Текст книги "Англия Тюдоров. Полная история эпохи от Генриха VII до Елизаветы I"

Между тем Генрих VIII возводил новые дворцы в районе Лондона Брайдуэлл и в Нью-Холле, недалеко от Челмсфорда, обновлял старые резиденции в Элтеме и Гринвиче. Его ранние приобретения и строительные работы не поражали масштабами, но после 1535 года он за 10 лет прибавил к своей коллекции более тридцати резиденций – ко времени кончины король владел 50 домами. Однако до 1525 года Генрих потратил минимум £40 000 только на Брайдуэлл и Нью-Холл, не считая расходов на мебель, гобелены, серебро, драгоценности и т. п.

В 1521 году руководители казначейства были вынуждены занимать деньги, чтобы выплатить жалованье королевским слугам. Когда Генрих VIII возобновил войну с Францией, кампании под командованием графа Суррея в 1522 году и герцога Саффолка годом позже стоили £400 000. В апреле 1523 года Уолси созвал парламент, но полученная субсидия составила менее четверти того, о чем он изначально просил. Канцлер с самого начала сгустил тучи, затребовав £800 000 помимо £260 000, которые он собрал при помощи займов в 1522–1523 годах. Когда палата общин собралась, Уолси хвастал, «что предпочел бы, чтобы ему клещами вырвали язык», чем уговаривать Генриха VIII взять меньше. Он попытался внушить членам парламента благоговейный страх, обращаясь к ним лично, но встретил «поразительно стойкое молчание»; он солгал, что палата лордов предложила нужный налог; он не выполнил своего обещания 1522 года, что займы будут возвращены из следующей парламентской субсидии[192]192
  Henry VIII [an edition of Hall’s Chronicle] / Ed. C. Whibley. 2 vols., London, 1904. i. 286–287; The Anglica Histona of Polydore Vergil / Ed. D. Hay. Camden Society, 3rd ser. 74, London, 1950. P. 306; Two Early Tudor Lives / Ed. Sylvester, Harding. Р. 206; Original Letters Illustrative of English History, 1st ser. / Ed. H. Ellis. 3 vols.; 2nd edn., London, 1825. i. 221; LP III. ii, no. 2484; BL Cotton MS Cleopatra F. VI, fos. 316–320; Goring. The General Proscription of 1522. P. 700.


[Закрыть]. Да, его исходное требование облагать налогом по ставке четыре шиллинга на фунт дохода с товаров и земель – переговорный прием; настоящие переговоры нацеливались на половину этой суммы, то есть основную ставку, использованную для займов 1522–1523 годов[193]193
  Bernard. War, Taxation and Rebellion. P. 110–130; Guy. Wolsey and the Parliament of 1523.


[Закрыть]. Однако если такая тактика работала при обычных условиях (архиепископ Уорхэм в 1512 году просил у парламента £600 000, но согласился на £126 745), то Уолси, собирая первый заем, твердо обещал возвратить деньги из следующей парламентской субсидии. Один свидетель событий писал: «Милорд кардинал клятвенно пообещал, что два шиллинга на фунт данных в заем денег будут выплачены полностью и с благодарностью. Но день выплаты не назначен»[194]194
  Ellis, 1st ser. i. 221.


[Закрыть]. В этом и состояла загвоздка. Займы не только не были оплачены в скором времени (долг короны в итоге аннулировали актом 1529 года на том основании, что займы использовались на оборону королевства и поэтому должны считаться налогом), но и совокупное бремя налогообложения к 1523 году выросло. Едва ли стоит удивляться, что палата общин ссылалась на бедность, когда в 1512–1517 годах с подданных в виде налогов взималось £288 814, и займы подняли до £260 000. На самом деле члены парламента, которые жаловались, что в королевстве нет достаточной наличности для налогообложения в таком масштабе, имели основания для подобных мыслей[195]195
  Bernard. War, Taxation and Rebellion. P. 115–117.


[Закрыть].

В ответ Уолси затянул работу парламента почти до середины лета, чего не случалось с 1433 года и вплоть до времен Долгого парламента. 13 мая парламент предложил основную ставку два шиллинга на фунт прибыли с товаров и земель, но Уолси продолжал торговаться. Эдвард Холл писал: «Кардиналу доложили о такой субсидии. Он высказал горькое разочарование и сказал, что палата лордов согласна на четыре шиллинга с фунта прибыли, однако это оказалось неправдой»[196]196
  Henry VIII / Ed. Whibley. i. 287; Ellis, 1st ser. i. 221.


