Текст книги "Лестница в небо"

– Кто выиграл?

– Княгиня Радзивилл, конечно. Актриса она, может, и никудышная, зато неприличных шуток знает больше, чем любой матрос, а анекдоты всегда рассказывает безупречно.

Дэш ничего не ответил, и Гор слегка откинул назад голову, закрыл глаза и поглубже вдохнул аромат цветов.

– Работаете над чем-то новым, полагаю? – спросил немного погодя Дэш, и Гор кивнул.

– Собрание моих очерков, – сообщил он.

– Всех ваших очерков?

– Ну, многих, во всяком случае. Это будет толстая книга.

– Вернетесь домой ее продвигать?

– Дорогой мой Дэш, я и так дома.

– Вы же понимаете, о чем я.

– Наверное, да, – ответил Гор. – Возможно, даже задержусь на месяц-два. Повстречаюсь с теми, кто еще жив и в ужасе от того, что может со мною столкнуться.

В прежние дни, конечно, его бы пригласили пожить в Белом доме, когда он заезжал в Вашингтон, а нынче такая возможность исчезающе мала. В спальне Линкольна он ночевал десятки раз, когда там заправляли Джек и Джеки. При Линдоне, конечно, никогда – тот выставил бы его на мороз, поскольку ему не понравилось бы, что педик станет марать ему простыни. Дважды при Хитрюге Дике, включая ту ночь, когда они напились виски и в итоге устраивали полночные набеги на кухню, как парочка подростков, отчего Пэт спустилась и закатила им восхитительный скандал. Форду он никогда не нравился, Картер его никогда не понимал, а Рейган никогда не одобрял. Буш, надо полагать, никогда о нем не слыхал. Вот так вот, не сомневался он, все и будет, пока снова не изберут культурного демократа, если такие еще водятся на свете.

– Присядем? – спросил он, показывая на скамью, стоявшую под сенью оливы так, что с нее было видно побережье.

– Что это за растения? – спросил Дэш, показывая на гроздь ярко-розовых пятипалых цветков с зазубренными краями, напоминавших подол бального платья юной прелестницы.

– Да, хорошенькие, правда? – ответил Гор. – Но вам лучше справиться у Хауарда. У нас он садовник. А вы влюблены в этого мальчика, Дэш? Вот где собака зарыта, правда?

Собеседник его, казалось, не удивился ни вопросу, ни тому, насколько внезапно его задали. Он сглотнул и уставился в землю, на муравьиное семейство, цепочкой спешащее неведомо куда.

– Нелепо, я знаю, – сказал он. – Мне пятьдесят восемь лет, никуда не денешься.

– А ему сколько?

– Двадцать четыре.

– А он пидор? По виду сказать трудно. Вчера же за ужином он по этому поводу темнил.

– Я думаю, Морис – что угодно, чем сам пожелает быть, когда бы этого ни пожелал. Он ловкач – это уж точно. И мне он не слишком нравится, Гор, если говорить честно. Иногда мне кажется, я б мог его ненавидеть. Он груб и недобр, совершенно самовлюблен и ко мне относится как к шелудивому псу. Но я, похоже, никак не могу от него оторваться. Когда мы с ним вместе, я мучаюсь, а если мы порознь, думать я способен только о нем. Спрашиваю себя, с кем сейчас он и что делает, вспоминает ли вообще обо мне. Когда мы едва-едва познакомились, все было, конечно, совсем не так. Тогда я владел ситуацией. Я… ну, я – то, что я есть.

– Преуспевающий писатель, – сказал Гор, кладя ладонь на руку друга. – И при этом неплохой. Редкая диада.

– Умелый, – ответил Дэш, выдавливая полуулыбку. – Давайте не будем кривить душой. Писать я умею, да, но меня не будут помнить. В отличие от вас. Моим книгам недостает той алхимии, какая нужна для того, чтобы обеспечить бессмертие. Вас будут читать, когда мы оба станем пищей для червей, Гор. А меня нет.

Гор ничего не ответил. Будущее Дэш себе представлял безошибочно, с его точки зрения, и у него не было ни малейшего желания свысока делать вид перед своим приятелем, что все не так.

