Текст книги "В поисках Аляски"

за девяносто восемь дней

СУД БЫЛ УНИКАЛЬНОЙ ОТЛИЧИТЕЛЬНОЙ особенностью Калвер-Крика. Каждый семестр преподаватели выбирали двенадцать учеников, по три из каждого класса, в качестве присяжных. Суд определял наказание в тех случаях, когда преступника не исключали из школы: от нарушений комендантского часа до курения. Обычно состав преступления как раз и заключался в курении или в пребывании в комнате у девчонки после семи. В таком случае человек идет в суд, излагает свое дело, и его наказывают. Сам Орел был судьей и имел право опровергнуть решение присяжных (как в настоящем суде), но этого почти никогда не происходило.

Сразу после уроков я отправился к кабинету № 4 – на сорок минут раньше, чтобы уж наверняка не опоздать. Я уселся в коридоре, прижавшись спиной к стене, и принялся читать учебник по американской истории (чтобы заполнить пробелы, честно говоря), а потом появилась Аляска и уселась рядом со мной. Она пожевывала нижнюю губу, и я спросил, нервничает ли она.

– Ну да. Слушай, ты просто сиди и молчи, – сказала она. – Тебе переживать не из-за чего. Но меня за этим уже в седьмой раз поймали. Я не хочу… а, ладно. Не хочу отца расстраивать.

– А твоя мама курит или как? – поинтересовался я.

– Уже нет, – сказала она. – Все нормально. Тебе ничего не будет.

Я начал волноваться только в 16:50, потому что ни Полковника, ни Такуми видно не было. Присяжные потихоньку собирались в кабинете, они проходили мимо нас, даже не глядя, от чего мне стало только хуже. К 16:56 пришли все двенадцать, включая Орла.

В 16:58 из-за угла показались Полковник с Такуми.

Я ни разу ничего подобного не видел. На Такуми была безупречно отглаженная рубашка с красным галстуком в черный «огурец», а на Полковнике – мятая розовая рубашка и галстук с фламинго. Они шли нога в ногу, высоко подняв головы и расправив плечи, как герои какого-то боевика.

Аляска вздохнула:

– Полковник снова изображает Наполеона.

– Все будет хорошо, – сказал мне Полковник. – Только молчи.

И мы вошли – двое в галстуках, двое в поношенных майках, – и Орел ударил молотком правосудия по кафедре, за которой он стоял. Присяжные сели в ряд за прямоугольный стол. Перед доской стояло четыре стула. Мы сели, и Полковник принялся рассказывать, что произошло:

– Мы с Аляской курили у озера. Обычно мы уходим с территории кампуса, но в этот раз забыли. Простите нас. Больше этого не повторится.

Я не понимал, что происходит. Но свою роль я запомнил хорошо: сидеть и помалкивать. Один из ребят посмотрел на Такуми и спросил: а вы с Холтером что делали?

– Мы за компанию пошли, – спокойно ответил Такуми.

Спрашивающий обратился к Орлу:

– Вы видели, как они курили?

– Я видел лишь Аляску, но Чип бросился бежать, что показалось мне каким-то малодушным, как и теперешняя скромность Майлза и Такуми, – сказал Орел, снова посмотрев на меня Роковым Взглядом.

Мне не хотелось выглядеть виноватым, но выдержать его взгляд я не мог, и пришлось уставиться на собственные руки.

Полковник заскрежетал зубами, словно ему физически было больно врать.

– Это правда, сэр.

Орел спросил, хочет ли кто-то из нас что-либо сказать, потом – есть ли у кого-то еще какие-либо вопросы, а потом выгнал нас за дверь.

– Что это за фигня? – спросил я у Такуми, когда мы вышли.

– Просто жди молча, Толстячок.

Почему Аляска призналась, если ее уже столько раз ловили? И Полковник, который в буквальном смысле позволить себе не мог вляпываться в серьезные неприятности? Почему мою причастность скрыли? Меня всего первый раз поймали. И мне терять особо нечего. Через пару минут вышел Орел и жестом пригласил нас вернуться в кабинет.

