Текст книги "Особняк с привидениями. Том 3. Зловещие призраки"

Троица вкатила через дверной проём первый ящик.

– Куда его ставить? – спросил Паскаль.

Деклан указал на самое очевидное место для такой громадины – цветной прямоугольник в противоположном конце выцветшего ковра.

– Прямо туда, гений.

– Именно, – ответил библиотекарь. Троица обернулась. Амикус Аркейн – это имя он носил при жизни – каким-то образом очутился позади них. Он подошёл к напарникам, и казалось, что он скорее парил, чем шагал.

– Будете так любезны. – Библиотекарь протянул Деклану ржавый ломик.

– Любезен? Нет, сэр. Мне самому до чесотки интересно, что ты там прячешь. – И здоровяк сковырнул крышку от ящика. Груз внутри был покрыт древесной стружкой. Мардж счистила верхний слой. Как только она увидела, что под ним, её лицо просияло, и Паскаль подумал: «Когда она улыбается, её в каком-то роде можно назвать милой». С акцентом на «в каком-то роде».

– Это фортепиано!

– Какое сокровище, – простонал Деклан, и его надежда на щедрую оплату моментально испарилась.

– Ты играешь? – нежно спросил Паскаль у Мардж.

– Играла когда-то, – немного застенчиво ответила Мардж. – Мои родители заставляли меня заниматься, когда я была маленькой девочкой.

– С трудом верится, – вклинился Деклан.

– Что я была маленькой?

– Что ты была девочкой!

Паскаль улыбнулся.

– Я хотел бы как-нибудь послушать твою игру.

И Мардж подумала: «Он в каком-то роде…»

– Кошма-а-ар! – снова вмешался Деклан, просунув свою огромную, похожую на дыню голову между ними. – С виду просто мусор. Оно вообще чего-нибудь стоит?

На лице библиотекаря расцвела зловещая ухмылка, и он прикрыл рот рукой, словно пытаясь что-то скрыть.

– Сложно сказать. Сколько стоят души в наше время?

– А это что значит?

– Только то, что музыка врачует души, – ответил Амикус Аркейн. – Может, позволите мне поведать подробности, пока вы будете заняты распаковкой?

Библиотекарь опустился в антикварное кресло так, словно ложился в могилу, и потянулся к книге в твёрдом переплёте, которая ожидала его на подставке для нот. Обложка была покрыта пылью, и на ней не было ничего, кроме лаконичной надписи на корешке: «Том III».

И пока троица доставала прекрасное старинное фортепиано из ящика, библиотекарь сдул пыль с обложки, открыл книгу и начал читать…

ИНТЕРЛЮДИЯ

Внемли моему предупреждению, глупый смертный:

Будь осторожен, читая дальше.

Они уже знают, что ты здесь.

Они наблюдают за тобой.

Те, у кого есть глаза, разумеется.

Наши бесчисленные ужасы непрестанно следят, ожидая подходящего момента, чтобы проявиться.

Просто спроси миссис Бёрч.

Конечно, если сможешь её найти.

Хочешь спросить, кто такая миссис Бёрч?

Читай дальше.

Пока она не нашла тебя.

Глава четвёртая
Странная музыка

ТОБИ ОБЛАДАЛ ВРОЖДЁННЫМ МУЗЫКАЛЬНЫМ ТАЛАНТОМ. Можно было даже сказать, что его ухо было особым образом настроено на музыку. Оба уха, разумеется. Соната для фортепиано, которую он сыграл в полуфинале музыкального конкурса средней школы Буэна-Виста, могла бы буквально вынуть из вас душу. Разумеется, если бы вас пригласили. Но вас там не было. Так что придётся поверить нам на слово. Это было грандиозно.

Зрители – ученики, учителя и родители – вскочили на ноги ещё до того, как прозвучали финальные ноты. Аплодисменты были оглушительными. Тоби заслужил шестиминутную стоячую овацию из тех, которые обычно получают признанные мастера в залах вроде Карнеги-Холла. И если подумать, это было только начало. Основное событие, финал конкурса на музыкальную стипендию средней школы Буэна-Виста, было запланировано на пятницу. На него собирались прийти даже представители местного телеканала. Хотя финал был вполне предсказуем. Стипендия за победу уже была в руках Тоби.