– Когда я только с ним познакомился, – продолжал Дэш, – у меня в теле как будто каждый нерв вытянулся по струнке в его присутствии. Я не мог отвести от него глаз и, когда подошел к нему…

– Где это случилось? – спросил Гор.

– В Прадо. – Он рассмеялся и покачал головой. – Я знаю, из такого состоят клише. Как будто в ужасном голливудском фильме.

– Насколько я могу судить, нынче других и не бывает, – произнес Гор. – В каком он был зале?

– Кто?

– Морис. Когда вы его обнаружили. Вы помните, в каком он был зале? На что смотрел?

– На Эль Греко. На нем были белые брюки и темно-синяя рубашка, ее тон совпадал с обувью. Без носков, а в одеколоне его звучали нотки лаванды. Через плечо у него висела очень приличная сумка, кожаная, кремовая, а в руках он держал номер “Эль Паис” с крупной фотографией Фелипе Гонсалеса на первой полосе – тот показывал пальцем на Франсиско Ордоньеса[37]37
  Фелипе Гонсалес Маркес (р. 1942) – испанский государственный и политический деятель, премьер-министр Испании с 1982 по 1996 год. Франсиско Фернандес Ордоньес (1930–1992) – испанский политик, министр иностранных дел (1985–1992).


[Закрыть].

– Ох, дорогой мой Дэш, – произнес Гор, печально качая головой. – Вот же вас припекло-то.

– Конечно, в то время он был с Эрихом.

– В каком это смысле – с ним?

– Трудно понять, хотя я в разумных пределах убежден, что между ними ничего физического не было. Он его просто использовал так же, как пользуется мной. Бедный Эрих в него тоже, конечно, был влюблен.

– А вчера вечером вы бранили меня за фразу “бедный Эрих”.

Дэш пожал плечами.

– Возможно, сегодня я к нему более расположен. Вероятно, ему выпала та же мера страданий, как и на мою долю в последние пару лет.

– Он не дает вам к себе прикасаться, так? – спросил Гор, и Дэш покачал головой. – И сам вас не трогает?

Дэш ничего не ответил – просто смотрел вдаль, глядя, как гуляют и катятся волны раннего утра.

– Я не вполне понимаю, – произнес Гор, когда стало ясно, что Дэш ничего не ответит. – Он хорош собой, да. В нем неоспоримо есть эта половая притягательность, и он осознает власть своей красоты. Но таково же большинство мальчишек его возраста. Что в нем такого особенного? Что в нем видите вы с Эрихом, а я нет?

– Не знаю, – признался Дэш. – Но чем бы ни было оно, я его раб. И Эрих был таким же рабом, я уверен. Я так невероятно ревновал, когда впервые встретил их вместе. Допускал, что Морис – просто какая-то игрушка, кого Акерманн подобрал где-то в своих путешествиях. Но быстро понял, что их отношения гораздо сложнее, чем я воспринимал их поначалу. Мне с самого мига встречи хотелось их разлучить, и как только я вложил Морису в голову, что он уже получил все, что мог, от своего наставника номер один, оказалось совсем нетрудно убедить его перейти к наставнику номер два. К тому, кто больше “вхож” на нью-йоркскую литературную сцену. Что Эриху никогда толком не удавалось, даже после “Трепета”.

– И – что? Он просто бросил Акерманна?

– Как раскаленный уголек. Эрих был раздавлен. Много мне Морис не рассказывал – он может быть достаточно сдержан, если этого хочет, но прошло совсем немного времени, и жизнь у бедняги развалилась.

– Но это же наверняка случилось из-за разоблачений в книге у Мориса?

– Думаю, ему бы удалось с ними справиться, если б он захотел, – ответил Дэш. – Но подозреваю, что у него не осталось сил для боя – без этого мальчика рядом.

– И с тех пор?

– Ну, роман Мориса снискал огромный успех. Он теперь очень востребован, горячая юная звезда лондонских литературных кругов, я же просто-напросто отчаявшийся старый педик, чья лучшая работа уже осталась в прошлом, а нынче я тащусь вслед за мальчишкой, свесив язык, все больше и больше унижаясь при каждом повороте. Бывают времена, когда я жалею, что он не умер, или что я не умер, или что мы оба не умерли. Вчера, пока мы подъезжали к вашему дому, я всерьез задумался, не съехать ли нам прямо в море с обрыва. Но я, конечно, этого сделать так и не смог.

