Текст книги "Куколка"

О: Пока еще нет. Через пару дней он вновь пришел к Фанни, а потом заглянул ко мне. К тому времени я уже перемолвилась с лордом В. – не слыхал ли он об намечавшемся гульбище. Конечно, ответил милорд, я тоже приглашен, да вот беда, неотложное дело препятствует моему участью. Странно, что я ничего об том не слыхала. С моей стороны будет глупостью не уважить столь значительную персону, как его сиятельство. Счастье плывет мне в руки, надо лишь означить цену своей услуги и прочее.

В: Какое прочее?

О: Дескать, слух об гульбище непременно разойдется и прославит всех, кто имел к нему касательство. Миссис Уишборн уже посулила двух девок и может меня обойти.

В: Что за Уишборн?

О: Выскочка. Содержательница нового заведенья в Ковент-Гар-дене.

В: И ты поддалась?

О: Меня провели. Как последнюю дуру.

В: С девицей поговорила?

О: Она сказала, ей все равно, сделает, как мне угодно. Соврала, хитрющая тварь!

В: В чем соврала?

О: Она все ведала. Прикинулась овечкой, я и поверила. Ее уж купили.

В: Есть доказательство?

О: Она не вернулась – чего ж еще? Ввела меня в макаберный убыток.

В: Зато благонравие в выигрыше. Любопытствую, во что обошлась аренда тела?

О: Я прикинула ущерб от ее трехнедельного простоя.

В: И во что сие стало?

О: Три сотни гиней.

В: Клиент не артачился?

О: А чего ему? Мне – гроши, а сам хапнет десять тысяч.

В: Попридержи свой поганый язык, баба!

О: Неправда, что ль? Она хоть и сволочь, но девка аккуратная, яловка, всего три года в работе.

В: Будет, сказано! Что ей причиталось?

О: От меня платье, стол, постельное белье. Да еще лекарю платила, когда девицы подхватят венерину хворь.

В: К бесу твою экономику! Я спрашиваю об ее доле.

О: Пятая часть, не считая подарков, какие сама выцыганит.

В: Шестьдесят гиней?

О: И тех не заслужила.

В: Ты с ней расплатилась?

О: Вот еще! Условились, когда вернется.

В: Чтоб держать на поводке?

О: Ну да.

В: Значит, деньги ее ждут?

О: И еще кое-что.

В: Как уехала, от нее ни словечка?

О: Ни единого! Чтоб гореть ей в аду!

В: Вот там и повидаетесь. Что ты, когда она не вернулась?

О: Пожалилась лорду В. Он обещался поспрошать и через пару дней ко мне заглянул. Сказал, вышла какая-то неувязка, ибо та особа отправилась во Францию, а на гульбище ни ее, ни Фанни в глаза не видели. Мол, надо переждать, однако ни в коем разе шум не подымать, иначе скандал аукнется куда большими потерями.

В: И ты поверила?

О: Как же! Ввек ему не прощу! Я уж вызнала, что Уишборн никого не посылала и о безобразии том никто слыхом не слыхивал. Все сплошное вранье, зубы мне заговаривали!

В: Лорду В. сие высказала?

О: Я себе не враг. Он же мне клиентов приводит. С бедою не перекоряйся – терпи! Чтоб ему…

В: Довольно!

О: А плату берет натурой, про то весь Лондон знает.

В: Хватит! Лучше скажи, обсуждала ль Фанни сию особу с тобой иль товарками?

О: Говорила, неумеха, однако не безнадежен; особых трудов ей нет – мол, трюмсель взлетает резво, но скоренько берется на гитовы.

В: Выходит, он к ней прикипел?

О: По всему, так, ибо других не желал, хоть его и сманивали.

В: А девица к нему?

О: Она б в жизнь не призналась, ибо хорошо знала мой устав: никаких тайных шашней и дармовщинки.

В: До сего случая она подчинялась твоим правилам?

О: Да. С умыслом.

В: Каким?

О: Каким-каким – надуть меня! Она не дура, хоть с виду простушка! Знала, чем взять меня, а чем пронять мужиков.

В: Чем же она их пронимала?

О: С рвеньем изображала девственницу – дескать, мужчину еще не познала, надо брать ее лаской, а не наскоком. Мужики будоражились, находя особый смак в ее стыдливых ужимках, и воображали, будто сломили притвору, когда та допускала вогнать ей плешь меж ног. Привередничать ей позволялось, ежели ее брали на ночь – так заработок не меньше, чем на разовых заказах. Случалось, за вечер я продавала ее шестерым. Но чаще ее клиенты были расписаны на неделю вперед.