После полуфинала у дверей актового зала выстроилась целая очередь поклонников и ждала целых полчаса, чтобы пожать руку юному маэстро.

Первым, кто разглядел талант Тоби, был его учитель фортепиано в третьем классе. Сейчас, в его ранние подростковые годы, Тоби можно было без преувеличения назвать вундеркиндом. Даже современным Бетховеном. Конечно, многие дети его возраста умеют играть, и даже играть хорошо. Но успешно выступать – не такая уж и редкость. Зато умение писать музыку настолько утончённую, как соната в полуфинале, поднимало Тоби на совершенно другой уровень.

Или нет?

Скромная новенькая ученица Женевьева не была в этом так уверена и считала своим моральным долгом выяснить истину. Она стояла в очереди вместе с остальными, дожидаясь своего шанса подойти к юному маэстро. Чтобы вы поняли всю суть ситуации, мы должны упомянуть, что Женевьева тоже состязалась за музыкальную стипендию. Её также можно было назвать одарённой пианисткой, но она признавала, что до уровня Тоби ей было далеко. Его талант заслуживал уважения, и она не хотела портить ему репутацию. Но всё же она должна была сказать, что ей известно, ради своей подруги. Соната, авторство которой Тоби присвоил себе, была на самом деле написана кое-кем другим. Тем, кто больше не мог себя защитить. Хотя это мы ещё посмотрим.

Соната была написана мертвецом.

Не прямо сейчас, разумеется. Миссис Бёрч, бывшая учительница музыки в средней школе Буэна-Виста, была вполне жива, когда писала её. И Женевьева присутствовала при её создании. Но всё же она решила дать Тоби шанс оправдаться. Возможно, он просто слышал, как миссис Бёрч играла её в школьном архиве, и когда Тоби пришла идея создания собственной сонаты, её части сами всплыли из подсознания. Это было правдоподобное объяснение. Такое постоянно случается в мире искусства. Загвоздка была в том, что соната не просто была похожа на произведение миссис Бёрч. Это была та самая соната, нота в ноту, пауза в паузу. И Тоби присвоил авторство себе, забирая все лавры.

Так же, как он вот-вот заберёт музыкальную стипендию.

Так что Женевьева дождалась своей очереди, выстояв целых полчаса, только чтобы сказать ему:

– Это была не твоя музыка.

Тоби уставился на неё со сцены. Его волосы были сильно взъерошены, и он носил очки в роговой оправе, которые на самом деле были ему не нужны. Весь его облик был частью продуманного образа – образа безумного музыкального гения. Он щёлкнул пальцами, пытаясь вспомнить имя девочки.

– Ты…

– Женевьева, – представилась она. – Я стою позади тебя в оркестре.

– Невозможно. Я бы заметил эти веснушки.

– Это возможно. Я не очень примечательная.

Но тем вечером она выделялась. Женевьева начала разговор невинно и беззлобно. В её хрупком тельце не было места злу. Сейчас проверим. Скальпель, пожалуйста. Но Тоби нужно было найти способ остановить её, заставить Женевьеву замолчать, прежде чем она скажет что-то ещё. Люди, столпившиеся позади неё – поклонники Тоби – уже начинали шептаться.

– Погоди, – он снова щёлкнул пальцами. – Теперь я вспомнил. Я вроде помог тебе на концерте зимой? Ты тогда ещё зажигала на треугольнике.

Она раскраснелась, польщённая, что он вспомнил.

– Да, и было очень щедро с твоей стороны уделить мне время.

«Самые долгие две минуты в моей жизни», – подумал Тоби.

– Обращайся. – Он мягко взял её ладонь для рукопожатия. – Если тебе опять понадобится помощь, ты знаешь, кого попросить.

Тоби заглянул за её спину, в лицо следующего поклонника, который подходил ближе. Но Женевьева стояла на месте, и фальшивая улыбка Тоби начала таять. Безумный музыкальный гений становился безумно зол.

– Меня ждут ещё много фанатов. Давай обсудим это на занятиях оркестра в понедельник? Оки-доки?

Женевьева кивнула и уже повернулась, чтобы уйти. Но она не смогла. Ради миссис Бёрч она не могла всё так оставить. Глаза Тоби прищурились за фальшивыми линзами очков.

– Ты ещё здесь?