Гор дружески подался к Дэшу и крепко пожал его руку.

– И что же дальше? – спросил он. – После того, как вы сегодня уедете, в смысле?

– Не знаю, – ответил Дэш. – Он возвращается в Лондон, уже пишет свой следующий роман. Я предложил составить ему компанию, но он ответил, что предпочитает, чтобы я этого не делал. Сказал, что отыщет меня, когда в следующий раз заедет в Нью-Йорк. Отыщет меня! Наверное, просто вернусь домой и стану его ждать. Мне больше ничего не остается.

– Начнете работать над следующей книгой?

– Попробую. Трудно вообразить, что способен сосредоточиться на романе, когда меня так обуревает желание.

– Вы же знаете, что он к вам не приедет, правда?

– Да.

– Вам известно, что когда он с вами сегодня попрощается, это, скорее всего, будет навсегда?

– Знаю.

Он вздохнул и посмотрел, как на один цветок опустилась птичка, несколько мгновений осматривала его тычинку, после чего подняла голову, слегка подрагивая клювом.

Взгляд Гора отвлекло движение на террасе. К столу для завтраков шли два человека.

– Они встали, – произнес Гор. – Вернемся?

– Пожалуй.

Они встали и направились к вилле.

– Вам когда-нибудь хотелось иметь жену? – спросил Дэш. – Хотелось вам когда-нибудь просто жить нормальной жизнью, а не страдать от нескончаемой боли, какую претерпевают такие мужчины, как мы, влюбляясь в прекрасных мальчиков, которые никогда с нами не останутся, что б мы для них ни делали?

– Нет, – ответил Гор, качая головой. – Нет, никогда ни единого мига я такого не желал. Сама мысль об этом представляется мне адской.

Перед ними Морис склонялся над поручнями, наблюдая, как они подходят, и, как показалось Гору, наслаждаясь тем, как Хауард смотрел на него сзади. Стоял он без рубашки, мышцы бликовали на солнце, рельеф живота поражал воображение, а волосы, еще влажные после душа, были зачесаны от лба наверх.

– Та строка из “Городка”, – тихо произнес Дэш. – Как там? “А почему нужно так уж сильно его любить – у него множество недостатков”[38]38
  “Villette” (1853) – роман английской писательницы Шарлотты Бронте (1816–1855), пер. Л. Орел.


[Закрыть].

– Забавно, – произнес Гор, чуть хмыкнув. – Я сегодня спозаранку думал о “Грозовом перевале”, сразу перед тем, как мы с вами встретились. Понимаешь, что уже себе не хозяин, если становишься одержим Бронте.

Дверь спальни была приотворена, и он бессловесно толкнул ее, глядя, как мальчик поднял со стула рубашку, в которой был накануне, и тщательно сложил ее, перед тем как поместить к себе в чемодан.

– Гор, – произнес Морис, поднимая голову и улыбаясь. – Вы давно там стоите?

– Недавно, – ответил Гор, делая шаг в комнату и закрывая за собой дверь. – Вы же не возразите, если я войду, правда? – добавил он, и по голосу его было ясно, что ему безразлично, возразит молодой человек или же нет.

– Нет, конечно. Как раз заканчивал складывать вещи.

– Хорошо спали? – спросил Гор, тяжко усаживаясь в плетеное кресло у окна и кладя ногу на ногу.

– Очень хорошо, спасибо.

