Текст книги "Зыбучий песок"

23

В углу бормотал телевизор, и сероватый свет экрана играл на лице Айрис.

Пол уже давно научился работать, не обращая внимания на говорящий ящик.

Сидя за кривоногим столиком и подперев руками голову, он листал досье Арчин, пытаясь разобраться в очередной порции несуразностей.

Подробный анализ лишь малой их части займет не меньше месяца, из каждой выведется какая-нибудь гипотеза, и все они заведут в тупик. Группа крови, к примеру, у нее AB – и без того самая редкая – плюс отрицательный резус, что свидетельствует об уникальном сочетании генов, что и так ясно, если просто посмотреть на ее лицо, в котором эпикантическая складка мирно уживается с абсолютно европейскими чертами.

Но смысла во всем этом нагромождении он не видел.

Он так глубоко задумался, что, когда Айрис вдруг заговорила, поначалу не обратил внимания, приняв ее слова за телевизионную болтовню. Потом откликнулся.

– Прости, что ты сказала?

– То, что программа сегодня ужасная, – Айрис пожала плечами. – Чем ты так занят?

Что-то для диплома?

– Нет, это история одной нашей больной; ее нашли в лесу недалеко от Йембла.

«Полуправда: когда-нибудь я попадусь и в эту ловушку. Почему-то кажется, что Айрис будет неприятно узнать, что Арчин – та самая девушка, которая спасла меня от Рили. Я уже собрал целый склад полуправд-полусекретов.» – По-моему, это безобразие – они заваливают тебя работой, – сказала Айрис.

– Я сам вызвался.

– Господи, неужели тебе мало диплома?

– Пригодится. Мы разработали этот проект вместе с доктором Элсопом, консультантом.

«Волшебное слово.»

– О! – включился интерес. – Теперь я вспоминаю, ты говорил, что он предлагал тебе писать статью. Это…?

– Вполне возможно.

«Если только у меня хватит ума разобраться.» – А что особенного в этой больной?

– Ну, боюсь, это слишком специальные вещи.

– Ты всегда так говоришь, – Айрис надулась. – Почему ты никогда не рассказываешь о работе? Я, конечно, не училась медицине, но не настолько же глупа, чтобы закрывать от меня половину своей жизни.

«Все это мы проходили. Стоп: у нас была очень неплохая встреча. Давай попробуем подольше продержаться на этом настроении.» Упрощая до невозможности, он пустился в объяснения и говорил, пока Айрис не стала красноречиво зевать; тогда он прервал себя на полуслове и предложил пойти спать, на что получил в ответ выразительную улыбку.

– Мне нравится слушать о твоей работе, – сказала она. – Я, конечно не все поняла, но очень интересно.

Пол постарался скрыть горечь.

Заклинания. Вот что ты вилишь в моих рассказах, и ведь не только ты.

Волшебные слова, которыми из душ одержимых изгоняют бесов. Только нет тут никакой магии.

Просто: ремесло. Закручивание гаек и болтов. Берем обломки личности и собираем из них, что получится, да еще стараемся, чтобы покрепче держалось.

Но объяснять ей не хотелось – на часах было двадцать минут двенадцатого. Он оставил ее слова без ответа, ласково улыбнулся и, обняв двумя руками, уткнулся носом в шею.

Она высвободилась и быстро прошептала:

– Сейчас, милый, я только заскочу в ванную.

И неожиданно ярко, как удар молнии:

«О Господи! Та ночь после танцев, когда Мирза отправил меня домой.

Первый раз, единственный раз за все время, я не слышал этого «заскочу в ванную».» Он сжал кулаки, словно боясь выпустить наружу поднимающееся изнутри ликование.

Где-то далеко, в глубине его сознания голос разума пытался возразить, что шансы на самом деле очень малы, но его заглушал шум крови в ушах.

«Если только, если только: Господи, пусть это будет правда. Пусть это будут двойняшки.» И пьяный от еще не наступившей радости, он взлетел вслед за Айрис по лестнице.

В начале семейной жизни Пол не меньше Айрис старался избежать зачатия. Ее отец был еще жив, и хотя она рассчитывала унаследовать почти все его деньги, да и тогда уже имела кое-что, оставленное дедом, все же неразумно было при его зарплате новоиспеченного врача заводить ребенка. Столь ответственное мероприятие следовало отложить до того, как он получит, ну, скажем, должность регистратора.