[Закрыть]. Внесенное 21 мая переработанное предложение не решило дела: или Уолси отклонил его, или сами члены парламента передумали за время каникул на Пятидесятницу. В период, когда в палате общин подсчет голосов проводился очень редко, члены парламента разошлись во мнениях и по поводу третьего предложения 27 июня, его тоже отклонили. Спикеру парламента Томасу Мору даже пришлось вмешиваться, чтобы успокоить страсти, так что примерно 6 июля «после долгих уговоров и личных усилий друзей» ставки субсидии были, наконец, согласованы[197]197
  Henry VIII / Ed. Whibley. i. 287–288; Guy. Wolsey and the Parliament of 1523.


[Закрыть].

Однако слава Уолси как человека, умевшего решать дела с парламентом, резко меркнет, если учесть, что налоговые ставки, которых он добился в июле 1523 года, лишь минимально отличались в лучшую сторону от предложенных 13 мая. Первое предложение палаты общин распространялось на два года: субсидия два шиллинга с фунта на земли или субсидия два шиллинга с фунта на товары стоимостью более £20, которая из двух давала более значительный доход с частных налогоплательщиков; один шиллинг с фунта на товары стоимостью от двух до £20 и еще подушный налог восемь пенсов на все остальное – таков должен был быть общий объем. Окончательные ставки были два шиллинга с фунта на землю или товары дороже £20, как и раньше; один шиллинг с фунта на товары стоимостью от двух до £20 и подушный налог восемь пенсов на зарплаты один-два фунта в год или товары стоимостью £2 – эти ставки распространялись на два года. В третий год взимался дополнительный сбор один шиллинг с фунта на земли стоимостью £50 и больше. В четвертый и последний год добавлялся один шиллинг с фунта на товары ценой £50 и выше. Дополнительные сборы третьего и четвертого годов принесли в казну £5521 и £9116 соответственно[198]198
  Schofield. Parliamentary Lay Taxation, table 40 (facing fo. 416).


[Закрыть]. Таким образом, возникает вопрос, компенсировали ли эти суммы разницу между налоговыми ставками, предложенными 13 мая, и теми, что были установлены на первые два года в окончательной редакции. В теории – да, но выигрыш был скудным. Чистая прибыль Уолси от переговоров о дополнительных налогах третьего и четвертого годов оценивается всего в £5139. Он месяцами торговался с парламентом, теряя политические очки, но все, чего он добился с мая по июль 1523 года, – сущие пустяки[199]199
  Guy. Wolsey and the Parliament of 1523.


[Закрыть].

Вероятно, последней каплей стала попытка Уолси «ускорить» выплату первой части субсидии 1523 года на основе тщательных оценок. 2 ноября он назначил уполномоченных, чтобы «поупражняться» с людьми, имеющими £40 и больше в земле или товарах, чьи имена он получил по результатам военной инспекции 1522 года[200]200
  Henry E. Huntington Library, Ellesmere MS2472; PRO E159/303, communia Mich. rot. 1; PRO C193/3, fos. 24–25; LP III. ii, no. 3504.


[Закрыть]. Они должны были оплатить первую часть налогов немедленно, а не в дату, указанную в акте о субсидии, по данным оценки 1522 года, которые могли переоценивать их благосостояние. Лишь 5 % «ускоренной» выплаты поступило в назначенный день, тем не менее 74 % собрали в течение следующего месяца. Хотя субсидию в итоге наложили из расчета новых и, возможно, для состоятельных налогоплательщиков более низких оценок, она вызвала в обществе тревогу. Когда в феврале 1525 года пришло время выплаты второй части налогов, задержки огромного большинства налогоплательщиков проявили нарастающее сопротивление финансовым замыслам Уолси[201]201
  Schofield. Parliamentary Lay Taxation, table 41 (facing fo. 432); Bernard. War, Taxation and Rebellion. P. 118, 122–123.


[Закрыть].

Однако если Уолси и принял во внимание, что точная оценка благосостояния налогоплательщиков не может сама по себе компенсировать отказ парламента в высоких ставках налога, денег в 1523 году все равно не хватало, и Уолси пришлось просить короля ссудить £10 000 из казны дворца на военные расходы. На помощь союзнику Англии герцогу Бурбону в 1523 и 1524 годах ушло 200 000 золотых крон, и кризис был лишь делом времени. Критический момент наступил, когда Генрих VIII снова возжелал посягнуть на Францию весной 1525 года – денег на ведение войны не было. Соответственно, в марте и апреле 1525 года Уолси снарядил уполномоченных собирать не рассматривавшийся в парламенте налог на основании оценок 1522 года. Канцлер назвал этот сбор «Дружественным даром». Духовенству предложили заплатить либо одну треть их годового дохода или стоимости товаров дороже £10, либо четверть доходов или стоимости товаров дешевле £10. Мирян обложили по подвижной ставке: те, кто имел доход более £50 в год, должны были внести по три шиллинга и четыре пенса с фунта; с доходом от 20 до £50 – по два шиллинга и восемь пенсов с фунта; а имеющие меньше £20 в год – по шиллингу с фунта[202]202
  Bernard. War, Taxation and Rebellion. P. 53–72.