– На этой кровати как-то раз спала Грета Гарбо, когда мы еще жили в Риме, – произнес Гор, оглядывая комнату так, будто делал опись. Картины по-прежнему висели на стенах. Все обжедары, казалось, стояли на своих местах. – Как и Беттино Кракси. Нельсон Рокфеллер. Принцесса Маргарет. Здесь, в Равелло, она приютила Пола Саймона, Эдмунда Уайта. Пола и Джоан[39]39
  Бенедетто Кракси (1934–2000) – итальянский политик, Председатель Совета министров Италии с 1983 по 1987 год. Нельсон Олдрич Рокфеллер (1908–1979) – американский политик и предприниматель, вице-президент США в 1974–1977 годы. Принцесса Маргарет (Маргарет Роуз, 1930–2002) – член королевской семьи Великобритании, младшая сестра царствующей королевы Елизаветы II. Эдмунд Валентайн Уайт 3-й (р. 1940) – американский писатель, драматург и литературный критик. Пол Леонард Ньюмен (1925–2008) – американский актер, кинорежиссер, продюсер. Джоан Дженилет Триммьер Вудворд (р. 1930) – американская актриса, жена Пола Ньюмена в течение 50 лет, до брака с ним, по слухам, была помолвлена с Гором Видалом.


[Закрыть]. Список можно продолжать. Поневоле задашься вопросом, не так ли?

– Каким вопросом? – спросил Морис.

– Как вы, – произнес Гор, тыча в мальчика пальцем, – в ней оказались. Йоркширский парнишка, чуть за двадцать, в жизни покамест хвастаться нечем.

– Ну, кроме сравнительно успешного романа.

– Да, но я не уверен, что это теперь значит слишком уж много.

Морис закатил глаза, и Гор ощутил укол раздражения. Он – гигант, и он не позволит, чтобы к нему пренебрежительно относился мальчишка, который едва-едва начал бриться.

– Вы ж не собираетесь мне рассказывать, что литература кончилась, верно? – произнес Морис. – Мы уже обсудили этот тезис.

– Ничего подобного я говорить не собирался, – ответил Гор, стараясь не выпускать раздражение наружу. – Вы должны помнить, что “Уилливо” у меня вышел, когда мне исполнилось девятнадцать лет. И я был вашим сверстником, когда появился “Город и столп”, вызвавший своим выходом скандал. В “Э. П. Даттоне”[40]40
  “Williwaw” (1946) – дебютный роман Гора Видала, вышедший в издательстве “Э. П. Даттон”, основанном Эдвардом Пейсоном Даттоном (1831–1923) в 1852 году.


[Закрыть] мне сказали, что меня за него никогда не простят, а “Нью-Йорк таймс” на много лет внесли меня в черный список и отказывались рецензировать мои книги. Из-за их пуританства мне пришлось поступить на работу в Голливуд. И, уж поверьте, вы не догадываетесь, каково это – валяться в дерьме, пока однажды тебя не начнут ежедневно привозить на студию и увозить из нее.

– Кинематограф меня не интересует, – небрежно произнес Морис. – Я лишь хочу писать романы.

– Поэтому нет, литература отнюдь не кончилась, – продолжал Гор так, будто его не перебивали. – То, как вы поступаете с Дэшем, знаете ли. Это глубоко недоброе дело.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Все вы понимаете. Не разыгрывайте из себя дурачка.

– А вы всегда ли были добры, Гор? Потому что, судя по тому, что я о вас читал, подозреваю, вы многих ранили по пути.

– Вероятно, так и есть. Но вряд ли я сознательно когда-либо намеревался кого-то погубить. Нет, по-моему, я все же так никогда не делал.

Морис ничего не ответил – вновь принялся складывать вещи.

– Но вы не ответили на мой вопрос, – произнес Гор.

– Что это был за вопрос?

– Как юноша вроде вас оказался в такой постели.

– Меня Хауард сюда привел. Сказал, что эта кровать удобнее той, какую он дал Дэшу.

Гор улыбнулся.

– Кое-кто решил бы, что вашему наставнику полагается комната получше.

Морис нахмурился.

– Не уверен, что назвал бы Дэша своим наставником.

– Нет? А кем бы вы его назвали?

– Я же вам вчера вечером сказал. Друг. Тот, кем я восхищаюсь. Он ведь хороший писатель, Дэш-то.

– “Он ведь хороший писатель, Дэш-то”, – повторил Гор, изображая внезапный прорыв провинциального выговора у мальчика. – Будьте осторожней, Морис. У вас корни видны из-под краски.

– Да, больше никем он не станет. Давайте не делать вид, будто он Пруст.

– Нет, он не Пруст, – признал Гор. – Но он выказал к вам щедрость духа, за что вы обязаны быть ему благодарны.