Постепенно, однако, видя, что Айрис отказывается даже просто говорить об их будущих детях, он заподозрил у нее какое-то психическое предубеждение против материнства и почему-то решил, что разговоры смогут его разблокировать. Это было ошибкой. Результатом стала первая и самая тяжелая из всей череды отвратительных сцен, во время которых она кричала, что он обращается с ней, не как с женой, а как с домашним психом. Раз или два у него возникало подозрение, что Айрис, как и он сам, хранит какую-то тайну, но потом эту идею отверг.

Нет… она просто не хотела взваливать на себя заботы, которыми дети всегда награждают своих родителей.

Если бы она просто боялась родов, Пол был готов усыновить ребенка; опыт подсказывал ему, что на личность куда сильнее влияет на воспитание, чем хромосомы. Но чужой ребенок привлекал Айрис еще меньше, чем собственный.

Наконец он смирился и признал то, что Мирза со свойственной ему проницательностью назвал «хочет тобой командовать». Довольно мягко сказано.

В действительности суррогатом ребенка для Айрис стал он сам. Руководя его карьерой, она давала выход инстинктам, которые в нормальной ситуации направлялись бы на сына или дочь.

Парадоксально, но это открытие – запоздалое, поскольку признать его означало дать самолюбию ощутимый щелчок, – указывало выход. Он мог теперь действительно относиться к ней как к пациентке, которую можно лечить. Но все его намеки, зонды и маневры так и не не смогли выбить ни одного кирпича в стене, которой она себя окружила.

Сейчас ему на помощь приходил случай. Прогноз был неутешительным: шок, отвращение, слезы, но Пол оптимистично надеялся, что Айрис примирится с fait accompli[8]8
  Свершившийся факт (франц.)


[Закрыть], несмотря на то, что он так и не смог убедить ее пойти на это сознательно.

Почему-то он вспомнил смешное определение, которое Мирза дал нежелательной беременности: fetus accompli[9]9
  Свершившийся эмбрион (франц.)


[Закрыть].

Если повезет, он его получит. Но Айрис он не сказал ни слова.

«Господи. Какая же брешь в моей душе заделана навязчивым желанием стать отцом? Я вдруг почувствовал себя сверхчеловеком. Завали меня работой – и я скажу: давай еще; принеси полный ящик бумаг – я разбросаю их, как ураган; дай мне самый трудный учебник – все теории сами заскочат мне в голову; приведи безнадежного больного – и я не стану тратить время на раздумья, я доберусь до сути, и даю один против десяти, что сделаю это с первого раза.

Сопливый Эл будет визжать от восторга, и даже Холинхед сменит свою вечно кислую мину!» Тем не менее, и это приходилось признать честно, приподнятое настроение не давало ему сил перейти от мечтаний к действиям – он все откладывал разговор с Айрис точно так, как когда-то отодвигал в сторону признание в своей давней болезни до тех пор, пока оно не потеряло всякий смысл.

24

Зазвонил телефон.

– Доктор, с вами хочет поговорить инспектор Хоффорд, – сказал оператор, – Минутку.

«О, боги. Неужели это конец арьергардным боям за Арчин, когда я все откладывал приговор? Я не стану писать, что она сумасшедшая. И мне плевать на всех этих экспертов, которые в один голос кричат, будто ее языка не существует – черт возьми, она нормальнее половины умников в этом мусорном ящике. Пусть пишет кто-нибудь еще. А я не буду.» Он так рассердился, что не сразу понял, что Хоффорд говорит прямо противоположное тому, что он собирался услышать.

– Доброе уторо, доктор. Знаете, вы были правы насчет Фабердауна!

– Я… что? Не может быть! Как вы узнали?

– Он не дурак выпить, и вчера вечером надрался в том кабаке, куда любит заходить мой констебль Эдвардс. Он еще станет настоящим детективом, этот парень.

Фабердаун трепался, сколько комиссионных он потерял из-за своей сломанной руки, пока кто-то не спросил, как это случилось, а он: гм: стал жаловаться на девушку.

Сказал, что она показалась ему такой маленькой и беспомощной, вот он и решил, что запросто с ней справится.