– Аляска и Чип, – сообщил один из присяжных, – вы приговариваетесь к десяти часам работы – будете мыть посуду в столовой, и от официального звонка родителям вас отделяет всего одно нарушение. Такуми и Чип, в правилах нет запрета смотреть, как кто-то курит, но мы зафиксируем этот случай и учтем его, если вы нарушите правила в другой раз. Справедливо?

– Справедливо, – поспешно сказала Аляска, которой стало заметно легче.

Когда я шел к выходу, Орел развернул меня:

– Не злоупотребляйте своими привилегиями в нашей школе, молодой человек, иначе вы об этом пожалеете.

Я кивнул.

за восемьдесят девять дней

– МЫ НАШЛИ ТЕБЕ ПОДРУЖКУ, – сообщила мне Аляска. Что произошло неделю назад в суде, мне никто так и не объяснил. Но вся это история, похоже, никак не повлияла на поведение Аляски, которая, во-первых, сидела в нашей комнате уже после наступления темноты с закрытой дверью и, во-вторых, курила, расположившись на нашем вспененном диване. Она подоткнула под дверь полотенце и уверяла нас, что так никто ничего не заметит, но я все же как-то беспокоился – и из-за табачного дыма, и из-за подружки.

– Мне осталось только убедить тебя в том, что она тебе нравится, а ее – в том, что ей нравишься ты.

– Тебе придется проделать немалую работу, – ответил Полковник. Он лежал на верхней полке и читал «Моби Дика».

– Ты можешь и читать и разговаривать одновременно? – поинтересовался я.

– Ну, как правило, нет, но ни эта книга, ни ваш разговор особых интеллектуальных усилий не требуют.

– А мне нравится этот роман, – возразила Аляска.

– Ага. – Полковник улыбнулся и свесился с полки, чтобы посмотреть на нее. – Наверняка тебе такое нравится. Большой белый кит – это такая метафора всего. А ты живешь всякими пафосными метафорами.

Аляска нисколько не смутилась:

– Так, Толстячок, что ты думаешь по поводу стран бывшего социалистического блока?

– Гм… Ничего плохого.

Она стряхнула пепел в мой стаканчик с карандашами. Я сначала хотел было возмутиться, а потом плюнул.

– Эта вот девчонка, которая с нами на математике, – продолжала Аляска. – Которая тихо говорит и тянет букву «и-и». Понимаешь, о ком я?

– Ага. Лара. Она сидела у меня на коленях, когда мы в «Макдоналдс» ездили.

– Точно. Я помню. Ты ей понравился. Ты, наверное, думал, что ее мысли заняты только математикой, а на самом деле она явно показывала, что мечтает заняться с тобой жарким сексом. Именно поэтому тебе без меня не обойтись.

– У нее сиськи классные, – прокомментировал Полковник, не отрываясь от книги.

– НЕ СМОТРИ НА ЖЕНЩИНУ КАК НА МЯСО! – завопила Аляска.

– Извини. Огромные упругие сиськи.

– Это ничем не лучше!

– Лучше, – возразил он. – «Классные» – это оценка женской фигуры. А «огромные» и «упругие» – просто констатация факта. Они действительно упругие. Ну, блин, о чем тут спорить.

– Ты безнадежен, – сказала Аляска. – Так вот, Толстячок, она думает, что ты симпатичный.

– Отлично.

– Но это ничего не означает. Проблема в том, что, если ты начнешь с ней разговаривать, твое блеянье и гмыканье до добра не доведет.

– Ну что ты так строга с ним, – снова перебил Полковник, словно взяв на себя роль моей мамочки. – Господи боже, с анатомией кита я уже разобрался. Давай уже дальше, Герман.

– В эти выходные Джейк будет в Бирмингеме, и мы организуем тройное свидание. То есть тройное с половиной, потому что Такуми тоже пойдет. Давление минимальное. Ты ничего не сможешь испортить, потому что я все время буду рядом.

– О’кей.

– А я с кем иду? – спросил Полковник.

– Со своей подружкой.

– Ладно, – согласился он. А потом невозмутимо добавил: – Только мы не очень хорошо ладим.

