Текст книги "Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию"

Для официального признания брака была необходима диспенсация, или специальное разрешение, «как того требовала папская курия», поскольку церковь не дозволяла мужчине жениться на вдове своего брата. 26 декабря 1503 года папа Юлий II издал бреве, дабы заверить находившуюся при смерти мать Екатерины в том, что должным образом составленное разрешение на брак не заставит себя долго ждать. В папском документе для краткости и удобства говорилось, что брак Екатерины и Артура был консумирован. В ответ Фердинанд выдвинул возражения, основанные на информации, полученной от главной придворной дамы Екатерины, поэтому, когда булла с разрешением на брак наконец была издана, в ней появилось слово forsan (от лат. «возможно»), придававшее документу некоторую неоднозначность: формулировка «возможно, брак был консумирован» допускала двоякое толкование³¹.

Зная о тяжелой болезни Изабеллы и предполагая, что в случае ее смерти Испания может распасться, Генрих VII не особо настаивал на браке своего теперь единственного сына с Екатериной. Это было благоразумно, поскольку союз Арагона и Кастилии носил характер личной унии[19]19
   Личная уния – временное объединение монархических государств, как правило, не имеющее в основе соответствующего договора и возможное в силу того, что по случайному стечению обстоятельств монарх получает права на престол сразу двух или более государств, например, потому что становится наследником одновременно двух монархов или в результате заключения брачного союза.


[Закрыть]. Смерть королевы Изабеллы в ноябре 1504 года вызвала сумятицу в стране. Фердинанд утратил титул короля-консорта Кастилии и временно исполнял обязанности правителя этого королевства. Законной наследницей Изабеллы в Кастилии была ее старшая дочь Хуана, сестра Екатерины и супруга тщеславного, деспотичного и известного своими любовными похождениями Филиппа Красивого, герцога Бургундии. Будучи сыном Максимилиана I Габсбурга, «римского короля»[20]20
   Первоначально титул относился к любому избранному королю, который еще не получил титул императора от рук папы римского. Позже он стал использоваться исключительно в отношении наследника императорского престола в период между его избранием (при жизни действующего императора) и его преемственностью после смерти императора.


[Закрыть], который вскоре стал императором Священной Римской империи, Филипп был правителем исторических Нидерландов – остатков территорий, принадлежавших Карлу Смелому с 1467 по 1477 год, а затем аннексированных королем Франции Людовиком XI. Эти земли, границы которых постоянно менялись, включали большую часть современных Нидерландов, Бельгию и Люксембург.

У Фердинанда не было сына-наследника, поэтому смерть королевы Изабеллы положила начало спорам о престолонаследии в Испании. Пока эта проблема не будет решена, Генрих VII решил оставить вопрос о выборе невесты для своего сына открытым³². Воспользовавшись этим, принц Генри накануне своего четырнадцатилетия вызвал к себе нотариуса и зачитал ему отвечающий всем правилам протест, в котором он заявил, что, поскольку брачный контракт был подписан им до достижения необходимого возраста, он вправе не связывать себя обязательствами договора, который «не имеет законной силы»³³. Екатерину это очень огорчило. «Нет женщины, каков бы ни был ее статус,– жаловалась она в письме к отцу,– пострадавшей сильнее, чем я. Ни одно из обещаний относительно моего брака не было исполнено»³⁴.

Ее жалобы не были услышаны. Генриха VII больше всего беспокоил вопрос безопасности династии. Вскоре после прибытия Екатерины в Англию Эдмунд де ла Поль[21]21
   Эдмунд де ла Поль, 3-й герцог Саффолк – один из главных претендентов на английский трон из партии йоркистов.