Пол, волнуясь, ловил каждое слово.

– Ну вот, Эдвардс оприходовал его как только закрылся паб. Не самая простая процедура, но обошлось без проблем. Он зажал Фабердауна в угол и объяснил, что если он не оставит это дело, то судить будут не девушку, а его. И сегодня утром он явился ко мне и не знал, куда девать глаза. Он хочет спустить дело на тормозах, потому что это нехорошо судиться с бедной крошкой, у которой, к тому же, не все дома.

– Передайте Эдвардсу мою огромную благодарность.

«Блаженны алчущие бед, ибо получат они их на голову свою!» Пол, посмеиваясь, повесил трубку. Его уже начинало беспокоить то, как переменилось его настроение после появления Арчин – он хорошо помнил, как раньше ерундовая перестановка мебели вгоняла его в необъяснимую панику.

Сейчас все поворачивалось совсем иначе, и он почти поверил, что ухватил за хвост волшебную силу, которой подчинялись даже не зависящие от него события, вроде этой истории с Фабердауном.

Дверь затряслась, как будто в нее лупили ногой, и в кабинет ворвался посыльный, с большой картонной коробкой руках.

– Доброе утро, док. Вам посылка.

Бросив взгляд на адрес, Пол понял, что это то, что он давно ждал: материалы для тестов, описанные в статье, которую прислал ему Тамберлоу.

Он открыл коробку. Нашел среди оберточной бумаги инструкцию, бегло ее просмотрел и решил, что написана она весьма понятно. Он прошел в свое время через множество тестов, правда, больше в роли испытуемого, и, несмотря на то, что не проводил их уже несколько лет, проблем не предвидел.

«Хорошо же составлено! Коррелятивные таблицы, сравнительные факторы, список стандартных отклонений: Да с этим надо будет поиграть. Когда?» Он достал расписание.

«Если начать в час тридцать. Весь набор плюс рисовальный тест займут около часа; значит осмотр в два тридцать отодвигается на полчаса, потом…» Он быстро перечеркал расписание, позвонил по соответствующим номерам, потом на склад и попросил прислать ему секундомер – засекать время ответов. После чего распорядился ровно в половине второго привести Арчин к нему в кабинет.

Наскоро проглотив ланч, он поймал сестру Дэвис, и та с готовностью согласилась помочь протестировать Арчин. Девушка оказалась очень понятлива, и Полу не пришлось долго объяснять, что от нее требуется.

Он предложил ей сигарету и закурил сам – нервы были слишком напряжены, – потом вдруг, поддавшись неожиданному импульсу, спросил:

– Сестра, эта девушка Арчин здесь уже довольно давно. Что вы о ней думаете?

Ямочки на щеках сестры Дэвис стали заметно глубже.

– Она странная, доктор. И какая-то неправильная.

– Что вы имеете в виду?

– Все, что с нею происходит, как-то между собой связано, вы понимаете меня?

Пол задумался.

– Вы считаете, что она все-таки больна?

– Что за смешной вопрос!

– Дайте смешной ответ, – быстро сказал Пол.

– Я не знаю ответа, доктор. Но: Ладно, попробую. По-моему, она какая-то чужая.

Не сумасшедшая – чужая.

Раздался стук в дверь, и сестра Фоден привела Арчин точно в тот момент, когда часы наверху прозвякали полвторого.

Пока она, как всегда осторожно, усаживалась за специально приготовленный для тестов стол, Пол внимательно рассматривал загадочную девушку.

«Осторожна, да. Но не перепугана. Возможно поняла, что ей не желают зла: Сестра Дэвис говорит, что она чужая. Господи, но чья же тогда?» Он уже получил заключение филологов насчет ее языка. Они так и не смогли ничего распознать; фонетически он отдаленно напоминал угро-финскую группу, письмо – руническую, но ни один из экспертов не решился назвать этот язык. Толку от них в результате оказалось не больше, чем от доктора Джевела, когда тот, ничтоже сумняшеся, заявил, что эпикантическая складка на ее веках является признаком монголоидного идиотизма.

«Монголоиды склонны к болезням и рано умирают, а эта девушка более чем жива, и мне не нужны некакие тесты, чтобы понять, что она не идиотка.» – Добрый день, Пол, – сказала она, старательно выговаривая каждый звук.