– Значит, в пятницу. У вас есть планы на пятницу? – Я расхохотался: ни у меня, ни у Полковника не было планов ни на эту пятницу, ни на все последующие пятницы в нашей жизни. – Я так и подумала. – Аляска улыбнулась. – Чиппер, нам надо в столовую, посуду мыть. Боже, на какие жертвы я иду.

за восемьдесят семь дней

НАШЕ ТРОЙНОЕ С ПОЛОВИНОЙ СВИДАНИЕ началось довольно успешно. Я был в комнате Аляски – ради того, чтобы помочь мне завести девушку, она согласилась погладить мне зеленую рубашку. И вдруг объявился Джейк. У него оказались светлые волосы до плеч, темная щетина на щеках и маска плохого мальчика, имея которую очень легко заделаться моделью. В общем, Джейк был хорош собой, что и ожидалось от парня Аляски. Она прыгнула на него и обхватила ногами. (Не дай бог кто-то будет запрыгивать так же на меня, подумал я. Я же упаду.) Раньше Аляска говорила про поцелуи, но видеть я этого еще не видел: он обнял ее за талию, она подалась вперед, ее пухлые губки приоткрылись, голова слегка склонилась набок, и она с такой страстью впилась в его рот, что я даже задумался, не следует ли мне отвернуться, но не смог этого сделать. Через довольно продолжительное время она отлепилась от него и представила меня Джейку:

– Это Толстячок.

Мы пожали друг другу руки.

– Она про тебя много говорит. – У него был легкий южный акцент, который я слышал только в «Макдоналдсе». – Надеюсь, твое свидание сегодня пройдет успешно, мне бы не хотелось, чтобы ты у меня Аляску увел.

– Боже, какой ты клевый, – не дала мне ответить Аляска, снова поцеловав Джейка. – Прости, – рассмеялась она. – Я его целую, целую, а мне все мало.

Я надел идеально выглаженную зеленую рубашку, мы встретились с Полковником, Сарой, Ларой и Такуми и пошли в спортзал – смотреть на борьбу Калвер-Крикских Никаких с Академией Хардсена, частным пансионом из Маунтин Брука, пригорода Бирмингема, где жили самые богатые богачи. Полковник пылал ненавистью к Хардсену с силой тысячи солнц.

– Сильнее, чем богачей, – говорил он мне, – я ненавижу только идиотов. А в Хардсене учатся только дети богачей, у которых не хватает мозгов на то, чтобы поступить в Крик.

Поскольку по плану у нас все же было свидание, я решил, что надо сесть рядом с Ларой, но, когда я пробирался к ней мимо Аляски, она бросила на меня многозначительный взгляд и похлопала по свободному месту рядом с собой.

– Я вроде как с Ларой, мне нельзя сесть с ней? – удивился я.

– Толстячок, один из нас с самого рождения девушка. А у кого-то с ними еще вообще ничего особого не было. Я бы на твоем месте села, сделала бы лицо посимпатичней и была бы самим собой – милым и отчужденным.

– Ладно. Как скажешь.

– Вот и я так же делаю – все, чтобы порадовать Аляску, – сказал Джейк.

– О-о-о… – протянула она, – как мило. Толстячок, я тебе уже говорила, что Джейк и его группа собираются записать альбом? Они хороши. Как если «Радиохед» скрестить с «Флейминг Липс». Ты в курсе, что это я им название придумала? «Зона Хикмана». – А потом, хоть она и понимала, что прозвучит это глупо, Аляска добавила: – Я тебе говорила, что Джейк у меня настоящий жеребец? Он такой прекрасный и чувственный любовник!

– Господи боже. – Джейк улыбнулся. – Не при детях.

Мне, конечно, хотелось его возненавидеть, но я смотрел на них, как они улыбаются, ласкают друг друга, и не мог ненавидеть. Я бы точно хотел оказаться на его месте, но я старался не забывать, что я вроде как на свидании с другой девчонкой.

Звездой команды Харсдена был Голиаф ростом метр восемьдесят пять по имени Тревис Истман, которого все – думаю, даже его собственная мать – звали Чудовищем. Когда он впервые пошел выполнять штрафной, Полковник не смог сдержать язвительного замечания:

– Ты всем папаше обязан, тупой жлоб.