– Я и благодарен, – ответил Морис. – Я разве сделал что-то такое, отчего вы подумали иначе?

– Как вы на него смотрите. Презрение, с каким вы к нему относитесь. Как он у вас болтается на шнурке, отчаянно дожидаясь от вас хоть какого-нибудь ласкового слова. Предполагаю, вы с ним уже покончили и теперь готовы перейти на новые пажити?

Морис пожал плечами.

– Думаю, да, – ответил он. – Мне в жизни в последнее время довольно-таки некогда. А Дэш может быть… Как бы это сказать? Очень липучим. Через некоторое время это начинает утомлять.

– Могу себе представить. Вынужден отдать вам должное: вы знаете, чего хотите от жизни, и полны решимости это получить. Вероятно, я от вас мало чем отличался, когда мне было, как вам сейчас. Хотя, конечно, я был миловиднее.

Морис улыбнулся.

– Я видел снимки, – сказал он. – И да, вы были миловиднее.

– Значит, это всё? – спросил Гор. – Быть писателем. Это всё, чего вы когда-либо хотели? Больше ничего нет? – Морис помедлил, и Гор заметил, как он прикусил себе губу. Где-то во всем этом какая-то слабость, щель в латах этого мальчика? – Ведь есть что-то еще, не так ли? – произнес он. – Вы хотите чего-то еще? Я вас было принял за человека совершенно целеустремленного, но нет. Расскажите, я заинтригован.

– Вы будете смеяться, – сказал Морис.

– Не буду.

– Это покажется нелепым.

– Возможно. Но мне нынче все кажется нелепым.

– Мне бы хотелось ребенка, – произнес Морис.

– Ребенка?

– Да, ребенка.

Гор откинулся на спинку кресла, глаза у него широко распахнулись.

– Ребенка? – повторил он.

– Господи, что в этом необычного?

Гор уставился на мальчика, не очень понимая, как ему относиться к такому заявлению.

– Мне казалось, я вижу вас насквозь, – наконец выговорил он. – Но, должен признать, такого я не ожидал. Зачем же вообще вам ребенок? Что хорошего может принести кому-то вопящий младенец? Они требуют мгновенного внимания. Щеночек – это я бы еще понял. Но ребенок? В самом деле?

Морис покачал головой и улыбнулся.

– Вы не поймете, – сказал он. – Вам, очевидно, ребенка никогда не хотелось.

– Мне даже не нравится проходить мимо них на улице. Детям в “Ла Рондинайю” вход запрещен.

– Ну вот пожалуйста. Впервые вы увидели меня сутки назад, Гор. Не стоит считать, будто вы меня понимаете. Вы не понимаете.

– Ладно. Но вам же известно, как говорят в Италии, да? Quando dio vuole castigarci, ci manda quello che desideriamo.

– Что означает?..

– Когда боги желают наказать нас, они отвечают на наши молитвы.

Повисло долгое молчание – ни один из мужчин, похоже, не рвался его нарушить. Гор едва ли мог припомнить, чтобы кто-то из его коллег-писателей за эти годы вообще заговаривал о детях. Даже женщины. Особенно женщины.

– Что ж, – наконец произнес он, не желая уходить из комнаты, покуда все еще вел игру с отрывом в очко. – Знаете, вчера я долго не спал.

– Вот как?

– Да, я решил прочесть ваш роман.

Морис сел теперь на кровать и провел рукой по подбородку – вид у него был немного встревоженный.

– Ладно, – произнес он. – И что вы о нем думаете?

Гор несколько мгновений смотрел в потолок, словно бы обмозговывая ответ.

– Вы хорошо пишете, – сказал он. – У вас отлично получаются места. Диалоги звучат достоверно, пусть даже вам трудно было воссоздавать их с такого расстояния во времени и географии. Я с этим тоже мучился в “Бёрре” и “Ликольне”, но вы справились успешно. Быть может, вы немного чересчур пристрастны к аллитерациям, и вам явно никогда не попадалось существительное, которое, по вашему мнению, не выглядело бы лучше, если его обрядить в прилагательное. Но в книге чувствуется сильный эротический заряд, и это очень действенно. Тот эпизод, где Эрих и его друг отправляются на озеро и Оскар раздевается, вполне возбуждает на чисто физическом уровне.