Слова прозвучали почти без акцента и сильно отличались от ее первых неуклюжих попыток говорить по-английски.

– Добрый день, – ответил он.

– Что мы сегодня делали? – Язык старательно поворачивался во рту так, словно она на ходу останавливала его и заставляла двигаться по-другому. – Нет, что мы сегодня будем делать?

«Видимо, ей не хватает слов. Она старается запоминать их идиоматически.» – Очень хорошо, – одобрил он. Но тем не менее объяснять ей словами, что он планировал, было бы пустой тратой времени. Проще показать на примере.

Однако он продолжал говорить все время, пока демонстрировал первый тест – на распознавание геометрических форм, больше подходящий сообразительным детям или отсталым подросткам.

– Когда я скажу «старт», ты должна будешь вложить карточки в отверстия так, чтобы совпадало по форме.

Она выполнила это ерундовое задание так быстро, что не стоило даже засекать время. Пол перешел к более сложному варианту, когда нужно было сложить из кусков разной формы цветную картинку. Сестра Дэвис, молча сидевшая в дальнем углу кабинета, отметила в специальном листе время.

Пол ожидал, что первые признаки затруднений появятся у Арчин, когда дело дойдет до обратной цветовой последовательности – теста, в котором нужно восстановить фигуру, используя карточки контрастных цветов. Но она ухватила суть так быстро, что сестра Дэвис едва успела нажать кнопку секундомера.

«Черт возьми, можно не смотреть в инструкцию – она бьет все рекорды.» Он повернулся, чтобы достать из коробки следующий набор: тест Пассалонга, дальний родственник хорошо известной детской головоломки, где за определенное время нужно восстановить разрезанный на куски квадрат.

Вернувшись к столу, он обраружил, что Арчин выкладывает из кусочков картона, оставшихся от предыдущего теста, забавные фигурки мужчины и женщины.

Подняв на него глаза, она рассмеялась, смахнула в сторону свою мозаику и наклонилась вперед, чтобы заняться Пассалонгом. Он выждал некоторое время, потом решив, что она поняла, что от нее требуется, скомандовал начинать.

Она некоторое время сидела, не прикасаясь к тесту, так, что он уже подумал, что надо повторить объяснение. Но как только он собрался это сделать, Арчин вдруг встрепенулась и несколькими быстрыми экономными движениями сложила картинку.

Насколько он мог судить, она выбрала самый рациональный путь, причем с первого раза, не перекладывая заново.

«Она движется к отметке 150. Может, даже немного выше.» Дальше шел последовательно-осязательный тест: разложить наощупь карточки в том же порядке, в каком показывает экзаменатор. Сначала всего четыре. Потом больше.

Когда она безошибочно справилась с семью, прилагавшимися к этому тесту, Пол не устоял перед искушением и добавил еще две из другого набора. Арчин так же быстро и без единой ошибки расправилась со всеми девятью.

«Я сам даже близко не могу сравняться с ее способностями!» Вздохнув, Пол достал из коробки последний набор. Если она так же легко справится и с этими заданиями, придется искать усложненные, а они уже без слов наверняка не обходятся.

Последняя группа тестов призвана была проверить распознавание образов: сначала простое сравнение, потом задачи на понимание топологической идентичности, включая инверсию, зеркальное отражения и деформацию, и к концу шли действительно сложные – такие, за которые Пол сам бы не вдруг взялся, основанные скорее на аналогиях, чем на идентичности.

Здесь наконец-то нашлось несколько задач, с которыми она не справилась, но они были среди самых трудных, и Арчин приняла совершенно правильное решение, отставив их в сторону, раз не смогла додуматься сразу, так что закончила задание в положенное время.

«А ведь ей это нравится. Посмотри, как сверкают глаза.» Что ж: Оставался один тест, слишком субъективный на его взгляд, но по мнению экспертов адекватно коррелирующий с коэффициентом g. Он дал ей лист бумаги, карандаш, убедился, что она понимает слово «рисовать» и попросил изобразить человека.

Пока она занималась рисунком, Пол подошел к окну – посмотреть таблицу, в которую сестра Дэвис записывала время. Он сравнил результаты с нормативами и ошеломленно покачал головой.

– Что-нибудь не так, доктор? – озабоченно спросила сестра.