[Закрыть].

Требование Уолси вызвало возмущение. Займы 1522–1523 годов не выплатили, а субсидию 1523-го еще собирают. В Рединге люди предложили одну двенадцатую имущества, но Уолси от их предложения пришел в бешенство. Он пригрозил казнить одного из уполномоченных: «Это будет стоить лорду Лайлу головы, а его владения будут проданы, чтобы выплатить королю деньги, которые… он потерял»[203]203
  Henry VIII / Ed. Whibley. ii. 37; Bernard. War, Taxation and Rebellion. P. 154.


[Закрыть]. В Лондоне, где Уолси назначил себя единственным уполномоченным по сбору налога, он в том же духе давал советы мэру и членам городского управления: «Берегитесь и не сопротивляйтесь, не нарушайте спокойствия по этому поводу, потому что это может стоить головы»[204]204
  Henry VIII / Ed. Whibley. ii. 36; Bernard. War, Taxation and Rebellion. P. 154.


[Закрыть]. В конце апреля Уолси скорректировал свои требования и пытался договориться о выплате под видом добровольного приношения; ему сказали, что такие поборы под принуждением незаконны по статуту Ричарда III от 1484 года, и в итоге канцлер был вынужден принять добровольные пожертвования. Недовольство тем временем достигло угрожающего уровня по всей Англии. В Эссексе, Кенте, Норфолке, Уорикшире и Хантингдоншире «Дружественный дар» вызвал протесты от нежелания платить до открытого отказа, а в Саффолке начался настоящий бунт, который распространился до границ Эссекса и Кембриджшира. Герцоги Норфолк и Саффолк созвали джентри Восточной Англии, и им удалось договориться о капитуляции бойцов. Однако 10 000 человек стеклись в Лавенхем – это было самое серьезное восстание с 1497 года[205]205
  MacCulloch D. Suffolk and the Tudors: Politics and Religion in an English County, 1500–1600. Oxford, 1986. P. 290–293; Bernard. War, Taxation and Rebellion. P. 136–148.


[Закрыть]. Даже после подавления «волнений» герцоги по-прежнему беспокоились, что саффолкский бунт привлек уцелевших потомков старой йоркской знати. Очевидец сообщил, что протестующие не нанесли более значительного ущерба только потому, что один верноподданный горожанин снял языки с колоколов церкви Лавенхема, которые должны были подать сигнал к началу восстания[206]206
  MacCulloch D. Suffolk and the Tudors. Р. 293.


[Закрыть].

Восстание было подавлено, но, по сути, восставшие победили. К 13 мая не только были оставлены все попытки навязать «Дружественный дар» – Уолси прибег к добровольным пожертвованиям в Лондоне, но и стало ясно, что из политических соображений короне нельзя вводить новые налоги в дополнение к займам 1522–1523 годов и субсидии 1523 года. По этой причине Генрих и Уолси аннулировали «Дружественный дар» в показательном приступе «милосердия». Главарей Лавенхемского восстания доставили в Звездную палату, где Уолси театрально добился для них прощения, поручившись за них как земляк по герцогству Саффолк! Он оплатил издержки, которые те понесли во Флитской тюрьме, и подарил каждому серебряную монету – сцена поистине замечательная[207]207
  Bernard. War, Taxation and Rebellion. P. 56–60; MacCulloch D. Suffolk and the Tudors. Р. 293.


[Закрыть].

Провал «Дружественного дара» соответственно существенным образом сократил финансовые возможности правительства Генриха. Он также определил внешнюю политику государства, поскольку за ним последовало англо-французское entente (соглашение). Это само по себе повысило ставки, так как часть высшей знати выступала против переговоров с французами, и вскоре герцоги Норфолк и Саффолк, маркиз Эксетер и другие заметные аристократы уже находились с Генрихом VIII при дворе и читали письма Уолси. Кроме того, Генрих обедал в личных апартаментах, что предвещало новый раунд дворцовых интриг. Договор с Францией прекратил для англичан период серьезных военных действий вплоть до шотландской кампании 1542 года, но это означало, что магнаты вернулись к домашним делам в то время, когда Уолси был ослаблен беспорядками по поводу «Дружественного дара»[208]208
  LP IV. ii, nos. 3318, 3360; The English Court / Ed. Starkey. P. 105–107; Starkey. Privy Secrets: Henry VIII and the Lords of the Council // History Today, 37. Aug. 1987. P. 27–28.