В: Сколько у тебя работниц?

О: Обычно с десяток.

В: Фанни считалась отборным и ценным товаром?

О: Отборный – свежачок. Она ж не дева, как бы ни прикидывалась. Лишь безмозглые дураки платят бешеные деньги за разъезженную колею.

В: Товарки удивились ее исчезновенью?

О: Удивились.

В: Как ты его объяснила?

О: Никак. Смоталась – и слава богу.

В: А уж ты со своими бандюками присмотришь, чтоб боле она не торговала передком, верно?

О: Не стану отвечать. Наговор. Я вправе свое вернуть.

В: И что ты предприняла?

О: Чего ж тут предпримешь, коль она за морем?

В: Уж несомненно понаставила шпиков, кои ждут ее возвращенья. Заруби на носу, Клейборн: отныне девица моя. Ежели кто из стремщиков ее заметит, а ты в сей же миг об том не доложишь, больше не гонять тебе гусей и гуськов. Богом клянусь, раз и навсегда прикрою твой выпас. Ясно ли я выразился?

О: Прям как мой бандюк, сэр.

В: Разозлить меня не получится. Еще раз спрашиваю: ты поняла?

О: Да.

В: Вот и ладушки. Ступай, будет твоей раскрашенной морде истязать мой взор.

Jurat die quarto et vicesimo Aug.

anno domini 1736 coram me

Генри Аскью

Показанья Фрэнсиса Лейси, под присягой взятые на продолженье допроса августа двадцать четвертого дня вышеозначенного года

В: Так, сэр, вчерашняя беседа требует кое-каких уточнений. Как вам показалось: высказыванья мистера Бартоломью об его увлеченьях, кромлехе и на прочие темы были продиктованы одной лишь учтивостью человека, за беседой коротающего время, иль же свидетельствовали об его глубоком, я б сказал, всепоглощающем интересе к сим материям? Вас не удивил влюбленный, кто самозабвенно разглагольствует об груде камней, но даже слова не проронит о будущности той, кого он вроде как боготворит? Кто ради научных изысканий не прочь помешкать, тогда как всякий другой любовник восстал бы против даже минутной задержки? Вы не находите, что безоглядная страсть и набитый книгами сундук плохо сочетаются?

О: Конечно, об том я думал. Однако не мог решить, что сие: чудной способ отвлечься иль подлинный интерес.

В: Теперь что скажете?

О: В конце концов мистер Бартоломью признался, что в Корнуолле нет никой юной леди. То был лишь предлог. Но по сию пору мне неведома истинная цель нашей поездки. В том вы убедитесь, сэр.

В: По-вашему, что подразумевалось под поиском жизненного меридиана?

О: Поди знай, сэр, что скрыто за всякой столь неясной и причудливой метафорой. Может, опора в вере. Боюсь, религия, кою мы исповедуем, его слабо утешала.

В: Вы мало рассказали об его слуге. Каким он вам показался?

О: Вначале я к нему не присматривался. Но то, что позже разглядел, не особо понравилось. Как бы сие сказать… Возникло подозренье, что никакой он не слуга, а просто взят на роль, как мы с Джонсом. Нет, все он исполнял учтиво, с должным усердьем… Однако ж в нем сквозила этакая… не то чтоб надменность… эх, не умею я выразить! Я подмечал его взгляды в спину хозяину – будто он сам господин и значит не меньше. Тут речь не об потаенной обиде, а скорее об зависти, какая гложет безвестного актеришку, прилюдно расточающего улыбки и комплименты знаменитому собрату. Ведь я ничуть не хуже, думает злопыхатель, ничего, когда-нибудь свет узнает, насколько я даровитее сего обласканного овацией мерзавца!

В: С мистером Бартоломью сим поделились?