[Закрыть], кузен Елизаветы Йоркской, бежал и скрывался во Франции, Генрих же хотел его вернуть во что бы то ни стало. Удобный случай представился в январе 1506 года, когда Филипп и Хуана отплыли из Нидерландов в Испанию, чтобы заявить о своих правах на кастильский трон, оставив своих детей, в частности пятилетнего сына и наследника принца Карла Гентского, на попечение их тетки Маргариты Австрийской. В то время де ла Поль уже находился под защитой Филиппа. Когда корабль Филиппа попал в сильный шторм и они вынуждены были искать убежища на побережье Дорсета неподалеку от Уэймута, Генрих VII уговорил их сойти на берег, оказал им радушный прием в Виндзорском замке и щедро одарил подарками, на что Филипп в знак благодарности согласился выдать де ла Поля при условии, что английский король торжественно пообещает сохранить тому жизнь. Далее был заключен договор о торговле и состоялась церемония обмена знаками рыцарского отличия, в ходе которой Филипп произвел четырнадцатилетнего принца Генри в рыцари бургундского ордена Золотого руна³⁵.

Во время пребывания Филиппа в Англии молодой Генри следовал за ним по пятам. Герцог приходился ему крестным отцом, поэтому неудивительно, что они проводили так много времени вместе. В Уинчестере, куда Генри отправился встречать Филиппа, державшего путь в Виндзорский дворец, он привел его в Большой зал Уинчестерского замка времен Норманнского завоевания и с гордостью показал массивный деревянный круг, который, по преданиям, служил столешницей того самого Круглого стола короля Артура и его рыцарей. Впоследствии, став королем, Генрих прикажет реставрировать эту столешницу³⁶. Филипп, которому на тот момент исполнилось двадцать семь лет, был настоящий атлет, и его крестник не скрывал своего восхищения, общаясь с ним как с отцом, которого ему всегда хотелось иметь. Он продолжал превозносить его и двадцать лет спустя, о чем свидетельствуют слова, сказанные испанскому послу: «Я по-прежнему держу его портрет в одной из комнат моих покоев, которую я называю комнатой Филиппа, и это моя любимая комната во дворце не столько из-за названия, сколько из-за того, что он был моим крестным отцом». Он помнил об этом всегда и даже в последние месяцы жизни продолжал покупать «ароматы для комнаты герцога Филиппа»³⁷.

Впрочем, покинув Англию, Филипп прожил недолго: прибыв в Кастилию, он через полгода умер от лихорадки, оставив Хуану полноправной королевой Кастилии и наследницей Фердинанда II в Арагоне. Чтобы укрепить контроль над Кастилией, Фердинанд упрятал дочь в монастырь неподалеку от Бургоса, а потом в замок Тордесильяс и правил страной вместо нее. Поступая таким образом, он заботился о том, чтобы в дальнейшем престол объединенного испанского королевства перешел к Карлу Гентскому, который пока находился на попечении своей тетки, Маргариты Австрийской, назначенной императором Максимилианом управлять габсбургскими Нидерландами³⁸.

Между тем Генрих VII переориентировал свою дипломатическую политику в попытках укрепить связи с Максимилианом и набирающей силу династией Габсбургов, ветви которой распространялись по всей Северной Европе, что было вполне обоснованно в свете событий, развернувшихся на международной арене. Вторжение войск короля Франции Карла VIII в Италию в 1494 году перекроило карту Европы. На последующие семьдесят пять лет Италия стала местом столкновения политических интересов. Главными полями сражений были герцогство Миланское, которым правил герцог Лодовико Сфорца (затем власть там захватил Карл), и Неаполитанское королевство, на власть в котором претендовал он же, однако в итоге оно перешло под власть Фердинанда II Арагонского. Отчаянная борьба велась как между отдельными городами Италии, так и между городами и более могущественными республиками. Флоренция и Пиза, например, десятилетиями вели междоусобные войны, отвоевывая друг у друга богатую добычу; Венеция, благодаря удачному расположению на Адриатике могущественная и богатевшая с каждым годом за счет развития торговли как в Средиземноморье, так и далеко за его пределами, всегда вызывала зависть и рассматривалась как сильный союзник или противник, но чаще как лакомый кусок. Сложная политическая ситуация усугублялась тем, что папа римский, будучи как духовным, так и светским лидером, которому принадлежала огромная территория в Центральной Италии – Папская область, зачастую не только поддерживал, но и поощрял войны. В довершение всего Максимилиан, несмотря на австрийское происхождение, заявил о своих правах на власть в нескольких итальянских городах. После смерти Филиппа он открыто заговорил о своих намерениях выдворить французов из Ломбардии и прибыть в Рим или Болонью, чтобы там папа римский короновал его как императора Священной Римской империи.