[Закрыть]. Устоялось представление, что Уолси и аристократия находились в активном политическом противостоянии, но в январе 1526 года кардинал действительно был вынужден обезвредить ближний круг короля и постараться сорвать план магнатов вернуться в политику. Он издал Элтемский ордонанс, указ для королевского двора, который, под предлогом реформы, направленной на сокращение расходов, позволил Уолси зачистить личные покои короля и заявить, что настало время реформировать Королевский совет. Он объявил, что двадцать основных советников должны постоянно находиться с королем при дворе; такой постоянный Совет приобрел бы огромную власть, какой сам кардинал никогда не имел, но Уолси сумел этого не допустить. Отправив из Лондона по государственным делам важных должностных лиц, он сократил этот орган до комитета из десяти человек, потом до подкомитета из четырех, а в итоге только два советника из постоянно живущих при дворе должны были быть всегда готовы консультировать Генриха и быстро справляться с юридическими вопросами[209]209
  Bodleian Library MS Laud. Misc. 597, fos. 24–31.


[Закрыть]. Другими словами, Уолси восстановил, как только смог, статус-кво, существовавший с 1515 года.

Внутреннюю политику Уолси разрушил провал его дипломатической работы. Поначалу он побеждал, сумев возвести великолепный воздушный замок, а то, что его замок воздушный, стало очевидно в 1527–1529 годах. До этого основная задача Уолси заключалась в том, чтобы обеспечить Генриху VIII европейское признание, но после 1527 года его целью стало удовлетворить желание короля получить от папы аннулирование его брака с Екатериной Арагонской.

Говорят, что во внешней политике Уолси доминировала его поддержка папства и желание стать папой, но выглядит это неправдоподобно[210]210
  Мнение A. F. Pollard (Wolsey [London, 1929], 121–122, 161–164, 330–332) оспаривают D. S. Chambers в Cardinal Wolsey and the Papal Tiara // Bulletin of the Institute of Historical Research, 38. 1965. P. 20–30, и Scarisbrick. Henry VIII. P. 46–48, 107–110. Этот вопрос не полностью разрешен, однако они согласны, что Поллард существенно преувеличил личное стремление Уолси стать папой римским; Wilkie. Cardinal Protectors. P. 125–141.


[Закрыть]. Если Рим был ключом к стратегии Уолси, то почему он так мало делал, чтобы внедриться в папскую курию или создать там английское представительство? Уолси использовал Рим, но его политика не была «папской». Он ни разу не посетил Рим и постоянно стремился наложить на папство моральные обязательства в обмен на поддержку со стороны Англии. Он также всерьез не боролся за папский престол. Его имя обсуждали в 1522 году, когда избрали Адриана VI, и в 1523-м, когда Джулио де Медичи стал Климентом VII, но, если верить его собственным словам, Уолси не относился к этому серьезно. Его агент писал: «При моем отъезде Ваша милость показали мне определенно, что Вы никогда не станете в это вмешиваться»[211]211
  LP ill. ii, no. 1960.


[Закрыть]. Более вероятно, что это Генрих настаивал на кандидатуре Уолси; если так, то Уолси сделал вялую попытку угодить своему монарху, а потом сказал королю, что в интересах Англии широким жестом поддержал де Медичи.

Значительно более важным было отношение Генриха VIII к тому, что он считал своими законными притязаниями на корону Франции. За его восшествием на английский трон последовала пропагандистская война на континенте: дома Тюдоров и Валуа соперничали друг с другом за первенство в степени независимости от церкви[212]212
  McKenna J. W. How God Became an Englishman’, in D. J. Guth and McKenna (eds.), Tudor Rule and Revolution (Cambridge, 1982), 25–43.


[Закрыть]. В 1515 году французы переиздали диалог XV века, известный под названием «Спор герольдов». Французский герольд в этом разговоре превозносит независимость своего короля от всех священников, тогда как английский король, по его мнению, папский вассал – аллюзия к принесению присяги папе Иннокентию III королем Иоанном в мае 1213 года. В своем ответе англичанин обратился к истокам и приукрасил идеологию Столетней войны. Генрих пожелал доказать свою независимость и начал использовать символы «имперского» королевского сана. Он поместил сводчатую, или имперскую, корону в качестве декоративного мотива на свой пурпурно-золотой шатер во время турнира 1511 года. В 1513 году такую корону отчеканили на монетах специального выпуска во время оккупации Турне. Кроме того, когда в 1517 году Генрих обдумывал идею стать преемником императора Максимилиана, который заявил, что желает отречься в пользу Генриха, чтобы получить субсидию, Катберт Тансталл сообщил ему: «Одним из главных условий при выборе императора является то, что кандидат на престол должен быть германским подданным Империи, тогда как у Вашей милости не так… Однако королевство Англии теперь само по себе империя гораздо больше, чем Римская»[213]213
  Ellis, 1st ser. i. 136 (LP II. ii, no. 2911). Дополнительные доказательства «имперскости» суверенной власти Герниха VIII можно найти у Ullmann W. “This Realm of England is an Empire” // Journal of Ecclesiastical History, 30. 1979. P. 175–203.