– Произведение, которое ты играл… – Женевьева подавила своё беспокойство. – Да, ты замечательно его сыграл. Миссис Бёрч могла бы гордиться тобой.

Тоби уже не мог скрывать переполняющую его злость. Он снял очки.

– Миссис Бёрч? О ком это ты?

Женевьева начала часто-часто моргать, что случалось, когда она была расстроена. Нужно было собраться. Будь сильной. Перестань моргать! Если бы девочка боролась за себя, то уже давно бы сдалась. Но она боролась за подругу, которая, как мы уже упомянули, больше не могла защитить себя сама. Женевьева трижды глубоко вдохнула, чтобы справиться с волнением, как учила её миссис Бёрч.

– Твоё произведение… – начала она. – На самом деле это её произведение. Может, ты сам этого не понимаешь. Может, это была невинная ошибка. Но я была рядом, когда она это писала. Я работала добровольцем в архиве. И сонату, которую якобы написал ты, на самом деле написала она.

Поклонник позади Женевьевы ахнул, и Тоби вдруг понял, что нужно сделать. Нужно разозлить фанатов, натравить их на робкую мышку, которая выдвигала эти не лишённые смысла обвинения. Он знал, что робкие мышки – не слишком хорошие бойцы. В них нет мужества. Поэтому-то и фанатов у них нет. О, хотя я знаю парочку «мышек», у кого они есть. Всё, что было нужно Тоби – надёжная мышеловка… с аппетитной долькой сыра. Ладно, хватит мышиных метафор. Тоби пора было пустить в ход травлю.

Он вдруг понизил голос до неуверенного шёпота, изобразив при этом лицо бедного маленького потерянного мальчика. Поклонникам пришлось податься вперёд, чтобы его расслышать.

– Ты обвинила меня в краже. В том, что я вор, грязный обманщик.

Прежде чем Женевьева успела что-нибудь ответить, толпа взорвалась недовольным ворчанием. Его толпа. Видите ли, в чём дело. Футбольная команда Буэна-Виста показывала почти нулевые результаты. По рейтингу успеваемости школа болталась где-то на дне почти бездонной ямы. И только Тоби, единственный луч света, не давал школе пропасть с карт – не важно, обычных или из кожи. Покуситься на его честь было так же кощунственно, как покуситься на символ школы. (Которым по чистой случайности оказалась мышь. Не верите – сами проверьте.) Даже директор Гриббонс, похоже, жаждал крови, быстро поднимаясь на сцену.

– Всё хорошо, Тоби? Выглядишь расстроенным.

– Всё хорошо? Меня только что назвали грязным обманщиком. Может, мне стоит пропустить финал? – Он вопрошающе посмотрел на толпу. – Что скажете?

– Не-е-е-ет! – ответила толпа совершенно синхронно. Без Тоби здесь не будет телекамер. Не будет статей, за исключением разгромных заметок о рейтингах футбольной команды. Вообще ничего. Множество злобных глаз уставились на Женевьеву, обвинителя. Та робко вскинула руки и попыталась объясниться:

– Вы не поняли. Я уважаю Тоби больше, чем кто-либо. И я не называла его обманщиком.

– Называла! – крикнул кто-то из толпы.

– Я тоже это слышал! – закричал кто-то ещё. А потом грянул целый хор:

– И я слышал! Я тоже!

Ему вторили оскорбления с балкона:

– Она просто завидует! На всё готова ради стипендии!

Ему вторили призывы:

– Выгнать её! Выгнать её!

Звук был оглушающим. Женевьева не могла перекричать злую толпу, чтобы объясниться. Она обернулась на директора Гриббонса в поисках поддержки. Всё-таки именно он установил политику нулевой терпимости к травле в этом районе. Но тем сильнее удручало видеть, как он возглавляет хор криков, дирижируя руками:

– Выгнать её! Выгнать её! Выгнать её!

Женевьева сбежала со сцены, опасаясь за свою жизнь. Злобные толпы действительно пугают. Особенно в историях ужасов. Тоби встал по центру сцены и успокаивающим тоном начал объяснять, что Женевьева ни в чём не виновата. Она всего лишь хотела использовать любые возможные способы, чтобы выиграть стипендию, даже если это означало запятнать репутацию конкурса. Его заявление вызвало ещё большую поддержку толпы, которая наградила Тоби семиминутными овациями – он побил свой прошлый рекорд! Теперь в глазах фанатов Тоби стал настоящим защитником справедливости.