Чудовище повернулось, свирепо сверкнув глазами, и Полковника чуть тут же не выгнали, но он мило улыбнулся судье и извинился.

– Я хочу продержаться больше половины, – пояснил он мне.

В начале второго тайма, когда разрыв в счете был минимальным (всего двадцать четыре очка) и Чудовище опять стояло в штрафной зоне, Полковник повернулся к Такуми и сказал:

– Пора.

Они встали, а по трибунам пронеслось:

– Тсссс…

– Не знаю, подходящее ли сейчас время для таких новостей, – закричал Полковник Чудовищу, – но Такуми перед матчем твою девчонку отымел.

Все заржали, кроме Чудовища, тот отвернулся от штрафной и спокойно направился в нашу сторону – с мячом в руках.

– По-моему, пора бежать, – сказал Такуми.

– Не, меня же еще не выгоняют, – возразил Полковник.

– Тогда увидимся, – ответил Такуми.

Я не знаю, то ли я в целом переволновался из-за того, что у меня свидание (хотя меня от моей предполагаемой девушки отделяли пять человек), то ли конкретно из-за того, что Чудовище смотрело в мою сторону, но я по какой-то причине сорвался с места вместе с Такуми. Когда мы завернули за трибуны, я уже подумал, что мы вне опасности, но тут вдруг краем глаза я заметил какой-то цилиндрический оранжевый предмет, который становился все больше и больше, как солнце, которое приближается к тебе с дикой скоростью.

Я подумал: Кажется, сейчас оно меня ударит.

Я подумал: Надо присесть.

Но между подуманной мыслью и сделанным делом проходит время, и в это самое время меня долбануло мечом по скуле. Я упал, ударившись затылком о пол. Я немедленно поднялся и вышел из зала, как будто и не падал.

С пола меня подняла гордость, но, как только я вышел за дверь, я снова сел.

– У меня сотрясение, – объявил я, нисколько не сомневаясь в собственном диагнозе.

– Все с тобой в порядке, – сказал подлетевший ко мне Такуми. – Бежим, пока нас не убили.

– Извини, – сказал я, – но я не могу встать. Я только что получил сотрясение средней тяжести.

Выбежала Лара и села возле меня:

– Ты в порядке?

– У меня сотрясение, – ответил я.

Такуми тоже сел и посмотрел мне в глаза:

– Ты помнишь, что с тобой произошло?

– На меня напало Чудовище.

– Знаешь, где ты?

– На тройном с половиной свидании.

– Все с тобой в порядке, – констатировал он. – Идем.

Тут я подался вперед и сблевал Ларе на штаны. Я не знаю, почему я не наклонился в сторону или назад. Я подался вперед и нацелился на ее джинсы – красивые, прекрасно обтягивающие задницу джинсы, именно такие надевают девчонки, когда хотят хорошо выглядеть, производя при этом впечатление, будто они вовсе не старались хорошо выглядеть, – и я их заблевал.

Там было в основном арахисовое масло, но еще и кукуруза.

– Ой! – воскликнула она удивленно и в некотором ужасе.

– Боже, – сказал я, – прости меня.

– Может быть, у тебя сотрясение, – заметил Такуми, словно ранее эта идея не выдвигалась.

– Я испытываю головокружение и тошноту, что свойственно людям, получившим сотрясение мозга средней тяжести, – продекламировал я.

Такуми пошел за Орлом, Лара – переодеваться, а я остался лежать на бетонном тротуаре. Орел привел школьную медсестру, которая диагностировала, представьте себе, сотрясение, и Такуми повез меня в больницу, и Лара поехала с нами на переднем сиденье. Я, кажется, валялся сзади и бормотал без умолку Наиболее. Распространенные. Симптомы. Сотрясения. Мозга.

Так что мое свидание с Ларой и Такуми далее проходило в больнице. Доктор велел мне возвращаться домой и побольше спать, но чтобы кто-нибудь обязательно будил меня приблизительно каждые четыре часа.