О: Не впрямую, сэр. Как-то раз за ужином, было то в Уинкантоне, я окольно подвел разговор к Дику – мол, странно иметь в услуженье столь ущербного человека. «Ты даже не представляешь, как давно мы вместе», – ответил мистер Бартоломью. Оказалось, Дик родился в их фамильном поместье и матушка его была нянькой мистера Бартоломью; оба вскормлены ее грудью, и потому они молочные братья. «По странной прихоти судьбы, – сказал мистер Бартоломью, – мы издали свой первый крик в один и тот же час осеннего дня». Дик был его неизменным напарником в детских играх, а затем стал его слугой. «Всему, что он умеет, обучил его я, – продолжил мистер Б. – Разговору знаками, исполненью службы, кое-каким манерам и прочему. Без меня он бы превратился в дикаря, неразумную тварь, над коей деревенские охламоны глумятся, если раньше не забьют каменьями». Вот тут, сэр, я отважился сказать об взглядах, какие Дик бросал на хозяина.

В: Что ответил мистер Бартоломью?

О: Посмеялся… вернее, усмехнулся моему заблужденью. «Я знаю сей взгляд, – сказал он, – давно его подметил. Он порожден обидой на злодейку судьбу и не имеет адресата. Такой взгляд может быть послан тебе, Лейси, иль случайному прохожему, а то и дереву, дому, креслу – неважно чему. Дик иной. Он точно мушкет, что не умеет лицемерить. Проклиная судьбу, он должен разрядиться в любую цель». Далее мистер Бартоломью поведал, что они сходны во всем – мыслях, желаньях, вкусах. Мол, что гоже ему, хорошо и Дику, кто во всем его копирует. «Сочти я даму красавицей, – сказал мистер Б., – он тоже увидит в ней Венеру. Оденься я готтентотом, Дик напялит тот же наряд. Объяви я мерзкую требуху пищей богов, и он жадно ее поглотит. Ты, Лейси, судишь об Дике как об полноценном человеке. Не раз я пытался привить ему понятье о божественной сущности души, показывал образ Господа нашего Иисуса Христа, восседающего на небесах. Все напрасно, ибо для него есть лишь одно истинное божество. Ударь я его ножом, он и руки не подымет, чтоб защититься. Вздумай я его живьем освежевать, он и не пикнет. Для него я – воплощенье Творца, ибо без меня он не больше чем дерево иль камень. Умри я, через мгновенье погибнет и он, что сам не хуже меня понимает. Не разумом, но всеми фибрами, точно лошадь, что среди множества ездоков всегда распознает хозяина».

В: Что из сего вывели?

О: Что вынужден верить ему на слово, сэр. «Пусть во многом Дик невежествен, – закончил мистер Бартоломью, – зато обладает мудростью, коя вызывает во мне уваженье и даже легкую зависть. Он наделен звериным чутьем и видит незримое для нас, а посему способен разглядеть подноготную человека, скрытую за лицемерными покровами речей, манер и платья. Многажды он оказывался прав в своей оценке того, в ком я ошибался». Заметив мое удивленье, мистер Б. добавил: «Тебе невдомек, в каких вопросах Дик служит мне магнитом (именно так и выразился), а потому я высоко ценю его наитье».

В: Теперь я вынужден затронуть одну щепетильную тему. Вот об чем хочу спросить, Лейси… Не было ль случая, когда б вы заметили потаенный взгляд, жест иль обмен знаками, свидетельствующие, что приязнь между мистером Бартоломью и его слугой имеет противоестественные корни?

О: В толк не возьму, об чем вы, сэр.

В: Не имелось ли хоть крохотного следа того несказанно гнусного порока, коим в древности прославились Содом и Гоморра?.. Что ж вы молчите?

О: Я ошеломлен, сэр. Такое и в голову не приходило.

В: А ежели подумать?

О: Сие невероятно! Не было ни малейшего намека. Кроме того, слуга явно чах по девице.

В: Может, уловка, чтоб отвести подозренья?

О: Отнюдь, сэр. Я еще не все поведал.

В: Хорошо, вернемся к поездке. Где вы провели очередную ночь?

О: В Уинкантоне. Там ничего особого я не подметил, однако наутро Джонс рассказал, что ночью Дик покинул их комнату и до рассвета пробыл у Луизы, квартировавшей за стенкой.

В: Какой сделали вывод?

О: Что она и впрямь горничная, а наши подозренья ложны.

В: То бишь не шлюха и не дама в личине служанки?

О: Именно так.

В: Мистера Бартоломью уведомили?

О: Нет. Признаюсь, я решил, что лучше держать язык за зубами, поскольку путешествие наше вот-вот завершится.

В: Вы сказали, чем дальше отъезжали, тем больше он в себе замыкался?