Свою роль сыграла и внутренняя политическая обстановка в Англии. Ни один английский город или регион не был так сильно вовлечен в экономические и политические процессы, как Лондон, чьи торговые интересы были на стороне габсбургских Нидерландов. Дело в том, что международные торговые сети и банковские системы Северной Европы концентрировались вокруг так называемых «ярмарочных» городов (англ. “mart” towns)– Антверпена и Берген-оп-Зом в Нидерландах, где лондонская торговая компания купцов-авантюристов (Company of Merchant Adventurers)[22]22
   Торговая компания купцов-авантюристов считается одной из старейших английских корпораций, которая объединяла купцов со всей страны и фактически обладала монополией на экспорт сукна в Европу.


[Закрыть] имела определенные привилегии на продажу сукна на ярмарках, проходивших там четыре раза в год. К 1500 году Антверпен упрочил свои позиции в качестве главного кредитного рынка Северной Европы. На протяжении нескольких столетий правители Англии финансировали свои военные походы за счет краткосрочных займов в банках Антверпена и специализированных лицензий на экспорт больших объемов необработанного английского сукна для продажи в «ярмарочных» городах без уплаты таможенных пошлин³⁹.

Одержимый идеей сохранения династии, Генрих VII сделал несколько попыток заключить новые брачные союзы. Все они потерпели неудачу, кроме двух: вскоре после смерти его жены его старшая дочь Маргарита покинула Ричмондский дворец и отправилась в тридцатитрехдневное путешествие в Эдинбург, где состоялась ее свадьба с королем Шотландии Яковом IV. Еще более впечатляюще выглядит другой его поступок, когда в декабре 1507 года он договорился с Максимилианом о том, чтобы его младшая дочь Мария обручилась с Карлом Гентским (будущим Карлом V Габсбургом, императором Священной Римской империи), брак с которым должен был быть заключен сразу же по достижении им соответствующего возраста. Генрих считал эту договоренность своим главным достижением и потратил более 260 000 фунтов, не жалея денег на подкупы и вознаграждения, чтобы уговорить Габсбургов на этот союз⁴⁰.

В 1509 году Генрих VII слег. Его преданная мать Маргарет Бофорт приехала в Ричмонд, чтобы ухаживать за смертельно больным сыном. К 31 марта стало ясно, что «никакой надежды на выздоровление нет»⁴¹. Неделю спустя был приглашен нотариус для составления завещания, однако король продержался еще некоторое время и скончался в субботу 21 апреля в 11 часов вечера. Измученный непосильными требованиями, которые он предъявлял к самому себе, он умер в возрасте пятидесяти двух лет.

Время принца Генри пришло.

2. Генрих: уроки королевского мастерства

Последние годы правления Генриха VII были омрачены нарастающей тревогой и дурными предчувствиями, которые словно подтверждали подозрения в том, что он не был истинным королем, а лишь самозванцем и узурпатором. Молодой Генрих VIII жаждал немедленного признания, поэтому решил начать с чистого листа, окончательно порвав с прошлым. Он станет «любезным» принцем, провозвестником нового стиля правления. Его школьный наставник лорд Маунтджой уловил эти настроения: «Небеса смеются, и земля ликует, и все вокруг полно молоком, медом и нектаром, потому что жадность и стяжательство изгнаны навек, а новый король жаждет не золота и драгоценностей, а доблести и славы»[23]23
   Цит. по: Тененбаум Б. Тюдоры: «Золотой век». М.: Эксмо, 2012.


[Закрыть]. Маунтджой не скупился на похвалы, утверждая, что молодой король станет тем правителем, который всегда будет питать страсть к «справедливости и честности». Принцу, столь щедро одаренному почти божественными способностями, суждено стать «спасителем» страны. Его царствование ознаменует начало нового Золотого века¹.