Я смутно припоминаю, что Лара стояла в дверном проеме, в комнате было темно, снаружи тоже темно, все так приятно и удобно, но слегка кружилось, пульсировало, как от тяжелых басов, врубленных на полную. И еще я смутно припоминаю, как Лара улыбается, стоя в дверях, – заманчивая неопределенность девичьей улыбки, которая вроде как обещает дать тебе ответ на твой вопрос, но все же не дает. На тот самый вопрос, которым мы все задаемся с тех времен, как девчонки перестали казаться нам ужасными созданиями, вопрос настолько простой, что он не может не быть сложным: я ей нравлюсь или нравлюсь? А потом я заснул глубоко и беспробудно, и проспал до трех утра – меня разбудил Полковник.

– Она меня кинула, – сообщил он.

– А у меня сотрясение, – ответил я.

– Мне сказали. Потому и разбудил. Поиграем в приставку?

– Хорошо. Только без звука. Башка болит.

– О’кей. Я слышал, ты на Лару блеванул. Очень галантно.

– Кинула? – переспросил я, поднимаясь.

– Ага. Сара сказала Джейку, что у меня стоит на Аляску. Именно такими словами. И именно в таком порядке. Ну а я такой: «Прямо сейчас у меня ни на что не стоит. Можешь проверить, если хочешь». Сара, видимо, решила, что я как-то разошелся, и говорит, что она на сто процентов знает, что я мутил с Аляской. Что, в общем-то, смешно. Я. Не. Изменяю.

Игра наконец загрузилась, и я слушал вполуха, нарезая круги по безлюдному треку. От езды по кругу слегка подташнивало, но я не сдавался.

– Аляска взбесилась. – Полковник принялся изображать Аляску, но у него голос получился более визгливый, аж голова разболелась, с самой Аляской так не происходило. – «Женщина ни в коем случае не должна клеветать на другую женщину! Ты нарушила священную женскую договоренность! Если женщины будут друг другу ножи в спину втыкать, как это поможет нам низвергнуть гнет патриархата?» И так далее в том же духе. Потом Джейк принялся ее защищать, уверяя, что она его любит и не стала бы ему изменять, ну и я такой тоже: «Ты из-за Сары не переживай, она просто любит наезжать». А Сара спрашивает, почему я никогда не встаю на ее сторону, ну и я как-то слово за слово назвал ее звезданутой стервой, что она восприняла не особо хорошо. Потом официантка попросила нас покинуть заведение, ну и вот, мы выходим на стоянку, а она говорит: «С меня хватит», я уставился на нее, а она добавила: «Конец нашим отношениям».

Тут он замолчал.

– Конец нашим отношениям? – переспросил я. Я как-то так загрузился, что решил просто повторять последнюю фразу Полковника, чтобы он мог говорить дальше.

– Ага. Так что все. И знаешь, что фигово, Толстячок? Она мне реально небезразлична. Ну, то есть у нас все было плохо. Мы друг другу не подходили. Но все же… Блин, я же говорил ей, что люблю ее. Я с ней девственность потерял.

– Ты с ней девственность потерял?

– Да. Ага. Я тебе не говорил, что ли? Я, кроме нее, ни с кем не спал. Не знаю. Хотя мы и ругались по времени процента девяноста четыре, я все равно очень расстроен.

– Очень расстроен?

– Ну, больше, чем я мог себе представить. То есть я осознавал, что это неизбежно. У нас за весь этот год ни одного момента хорошего не было. С тех пор как я приехал, мы, блин, грызлись как кошка с собакой. Я должен был быть помягче. Не знаю. Грустно это.

– Грустно, – повторил я.

– Глупо, конечно, скучать по человеку, с которым ты ни фига не ладишь. Но не знаю… все же хорошо, когда у тебя есть кто-то, с кем в любой момент можно поругаться.

– Поругаться, – сказал я, а потом смутился настолько, что чуть не потерял управление машиной, и добавил: – Хорошо.

– Ага. Что теперь делать, и не знаю. Ну, то есть мне было хорошо, когда у меня была она. Толстячок, я ненормальный. Что мне делать?

– Можешь со мной ругаться, – предложил я, потом отложил пульт, откинулся на спинку нашего обшарпанного дивана и отрубился. Прежде чем я отключился, до меня долетели его слова:

– На тебя я даже злиться не могу, ты безвредный костлявый подонок.