О: Да. В дороге почти не разговаривал, словно взаправду был озабочен только одним; за ужином я считал своим долгом поддержать беседу, но он отмалчивался, отчего и я сникал. Видимо, его мучили новые сомненья и грусть. Такое сложилось впечатленье, хоть он пытался не выказать своих чувств.

В: Сомненья во всей затее?

О: Так мне думалось.

В: Не пробовали его взбодрить?

О: К тому времени я уже усвоил урок, сэр. Полагаю, вы лучше меня знаете мистера Бартоломью. Коль что ему втемяшилось, его не свернешь. Даже самое невинное проявленье сочувствия иль интереса было б воспринято как бестактность.

В: Ни вы, ни Джонс боле ничего не подметили? В Тонтоне что-нибудь произошло?

О: Ничего, сэр, кроме вынужденного обитанья в одной комнате, об чем я уже сообщал. После ужина мистер Б. принес извиненья и углубился в бумаги. Он еще читал, когда я отошел ко сну, ибо непривычен к этаким переездам.

В: Тонтонская дорога стала последней в совместном путешествии?

О: Да, сэр.

В: Что-нибудь скажете об том дне?

О: Пожалуй, только одно: в конце пути мистер Б. с Диком, а потом с девицей отъезжали в сторонку – вроде как оглядеть местность.

В: Прежде такого не бывало?

О: Нет, сэр. Оба раза они поднимались на попутные взгорки. Дик показывал на что-то вдали.

В: Мистер Бартоломью не дал каких-нибудь пояснений?

О: Мол, выглядывает удобную дорогу. «Мы близки к цели?» – спросил я. «Уже на пороге, Лейси, – ответил он и добавил: – Твое любезное услуженье почти окончено». По их отлучкам мы с Джонсом об том уж догадались.

В: Но всего шестью неделями ранее мистер Бартоломью и его слуга уже побывали в сих краях, не так ли? И служанке они были знакомы. Зачем же выискивать дорогу?

О: Мы сами подивились, сэр. Однако, не будучи посвященными в их планы, решили, что они высматривают тайные тропы, ибо мы приблизились к местам, где их могла подстерегать опасность.

В: То был первый знак, что назавтра вы расстанетесь?

О: Да, сэр. Не скажу, что я удивился: до Бидефорда оставалось менее дня пути, а потому следовало поостеречься.

В: Теперь обо всем, что происходило в «Черном олене».

О: До ужина все было как всегда. С той лишь разницей, что мистер Б. попросил уступить ему лучший номер, каковой прежде отводился мне. Мол, нынче он вряд ли уснет и станет расхаживать по комнате, а иные приличные покои тесноваты.

В: Другой причины вы не увидели?

О: Пожалуй, еще то, что одна комната выходила на задворки и сад, а другая – на площадь. Помимо просторности, иных преимуществ она не имела.

В: Продолжайте. Об чем говорили после ужина?

О: Сначала он поблагодарил меня за терпенье – дескать, я мирился с его молчаньем и тем, что, как он выразился, его будто нет, хотя человеку моего склада этакое общество в тягость. Однако я справился с ролью, за что он мне признателен. Я ответил, что еще лучше сыграл бы, ежели б точнее знал финал. Мистер Б. вновь пустился в туманные намеки, из коих я вывел, что он вовсе не уверен в успехе своей затеи. Вот тут я слегка его приободрил. Мол, не выйдет нынче, можно еще раз попытаться. На что он ответил: дважды Рубикон не переходят, теперь иль никогда и еще что-то в том же роде. Я попенял ему за чрезмерное отчаянье. После чего он разразился очередной фантазией, коя меня встревожила. Вы же, говорю, не в трагедии, где гибель героев предопределена. Но что, ежели в его пьесе нет ни Ромео, ни Джульетты, ответил он, а затем огорошил новым вопросом: как я повел бы себя с тем, кто проник в тайны будущего?

В: Как так – проник?

О: Он не растолковал, сэр, но подал сие как притчу: дескать, посредством наук, но не колдовства некто обрел знанье обо всем, что нас ожидает. Скажем, я ему поверил, однако не лучше ль мне остаться в неведенье? Сию иносказательность я понял как нежеланье открыть истинную цель его затеи. Не скрою, сэр, я осерчал, ибо сим он вроде как признался, что обманул меня, нарушил слово. Я все ему высказал. Мистер Б. клятвенно заверил, что сие ради моего же блага, что не имеет преступного умысла, и присовокупил: встречи с некой особой он жаждет, как юноша свиданья с возлюбленной, а поэт с Музой (этак вот выразился), но до сих пор ему препятствовали.