– Мне хотелось написать Оскара Гётта бесстыжим в таких вещах.

– Я прочел его не столько бесстыжим, сколько горделивым. Но еще и немного наивным. Ему б и в голову не пришло, что Эрих желает к нему прикоснуться. Мне понравилось, когда оба они потом проснулись на берегу, возбужденные, и не поняли толком, как им воспользоваться этим мигом. Да, это хорошая книга, на самом деле мне в ней нечего критиковать. Немудрено, что она у вас так неплохо пошла.

– Спасибо, – сказал Морис; судя по виду, ему стало легче. – Очень важно услышать от вас такое.

– Почему?

– Простите?

– Почему это очень важно?

Морис пожал плечами, как будто ответ настолько очевиден, что едва ли имеет смысл на этом задерживаться.

– Ну, потому что вы – это вы, разумеется. А я – всего лишь я.

– И что же значит мне быть мною, а вам – вами? Что, по-вашему, разделяет нас, помимо сорока лет разницы в возрасте?

– Вы – значимая фигура в литературе двадцатого века. Вас будут помнить.

– Ой ли?

– Да, я думаю. Я в этом уверен.

Гор улыбнулся.

– Дэш мне сказал сегодня что-то подобное, – произнес он. – Хотя, если честно, мне насрать, будут меня помнить или нет.

Морис тоже улыбнулся и покачал головой. Зубы его бело блестели.

– Я в это ни мгновения не верю, – сказал он.

– Sic transit gloria mundi, – отозвался Гор.

– “Вся слава мимолетна”. Эрих как-то раз мне точно такое же сказал. Когда мы были в Риме.

Улыбка Гора слегка поблекла. Он не рассчитывал, что мальчик знает смысл этих слов. Да и не получал он удовольствия, повторяя чужие реплики. Ему нужно быть первым, всегда и во всем.

– Вчера ночью, – произнес он.

– Что такое?

– Наверное, часа в три-четыре. Я дочитал и выключил свет. И тут произошло нечто очень странное.

Морис поглядел на него, лицо – под контролем.

– И что же это было? – спросил он.

– Очень тихо дверь в мою спальню отворилась, и появилась фигура, облаченная лишь в красный купальный халат. Он закрыл за собой дверь и прошел к окну, после чего повернулся и посмотрел сверху вниз на меня. Я открыл глаза – мне было непонятно, не во сне ли я заблудился. У меня в прошлом бывали такие сны, знаете. О мальчиках, кого я знал, мальчиках, которых не знал никогда, и тех мальчиках, с кем хотел бы познакомиться. В общем, лунный свет падал в комнату так, что фигура оставалась освещена лишь отчасти, но потом он скинул халат, тот упал на пол, и он под ним был наг – не тело, а произведение искусства. Его мог бы лепить Микеланджело – и все равно скульптору не удалось бы передать всю его красоту. Яростная четкость грудных мышц. Такой подтянутый живот. Внушительный член между ног у мальчика – очевидно, готовый предложить наслаждение, если подать ему сигнал согласия.

– И что вы сделали? – спросил Морис.

– Перевернулся на другой бок, – ответил Гор. – Не для того, чтоб не приглашать эту фигуру к себе в постель, сами понимаете. А чтобы ясно дать ему понять, что он меня не интересует.

– Быть может, вы еще пожалеете о том, что отказались, – произнес Морис, вставая и собирая остаток своих пожитков; его уже не заботило их складывать, он просто бросал всё в чемодан. – Настанет такой день, когда это может показаться упущенной возможностью.

– Не поймите меня превратно, – признал Гор. – Я не каменный, поэтому все обдумал. Но я воспротивился, потому что я не дурак. Сегодня утром я вполне доволен собой от того, что отказался. Сдается мне, откинь я простыни и пригласи эту фигуру к себе, жизнь моя после этого повернула бы к худшему.

– Может, вы несвежего сыра поели, прежде чем лечь спать, – сказал Морис.

– У нас не было сыра на ужин.

– Тогда, быть может, вы теряете рассудок.