Однако не всем подобные перспективы казались убедительными. Посол Венецианской республики Пьеро Паскуалиго, удостоенный аудиенции Генриха VIII в самом начале его правления, обращает внимание на то, что новоиспеченный король наслаждается производимым им впечатлением. Прибыв в Ричмондский дворец к завтраку в день святого Георгия, Паскуалиго застал Генриха, когда тот в тяжелой бархатной мантии пурпурного цвета на подкладке из белого шелка и со шлейфом длиной четыре ярда[24]24
   Более 3,5 м.


[Закрыть] сидел, развалившись на золоченом троне, выставив напоказ регалии ордена Подвязки. «Его шею обвивала золотая нагрудная цепь, с которой свисал бриллиант размером с самый крупный грецкий орех, какой мне когда-либо доводилось видеть, а к нему была подвешена очень большая и очень красивая жемчужина круглой формы». Его пальцы были «сплошь унизаны драгоценными перстнями»².

Генрих постарался исправить некоторые ошибки своего отца, однако не смог полностью отказаться от его методов. Генрих VII на смертном одре поклялся простить долги тем, кто оказался на грани разорения из-за его налоговых притеснений. Его сын расширил королевскую милость, предложив всем, с кем обошлись несправедливо, заявить о себе и получить «беспристрастное отправление правосудия», на которое не могли повлиять богатые и власть имущие. Подданных призывали без опаски жаловаться на все случаи вымогательства и притеснений, которым они подвергались ранее, при этом их заверяли, что виновные будут сурово наказаны. Все эти заверения оказались пустыми обещаниями. Генрих простил долги некоторым пострадавшим от притеснений его отца, однако даже тем, кто получил полное освобождение от непомерных выплат, могли грозить новые штрафы. Так, например, герцог Бекингем, в котором Генрих всегда видел серьезную угрозу, поскольку тот открыто заявлял о своем наследственном праве на должность лорда верховного констебля Англии (высшая должность с почти королевскими полномочиями в чрезвычайных ситуациях), был освобожден от долгового обязательства в размере 400 фунтов, однако с него неправомерно взыскали свыше 7000 фунтов, и ему пришлось истратить 3500 фунтов на судебные издержки. Спустя четыре года герцог Бекингем одержит победу в суде, доказав свое право занимать должность констебля, однако Генрих так и не разрешит ему занять этот пост, сославшись на то, что эта должность «слишком высока и опасна»³.

Пожалуй, самым неожиданным и вместе с тем самым закономерным было импульсивное решение Генриха жениться на Екатерине Арагонской, при том, что он уже «был женат» на ней, а потом отказался от этого брака. Он уклончиво объяснял это решение то тем, что искренне любит ее, то тем, что выполняет предсмертную волю отца⁴. Будучи на шесть лет старше короля, Екатерина была далека от того идеала, который воплощала в себе мать Генриха, но с ней было спокойно и надежно, а самое главное – это был наиболее простой и быстрый способ обеспечить безопасность династии и трона. Он не прислушался к словам архиепископа Кентерберийского Уильяма Уорэма, предупреждавшего о том, что его официально зарегистрированный отказ от брачного договора может стать причиной, по которой папская булла, полученная его отцом с целью устранения препятствий для заключения брака с вдовой брата, не будет иметь достаточной юридической силы⁵.

В память об умершей матери Генрих назначил церемонию бракосочетания в часовне Елизаветы Йоркской – он надеялся хотя бы так ощутить ее присутствие. Все прошло очень скромно, гостей было немного. Терзался ли Генрих угрызениями совести от того, что женится на вдове своего брата? Даже если и так, он быстро избавился от них. Отец заставил его навсегда заучить суровые правила, которыми «должен» руководствоваться король: монархии и династии строятся не на одной лишь добродетели и хорошей репутации. В основе – всегда семьи, браки и рождение законных наследников и преемников. Только с появлением потомства король может говорить о сохранении династии. В Екатерине текла королевская кровь, она была рядом, об условиях ее приданого было решено уже давно, но утверждать, что она вскружила ему голову, учитывая, что он долгие месяцы и даже годы вообще не замечал ее, значило быть в плену иллюзий – так впервые проявилась способность Генриха обманывать себя всякий раз, когда это было нужно⁶.