В: Каким образом?

О: Не сказывал.

В: Но кто чинил препоны?

О: Не ведаю, сэр. Он был точно скала. «Может, дело чести?» – спросил я. В ответ мистер Б. грустно усмехнулся: тогда при нем имелся б секундант, да и не стоило забираться в этакую даль ради того, что можно разрешить в Гайд-парке. К несчастью, тут меня отозвали – мистер Бекфорд, тамошний викарий…

В: Знаю, я его допросил. Прежде вы с ним знались?

О: Нет.

В: Ну и бог с ним. Вы вернулись к мистеру Бартоломью?

О: Да, но он переменился, словно в мое отсутствие решил, что уже и без того сказал лишку. Нет, учтивость он сохранил, но стал нетерпимее к моим сомненьям. На столе лежали бумаги, в коих я углядел какие-то знаки и узоры, подобные геометрическим либо астрономическим фигурам. Сунув мне листок, он спросил: может, сие шифрованное посланье бунтовщиков к Якову Стюарту?

В: Как бы в насмешку?

О: Ну да. Потешался над моими опасеньями – а ну как он приехал колдовать с тамошней ведьмой? Затем посерьезнел: перед могуществом, знаньем и мудростью того, встреча с кем ему так желанна, он ничтожен, как перед ним безъязыкий Дик. Возможно, он руководствуется глупой мечтой, однако душе его ничто не угрожает. Видите, мистер Аскью? Сплошные загадки. Вроде что-то поведал, а по сути – ничего.

В: Может, он говорил об ученом-затворнике?

О: Поди знай. В беседе я справился у мистера Бекфорда, нет ли в округе каких-либо ученых особ, но тот сказал, что обитает в пустыне. Именно так и выразился.

В: Не было ль каких намеков, далёко ль до той персоны?

О: Нет, сэр. Можно предположить, что не более дня пути, где-то окрест Бидефорда, ибо назавтра мы расставались.

В: Выходит, сия особа, проживавшая где-то поблизости, ведала об стремленье мистера Б. с ней повидаться, но осталась равнодушна иль вовсе не желала встречи, а потому, лично, иль через доносчиков, иль еще каким-то манером узнав об его приближенье, вознамерилась скрыться? Вот для того-то и понадобилась вся ваша хитроумная маскировка? Так, что ль? Не поверю, Лейси. Скорее уж заглотну наживку с юной наследницей. Не знаете, зачем фальшивую, но благовидную побасенку он испортил сочиненьем гораздо менее убедительной?

О: Не постигаю, сэр. С какой стати он вздумал наново меня путать, да еще в самом конце нашей затеи? Позже я нашел один резон, но, боюсь, вы сочтете меня дураком.

В: Не тушуйтесь, сэр. По крайней мере, вас сочтут честным дураком.

О: Лестно думать, что мистер Б. проникся ко мне некоторым уваженьем, хотя б и по означенной вами причине. Потому-то и хотел сказать, что перед ним более значимая цель, выходящая за рамки нашего лицедейства. Он будто говорил: да, я тебя обманул, но ради великого и достойного дела, коего не смею открыть.

В: Не могли б вы точнее поведать, что было в тех бумагах?

О: В науках-то я не силен, сэр. На листе, что мне передали, было множество цифири, писанной столбцом и кое-где небрежно перечеркнутой, словно в ней нашли ошибку. На столе я видел бумагу с геометрической фигурой: окружность, иссеченная множеством линий, кои проходили через середку и на концах коих были писаны греческие сокращенья. Ежели не ошибаюсь, сие оченно смахивало на астрологическое предсказанье. Лучше не разглядел.

В: Мистер Б. не говорил, что интересуется астрологией, что верит в нее?

О: Нет, за исключеньем того раза в кромлехе, когда обмолвился об поиске жизненного меридиана.

В: Короче, он дал понять, хоть и туманно, что им движут совсем иные мотивы, нежели те, кои дотоле он вам представил?

О: Совершенно верно.

В: Исходя из ваших бесед, особливо последней, вы заключаете, что его истинный умысел был как-то связан с намеками на проникновенье в тайны будущего?

О: Сэр, по сию пору не знаю, чего заключить. То кажется, будто он говорил правду, а иногда – будто все было нарочной головоломкой, розыгрышем и сплошным мороком, но затем опять мнится, что он искренне раскаялся в своем вынужденном обмане.