– Если бы, – буркнул Пол. – Было б не так жалко держать ее в Ченте.

– У нее ведь очень хорошие результаты, правда?

Пол кисло усмехнулся.

– Она уложилась по времени почти во всех тестах, значит, набрала почти сто восемьдесят баллов. И это бессмысленно. Один мой профессор говорил, что тест на коэффициент интеллекта достоверен до ста двадцати, сомнителен до ста пятидесяти и смешон выше, потому что объект тестирования может оказаться умнее автора. Но время, кажется, истекло.

Сестра Дэвис подошла к Арчин и заглягула ей через плечо. Через секунду она весело рассмеялась.

– Поздравляю, доктор. У вас теперь будет, что повесить на стену!

Пол недоуменно уставился на рисунок Арчин. Сестра Дэвис была права. Он держал в руках один из самых искусных карандашных портретов, которые когда-либо видел, и изображен на этом портрете был он сам.

25

Боярышниковая изгородь, видневшаяся из окна ординаторской, расцвела так густо, что казалась заметенной снегом. Глядя на нее, Пол размышлял о двух главных своих проблемах – Арчин и Айрис.

После демонстрации своих незаурядных способностей Арчин стала для него еще загадочнее. Поведение ее в последнее время было вполне разумным, и срывов вроде того, когда она набросилась на медсестру в Бликхемской больнице, больше не случалось, если не считать легкой ссоры с новой санитаркой, которая вопреки всем вокруг известному вегетарианству Арчин и распоряжению Пола пыталась заставить ее есть тушеное мясо. Это наводило на мысль, что сестра Дэвис дала девушке самую верную характеристику – чужая.

С другой стороны, ее успехи в английском были столь ошеломляющими, что Пол засомневался, действительно ли она учит его впервые. В голову приходили две возможности: она могла вспоминать забытое или просто притворяться. Второй вариант казался менее вероятным. Шумахер твердо стоял на том, что никто не в состоянии изобрести совершенно новый язык так, чтобы филологи не распознали подделку. Однако нельзя было забывать о ее без преувеличения гениальных результатах во всех без исключения тестах; возможно, человеку со столь выдающимися способностями это и под силу.

Откладывать разговор с Айрис становилось все труднее. Сталкиваясь с неизбежностью, Пол чувствовал все меньше и меньше уверенности в том, что ему удастся примирить Айрис с беременностью. Ему нужно было сейчас любое подтверждение своих сил, и он надеялся получить его, разгадав головоломку Арчин.

Она быстро набирала словарь, после чего должна была, наконец, рассказать, хотя бы приблизительно, о своем происхождении. Он постоянно спрашивал ее об этом, раздражаясь все сильнее из-за ее уверток, и сегодня почти окончательно уверился, что она лжет, когда заявляет, что ей не хватает слов.

Он уже почти собрался поймать ее за руку, но в последний момент призвал на помощь все свое профессиональное самообладание и сообразил, что эта ложь может быть вызвана какой-то глубокой психической травмой. Ему стало стыдно, что он чуть не сорвал зло на больной за то, в чем она не виновата, и в чем не могла ему помочь. Из всех врачей Чента кому, как не бывшему сумасшедшему Полу Фидлеру, понять весь ужас этой беспомощности.

Он отпустил ее в палату, и едва дождавшись, когда он останется один, очередное катастрофическое видение схватило его мертвой хваткой: из-за того, что он накричал на нее, Арчин теряет к нему доверие, вообще отказывается общаться с врачами и погружается в глубокую апатию, которая не оставляет ей никакой надежды выбраться когда-нибудь из Чента. Это настолько вывело его из равновесия, что он почувствовал, что не может больше работать, и раньше времени отправился за своей порцией чая с бисквитами.

Торопиться не стоило. Он это понимал. Лучше всего подождать, когда Арчин почувствует, что способна без затруднений высказывать свои мысли и начнет бегло говорить, но предсказать, когда это произойдет, не мог никто, включая ее саму.

По контрасту, плод в чреве Айрис созревал неуклонно, в полном соответствии с законами биологии, и он мог назвать неделю, если не день, когда ему предстоит появиться на свет.

Зная это, он все же не мог заставить себя предпринять какие-то шаги.