Екатерина в свою очередь поставила себе цель выйти замуж за Генриха с того самого времени, когда об этом впервые заговорили ее родители после смерти принца Артура. Она считала, что быть супругой короля – это ее предназначение, и, достигнув этого статуса, не желала от него отказываться. Она тоже слегка притворялась, утверждая, что любит нового мужа «гораздо больше», чем самое себя⁷.

В ноябре 1509 года Генрих назначил себе альмонария, священника, который прислуживал королю во время богослужений и ведал раздачей королевской милостыни. Эту должность занял некто Томас Уолси, обходительный, ловкий, изобретательный, умеющий угодить. Настоящий мастер своего дела, он был старше короля лет на двадцать и, как мог, старался научить молодого монарха тонкостям управления. Несмотря на свое незнатное происхождение – Уолси был сыном мясника из Ипсвича,– он учился в колледже Магдалины в Оксфорде. Получив в пятнадцать лет степень бакалавра искусств, он в 1497 году был выбран членом совета колледжа, а позднее – казначеем, однако вскоре подвергся суровой критике за перерасход средств (как говорят) на строительные работы по возведению башни Магдалины. В 1498 году он был рукоположен в священники и получил несколько приходов, а затем стал капелланом при Генрихе VII. Заметив его незаурядные способности, король несколько раз отправлял его с миссией в Шотландию и Нидерланды; успешно справившись с поставленными задачами, Уолси обеспечил себе продвижение по службе и вскоре стал деканом[25]25
   В католической и англиканской церкви деканом называется священнослужитель, один из помощников епископа, который отвечает за определенный церковный округ (деканат).


[Закрыть] Линкольна и Херефорда.

Как королевский альмонарий, Уолси теперь служил в Королевской капелле. Он не только исповедовал Генриха и служил мессы, но и стал его младшим советником, занимаясь в основном разбором прошений, однако нередко участвовал и в обсуждении важных политических вопросов. Он быстро завоевал расположение короля, оставив своих соперников далеко позади. В книге «Жизнь Уолси» (Life of Wolsey), которую в 1550-х годах написал его джентльмен-привратник и первый биограф Джордж Кавендиш, говорится, что из всех советников альмонарий был «самым ревностным и услужливым… готовым исполнить любое желание и прихоть короля, чего бы они ни касались. Неудивительно, что для короля он стал незаменимым инструментом осуществления грандиозных планов по части удовольствий»⁸.

Как отмечает Кавендиш, для Уолси не существовало общепринятых в политике принципов. Вместо них было умение ориентироваться, мастерски сочетать войну, равновесие политических сил и мир для достижения определенных политических целей – этому он и обучал Генриха. Его главным козырем было желание угодить королю и таким образом добиться своего. В этом Уолси помогал его «особый дар красноречия и умение ловко поддакивать в нужный момент». Не гнушаясь любыми средствами, «он умел убедить и заставить плясать под свою дудку любого». Он пользовался безграничным влиянием. Дипломат и сборщик папского налога («пенс в пользу святого Петра») в Англии Полидор Вергилий[26]26
   Полидор Вергилий (1470–1555)– автор сочинения «История Англии» (лат. Historia Anglica).


[Закрыть], который был очевидцем событий, пишет:

Каждый раз, когда Уолси нужно было получить что-то от Генриха, он как бы невзначай в разговоре затрагивал этот вопрос; затем также невзначай извлекал откуда-то занятную маленькую вещицу в качестве подарка и, пока король с восхищением ее разглядывал, ловко возвращался к теме и продвигал занимавшую его идею⁹.

Всегда имея под рукой верного помощника в лице своего альмонария, Генрих мог сколько угодно предаваться любимым развлечениям. Сочиненная им примерно в это время баллада начинается так:

 
Веселиться средь друзей
Я буду до скончанья дней.
Мне никто не запретит,
И Богу это не претит.
Оленя гнать,
Петь, танцевать
Я сердцем рад.
Среди забав
Мой легок нрав,
Мне нет преград[27]27
   Перевод Александра Лукьянова.


[Закрыть]¹⁰.
 