В: В тот вечер больше ни об чем не говорили?

О: Еще об одной закавыке, мистер Аскью. После его признанья, что здесь он совсем по иному делу, возник вопрос: тогда зачем девица? Не скрою, сэр, я был уязвлен его недоверьем и выложил все, что Джонс говорил о борделе.

В: Как он сие воспринял?

О: Поинтересовался, верю ль я тому, что услышал. Конечно нет, ответил я, но высказал подозренье, что Дик допущен в ее постель. Вот тогда-то он окончательно сбил меня с толку вопросом, зазорно ль мужу спать с собственной женой.

В: Что вы ответили?

О: Ничего, сэр. Я вконец растерялся. Мы с Джонсом всякое воображали, но этакое нам и в голову не пришло.

В: Зачем же им понадобилось скрывать свое супружество?

О: Сие непостижимо, как и то, почто пригожей и благовоспитанной девице связывать судьбу со столь беспросветным убожником.

В: На том разговор закончился?

О: Напоследок он заверил в своем уваженье ко мне.

В: А что насчет гонорара?

О: Ох, забыл! Наутро был обещан расчет. Так и вышло: я получил вексель и весьма любезное предложенье по своему усмотренью распорядиться конем – оставить себе иль продать.

В: Продали?

О: Да, в Эксетере.

В: Теперь поговорим об Джонсе и его бегстве.

О: Тут я ни при чем, мистер Аскью, не ведал ни сном ни духом.

В: По приезде в гостиницу вы с ним говорили?

О: Так, перекинулись обо всяких мелочах.

В: Вы известили его, что миссия ваша почти выполнена?

О: Да, я подтвердил то, об чем мы уже и сами догадывались. Получив распоряженье мистера Б. утром следовать в Эксетер, я сообщил об том Джонсу, коего вызвал из кухни.

В: Новость его ошеломила?

О: Отнюдь, сэр. Сказал, он рад со всем покончить.

В: Впечатленьями не обменялись?

О: Он был слегка навеселе и, похоже, вознамерился поболтать. Но я его оборвал, ибо валился с ног. Еще будет время все обсудить, сказал я.

В: Когда вы обнаружили, что он исчез?

О: Лишь наутро. Одеваясь, я приметил подсунутую под дверь записку. Она у меня с собою, вот только слог дурен…

В: Извольте прочесть.

О: «Любезный мистер Лейси, надеюсь, вы не сочтете мой поступок черной неблагодарностью за все оказанные мне милости, ибо, когда вы сие прочтете, я буду далеко, но иначе не могу, поскольку на родине в Уэльсе имею, как вам известно, престарелую матушку, а также брата и сестру, коих не видал целых семь лет. Сэр, всю дорогу я шибко страдал от своего пренебреженья сыновним долгом и, будучи совсем неподалеку, справился у хозяина об проезде в Уэльс, на что получил ответ, мол, в Бидефорд и Барнстапл еженедельно приходят балкеры, а в дальнейших расспросах выяснил, что как раз нынче из Барнстапла будет обратный рейс, на который и поспешаю, но, ежели кто спросит, скажу, что выслан в Бидефорд уведомить об вашем приезде, лошадь же оставлю в гостинице “Корона”, что возле причала, чтоб вы иль мистер Б. забрали ее, когда пожелаете, а мускет спрятан под кроватью, так что я ничего не украл. Заклинаю верить, сэр, что причина в моей хворой матушке, кого я шибко почитаю, и как же не воспользоваться мне этакой оказией, когда всего-то сорок миль через залив, а дело наше исполнено. Уверьте мистера Б., что рот мой на замке, а язык в…» Я пропущу, сэр. «…и от всей души прошу вас и его не думать, будто я нарушил уговор, ведь последний денек, сэр, и ежели вашего покорного слугу и друга милостиво простят, то причитающееся мне вознагражденье прошу держать у себя до моего возвращенья в Лондон, кое, надеюсь, не за горами, а теперь вновь приношу свои искренние извиненья, но должен закончить, ибо время поджимает». Вот, мистер Аскью.

В: Он подписался?

О: Инициалами.

В: Ничего подобного не ожидали?

О: И крохи подозренья не возникло, сэр. Наверное, будь я смекалистей, призадумался б над одним обстоятельством, имевшим место в Тонтоне. Джонс стал плакаться, что почти весь задаток истратил на погашенье некоего лондонского долга и теперь шибко стеснен в средствах, а потому просит выдать вперед часть его гонорара. Ну я и сжалился, об чем сделал запись в особой тетрадке.