[Закрыть]. Тем не менее не следует забывать, что война с Францией пользовалась поддержкой в обществе: Франция была врагом Англии с 1337 года, Кале обеспечивал удобную европейскую базу, королевские фавориты предпочитали реальную войну рыцарским турнирам, а торговлю Англия вела в основном с Нидерландами.

Обеспеченный Уолси англо-французский договор 1514 года потерял силу со смертью Людовика XII и восшествием на престол 1 января 1515 года Франциска I Валуа. В следующие девять месяцев Франциск перешел Альпы и одержал великую победу при Мариньяно в битве со швейцарцами и миланцами. Следующие три года Уолси провел, пытаясь восстановить положение вещей. Он финансировал швейцарцев и имперские армии, но его разочаровали союзники, которых интересовали английские деньги, а не дипломатия Генриха. На этот раз энтузиазм Уолси стал его главным достоинством: он отказался признавать поражение и в итоге добился победы. В 1518 году он согласовал с Францией новые условия, которые к 2 октября были превращены в блистательный европейский мирный договор. Папа, император Священной Римской империи, Испания, Франция, Англия, Шотландия, Венеция, Флоренция, Швейцария вместе с другими договорились о пакте о ненападении с положением о взаимопомощи в случае военной агрессии. Одним ударом Уолси сделал Лондон центром Европы, а Генриха VIII – европейским арбитром. Это coup de théâtre (сенсационное событие) было еще более примечательным, поскольку было собственным планом папы, который тот предложил в марте, а Уолси увел идею прямо у него из-под носа. Затем английский канцлер добился от папы собственного назначения одним из двух легатов a latere (высшего класса), чтобы иметь право вести переговоры. Уолси годами домогался этого, но никак не получалось. Такие полномочия, в сущности, делали человека заместителем папы. Их даровали редко: кроме времени ведения Крестовых походов и папской дипломатии, бенефициар становился альтер эго папы с полными правами, кроме дел по назначению епископов, созыву вселенских соборов, созданию новых епархий и определенных исключений из отпущения грехов.

Однако Уолси вовсе не был пацифистом, и европейское единодушие, представленное Лондонскими соглашениями, строилось на песке[214]214
  Точка зрения Скарисбрика (Henry VIII. P. 49–162), что «политика Уолси была политикой мира, и около пятнадцати лет он старался воплотить ее в жизнь», успешно опровергнута в: Gwyn P. J. Wolsey’s Foreign Policy: The Conferences at Calais and Bruges Reconsidered // Historical Journal, 23. 1980. P. 755–772. Мы безмерно обязаны автору своим описанием событий. См. также: Bernard. War, Taxation and Rebellion. P. 3–45.


[Закрыть]. Когда в январе 1519 года Максимилиан скончался, Карл Испанский и Бургундский получил его титул и владения в Германии и Восточной Европе. В 1520 году Генрих и Уолси устроили встречу с Франциском I во Франции на Поле золотой парчи. Рыцарская (но дорогостоящая) феерия имела целью затмить победу Генриха V при Азенкуре, ее провозгласили восьмым чудом света. Уолси также встретился с новым императором Священной Римской империи, изображая из себя нейтрального посредника. Он по-прежнему нуждался в восстановлении отношений с Францией, но осознавал недостатки Лондонских соглашений. Главным неудобством было условие предоставлять помощь в случае нападения: Англию могли втянуть в войну на проигрывающей стороне. В 1520–1521 годах казалось, что проигрывает Франциск, а не Карл, поэтому Генрих VIII и Уолси обхаживали обе стороны и в 1521 году заключили секретный договор в Брюгге, по которому Генрих и Карл выделили ресурсы для «великого предприятия» против Франции, которое собирались начать до марта 1523 года[215]215
  Gwyn. Wolsey’s Foreign Policy.


[Закрыть]. Однако и Генрих, и Уолси сохраняли скептицизм: девять месяцев спустя Виндзорским договором «предприятие» отложили до 1524 года. Идея войны с Францией оставалась популярной – когда Уолси отдал приказ подготовить 6000 лучников в сентябре 1521 года, ему сказали: «Каждый солдат думает, что нам нужно воевать с Францией, поэтому они пойдут с охотой»[216]216
  St. Pap. i. 51.


