунт? – Молодой человек начал отсчитывать банкноты из пачки, достав ее из внутреннего кармана. – Вот, забирайте. И пятерка сверху за беспокойство.

Шофер сразу успокоился. Скорее всего, он даже не владелец фургона, подумала Лотти.

– Что ж, ладно, – кивнул он. – Думаю, теперь все в порядке. – Он быстро убрал деньги, дальновидно прикинув, что лучше не искушать судьбу. – Раз так, мы продолжим. Пошли, ребята.

– Погляди на ее юбку, – прошептала Селия, подтолкнув подругу локтем.

Юбка Френсис с ярким принтом ивовых деревьев доходила почти до щиколоток и выглядела на удивление старомодно.

Лотти невольно занялась изучением остального наряда женщины: туфли чуть ли не Эдвардианской эпохи, длинная нитка круглых янтарных бус…

– Богема! – прошипела она.

– Давай, Френсис. Нужно зайти в дом, пока ты не залила весь салон кровью. – Молодой человек сунул в рот сигарету и, осторожно поддерживая женщину за локоть, помог ей вылезти из машины.

Она направилась к дому, потом резко обернулась:

– Ой, ваш прелестный платочек. Я запачкала его кровью. – Она взглянула на него. – Вы из местных? Прошу вас, зайдите в дом, выпейте чая. А мы тем временем попросим Марни замочить его. Это самое меньшее, что я могу сделать. Джордж, позови Марни, а то я могу тебя забрызгать.

Лотти и Селия переглянулись.

– Это было бы чудесно, – сказала Селия.

И только когда за ними закрылась дверь, Лотти вспомнила, что цветы они оставили на дорожке.

* * *

В главном холле Селия уже не казалась такой уверенной. Более того, она так резко затормозила, что Лотти, отвлекшись на минуту, больно ткнулась носом в ее затылок. Это произошло не столько из-за врожденной нерешительности Селии (которую малыши в семье прозвали Острые Локотки), сколько из-за того, что она оказалась перед огромной картиной, прислоненной к изогнутым перилам лестницы прямо напротив входа. На этой картине, написанной маслом в пастозной технике, была изображена лежащая обнаженная женщина. Судя по позе, не из скромных, решила Лотти.

– Марни! Марни, ты там?! – крикнул Джордж, шедший впереди по плиточному полу мимо громоздившихся ящиков. – Марни, не могла бы ты принести нам теплой воды? Френсис больно ударилась. И нельзя ли между делом приготовить чай? У нас гости.

Из соседней комнаты послышался приглушенный ответ, хлопнула дверь. При отсутствии ковров и мебели звук усиливался, отражаясь от каменного пола в почти пустом помещении. Селия вцепилась в руку Лотти.

– Как ты думаешь, нам остаться? – прошептала она. – Какие-то они… несерьезные.

Лотти озиралась по сторонам: множество огромных картин, свернутые ковры у стены, похожие на согбенных старцев, африканские деревянные фигурки женщин с раздутым животом. Совсем не похоже на те дома, что она знала: дом ее родной матери – тесный, темный, забитый дубовой мебелью и дешевыми фарфоровыми побрякушками, насквозь пропахший угольной пылью и вареными овощами, не знающий покоя от игр соседской ребятни и шумного движения на улице; жилище Холденов – приземистый, удобный, семейный дом в псевдотюдоровском стиле, ценный не только тем, что в нем размещено, но и своей историей. Мебель в доме была унаследована, и к ней полагалось проявлять почтение – даже большее, чем к его обитателям. Запрещалось ставить на нее чашки, а детям – спотыкаться об нее. Все это, как говорила миссис Холден, полагалось «передать дальше», словно они сами были просто охранниками этих деревяшек. Дом постоянно готовили для кого-то: прибирали к приходу «дам», наводили порядок для доктора Холдена «к его возвращению с работы», а миссис Холден была этаким хрупким маленьким королем Кнудом,[2]2
  Кнуд Великий – король Дании, Англии и Норвегии (ум. 1035). По легенде «Король Кнуд и море», рассказанной для детей Джеймсом Болдуином, король осознал, что не всесилен.


[Закрыть] отчаянно старавшимся избавиться от неистребимой грязи и вечного беспорядка.

И вот этот дом – белый, яркий, чужой; необычной угловатой формы, с широкими, низкими матовыми окнами или иллюминаторами, сквозь которые можно увидеть море, наполненный экзотическими сокровищами, во всей его экзотической красе. Дом, где каждый предмет имел свою историю, начавшуюся в заморских землях. Лотти вдохнула запах соли, пропитавший стены за много лет, с примесью свежей краски. Почему-то он ее пьянил.

– Чай – это ведь так безобидно, правда?

Селия помолчала, вглядываясь в ее лицо.

– Только не говори маме. Она будет ругаться.

Они последовали за скорбной Френсис в главную гостиную, заполненную светом из четырех окон, выходящих на залив, два средних окна образовывали полукруглый эркер. У дальнего окна справа двое мужчин боролись с карнизом и тяжелыми портьерами, а слева молодая женщина, стоя на коленях в углу, расставляла книги в книжном шкафу со стеклянными дверцами.

– Это новая машина Джулиана. Он придет в ярость. Лучше бы я позволила тебе ее переставить. – Френсис опустилась на стул, проверяя, нет ли на платке свежей крови.

Джордж наливал ей большую порцию коньяка.