Он заставил замолчать своего противника, и теперь никто не мог встать у него на пути. Второй человек, знающий правду, был мёртв. А мёртвые не очень-то разговорчивы. Трупы в основном хранят секреты в своих уютных могилах. Хотя и тогда, и сейчас порой можно наткнуться на шумных мертвецов. Тех, которые громыхают цепями на твоём чердаке или скрипят дверцами твоих шкафов. Если тебе повезёт, звуки прекратятся сами собой. Если не повезёт, они сделают с тобой то же, что сделали с Тоби.

Юный маэстро очень скоро встретится с одним шумным духом. Духом, у которого с ним личные счёты.

Миссис Бёрч умерла в музыкальном архиве, где проводила большую часть своего времени. Причину смерти ученикам не сообщали, но это не мешало появляться догадкам. Несколько теорий стали темами обеденных сплетен в столовой. Например: миссис Б. умерла с широко открытыми глазами, что случается нередко, и с открытым, словно посреди песни, ртом, что встречается уже реже.

Или же она умерла, крича?

Пальцы миссис Бёрч после смерти ещё касались клавиш. Души фортепиано, как их иногда называют. Принимая во внимание эти два обстоятельства, можно было сказать, что она умерла, занимаясь любимым делом. Пением и игрой. Смерть во время любимого занятия – приятная смерть, если ты, конечно, не поклонник корриды; иначе это будет болезненно… и довольно грязно.

О, было ещё кое-что. Маленькая деталь, о которой вы должны услышать. Полиция скрыла это от журналистов, но Майк Шей, мама которого работала диспетчером в полиции, услышал информацию напрямую из первых уст. (Конечно, не в прямом смысле.) Похоже, миссис Бёрч нашли на скамейке у фортепиано с головой, повёрнутой вокруг своей оси и смотрящей назад.

На этом моменте нужно честно уточнить: обеденные сплетни склонны всё преувеличивать. Преувеличивать во много раз. Но, как и еда в школьной столовой, сплетни были лишь приятным времяпровождением в перерывах между играми в картонные фишки из коробок от пиццы. На самом деле никто не знал, как умерла миссис Бёрч. Разумеется, кроме самой миссис Бёрч и ночного уборщика, который нашёл её тело, – а он ничего не рассказывал. В столовой поговаривали, что он сошёл с ума и теперь моет пол в доме для умалишённых… по привычке.

Одно было ясно и утверждено на двухчасовом собрании в главном зале: миссис Бёрч умерла в архиве. Его дверь теперь была заперта на промышленный замок и запечатана тяжёлой цепью.

Странные меры предосторожности, скажете вы? Неужели они так волновались о том, как бы кто-нибудь туда не вошёл? Или как бы что-то оттуда не вышло?

Женевьева могла бы сказать вам наверняка, что бояться там абсолютно нечего. Но у меня есть 998 призрачных знакомых, которые настаивают, что она ошибалась. Смертельно ошибалась. Она знала миссис Бёрч почти так же хорошо, как себя саму. Они проводили вместе исключительное количество времени с тех пор, как родители Женевьевы развелись. Миссис Бёрч взяла Дженни под своё крыло. Она называла Женевьеву Дженни. Они вместе провели целое лето в душном музыкальном архиве без кондиционера, составляя каталоги нот и архивируя видео со школьных концертов. И если вы думаете, что посмотреть целый школьный концерт – мучение, попробуйте посмотреть 138 таких! Этого будет достаточно, чтобы вы захотели оторвать себе уши. Какая милая метафора.

Иногда, когда мама Женевьевы работала во вторую смену, Дженни и миссис Бёрч даже ужинали вместе. Всегда рядом с фортепиано. Они пели и беседовали. Они обсуждали картошку фри, бабочек и другие самые важные вещи, которые другим казались самыми неважными. Они смеялись почти так же часто, как пели. А в один особенный день они даже плакали вместе. В тот день миссис Бёрч поделилась с Дженни подробностями её собственного развода и рассказала о затяжной болезни, из-за которой она не могла иметь собственных детей.