Все его мысли занимала Арчин, и он постоянно натыкался на нее, когда проходил по больнице. Сестра Уэллс подарила ей портфель с оторванной ручкой из шкафа, в котором без дела валялись невостребованные родственниками вещи умерших; она прикрутила из проволоки новую ручку и теперь повсюду таскала этот портфель с собой. В нем хранились вещи, которые она насобирала по всей больнице, и которые были призваны помочь ей определиться в этом мире: блокнот и карандаш, детский словарь с картинками, дешевый атлас в мягкой обложке, альбом для рисования, который он купил для нее, когда, поддавшись импульсу, решил последовать совету сестры Дэвис и поехал в Бликхем заказывать рамку для портрета, который она тогда нарисовала. Сейчас портрет красовался на стене его кабинета; увидев его впервые, Арчин от радости повисла у Пола на шее.

Пару раз он просил разрешения посмотреть содержимое ее портфеля, но даже атлас, который очаровал ее сильнее всего, судя по тому, что все страницы оказались испещрены ее забавными остроконечными буквами, не стал тем ключом, которым он надеялся открыть железную дверь ее защиты. На просьбу показать, где находится ее дом, Пол неизменно получал прежний ответ – палец утыкался в окрестности Чента.

«А что если она росла в полной изоляции? Вроде Каспара Хаузера[10]10
  Персонаж самого знаменитого одноименного романа (1908) немецкого писателя Якоба Вассерманна (1873-1934), написанного по следам подлинного загадочного события, когда в 1828 году на улицах Нюрнберга неожиданно появился молодой человек, не умевший ни ходить, ни разговаривать.


[Закрыть] – какой-нибудь сумасшедший гений держал ее взаперти и учил разговаривать на языке, который сам выдумал:? Нет, это абсурд. Тогда у нее была бы агорафобия. Но в этом ровно столько же смысла, сколько в любой другой гипотезе.» Когда пациентам по расписанию полагался дневной отдых, в больнице включали радио. Кроме того, в каждой гостиной стояли телевизоры с заблокированными ручками, чтобы больные не могли сами переключать каналы.

Пол считал эту меру излишней, но не хотел из-за такого пустяка пускаться в споры. Он наблюдал за реакцией Арчин. Музыка приводила ее в замешательство независимо от того, что играли – симфонический концерт или современные песенки, но разговорную речь она ловила с жадностью. Телевизором она пользовалалась как учебным пособием, особенно когда речь сопровождалась надписями – рекламные объявления, спортивные результаты, и так далее: это давало ей звуко-буквенный ключ. Тем не менее само содержание передач ее пугало, словно открывавшийся в них мир будил в ее сознании какие-то странные и тяжелые фантазии.

Накануне вечером Пол дежурил и, обходя палаты, наткнулся на группу женщин, которые смотрели по телевизору какую-то политическую программу.

Речь в ней шла о биржевых играх, внешней политике и о сбежавшем из тюрьмы опасном рецидивисте.

Арчин стояла чуть в стороне от других – ей почти всегда приходилось смотреть телевизор стоя: из-за своего маленького роста она могла видеть, что показывают, только с первого ряда, а там обычно усаживались пациенты-старожилы, считавшие это своим законным правом. Незаметный в тени, Пол некоторое время наблюдал за нею, надеясь, что что-нибудь в ее поведении подскажет ему решение загадки.

Биржевая сводка и последовавшее за ней интервью не произвели на нее особого впечатления, она только повторяла одними губами знакомые слова.

Вполне разумно.

Диктор переключился на внешнюю политику, стали показывать репортаж из Вьетнама:

солдаты, поливающие из огнеметов соломенные хижины, вертолет, преследующий бегушего через рисовое поле человека, тот же человек на земле, сраженный пулеметной очередью, беженцы с детьми, бредущие по грязной дороге. Эти кадры потрясли Арчин; она смотрела, не отрываясь, закусив нижнюю губу.

Только это ничего не значит, подумал Пол. Такие кадры должны выводить из равновесия всех нормальных людей. Он уже собрался тихолько выскользнуть из комнаты, когда начался последний сюжет.