за восемьдесят четыре дня

ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ, в понедельник, начался дождь. Голова все еще болела, и громадная шишка над левым виском походила, по словам Полковника, на топографическую карту Македонии в миниатюре, а я-то раньше и не знал, что такое место вообще существует, тем более страна. Когда мы с Полковником шли по жухлой и почти уже мертвой траве, я сказал: «Наверное, дождь нам не повредит», а он посмотрел на стремительно набегающие низкие тучи и ответил: «Повредит или нет, но точно пойдет, блин».

И он, блин, пошел. На середине урока по французскому мадам О'Мэлли спрягала глагол «верить» в сослагательном наклонении. Que je croie. Que tu croies. Qu’il ou qu’elle croie. Она повторяла эти слова снова и снова, и мне уже стало казаться, что это не глаголы, а какая-то буддистская мантра. Que je croie; que tu croies, qu’il ou qu’elle croie. Как забавно повторять снова и снова: я бы поверил, ты бы поверил, он бы поверил или она бы поверила. Во что бы поверил? – подумал я, и как раз в этот момент хлынул дождь.

Обрушился на землю неистовым ливнем, словно Господь прогневался и захотел нас всех затопить. И лило день за днем, ночь за ночью. Так лило, что я не видел соседних общаг, а озеро набухло настолько, что добралось уже до качелей, поглотив половину нашего искусственного пляжа. На третий день я забросил зонт и стал ходить вечно мокрым. По-моему, даже в столовке вся еда пропиталась кислотной дождевой водой, всюду воняло плесенью, а душ стал вызывать еще больше смеха – на улице напор был лучше, чем в кране.

Дождь всех нас превратил в отшельников. Полковник сидел либо в классе, либо на диване в нашей комнате, читал альманах и играл в приставку, а я не понимал, хочет ли он поговорить или, наоборот, тихо сидеть на истертом диванчике, посасывая свою «амброзию».

После катастрофы, то есть нашего «свидания», мне казалось, что с Ларой мне лучше не общаться ни при каких обстоятельствах, а то опять, не дай бог, сотрясение случится и/или блевать потянет, хотя мы с ней на следующий день после этого встретились на математике и она сказала, что «ничего страшного».

А Аляску я видел только на уроках и поговорить с ней не мог, потому что она всегда опаздывала и улетала сразу по звонку – я даже не успевал колпачок на ручку надеть и тетрадь закрыть. В пятый дождливый вечер я пошел в столовую с твердым намерением вернуться к себе в комнату и поужинать разогретым жарито, если там нет Аляски и/или Такуми (про Полковника я точно знал, что он уже в сорок третьей и не будет ничего, кроме своей водки с молоком). Но я остался в столовой, потому что увидел Аляску – она сидела одна, спиной к окну, по которому стекал дождь. Я накидал себе полную тарелку жареной окры и сел рядом с ней.

– Бог мой, по-моему, он никогда не кончится, – сказал я, имея в виду дождь.

– Точно, – ответила она.

Ее мокрые волосы закрывали лицо. Я чуть-чуть поел. Она тоже поела.

– Как ты? – наконец спросил я.

– Мне сейчас не хочется отвечать на вопросы, которые начинаются со слов «как», «когда», «где», «почему» или «что».

– Что случилось? – не понял я.

– Это что. В «что» я сейчас не играю. Ладно, я пойду. – Она поджала губы и медленно выдохнула, Полковник так же дым выпускал.

– Что… – Я осекся и переформулировал вопрос: – Я накосячил?

Она собрала посуду на поднос, встала и только потом ответила:

– Нет, конечно, милый.

Это «милый» у нее получилось скорее снисходительно, чем романтично, словно она думала, что мальчишка, впервые в своей жизни претерпевающий библейский ливень, ни за что не сможет понять ее проблем, в чем бы там они ни заключались. Мне пришлось очень постараться, чтобы не фыркнуть, хотя Аляска все равно бы ничего не заметила, потому что она уже выходила из столовой, а мокрые волосы все так же закрывали ее лицо.