В письме своему тестю, написанном на латыни (Генрих не владел испанским, а Фердинанд – английским), он пишет: «Я провожу большую часть времени в забавах и развлечениях, среди которых соколиная и прочая охота и другие полезные для здоровья занятия, а еще я участвую в рыцарских поединках и турнирах и занимаюсь прочими благородными видами спорта и в то же время много езжу по стране, знакомлюсь со своими владениями»¹¹. Он заверял, что не станет «пренебрегать делами государства», однако пока они явно играли для него второстепенную роль. Когда старшие умудренные опытом советники пытались его вразумить, он отмахивался от их увещеваний: его стиль правления складывался уже тогда, когда он щедро одаривал своих друзей подарками и наградами, опустошая казну, которую методично собирал его бережливый отец.

Не обошлось и без жертв. В погоне за популярностью Генрих приказал арестовать ближайших советников своего отца Эдмунда Дадли и Ричарда Эмпсона, после чего их судили по сфабрикованному обвинению в государственной измене. Их держали в Тауэре, пока Генрих решал, могут ли они еще пригодиться ему или нет. К августу 1510 года волна недовольства соратниками прежнего короля приняла угрожающие масштабы. Не желая брать на себя ответственность за их действия, Генрих приказал их обезглавить, а сам в это время уехал на охоту¹². Признавать вину за допущенные ошибки никогда не входило в его принципы.

Екатерина в первые годы замужества старалась переделать себя на английский лад, однако полностью ей это так и не удалось. Еще живя в Испании, она подписывалась именем Каталина (исп. Catalina) через латинскую букву С. Выйдя замуж за Генриха, она стала подписывать свои письма в Испанию именем Катерина (Katherina), а в письмах английским адресатам – Кэтрин (англ. Katherine), в обоих случаях через латинскую букву К, или просто «Королева» (исп. La Reyna)¹³. Она заказала свой портрет, на котором новоиспеченная королева была изображена с золотой подвеской на груди в форме буквы К. Екатерина прилагала немало усилий, желая заговорить по-английски, но владела им неуверенно и лучше всего чувствовала себя в окружении преданных испанских фрейлин. На политической арене она стремилась отстаивать интересы Испании, что было на руку ее отцу, который использовал рвение дочери в качестве секретного оружия дипломатии. Со времени своего приезда в Англию она состояла с ним в переписке, и нередко содержание их писем было тщательно зашифровано¹⁴. Ее доверенными лицами в основном были те, кто приехал вместе с ней из Испании. Среди них она более всего могла положиться на своего католического духовника, брата-францисканца Диего Фернандеса, с которым ежедневно проводила долгие часы в молитвах¹⁵.

В первый день нового, 1511 года, казалось, ее молитвы были услышаны – в своих покоях в Ричмондском дворце королева родила мальчика. Исполненный радости, Генрих сразу же отправился вознести благодарности Святой Деве в церковь Божьей Матери Уолсингемской в Норфолке – это паломничество (двести миль туда и обратно) было первым из трех, которые он совершит в ближайшие десять лет¹⁶. Младенец, которого назвали Генри в честь отца и деда, был крещен во францисканской церкви в Ричмонде; его крестной матерью стала Маргарита Австрийская, представленная на церемонии доверенным лицом.

Целых семь недель продолжалось всеобщее ликование: по всей стране в церквях шли благодарственные молебны, а на улицах городов устраивались фейерверки и горожан бесплатно угощали вином. Следуя традиции, Генрих устроил в честь новорожденного сына двухдневный рыцарский турнир, не скупясь на расходы. Он сам в костюме рыцаря Верное Сердце выехал на ристалище во главе так называемых «зачинщиков» против «защитников», которых представляли его верные друзья, в том числе и Чарльз Брэндон, а Екатерина с обожанием смотрела на своего супруга с трибуны. К вечеру второго дня наступило время театрализованных представлений, были приглашены музыканты, певцы и устроен пир – сын Генриха заслуживал только лучшего. Великодушие было проявлено даже тогда, когда неуправляемая толпа прорвалась сквозь охрану в пиршественный зал, в результате чего были похищены знаки с буквами H и K из чистого золота, украшавшие великолепные наряды придворных. Позже одному из похитителей удалось выручить за свою добычу четыре фунта – это было больше, чем мог заработать простой ремесленник за год, и на такие деньги в те времена можно было бы купить два акра[28]28
   0,8 га.