Когда Женевьева пошла домой, миссис Бёрч осталась в архиве. И оставалась там всю ночь, сочиняя сонату.

Да, ту самую сонату.

На следующий день, когда Женевьева вернулась, миссис Бёрч сыграла ей уже законченное произведение, и они рыдали вдвоём. У миссис Бёрч получилось передать через музыку их особенную связь. Соната была весёлой и грустной, а местами немного легкомысленной. И, как любой настоящей дружбе, ей не требовались слова. Это была настоящая музыка.

Миссис Бёрч назвала её «Подруга Дженни».

Во время школьной недели травля, которую начал Тоби, приобрела серьёзный масштаб. Женевьева, как он решил, была вовсе не робкой мышкой. Она была змеёй. Завистливой гадюкой, и оттого гораздо более опасной.

Когда Женевьева зашла в школьный автобус, она почувствовала на себе множество взглядов. То, что её теперь ненавидели ученики, было ужасно само по себе, но нет, только не Уэс! Клеветническая кампания Тоби добралась и до Уэса, водителя школьного автобуса. Женевьева ощущала себя чужой в собственной коже. А комментарии в интернете были и того хуже. Как она посмела сомневаться в порядочности школьной суперзвезды?

Но финальным гвоздём в крышку фортепиано оказалась репетиция. К тому времени Женевьева была слишком расстроена, чтобы играть, и её глаза неконтролируемо моргали. Тоби стоило больших трудов скрывать ухмылку. Теперь поведение Женевьевы выглядело как одна гигантская ошибка. Разумеется, со стипендией всё было решено. Но стоило сделать ещё один поворот колка, для подстраховки. Его должно было хватить.

Всё случилось перед обедом. Директор вызвал Женевьеву в свой кабинет и в непрямых выражениях попросил её прекратить травлю юного маэстро.

– Я? Я ничего плохого не сделала. Тоби украл музыку миссис Бёрч. А теперь он устроил травлю меня!

Мистер Гриббонс дважды снисходительно хлопнул её по колену.

– Нельзя выдвигать обвинения, которые ты не можешь доказать.

– Но я могу! Я могу всё подтвердить!

– Так у тебя есть доказательства? Может, оригинальные ноты? С именем миссис Бёрч на них?

Женевьева опустила голову.

– Нет, я никогда их не видела. Но… они в архиве!

– Архив сейчас опечатан.

– Значит, надо его открыть, – логично предложила она.

– Мы этого не сделаем, пока полиция не закончит своё расследование. – Мистер Гриббонс распахнул дверь в коридор. – Здесь правда нечего больше обсуждать, Дженни.

– Я Женевьева. Пожалуйста, не называйте меня Дженни.

– Хорошо… Женевьева. Удачи на конкурсе. Не знаю, слышала ли ты… Туда придут люди из новостей 12-го канала. Скажи спасибо Тоби.

Женевьева подавила позыв к тошноте и поспешно покинула кабинет директора. В коридоре её ждали несколько учеников. По их одежде в разноцветных пятнах можно было предположить, что они из сообщества художников. Тем более «Сообщество художников» было написано на их толстовках. Они хихикнули, прикрывая рты руками, и посторонились, чтобы представить свой новый шедевр. Скотчем к стене был приклеен портрет Женевьевы, сидящей у фортепиано с головой, повёрнутой вокруг своей оси и смотрящей за спину. Учительница рисования услышала шум, выбежала из кабинета и сорвала рисунок со стены. Но слишком поздно. Худшее уже произошло.

Женевьева побежала к выходу. Она бежала и бежала, не оглядываясь. Тоби, который наблюдал за ней через окно музыкального кабинета, наслаждался триумфом и праздновал окончательную победу. Теперь никто из живых не мог его остановить.

Бедный Тоби так беспокоился о живых, когда ему следовало опасаться мёртвых.