Сначала она ничего не поняла, но постепенно смысл происходящего стал до нее доходить – репортер показывал, каким именно образом человек убежал из тюрьмы; фотографии толстых стен с колючей проволокой, рассказы охранников – все это потрясло ее настолько, что она не смогла больше смотреть и отчернулась от экрана. Поворачиваясь, она заметила Пола, и на мгновение ее глаза встретились с его.

Они были полны слез.

– Привет, Пол, – воскликнул Мирза, одновременно звеня в колокольчик; несмотря на то, что прошло уже несколько недель, начальство не удосужилось заказать электрику нормальный звонок. – Что-то ты сегодня не прыгаешь от радости. Как Айрис?

– Ох – спасибо, хорошо.

– Рад слышать, – Мирза на время замолчал, пока Лил ставила на стол чай, затем продолжил. – Ну, если кто-то и испортил тебе настроение, так уж точно не вторая дама твоего сердца. Арчин делает заметные успехи, верно?

– И да, и нет: – пожал плечами Пол, – хотя, конечно, она продвигается быстрее, чем я ожидал.

– С чего тогда депрессия? Опять Святой Джо?

– Нет. – Пол виновато улыбнулся. – Наверно, я просто не привык, что что-то может идти хорошо. Холинхед, наконец, оставил меня в покое, Элсоп вроде доволен, работа идет нормально – я должен быть на седьмом небе. Но ведь чем лучше идут дела сейчас, тем хуже будет потом, когда они испортятся.

– Более пессимистичной философии я не слышал, – пробормотал Мирза, размешивая чай и чуть слышно позвякивая ложечкой.

Пол колебался. Он уже раскрыл было рот, чтобы рассказать Мирзе об Айрис и заодно попросить совета. Больше ему не к кому было обратиться, и он был уверен, что пакистанец его поймет. Но в любое время комната могла наполниться народом, а он не хотел, чтобы по обрывкам фраз кто-нибудь догадался о его гнетущем секрете.

Он нашел компромисное решение.

– Выпьем перед обедом, Мирза? Мы забросили этот обычай с тех пор, как Айрис вернулась домой.

– С удовольствием, – кивнул Мирза, – Только не перед обедом, мне придется сегодня задержаться. Давай после?

Пол мысленно подбросил монету. Домашние вечера наедине с Айрис постепенно превращались для него в пытку, потому что при каждом взгляде он невольно выискивал подтверждения ее состояния. Он был уверен, что срок ее месячных давно прошел, но она молчала, а сам он не знал, как завести разговор. С другой стороны, как бы ни хотелось ему поговорить с Мирзой, если он заявит, что собрался идти куда-то один, скандал неминуем.

– Приведи Айрис в «Иголку» часам к девяти, – прервал его колебания Мирза.

– Ну:

– Вы можете натолкнуться на меня случайно. Думаю, немного холодной вежливости ей не повредит. Ну как?

«Все лучше, чем сидеть дома.»

– Хорошо. В девять.

Айрис обрадовалась предложению сходить выпить, возможно, потому, предположил Пол, что это отвлечет ее от собственных тревог. Однако, еще до того, как Мирза «случайно на них наткнулся», она впала в меланхолию и на все вопросы отвечала односложно.

Наконец, появился пакистанец, и Пол насторожился, ожидая продолжения спектакля, который она устроила, когда он пригласил Мирзу домой. Сейчас, однако, ей явно не хватало на это энергии, и он с некоторым удивлением понял, что та реакция не была автоматической, как он предполагал раньше.

Она требовала осознанного контроля и немалых усилий.

«В таком случае: Защитный механизм. Привычка – это стабильность, она же безопасность, существование людей, которые ведут себя не так, как мы, цвет кожи здесь ни при чем, это только внешний признак, представляет для личности угрозу.

То, что делаем мы, единственно верно. Отвергать чужаков – значит, оберегать себя от мысли, что «верно» может быть относительным. В более тяжелых случаях наступает культурный шок: жертва оказывается среди людей, придерживающихся абсолютно чуждых ей обычаев и неписаных правил, и тогда ее одиночество уравнивается с душевной болезнью. Но это значит…» Пол невольно вскрикнул и прищелкнул пальцами. Мирза оборвал на полуслове историю, которую Айрис даже не делала вид, что слушает, и недоуменно уставился на него.

– Прости, – сказал Пол. – И большое тебе спасибо, Мирза. Ты только что подал мне блестящую идею.