[Закрыть]. Однако Генрих не без оснований не доверял своим союзникам, он считал, что они могут заключить сепаратный мир или взвалить на него основную часть военных расходов. Тем не менее Англия втянулась в войну с Францией, и в 1522 году граф Суррей повел в Пикардию небольшие экспедиционные силы, хотя достижения ограничились одним бессмысленным рейдом и двумя неудавшимися осадами.

Соответственно, дипломатия Уолси стала оппортунистической. К 1521 году французы активно поддерживали своего кандидата на шотландский трон герцога Олбани. Это развернуло внимание на Шотландию, поскольку Олбани похвалялся, что может свергнуть Генриха, если Франциск даст ему 10 000 солдат, а Франциск передал идею на рассмотрение своего Совета[217]217
  LP ill. ii, no. 2755.


[Закрыть]. На заседании парламента 1523 года Томас Кромвель напомнил старое правило: «Кто намеревается победить Францию, пусть начинает с Шотландии». Его речь отражала споры в Совете Генриха VIII, где рассматривали отказ от «великого предприятия» в пользу объединения корон Англии и Шотландии при помощи завоевания (июнь 1523 года). Однако Генрих встал на точку зрения лорда Дакра, лорда – хранителя Западной Марки, пограничного района между Англией и Шотландией, а Дакр не считал осуществимым план аннексии Шотландии военными средствами[218]218
  LP III. ii, nos. 2948, 2952, 2966–2967, 2984, 2996, 2998, 3071–3072, 3107, 3114–3116, 3118, 3123, 3134, 3138, 3149, 3153–3154, 3194, 3203, 3207, 3215, 3220–3225, 3232–3233, 3268, 3271–3273, 3281, 3291, 3307; PRO SP 1/27, fos. 189–204 (LPlll, ii, no. 2958); Guy, ‘Wolsey and the Parliament of 1523’.


[Закрыть]. (Его правоту впоследствии подтвердила неспособность лорд-протектора Сомерсета разместить в Шотландии эффективные постоянные гарнизоны.) Затем Уолси планировал похитить юного Якова V при содействии его матери Маргариты, сестры Генриха VIII. Этот заговор был вариантом плана, который в предыдущем году рассматривал Дакр: по его мнению, присутствие Олбани в Шотландии можно допустить только при условии, что юный король находится под арестом в Англии – такое предложение предвосхитило решение Елизаветы I заключить в тюрьму Марию Стюарт, королеву Шотландии[219]219
  LP Ш. ii, nos. 2476, 2728.


[Закрыть]. Новости явно просачивались, Скелтон отзывался на них так:

 
Что о шотландцах скажешь, не шутя?
Вот вроде есть король, но он – дитя,
Однако очень резвое дитя.
И шепотки ползут, а то летят,
Что должно было б к нам привезть его.
Держу пари – не выйдет ничего[220]220
  What say ye of the Scottish king? / That is another thing. / He is but an youngling. / A stalworthy stripling. / There is a whispering and a whipling / He should be hither brought; / But and it were well sought, / I trow all will be nought.


[Закрыть][221]221
  Complete English Poems // Ed. Scattergood. Р. 287.


[Закрыть].
 

Все эти замыслы разрушила измена Франциску I Карла, герцога Бурбона, коннетабля Франции. Политика Генриха и Уолси в 1522–1523 годах колебалась между желанием атаковать Францию и переговорами о мире, или папским перемирием. Однако как только они убедились, что Бурбон желает поднять восстание, они отказались от шотландской авантюры и приступили к отправке во Францию 11 000 солдат под командованием герцога Саффолка. Прибытие армии в Кале ожидалось в конце августа 1523 года, а смену политического курса закрепили в сентябре союзом Габсбургов, Генриха VIII и Бурбона. В это время Уолси был особенно заинтересован в агрессивной наступательной политике. Когда наступление на Париж еще шло хорошо, он сказал Генриху: «Больше не будет такой или подобной возможности заполучить Францию»[222]222
  St. Pap. i. 143; Bernard. War, Taxation and Rebellion. P. 44–45.


[Закрыть].

Однако, несмотря на то что кампания Саффолка обещала ошеломительный успех, закончилась она полным провалом. Имея проблемы на старте вследствие вспышек оспы, недостатка транспорта, неспособности Маргариты Австрийской (регентши Карла V в Нидерландах) собрать достаточные войска и разногласий по поводу стратегии, Саффолку тем не менее удалось форсировать реку Сомма и угрожать Парижу. Однако мятеж Бурбона не оправдал надежд, а испанские войска Карла добились немногого. Франциск поэтому смог бросить все свои ресурсы на защиту Парижа, при этом Саффолк не прошел последние 80 км до столицы, поскольку его войска были ослаблены бунтами и пьянством среди солдат. Прежде всего, появилась необходимость организованного отступления; затем требовалось отказаться от плана зимовать в Северной Франции и следующей весной возобновлять наступление, так как бургундские союзники Генриха отступили, а жестокие морозы погубили бы и солдат, и лошадей[223]223
  Gunn S. J. The Duke of Suffolk’s March on Paris in 1523 // English Historical Review, 101. 1986. P. 596–634.