В первый раз он услышал музыку на утреннем собрании. Как всегда, Тоби явился в класс с опозданием в несколько минут, что остальные ученики считали позволительным для гениев. Первые объявления уже начались, и через динамики гремел голос директора Гриббонса. После обычного приветствия он заговорил о конкурсе в следующую пятницу и о том, что весь город будет его смотреть. А значит, каждый ученик должен выглядеть наилучшим образом. Все головы повернулись к Тоби, местному музыкальному гению, который подходил к своей парте. Все утренние объявления были о нём, как обычно. Но для него самого тот день обычным не будет. Речь директора Гриббонса уже подходила к концу, когда Тоби услышал их – вступительные ноты сонаты. Мягкие фортепианные аккорды призрачной мелодии переливались в его голове и переполняли, словно во сне. Тоби вытянулся на стуле и начал озираться по сторонам, чтобы проверить, слышит ли это кто-то ещё. Музыка звучала из динамика или Тоби просто послышалось?

– Ты… Ты это слышала? – обратился Тоби к соседке по парте.

– Ага, – ответила она. – Все должны прийти на конкурс в чёрном и белом.

Тоби пристально посмотрел на неё, а потом вдруг понял, что та ничего не слышала. Музыка звучала только в его голове. Вдруг мелодия пропала, так же внезапно, как появилась, и Тоби перестал о ней думать. О, но ему ещё придётся.

Он снова услышал сонату на третьем уроке математики. И снова предположил, что разум играет с ним злую шутку – он слишком много играл. Но теперь мелодия звучала иначе. Скорее, она была похожа на эхо. Тень музыки. Тоби закрыл глаза и прислушался, полностью сосредоточив на мелодии своё внимание. И вдруг понял, что кто-то – где-то – играл «Подругу Дженни».

Он открыл глаза и начал вглядываться в лица одноклассников. Почти все были заняты ежемесячным тестом по математике миссис Ди. Ну, кроме Крейга Крафта. Он был занят собственными козявками в носу, но это совсем другая история. А сама миссис Ди сидела за учительским столом, поглощённая своим телефоном. Но ведь музыка была довольно громкой. Почему они не реагировали?

Тоби поднялся из-за стола и медленно побрёл в сторону источника музыки.

– Прошу прощения? Тоби? – обратилась к нему миссис Ди. – У нас тест в самом разгаре. Куда ты пошёл?

Тот не ответил. Голосу учительницы не было места в его голове. Тоби был зачарован звучанием фортепиано и мощью сонаты. Она полностью захватила его мозг, впившись в него музыкальной пиявкой.

– Тоби, ты с нами?

Музыка становилась всё громче. Призрачная соната поднималась из вентиляционного окошка в полу. Тоби опустился на колени и прижал ухо к металлической решётке. «Вот оно! Звук идёт из подвала. Точно. Архив!»

На его плечо опустилась маленькая рука, и Тоби обернулся. Сверху на него смотрела миссис Ди с умеренно строгим выражением лица. Конечно, слишком сильно злиться она не могла. Всё-таки это Тоби.

– Будешь ли ты так любезен вернуться за свою парту?

– Вы что, её не слышите? – спросил Тоби. Вернее, потребовал ответа. – Фортепиано. Сонату!

Но только слова покинули его рот, музыка стихла, словно соната издевалась над ним.

Миссис Ди снисходительно покачала головой, словно хотела сказать: «Бедный ребёнок».

– Мы хорошо себя чувствуем? Нам стоит зайти к медсестре?

Одноклассники захихикали. И это был первый раз, когда над Тоби кто-то смеялся. Просто для справки, это оказалось довольно неприятно.

– Мы чувствуем себя просто прекрасно! – закричал Тоби. – Но вам стоит проверить свои уши, потому что только глухой может этого не услышать!

Миссис Ди обернулась на класс в поисках подтверждения своих слов:

– Кто-нибудь слышал здесь фортепиано?

– Нет, миссис Ди-и-и-и! – ответил класс в унисон.

Она повернулась обратно к Тоби:

– Может, это тебе стоит проверить уши?

– У меня идеальный слух, миссис Ди. Я уверен в том, что слышал!

– Сейчас урок математики, а не музыки. И мы решаем тест. Не хочешь присоединиться?