– Я разберусь с Джулианом. Лучше скажи, как твой нос, а то ты выглядишь словно с картины Пикассо, дорогая. Как думаешь, нам нужен врач? Аделина! Ты знаешь какого-нибудь врача?

– Мой отец врач, – подала голос Селия. – Я могла бы позвонить ему, если хотите.

Прошло несколько секунд, прежде чем Лотти заметила еще одну женщину. Та сидела абсолютно прямо на маленькой софе, скрестив ноги и сцепив руки перед собой, как будто суета вокруг совершенно ее не касалась. Волосы женщины, иссиня-черные, как вороново крыло, прилегали к голове блестящими волнами, платье из красного восточного шелка было не по моде длинным и узким, поверх него она надела жакет, расшитый павлинами с радужным оперением. У нее были огромные темные глаза, подведенные сурьмой, и маленькие, как у ребенка, ручки. Она сидела так неподвижно, что, когда кивнула в приветствии, Лотти чуть не подпрыгнула.

– Какая прелесть! Послушай, Джордж, не успели мы приехать, как ты уже нашел нам скаутов. – Женщина улыбнулась медленно и ласково, словно зачарованная.

Говорила она с каким-то явно иностранным акцентом, возможно с французским. Слова звучали тихо, загадочно, будто произносившая их слегка забавлялась. Что касается ее наряда и косметики, это было что-то невероятное, далеко выходящее за рамки возможного, даже для тех, чей жизненный опыт не ограничивался двумя полюсами – Мерхемом и Уолтоном. Лотти остолбенела. Взглянув на Селию, она убедилась, что подруга тоже ничего не понимает.

– Аделина, познакомься… О боже, я ведь даже не спросила, как вас зовут. – Френсис прижала руку ко рту.

– Селия Холден. И Лотти Свифт, – сообщила Селия, выделывая что-то непонятное ногами. – Мы живем за парком. На Вудбридж-авеню.

– Девочки были так любезны, что одолжили мне свой носовой платок, – пояснила Френсис. – Я его сильно испачкала.

– Бедняжка. – Аделина взяла Френсис за руку.

Лотти наблюдала за ними, ожидая ласкового пожатия или похлопывания. Вместо этого, нежно поглаживая руку, Аделина поднесла ее к рубиновым губам и на глазах у всех без намека на смущение медленно наклонилась и поцеловала.

– Как это ужасно для тебя.

Наступила короткая тишина.

– О, Аделина, – печально сказала Френсис и убрала руку.

Лотти, у которой перехватило дыхание от такой эксцентричной демонстрации, не предназначенной для чужих глаз, даже не смела взглянуть на Селию.

Но затем Аделина, после секундной паузы, вновь повернулась к присутствующим, и теперь ее улыбка была ослепительно-яркой.

– Джордж, я не успела тебе сказать. Себастьян прислал нам из Суффолка артишоки и яйца вальдшнепов. Разве это не мило? Мы сможем приготовить их на ужин.

– Хвала Господу. – Джордж к тому времени успел присоединиться к работникам у окна и теперь помогал им навешивать карниз. – А то у меня душа не лежала к жареной рыбе с картошкой.

– Не будь таким снобом, дорогой. Нет ничего чудеснее жареной рыбы с картошкой. Правда, девочки?

– Мы, право, не знаем, – поспешила ответить Селия. – Мы ходим только в приличные рестораны.

Лотти прикусила язык, вспомнив, что всего лишь на прошлой неделе они сидели на волнорезе с братьями Уэстерхаус и уплетали жареного ската с промасленной газеты.

– Разумеется, – тихо и томно произнесла Аделина с легким акцентом. – Вы молодцы. А теперь, девушки, назовите мне самое лучшее, что есть в Мерхеме.

Селия и Лотти недоуменно переглянулись.

– Да нет тут ничего особенного, – начала Селия. – Жить здесь довольно скучно. Есть теннисный клуб, но зимой он закрыт. А еще кинотеатр, но киномеханик часто болеет, а заменить его некому. Если хочется провести время в каком-нибудь шикарном месте, приходится ехать в Лондон. Большинство так и делают. Если вы хотите провести по-настоящему хороший вечер – пойти в театр или первоклассный ресторан… – Она трещала, напустив на себя беспечный вид, но все равно спотыкалась о собственную ложь.

Лотти посмотрела на Аделину и увидела, что ее улыбка слегка померкла.

– Море, – выпалила она, испугавшись, что эта женщина потеряет к ним интерес.

Аделина повернулась к ней, слегка приподняв брови.

– Море, – повторила Лотти, стараясь не обращать внимания на разъяренную Селию. – То есть жизнь у моря. Это самое лучшее – слышать его шум день и ночь, вдыхать его запах, гулять вдоль берега и смотреть за горизонт, где скругляется земля… Сознавать, что там, в глубине, происходит столько всего такого, что нам никогда не увидеть и не узнать. Словно за твоим порогом сразу начинается какая-то великая тайна… А еще штормы. Когда волны перехлестывают через волнорез, ветер гнет деревья как траву, а ты наблюдаешь за всем этим, сидя в доме, где тепло, сухо и уютно… – Она запнулась, поймав возмущенный взгляд Селии. – Во всяком случае, именно это мне нравится.

В наступившей тишине казалось, что она дышит неестественно громко.

– Прекрасно, – произнесла Аделина и так пристально посмотрела на Лотти, что девушка разрумянилась. – Я уже рада, что мы сюда переехали.