[Закрыть].

После возвращения Саффолка планы возобновления военных действий последовательно перемежались мирными предложениями. Приверженность Генриха и Уолси «великому предприятию» улетучилась, как только иссякли финансовые резервы. К началу 1525 года Уолси был внутренне готов на соглашение с Францией. Но тут неожиданно пришли известия о триумфе Карла в битве при Павии (24 февраля), Франциск I попал в плен. Генрих и Уолси соответственно немедленно захотели возродить и использовать «предприятие», чтобы поделить Францию. Им казалось, что Генрих никогда прежде не имел столь удачной возможности: шансы на победу больше не зависели от надежности мятежных французских аристократов. «Настало время, – убеждал король приехавших бургундских дипломатов, – императору и мне продумать меры, чтобы получить от Франции полную сатисфакцию»[224]224
  Scarisbrick. Henry VIII, p. 136.


[Закрыть]. Однако Карл остался холоден; ему не было нужды делиться своей победой, а его внимание концентрировалось на Италии. На самом деле Генрих и Уолси сурово просчитались. До Павии Уолси говорил королю, что в случае победы Габсбургов Генриху будут благодарны за деньги, которые он выделил, чтобы помочь им, а если успех окажется на стороне французов, то он пожнет плоды тайных переговоров Уолси с Франциском I. Однако празднующий победу Карл вовсе не испытывал благодарности за ограниченную помощь Генриха. Более того, он записал в дневнике: «Король Англии не помогает мне, как следовало бы настоящему другу; он не помогает мне даже в пределах своих обязательств»[225]225
  Bernard. War, Taxation and Rebellion. P. 30–31.


[Закрыть].

Тогда Уолси совершил свой отчаянный volte-face (крутой поворот), заключив с французами договор о Море (30 августа 1525 года), несмотря на англо-габсбургские династические связи, важность безопасности экспорта в Нидерланды и враждебность общественного мнения. В следующем году он присоединился к папе, Франции, Венеции, Милану и Флоренции в антигабсбургской Коньякской лиге. Невзирая на противодействие, лорд-канцлер Англии старался восстановить свою роль примирителя. Несмотря на то что Генрих и Уолси получили в 1525 году существенные французские субсидии (момент привлекательный, раз уж «Дружественный дар» провалился), новая стратегия была ошибочной. Она концентрировалась на Италии; надежды Генриха VIII на легкий развод разрушились, когда войска Габсбурга подняли мятеж и захватили Рим в мае 1527 года; а английская торговля шерстью и тканями сурово пострадала от начавшейся в 1528-м экономической войны. Последней каплей стало поражение Франции в сражении при Ландриано (21 июня 1529 года): папа пришел к соглашению с Карлом, а Франция и Испания подписали мирный договор в Камбре (3 августа 1529 года). В результате Карл V получил контроль над Италией, а Генрих остался бесславно изолированным. Звезда Уолси стремительно закатывалась, хотя Тансталл и Томас Мор собрали питательные крохи с камбрейского стола, когда Франциск I согласился выплатить задолженности по пенсиону Эдуарду IV и некоторые долги Карла Генриху VIII. Конечно, если бы финансы были единственным вопросом, то результат мог бы считаться удовлетворительным: Генрих получал от Франции £20 000–50 000 ежегодно до 1534 года. Однако насущной проблемой короля в то время было аннулирование его брака с Екатериной Арагонской, а в дипломатической ситуации, созданной Уолси, сложно было рассчитывать на то, что папа пойдет ему навстречу.

Наибольшие сомнения вызывает деятельность Уолси в качестве кардинала-легата. Хотя и несправедливо было бы сказать, что он в принципе отверг церковную реформу в духе Колета и Эразма Роттердамского, тем не менее Уолси фактически завершил создание легатской деспотии, которая подготовила почву для установления «верховной» власти Генриха VIII над церковью в 1530-е годы. Однако необходимо сказать в его защиту, что до 1529 года он не позволял короне подчинить себе церковь. В 1512 и 1515 годах споры между духовенством и мирянами по поводу церковного иммунитета от светской юрисдикции побудили судей общего права принять постановление, что духовенство, которое ссылается на римские каноны, не наглядно основанные на божественном праве или заранее не одобренные королем, подлежит суду за посягательство на королевскую власть и что Генрих может сам издавать законы в парламенте со светскими лордами и народом, но без епископов и аббатов, которые заседают (как заявлялось) на основании своих бренных владений. Соответственно, в ноябре 1515 года на собрании судей и королевских советников в замке Бейнардс Генрих провозгласил: «По закону и милости Господа мы, король Англии, и все английские короли испокон веков не имели над собой никого, кроме Господа Бога. Так знайте же, что мы сохраним привилегию нашей короны и нашу светскую власть в этом случае, как и во всех остальных»[226]226
  Henry E. Huntington Library, Ellesmere MS6109; LP II. i, no. 1313; Guy J. A. Henry VIII and the Praemunire Manoeuvres of 1530–1531 // English Historical Review, 97. 1982. P. 495–498.