Тоби сел обратно за свою парту. Но хоть в его голове снова была тишина, он невидяще смотрел на тестовый бланк, и квадратный корень из 1,969 совершенно его не волновал. Тоби был уверен в том, что слышал, и догадывался, что это значило. Месть Женевьевы. Робкие мышки могут быть страшными. Они прячутся по углам, жуя свой сыр и поджидая подходящего момента, чтобы обрушить свои телекинетические суперсилы на ничего не подозревающую жертву. Да, это была она. Наверняка это была она. Но почему другие мыши ничего не слышали? Они должны были услышать. Музыка была слишком громкой. Разве что…

Конечно! Они тоже замешаны. Да, теперь происходящее обретало смысл. Разве его учитель фортепиано в третьем классе не предупреждал? За гениальность приходится платить завистью других. Хотя эту цену стоило заплатить. Бездарности, которые сейчас корпели над контрольной, тоже его ненавидели. Они вылезли из своих щелей как крысы, ближние родственники той мыши. И скоро Тоби обнаружил, что смеётся, причём вдвое громче, чем они. Разгадав свою маленькую загадку, он смеялся от облегчения.

Конечно, остальные уставились на него. А почему бы и нет? «Я смеюсь над вами, жалкие бездарности! Вы можете получить высший балл за свой никчёмный тест, но помните: успехи в математике никогда не принесут вам оваций стоя!»

Это повторилось за обедом. Соната ворвалась в голову Тоби, когда тот сделал большой глоток молока, и он немедленно поперхнулся. И снова было похоже, что музыка поднималась от пола, но она моментально прекратилась, как только Тоби прижал ухо к земле. Мальчик оглядел столовую. Бездарности жевали как ни в чём не бывало. Он больше не мог это терпеть.

После восьмого урока Тоби пробрался в подвал. Он не бывал здесь с тех пор, как впервые услышал сонату. Миссис Бёрч тогда была ещё жива. Тоби не хотел красть её музыку. Просто так получилось. В тот день он зашёл в архив, чтобы вернуть стопку нот из музыкальной комнаты, и вдруг услышал вступление. Честно говоря, миссис Бёрч не была лучшим пианистом школы – им был Тоби, – но её соната была великолепна. Она, казалось, очищала его душу. Музыка была грустной, и весёлой, и горькой, и немного эксцентричной. Как цельная личность. Но что важнее всего, она была честной – такой, каким Тоби не был и не будет никогда.

Тоби был в архиве и в судьбоносный вечер, когда музыка остановилась – вместе с сердцем миссис Бёрч. Архив был похож на пещеру, забитую нотами, виниловыми пластинками, дисками и музыкальными инструментами. В центре стояло фортепиано миссис Бёрч, а она сама сидела за ним на скамье, застывшая, как ледяная скульптура. Её стеклянные глаза смотрели на Тоби. И нет, её голова не была повёрнута назад. Тут обеденные сплетни были не правы. Но миссис Бёрч определённо была мертва. В этом слухи не лгали. Она умерла за своим фортепиано, касаясь пальцами клавиш. От затяжной болезни, о которой она не говорила никому, кроме Дженни. И соната была её последним подарком своей юной ученице и подруге.

Как вы и сами можете предположить, смерть – не единственное, что случилось в архиве в тот день. Была ещё и кража. Тоби заметил рукописные нотные листы с сонатой на подставке для нот и, решив, что миссис Бёрч они уже не понадобятся – раз она мертва и всё такое, – засунул ноты в свой рюкзак, стараясь не касаться тела и не тревожить улики. Тоби видел по телевизору достаточно криминальных программ. Но начиная пробираться к выходу, он кое-что услышал. Звук определённо не могла издавать миссис Бёрч. Может, это шумел ветер. Люди часто обвиняют ветер, когда слышат странные голоса. Ему бы нанять адвоката и судиться. Но нет. Как бы сильно Тоби ни хотел в это верить, ветер был ни при чём. ДЗЫНЬ. Звук раздался снова. Палец… который нажимал на клавишу фортепиано.

Тоби побежал. Он бежал, не оглядываясь, с сонатой, спрятанной в его рюкзаке.

С того дня Тоби ни разу не спускался в архив, но в свете последних событий решил его проверить.

И тогда музыка зазвучала снова.

Тоби собрал всю свою решимость, чтобы спуститься по длинной тёмной лестнице, вдоль которой стробоскопом мерцала одна-единственная флуоресцентная лампа, отчего мальчик чувствовал себя героем фильма. Он остановился, когда в дальнем конце коридора замаячила дверь. Как и обещали слухи, она была опечатана тяжёлыми цепями. Тоби отчётливо слышал стук своего сердца, которое, как метроном, билось в такт сонате. Кто-то – или что-то – играл на фортепиано миссис Бёрч с другой стороны двери. Соната вдруг стала гораздо громче – слишком громкой, чтобы можно было оценить её красоту. Всё то же произведение теперь отчего-то звучало ужасно.