[Закрыть] сенокосных угодий¹⁷.

Однако ликование Генриха было недолгим. Через пятьдесят два дня после появления на свет маленький принц Генри заболел и умер в Ричмондском дворце. Екатерина держалась стоически, следуя примеру своей матери Изабеллы, которая в свое время встретила известие о смерти сына словами: «Бог дал, Бог взял»¹⁸. И все-таки для нее это была горькая утрата. Генрих переживал эту трагедию по-своему: старался не терять присутствие духа и, ради спокойствия жены, не показывал своего горя. Все что он мог сделать,– устроить сыну похороны с почестями, достойными принца¹⁹.

В последующие годы слухи о беременностях Екатерины так или иначе доходили до дипломатов, приезжавших в страну²⁰. Она снова забеременела в 1513 году, но родила раньше срока в сентябре или октябре, и новорожденный мальчик не прожил и нескольких часов; другой ребенок, тоже мальчик, родился мертвым в ноябре или декабре 1514 года; не выживали и другие младенцы, родившиеся в 1515, 1517 и 1518 годах²¹.

Генрих считал, что неудачи с рождением детей происходят из-за женских болезней, которыми якобы страдала его жена. Однако современные эксперты видят причину в несовместимости групп крови супругов. Все неудачные беременности Екатерины обнаруживают симптомы гемолитической болезни новорожденных, вызванной генетической несовместимостью групп крови его родителей. Если один из родителей имеет положительный келл-фактор, а другой – отрицательный, у такой пары редко рождается более одного жизнеспособного ребенка. Если носителем этого антигена был Генрих, а у Екатерины его не было – как и у 90% представителей европеоидной расы,– можно утверждать, что виновником всех проблем был сам Генрих. Эта теория кажется убедительной, тем более если учесть, что сестры Екатерины не испытывали трудностей с рождением детей. И все же даже современный уровень знаний не дает исчерпывающего ответа на вопрос, который мог бы пролить свет на всю историю отцовства Генриха²².

Около четырех часов утра во вторник 18 февраля 1516 года королевская чета наконец вздохнула с облегчением – королева родила здоровую девочку, которая при крещении получила имя Мария. Это была радость и для Екатерины, и для Генриха, который не преминул поделиться ею с послом Венеции: «Если на этот раз родилась дочь, то милостью Божьей за ней последуют и сыновья», ведь он и королева «еще молоды». Генриху тогда должно было исполниться двадцать пять, а Екатерине было тридцать²³.

Не менее важным, чем сохранение династии, Генрих считал упрочение своего положения на международной арене, и здесь Уолси стал его правой рукой, а Екатерина отошла на второй план. После коронации Генрих поклялся, что начнет войну с Францией, как только представится удобный случай. Известно, что, принимая специального посланника Франции, который сообщил, что прибыл по поручению своего короля с целью подтвердить существующий мир и что этот визит нанесен в ответ на письмо, полученное от одного из старших советников английского монарха, Генрих возмущенно воскликнул: «Кто написал это письмо? Чтобы я просил мира у короля Франции, который даже в глаза мне смотреть не смеет и уж тем более вести со мной войну?!»²⁴ Умудренные опытом советники Генриха, в первую очередь епископ Уорэм, склоняли его к миру, в то время как его молодые соратники, в частности Чарльз Брэндон и камергер стула Уильям Комптон (главный помощник короля в удовлетворении его естественных потребностей) с юношеской горячностью убеждали короля начать войну.