[Закрыть].

Пророческое заявление Генриха означало лишь то, что он хочет денег и власти: денег в форме церковного налога и власти через контроль над назначением на церковные должности. Маловероятно, что к этому времени он имел развитое теоретическое представление о своих взаимоотношениях с церковью. Несомненно, что только после того, как осенью 1530 года Эдвард Фокс и Томас Кранмер представили ему сборник «Достаточно обширная антология» (Collectanea satis copiosa), король ясно осознал «собственный» кесаропапизм. Однако юристы общего права воспользовались возможностью взять верх над духовенством, а Уолси изо всех сил старался защитить церковные привилегии. Преклонив колени перед Генрихом в замке Бейнардс, он доказывал, что королевская прерогатива никогда не ставилась под сомнение, но духовенство тем не менее связано клятвой отстаивать привилегии церкви, поэтому он просит передать дело на рассмотрение папы – Генрих немедленно ответил решительным отказом.

Слова Генриха демонстрировали, что он уже рассматривал свое «верховенство» как отказ папе в праве нарушать территориальный суверенитет королевства, но в этом не было ничего нового. Такие же заявления делали Ричард II и Генрих IV, а идеи юристов общего права отражали более раннее прецедентное право. Таким образом, понятия «верховенство» и «супрематия», о которых говорил Генрих в замке Бейнардс в 1515 году и в Статутах об апелляциях и супрематии 1533–1534 годов, фундаментально разные. Первое было территориальным и относилось к тому, что юристы общего права считали «мирскими» делами – например полномочия короны контролировать принятие решений папы в Англии, осуществлять королевские привилегии и регулировать церковные свободы в королевских судах. Второе относилось к законодательному утверждению короля Англии верховным главой английской церкви – теперь Генрих VIII, подобно императору Константину, держал в своих руках власть и «духовную», и «светскую», управляя всеми аспектами внешней церковной жизни[227]227
  Дискуссию о противоречиях между «общим правом» и «кесаропапистской» теорией верховенства монарха см. в: Fox A. G., Guy J. A. Reassessing the Henrician Age: Humanism, Politics, and Reform, 1500–1550. Oxford, 1986. P. 164–173.


[Закрыть].

Однако если Уолси защищал церковь от мирских нападок как папский легат, то его централизирующая государственная политика подготовила почву для разрыва с Римом в другом смысле. В качестве легата он был вездесущ – Уолси вмешивался во все и везде: назначения, выборы, инспекции, юрисдикцию по делам завещаний и опеке, а также в епископальные права[228]228
  Kelly. Canterbury Jurisdiction and Influence, fos. 148–206; Pollard. Wolsey. P. 165–216; Knowles D. The Religious Orders in England, iii. The Tudor Age. Cambridge, 1959; repr. 1971. P. 157–164.


[Закрыть]. Так, в наследственных делах то, что принадлежало ему как архиепископу Йоркскому, оставалось в его ведении, но и на половину того, что принадлежало Уорхэму как архиепископу Кентерберийскому, заявлял претензии Уолси. Его фискализм просто отступал в тень; епископам и архидиаконам приходилось платить ему дань за разрешение осуществлять свою юрисдикцию, и он буквально «возделывал» епархии Солсбери, Вустера и Лландаффа, священниками в которых были не проживавшие в своем приходе итальянцы, выплачивая этим епископам установленное жалованье. Частично это не имело серьезного значения: как писал Томас Мор в своих сочинениях «Апология» и «Восстание Салема и Бизанса», если предатель был даже среди двенадцати апостолов, не стоит ожидать безупречности от духовенства. Однако Уолси, помимо всего прочего, по совместительству обслуживал богатые епархии: наряду с тем, что был архиепископом Йоркским, он занимал пост епископа Бата и Уэллса (1518–1523), Дарема (1523–1529) и Винчестера (1529–1530). Вопреки каноническому праву в 1521 году он обеспечил себе пост аббата Сент-Олбанса, одного из самых богатых монастырей Англии, и довел аббатство до нищеты. К тому же Уолси не соблюдал целибат.