Тоби закрыл уши руками, пытаясь заглушить звук. Музыка не стихла, даже когда он попятился по лестнице назад, спотыкаясь о собственные ноги.

– Хватит! – закричал он. – Ты всё портишь!

Тоби шаг за шагом продвигался в сторону двери, а соната всё нарастала.

– Хватит! Хватит! Хватит!

И тут Тоби похолодел. Он почувствовал позади себя чьё-то присутствие, словно некто наблюдал за ним из противоположного конца коридора. Когда мелодия достигла своего пика, Тоби обернулся.

Сверху на лестнице он увидел тёмную фигуру человека, который поджидал его. Он молчал. Тоби завопил, человек бросился вперёд и схватил его за руку. В мерцающем свете Тоби увидел Джорджа, уборщика, который, вопреки слухам, всё же не был в психбольнице.

– Что за шум?

– Фортепиано! – закричал Тоби. – Вы его не слышите?

Уборщик приложил ладонь к уху и прислушался.

– Кроме жужжания этой лампы, ничего не слышу. – Он поднял лампу на замену старой.

Но Тоби настаивал на своём.

– В архиве кто-то есть. Нужно проверить. У вас есть ключ?

Уборщик покачал головой:

– Ключ-то есть, но войти туда я не могу. Архив – запретная зона с тех пор, как миссис Бёрч… ну ты знаешь. – Он провёл большим пальцем поперёк шеи. – Я тебя уверяю, там никого нет. Там и не должно никого быть. А теперь иди, а то пропустишь последний автобус.

Тоби задержался ещё на мгновение, подозрительно глядя на уборщика Джорджа.

– Вы тоже в этом замешаны, да? Я понял. Вы всего лишь уборщик. Вам завидно. Никто не станет аплодировать стоя за чистку туалетов! – Тоби рассмеялся прямо в лицо Джорджу. Он смеялся так сильно, что даже не слышал ответ уборщика. Что и к лучшему, дорогой читатель. Ответ уборщика состоял целиком из взрослой лексики, не подходящей для печати.

Тоби вновь услышал сонату на следующий день, когда готовился к празднику дня рождения своего маленького двоюродного брата. Музыка доносилась из телевизора в гостиной как фон рекламы страхования жизни.

Страхование жизни. Тоби стоило бы поразмыслить над этим.

В тот же день, немного позже, он услышал музыку снова, во время праздника. Малышу Скотти исполнилось шесть, и Тоби купил ему в подарок игрушечное фортепиано. Но малышу Скотти это было неинтересно. Он хотел смартфон последней модели, а не игрушку для малышей. Тоби разозлился, причём справедливо. Всё же малыш Скотти был его кровным родственником; он должен был ценить музыку так же, как его старший брат! В знак протеста Тоби отказался петь «С днём рождения» этому завистливому маленькому сопляку. Вместо этого он забился в уголок для игр, пока его родственники набрасывались на торт-мороженое. И тут Тоби услышал игрушечное фортепиано. Сначала оно звучало так, словно кто-то беспорядочно бил по клавишам, но потом мелодия изменилась. О, ты уже догадался, что должно было звучать, дорогой читатель? Игрушечное фортепиано начало исполнять сонату, и по позвоночнику Тоби вверх и вниз побежали мурашки от этой мрачной симфонии. Он подошёл к игрушке, охваченный ужасом. Та была запрограммирована играть детские песенки, вроде «У Мэри был барашек». Она просто не могла знать «Подругу Дженни»!

И тут Тоби сделал то, что первым пришло в его безумные мысли. Он наступил на игрушечное фортепиано. Тоби снова и снова топтал игрушку, пока та не замолчала совсем. Пока не замолчали все, кто был с ним в комнате. К Тоби с осуждением повернулись завистливые лица. Словно эти бездарности имели какое-то право судить гения. Да, решил Тоби, все они были в этом замешаны, за исключением малыша Скотти. Потому что малыш Скотти не смотрел осуждающе; он улыбался. Он ненавидел игрушечные фортепиано.