В пылу азарта молодой Генрих мечтал повторить подвиги Генриха V и доказать в бою свои права на французский престол²⁵. Амбиции короля полностью совпадали с настроениями его подданных. Впрочем, у него был и другой мотив. Зная о том, какое значение приобретает Италия в международной политике, и в особенности о важной роли папы Юлия II как военного лидера, Генрих объявил себя «добропорядочным сыном папы римского». Это были отнюдь не громкие слова, а искренние уверения в самых серьезных намерениях. С ранней юности Генрих стремился получить от папы римского титул «защитник Святого Престола», который мог бы соперничать с титулом «архихристианский король» (фр. roi très chrétien), дарованным королю Франции. В награду за преданность папа Юлий II в праздник Пасхи 1510 года пожаловал Генриху освященную Золотую розу (символ особого расположения папского престола), а также прислал 100 голов пармезана и столько же бочек с вином. Генрих ответил на этот подарок, отправив партию корнуэльского олова для кровельных работ в соборе Святого Петра, который возводили в то время в Риме²⁶.

Шанс проявить себя на поле боя возник в тот момент, когда Людовик XII начал угрожать Юлию II. Французская армия заняла уже большую часть Северной Италии и готовилась вторгнуться в Папскую область, когда Юлий, более известный как «папа-воин», начал объединение европейских сил в Священную лигу, дабы отразить удар французских войск. Ответные действия Людовика, отказавшегося поддерживать связи с папой римским и созвавшего Вселенский собор в Пизе с целью его низложения, вызвали негодование Генриха: католическая вера была под угрозой – разве он мог стоять в стороне²⁷?

В мае 1511 года Юлий был вынужден оставить Болонью, однако к октябрю Священная лига была создана. Генрих с Фердинандом должны были вместе войти в Аквитанию с юга, папские войска – отвоевать Эмилию-Романью; Максимилиан должен был занять Верону и вместе со швейцарскими и венецианскими войсками изгнать французов из Ломбардии. Однако в Пасхальное воскресенье 1512 года армия Лиги потерпела унизительное поражение, и тогда Уолси отправил десятитысячное войско в Аквитанию и флотилию из восемнадцати кораблей, чтобы захватить и разграбить побережье Бретани. Захват Аквитании не удался, поскольку Фердинанд вышел из игры, однако в целом Лиге удалось достичь своей цели, поскольку Людовик был вынужден вернуться во Францию²⁸.

Следующей зимой Генрих решил расширить военные действия и осуществить свою юношескую мечту – повести королевскую армию на полномасштабный захват территории Северной Франции. Уолси разработал план развертывания войск, обеспечил поставки вооружения и снабжение продовольствием, что помогло ему быстро продвинуться по службе. Не прошло и года, как он занял освободившееся место архиепископа Йоркского. Сначала он стал деканом Йорка, а затем епископом Линкольна. Вскоре Генрих начал настойчиво уговаривать Ватикан сделать его кардиналом. В сентябре 1515 года кандидатура Уолси была утверждена, после чего Генрих назначил его лорд-канцлером и главным министром. Уолси становился настолько могущественной фигурой, что один из секретарей Генриха, Ричард Пейс, назвал его quasi alter deus (от лат. «почти второй Бог») и alter rex (от лат. «второй король»)– эти прозвища прочно за ним закрепились²⁹.

Весной 1513 года Генриху предстояло принять еще несколько важных решений, прежде чем отправиться в поход против Франции. Первое касалось участи Эдмунда де ла Поля, содержавшегося в Тауэре со времен его экстрадиции, – решение о его казни Генрих принял без лишних формальностей несмотря на то, что в свое время его отец дал обещание сохранить Полю жизнь. Второе относилось к назначению Екатерины регентом на время отсутствия короля. В теории это означало, что королева-консорт получала огромные полномочия, однако на деле Генрих, не будучи уверен в том, можно ли доверять своей супруге, назначил команду старших советников. Они, к великому неудовольствию Екатерины, должны были контролировать все ее действия. Решение о назначении Томаса Говарда, графа Суррея, командующим оставшимися войсками было принято на случай, если король Шотландии Яков IV воспользуется отсутствием монарха и двинется на Англию. Несмотря на то что старшая сестра Генриха была замужем за шотландским королем, отношения с Шотландией оставались напряженными. И хотя ранее Говард в битве при Босворте выступал на стороне противников Генриха Тюдора, восхождение нового короля дало ему возможность реабилитироваться.