– О, а это со мной уже много лет. Но недостаточно долго, чтобы умудриться не понять, что мной крутят.

– Считаете, я вами крутил?

– Думаю, вы приехали сюда с надеждой на это. И вас разочаровало, когда выяснилось, что я не такая легкая добыча. Эрих Акерманн – другое дело, он был домашней кисой, полагаю. И Дэш – он-то кто? Уличный кошак. Крадется по всему кварталу, надеясь на ночную удачу. Я же вообще другой зверь, а? Я лев. Мне место в джунглях. Как и, подозреваю, вам. Именно поэтому у нас с вами бы ничего не получилось.

Морис ничего не ответил на это, а подошел к окну и уставился на вид. Море было спокойно, но откуда-то из-под обрыва доносились игривые звуки юных купальщиков. Когда он повернулся вновь, лицо его было холодно.

– Вероятно, вам снится секс просто потому, что никакого секса вам не достается, – сказал он. – Ведь никому в здравом уме не захочется сношаться с Хауардом, в конце-то концов.

– Дорогой мой мальчик, между нами с ним все совершенно не так, – произнес Гор, на миг утратив самообладание. – Не воображайте, будто понимаете, что происходит между нами с Хауардом, – вам не понять. То, что существует меж нами, залегает гораздо глубже секса.

– Я рад это слышать, – сказал Морис. – То есть представить только, как два жирных старика елозят друг по другу, дергая друг друга за вялые старые муди, – и меня уже блевать тянет.

– Дэш, возможно, и дурак, – сказал Гор, встав с кресла и направляясь к двери: его потрясло, что к оскорблениям он восприимчивее, чем представлял себе. За прошедшие десятки лет его оскорбляли люди и подостойнее Мориса, и раньше он бы и бровью не повел на такое. – Акерманн, насколько мне известно, тоже запросто бы мог им оказаться. Но я нет. Поэтому окажите мне любезность этого не забывать, когда станете воссоздавать события прошлой ночи в той среде, какую б ни избрали, изображая себя невинной жертвой похотливых авансов старого распутника.

Морис ничего не ответил – просто пялился на него так, будто уже устал от всего этого разговора.

– В жизни я знавал многих блядей, – добавил Гор, проводя рукой по красному халату, висевшему на двери спальни, перед тем как шагнуть в коридор. – Как мужчин, так и женщин. И, в целом, я всегда их считал хорошим обществом, с высокоразвитым достоинством. Блядь никогда вас не надует – для такого они слишком уж цельные натуры. Но вы, мистер Свифт, вы – позор этой профессии. – Он передернул плечами, оглядывая комнату и не желая встречаться с мальчиком взглядом из боязни того, что можно будет увидеть в его глазах, – отсутствие интереса было бы худшим кошмаром. – Через несколько минут я буду на террасе, чтобы помахать вам на прощанье. Жду не дождусь с вами расстаться.

– И? – спросил Хауард, когда потом они остались одни – потягивали на террасе коктейли, наслаждаясь нескончаемо благодатным видом моря. Шлюпка с мальчишками вернулась – никто из них в итоге так и не утонул, – и на сей раз они прихватили с собой девчонок. Все визжали от восторга и желанья, ныряя с палубы в воду и взбираясь назад по трапу, чтобы проделать то же самое вновь, на ходу подтягивая на себе плохо сидящие плавки: ниже загара на спинах иногда проглядывали полоски белых попок. – Что ты о нем скажешь? Хорошенький, да?

– О да, – согласился Гор.

– И Дэш по нему с ума сходит.

– До полной потери рассудка.

– Считаешь, у него получится?

– Как у писателя? – Он подумал об этом и на миг прикрыл глаза, стараясь представить себе литературный мир будущего – тот, частью которого он больше не будет. – Ни на миг в этом не сомневаюсь, – сказал он. – Мальчика ждет необыкновенный успех.

– Вот и молодец, – сказал Хауард.

– Вот что еще, – произнес Гор. – Кровать в гостевой комнате. Та, на которой ночевал сегодня Морис. У нас она уже столько лет. Думаю, нам пора от нее избавиться, как считаешь? Интересует тебя что-нибудь поновее?