В: Сколько дали?

О: Гинею.

В: Не удивились, зачем ему этакая сумма?

О: Да я его знаю, сэр: коль бахвальство не сработало, своего добьется щедростью.

В: Скажите, вы верите его записке?

О: Тогда поверил, хоть шибко осерчал, что он так меня подвел. Помнится, Джонс говорил, что он родом из Суонси, где поныне живет его мамаша.

В: Трактирщица?

О: Вроде бы.

В: Вы сказали «тогда», а сейчас не верите?

О: Так он же не вернулся за деньгами.

В: Может, там подыскал работу?

О: Он бы известил, я его знаю.

В: Вы не справлялись, был ли в тот день корабль на Суонси, об коем он расспрашивал?

О: Нет, мистер Бартоломью запретил. Едва я прочел записку, как за мной явился Дик, уже доложивший хозяину об исчезновенье Джонса. «Не ты ль куда его отправил?» – спросил мистер Б. Ну я все начистоту и выложил.

В: Записку показали?

О: Тотчас.

В: Он встревожился?

О: Меньше, чем я ожидал. Не разбранил меня за накладку, ибо Джонс был моим протеже, но лишь спросил, можно ль верить сей записке. Как и вам, я ответил утвердительно, добавив, что опасаться Джонса не стоит, поскольку ему известно еще меньше, чем мне. Имей он злой умысел, не стал бы писать записку, да и не тянул бы до последнего.

В: Вы сказали, Джонс знал, что вам надлежало вернуться в Эксетер?

О: Да, я его оповестил.

В: Какие распоряженья отдал мистер Бартоломью после неожиданного поворота событий?

О: Приказал вести себя так, будто Джонс отбыл не самочинно, но по нашей указке. Мол, выезжаем вместе, потом расстаемся и действуем как условлено. Признаюсь, мне вовсе не улыбалось в одиночку ехать по диким безлюдным местам, но я прикусил язык, ибо шибко казнился, что не углядел за шалопаем напарником.

В: Что ж помешало ему востребовать свои деньги?

О: Недоумеваю. Отнюдь не в его духе.

В: Может, устыдился, что подвел вас?

О: Да нет, он слишком беден, чтоб церемонничать и не попытаться получить свою долю.

В: Малый женат?

О: Не ведаю. В друзьях моих он не числился, мистер Аскью. Строил из себя благородного скромника, однако до джентльмена не дотягивал, и я б не стал представлять его миссис Лейси. Пару раз он ко мне заглядывал, но дальше порога я его не пускал. Таких, не хуже и не лучше, пруд пруди – любого можно было рекомендовать мистеру Бартоломью. Джонса же я ненароком встретил на улице, и он пожалился, что сидит без работы.

В: Хорошо. Теперь об том, как вы расстались с мистером Бартоломью.

О: Названья того места не помню. Мили через две мы достигли развилки, где стояла виселица. «Здесь расходимся, – сказал мистер Бартоломью. – Вскоре твоя дорога выведет на большак до Эксетера, а там всё прямо. Ежели повезет, встретишь попутчиков. По своему усмотренью, можешь заночевать в Кредитоне иль прямиком ехать в Эксетер».

В: Больше ничего?

О: Минуту-другую мы ждали, пока Дик перевьючит мою поклажу. Ах да! Мистер Бартоломью решительно потребовал, чтоб я взял Джонсов мушкет. Сомневаюсь, чтоб мне хватило духу в кого-то его разрядить, ну разве что уж совсем в отчаянных обстоятельствах. По счастью, бог не привел. Мы спешились и отошли в сторонку. Мистер Бартоломью вновь меня поблагодарил и, извинившись за посеянные во мне сомненья, уверил, что горький осадок в душе моей тотчас бы рассосался, имей он возможность открыть мне всю правду.

В: Но так и не сказал, куда направляется и с кем ищет встречи?

О: Нет, сэр.

В: Он выглядел уверенным?

О: Я б сказал, отрешенным, словно жребий брошен. Денек выдался солнечным, поистине майским, и я заметил-де, погода благоволит его планам, что уже хорошо. «Дай бог, чтоб сие стало добрым предзнаменованьем», – вздохнул он. Я пожелал удачи в его столь желанном свиданье. «Вскоре узнаем», – кивнул он в ответ, ничего не добавив.

В: Слуга и девица не удивились, что вы их покидаете?

О: Наверняка их оповестили, что роль моя сыграна. С мистером Бартоломью мы поручкались, оседлали лошадей и разъехались каждый своей дорогой. Я рассказал все, что знаю, сэр. Сожалею, коль не оправдал ваших ожиданий, но ведь об том я сразу упредил.

В: Давайте-ка предположим, что Джонс ничуть не сомневался в верности своих подозрений касательно ремесла девицы, а потому, не сказав вам, пригрозил ей разоблаченьем и за свое молчанье потребовал платы, кою и получил от нее либо от самого мистера Б. То бишь его перекупили, дабы он от вас убрался, не наболтав лишку. Не оттого ль он пренебрег оговоренным вознагражденьем, что свои денежки сполна, и даже сверх обещанного, получил еще в Девоне?

О: Невероятно, чтоб он так меня околпачил.

В: Скажу вам, он был прав в своих подозреньях. Ваша скромная девица ничуть не скромна и вовсе не девица, но продажная девка из заведенья Клейборн.

О: Наповал уложили, сэр!

В: Вы чересчур наивны, приятель. Джонс из породы тех, кто честен, когда выгодно, но за пару монет продаст с потрохами.

О: Зачем же брать с собою этакую лярву?

В: Сие предстоит выяснить. Скажем, для ублаженья мистера Б. Ничто на то не указывало?

О: Не приметил.

В: Что Дик гостит в ее постели, вы знали лишь со слов Джонса?

О: Видели б вы их вместе, мистер Аскью! Малый взглядом прям раздевал ее. Она была сдержаннее, но похоть я чуял.

В: Значит, разъехавшись, вы прямиком направились в Эксетер?

О: Вскорости на большаке я нагнал вьючный караван под охраной двух крепких молодцев и уж не расставался с ними до самых городских ворот. В Эксетере продал лошадь и два денька передохнул, а на третий дилижансом двинул в Лондон.

В: Попутчики не лезли с расспросами?

О: Я изобразил старикана, сварливого, каких свет не видывал. Ничего от меня не добились.

В: Миссис Лейси об своих приключеньях поведали?

О: Конечно, сэр. Уверяю вас, женушка моя – само благоразумье. На театре не все дамы подобны бесстыжей шалопутнице миссис Чарк, чьи выходки и дурная слава доставили столько горя ее почтенному батюшке мистеру Сибберу. Вовсе нет, сэр, сия баламутка – исключенье из общего правила. Никто не посмеет сказать, что в интимных делах миссис Лейси распущена иль хоть кроху неосмотрительна.

В: Значит, вам достался редкий перл среди женского полу. Однако же, передав ей мои комплименты, попросите ее и впредь сохранять сие неоценимое свойство.

О: Не извольте сумлеваться, мистер Аскью. Уф, как на душе-то полегчало! А то ить весь извелся. Дозвольте спросить… все не забуду того, что вы сказали про слугу мистера Б…

В: Милях в трех от развилки, где вы распрощались, его нашли повешенным. Пока не установлено, сам ли он сие сотворил, иль некий злоумышленник представил его смерть самоубийством.

О: И никаких вестей об его хозяине?

В: Ничего, как и об шлюхе. Считайте, вам повезло, что поехали иной дорогой.

О: Теперь-то я понимаю, сэр. Жалею, что связался вообще.

В: Не вы, так нашелся б другой. Ваша роль несущественна. Умысел возник задолго до того, как к вам направили слугу.

О: От своеволья?

В: Что б вы сказали, ежели б проявивший недюжинный талант молодой актер, кого ждет радужная будущность в жизни и на сцене, вдруг, не удосужившись объяснений, стал жить наперекор всему, что уготовано ему Провидением? Не говоря уж об его пренебреженье ко всем разумным надеждам и наставленьям родных и друзей? Тут не одно своеволье, Лейси. У меня на родине ходит присловье о баламутах: в люльке черт его баюкал. Дескать, всему виной не столько упрямство, сколько от природы дурной нрав. Мистеру Б. было отпущено все, кроме довольства весьма счастливым жребием. Наверняка вы поняли, что он не просто сынок-увалень безвестного джентльмена… Ладно, что-то я разговорился. Благодарю вас за свидетельство и надеюсь, что расстаемся мы лучше, чем встретились. Порою все мы актерствуем, только во имя разных целей.